Текст книги "Дети-одуванчики и дети-орхидеи"

Биология застенчивости

В первую очередь родители и коллеги настойчиво задают такой вопрос: существуют ли другие, более очевидные признаки детей-орхидей – скажем, поведенческие или иные фенотипические характеристики, которые могли бы достоверно говорить о базовой реактивности. Фенотипом называют набор различимых, видимых характеристик (например, цвет глаз, рост, личностные качества и поведение), описывающих отдельного человека или иное живое существо. Есть ли поведенческий фенотип и можно ли идентифицировать его у детей-орхидей? Да.

Джером Каган, профессор психологии развития в Гарварде, посвятил свою карьеру изучению того, что он называл «биологией застенчивости». Профессор Каган начал с наблюдения, что даже у новорожденных младенцев наблюдаются заметные различия в тех чертах проявляющейся личности, которые определяют поведение детей в дальнейшей жизни. Согласно данным «Долгосрочного исследования в Нью-Йорке», проведенного Александром Томасом и Стеллой Чесс, даже в самом начале жизни младенцы сильно отличаются друг от друга по таким поведенческим характеристикам, как уровень активности, закономерности сна и питания, адаптивность, выраженность эмоций, настроение, раздражительность, упорство и время удержания внимания, а также сенсорное восприятие. Опираясь на эту работу, Каган изучал младенцев и детей, которые, по свидетельству их родителей, опекунов и воспитателей, проявляли низкую адаптивность, склонность к интровертности, сенсорную чувствительность и избегали новых или сложных ситуаций. Выбрав «самых застенчивых», Каган зарегистрировал у таких детей склонность к реактивности системы «бей или беги», что проявлялось резким увеличением частоты сердечных сокращений в ситуациях новизны, угрозы или сложной задачи. Каган также обнаружил их необычную чувствительность к сенсорным стимулам, например к вкусу лимонного сока. В своих исследованиях он двигался в направлении, противоположном нашему, то есть от поведения (чрезмерная застенчивость) к закономерностям нейробиологических реакций (увеличение частоты сердечных сокращений). Он установил четкую связь между застенчивым характером и телесной реакцией на стрессоры.

Подобным же образом Джей Бельски, профессор экологии человека из Университета Калифорнии, Дэвис, изучал различия в реакции на негативные методы воспитания у тех детей, которые считались «трудными», то есть у которых в раннем возрасте проявлялась негативная эмоциональность. Это склонность младенцев к переживанию и проявлению страдания, эмоциональной неустойчивости, беспокойству и нарушениям внимания, особенно в сложных ситуациях, например при расставании с матерью. При помощи опросников для родителей и наблюдений за эмоциями детей (выражение лица, голос, поведение) Бельски выявлял младенцев и малышей с признаками ранних негативных эмоций и изучал их последующую склонность к проблемному поведению. Также оценивалось домашнее поведение родителей, включая проявления гнева, враждебности и назойливости в отношениях с детьми.

Бельски обнаружил, что у младенцев с негативным проявлением эмоций в будущем никогда не встречается ни пониженного, ни повышенного уровня проблем поведения, за исключением тех случаев, когда их родители сами проявляли негативную эмоциональность. Младенцы, у которых наблюдалась негативность характера, проявляли более высокий уровень проблем и в интернализации, и в экстернализации, если росли в семье, где родители демонстрировали негатив. Эти и последующие данные ученый интерпретировал так: проявляя негативные эмоции, младенцы демонстрируют различную восприимчивость к условиям, в которых они воспитываются.

В сумме результаты работ Кагана и Бельски подтверждают, что связь существует, несмотря на ее слабый и не всегда достоверный характер. Это связь между характерной для ребенка-орхидеи чрезмерной нейробиологической реактивностью, которую мы обнаружили в нашей ранней работе, и такими чертами характера, как застенчивость, негативная эмоциональность и избегание новых или сложных ситуаций.

Значит ли это, что дети-орхидеи всегда застенчивы и замкнуты? Не обязательно. Значит ли это, что застенчивые дети обладают универсальными биологическими реакциями на стрессоры? Нет. Но создается впечатление, что сильно восприимчивые, чувствующие иначе дети-орхидеи чаще, хоть и не всегда, склонны к застенчивости, сенсорной чувствительности, боязни нового и проблемному поведению под воздействием неблагоприятных факторов.

Крылья бабочки и приспособленность

Итак, мы подошли к более реальному предварительному объяснению, почему дети-орхидеи, с их обычной нейробиологической реактивностью в лабораторных условиях, демонстрировали либо самое худшее, либо самое лучшее здоровье, а также наименее и наиболее выраженную адаптивность в развитии. Мы начали рассматривать этих детей как «тонкокожих», чрезмерно «абсорбирующих» окружающие условия, или даже как «канареек в шахте». Все эти метафоры, помимо обозначения детей-орхидей, ярко отражают их главную характеристику – неординарную чувствительность к социальной обстановке: к братьям, сестрам и другим членам семьи, к классу в школе и к социальной группе, к соседям и месту жительства. Но остается еще огромное и постоянно растущее количество вопросов:

• Окажутся ли эти высокореактивные орхидеи теми же детьми, которые продемонстрировали в исследованиях исключительно высокий уровень заболеваний, травм и расстройств поведения?

• Если да, то как применить в системе здравоохранения способы определения детей-орхидей? Как может общество изменить диспропорцию в том грузе заболеваний, который несут на себе эти дети?

• Откуда и по какой причине подобный фенотип возник у представителей человеческого вида? Существует ли он только у человеческих детей?

• Что происходит с детьми-орхидеями в долгосрочной перспективе? Становятся ли они более или менее реактивными? Есть ли у них какие-то препятствия к успехам в учебе и в жизни?

• Насколько рано и какими средствами мы могли бы выявлять высокореактивный фенотип? При рождении? Во время беременности?

• Каково происхождение высокой реактивности – это генетика или влияние окружающей среды?

Примерно в то же время, в 1999 году, удача и провидение распорядились так, что я провел несколько дней в качестве приглашенного профессора в Университете Вандербильта в Нэшвилле, штат Теннесси, где познакомился с Брюсом Эллисом. Брюс был очень ярким, даже пламенным, талантливым молодым специалистом в области эволюционной психологии. Брюс и сам был (и остается) орхидеей. Изначально застенчивый и робкий в отношениях, перед теми, кто внимательно его слушал, он быстро раскрывал потрясающий интеллект, глубокую преданность научному процессу и страстную веру в эволюционную теорию происхождения естественного мира.

В самом начале своего обучения в аспирантуре Брюс был разочарован общей непоследовательностью концептуальных основ современной психологии. Он не просто хотел знать, как лучше всего классифицировать и описывать человеческое поведение. Брюсу было интересно происхождение поведения, почему определенные закономерности поведения существуют в человеческой популяции и как рассматривать его аберрации и возникновение психопатологий во время раннего развития. На одном из семинаров Брюс изучал труды Чарльза Дарвина и вскоре обнаружил ясные и последовательные ответы на многие свои вопросы об истоках человеческого поведения. Уже тогда он стал специалистом по эволюционной психологии, изучавшим законы естественного отбора, и превратился в одного из наиболее творческих и плодовитых теоретиков психологии развития.

Летом после моей поездки в Университет Вандербильта я пригласил Брюса Эллиса провести несколько недель в нашей лаборатории в Беркли. Мы начали размышлять над теоретической основой, которая могла бы объяснить появление и сохранение высокочувствительных детей в течение тысячелетий эволюции. После летнего сотрудничества у нас только разыгрался аппетит, и мы начали совместную четырехмесячную работу над статьей в Крайстчерче, Новая Зеландия, где Брюс обосновался на своей первой преподавательской должности, а я провел короткий отпуск. В долгих и взаимно полезных беседах мы полностью сформулировали эволюционную теорию особой чувствительности, выдвинули предсказательные гипотезы на основе этой теории и провели подтверждающий анализ ранее собранных данных. Основные принципы нашей новой теории мы представили в двух статьях, которые вышли в 2005 году в журнале «Развитие и Психопатология».

Мы говорили о том, что сначала у некоторых детей, обладающих высокореактивным фенотипом, формируется обостренная нейробиологическая чувствительность к социальным условиям, в которых они живут и развиваются. Теория эволюции утверждает, что эта естественная фенотипическая изменчивость изначально вызывается случайными изменениями генетической ДНК, или мутациями. Генотипом называется специфическая, строго индивидуальная молекулярная последовательность ДНК, заключенная в каждой нашей клетке. Это набор генетических кодов, который мы наследуем от родителей: половину от матери и половину от отца. Генетический год обычно изменяется только вследствие мутаций, то есть частых, постоянных, но почти неуловимых изменений последовательности ДНК, происходящих под действием химических токсинов, радиации или случайных ошибок копирования, которые происходят во время деления клеток. Мы полагаем, что мутации, которые приводят к высокореактивным, особо чувствующим фенотипам, сохраняются в естественном отборе в течение тысячелетий человеческой эволюции по причине выживаемости и приспособляемости таких индивидов как в максимально спокойной, так и в максимально стрессовой среде.

Таким образом, в стрессовых, опасных условиях, вполне естественных для древних гоминид (почти людей), особо чувствующие фенотипы могли служить защитой и для отдельных представителей, и для социальных групп в силу своей повышенной восприимчивости к опасности и угрозе. Восприимчивые индивидуумы сохранялись в процессе эволюции путем естественного отбора как фактор выживания в опасных условиях. В доисторические периоды относительного мира и безопасности особая чувствительность к окружающей обстановке также становилась преимуществом, поскольку восприимчивые дети были более открытыми и восприимчивыми ко всем позитивным характеристикам среды. Поскольку основная особенность детей с высокой реактивностью – их чувствительность, а не уязвимость, они были способны извлекать выгоду из положительных социальных условий во время стабильных доисторических эпох.

Результатом стал естественный отбор, который благоприятствовал особой чувствительности к окружающей среде и в стрессовой, и в спокойной обстановке. В первом случае это был механизм распознавания угрозы, в последнем – источник восприимчивости и открытости к преимуществам безопасных, благоприятных условий.

После этого мы предположили, что ожидаемые отношения между ранним воздействием психологического стресса и неблагоприятных факторов, а также общий уровень биологической реактивности, обнаруженный в популяции, формировал колоколообразную кривую. По причине открытости к безопасным и спокойным обстоятельствам и повышенного внимания к опасным и стрессовым ситуациям высокореактивные индивидуумы находились в выгодных условиях по отношению к любым экстремальным проявлениям. Любопытное постоянство высокой реактивности, которое, как мы знали, порождает склонность к душевному и физическому заболеванию, в пределах человеческой популяции становилось их защитой от неблагоприятных факторов в раннем возрасте.

Тогда возникает законный вопрос: как все это происходит в процессе развития? Способность развивающегося плода или младенца чувствовать и предвидеть потенциальную опасность или пользу окружающей среды подразумевает умение приспосабливаться, или настраивать систему реакции на стресс. Остановитесь на минутку и отдайте дань восхищения этому чуду – нерожденный младенец уже готов, в биологическом смысле, к тому миру, в котором ему только предстоит родиться! Специалисты по эволюционной биологии называют это адаптацией к условиям: эволюционный механизм, который контролирует специфические характеристики детского окружения для регулировки биологического развития с целью адаптационного соответствия этим характеристикам.

Мы полностью сформулировали эволюционную теорию особой чувствительности, выдвинули предсказательные гипотезы на основе этой теории и провели подтверждающий анализ ранее собранных данных.

Мы знаем, что адаптация к условиям происходит и у животных. Например, у гусениц развиваются совершенно разные типы тела, в зависимости от их питания в первые три дня жизни. Котята, которых рано отлучили от матери, чаще играют с предметами, а не со своими соплеменниками – это может быть изменением поведения с целью адаптации к условиям, где недостаточно пищи. Окраска бабочек павлиний глаз зависит от продолжительности светового дня в момент их появления из кокона.

Возможно, самым известным примером адаптации у человека служит тот факт, что психические расстройства матери приводят к раннему половому созреванию – это объясняется бурными семейными отношениями и частым отсутствием отца. Согласно теории эволюции, у детей (возможно, у девочек особенно), которые с раннего возраста растут в семье, где взрослые ненадежны, эгоистичны и корыстолюбивы или сама обстановка – непредсказуемая и пугающая, развивается репродуктивная «стратегия» и такие закономерности поведения, которые способствуют ускорению полового созревания. Они раньше вступают в половые отношения, скорее кратковременные, чем долгосрочные. В тех семьях, где нет порядка в первые месяцы или годы после рождения ребенка, дети могут бессознательно ускорять свое половое развитие в качестве биологической тактики для скорейшего распространения своих генов.

Подобным образом, особенно важным для развития детей – орхидей и одуванчиков, пластичность системы реакции на стресс и настройки на окружающие обстоятельства подтверждает, что эти системы способны также адаптироваться к условиям, в которых необходима высокая реактивность как в спокойной, так и в стрессовой обстановке в ранний период жизни. И в тех, и в других обстоятельствах способность к выживанию и репродуктивная «пригодность» могут усиливаться путем настраивания относительно высокого уровня реакции на стресс (и восприимчивости к окружению).

Джей Бельски также предположил, что, если будущее нестабильно, родители «страхуют свои ставки», рождая потомство разных типов. Консервативные дети, которые хуже приспосабливаются, получат репродуктивное преимущество в экологических нишах, более подходящих их генетической предрасположенности. В то же время более гибкие дети могут занимать широкий диапазон ниш в зависимости от условий жизни, с которыми они столкнулись на ранних этапах.

Таким образом, в пределах эволюционной схемы, столь любезно привнесенной в нашу работу Брюсом Эллисом, мы смогли дать объяснение, казалось бы, парадоксальному появлению и существованию в человеческой популяции этих рискованных высокореактивных фенотипов. Мы разработали гипотезу о том, как воздействует ранний стресс и преобладание реактивности, если происходит адаптация к условиям. Мы также хотели привести предварительное доказательство, которое подтверждает существование и форму этих отношений.

Обезьяны и недоброжелательность

Совершенно неожиданно нам представилась возможность проверить эти идеи в условиях настоящей эволюции. Несколько лет назад благодаря счастливому предвидению мы со Стивом Суоми представили свою работу на общей научной конференции по раннему развитию. Стив – приматолог и специалист по сравнительной этологии, он исследует эволюцию поведения макак-резусов вида Macaca mulatta. Изначально он изучал биопсихологию в Стэнфордском университете у Сеймура Левина, а потом в Университете Висконсина у Гарри Харлоу. Доктор Харлоу в свое время проводил широко известные эксперименты в отношении материнского инстинкта у молодых обезьян. Благодаря исследованиям Стива мы узнали много нового о том, как происходит раннее развитие, как появляется индивидуальная разница в реакции на стресс и как социальное окружение в раннем возрасте влияет на возникновение этих различий.

На той конференции, где мы впервые представили нашу исследовательскую программу, Стив привел доказательства того, что высокореактивный фенотип появляется в небольшой группе молодых макак в естественном окружении и что более высокая пропорция этих реактивных особей обнаруживается, если группы молодых обезьян растут вместе, без влияния популяции, в которой они родились (см. фотографии ниже). Я представил данные, которые показались удивительно похожими: как высокореактивный профиль проявляется примерно у 15–20 % детей, как каждый пятый ребенок непропорционально часто страдает от инфекционных болезней и подвергается воздействию травм и насколько низкая заболеваемость наблюдается у них в доброжелательных, предсказуемых и благоприятных условиях. Оказалось даже, что мы со Стивом встречались, когда оба учились на первом курсе Стэнфордского университета. И после этого мы не пересекались почти тридцать лет!

Конечно, нам захотелось укрепить этот предопределенный союз и замечательное переплетение наших наработок за последние три десятилетия. Мы запланировали творческий отпуск, который я мог бы провести в лаборатории Национального института здоровья (NIH), где изучали приматов. Кампус NIH располагался в сельской местности неподалеку от города Вифезда, штат Мэриленд. В течение этого года мы со Стивом поставили интересный и информативный естественный эксперимент. Группа из тридцати или сорока макак проживала на закрытой территории в 2,5 гектара, воспроизводящей естественные условия. Здесь были деревья с приспособлениями для лазания, различные игрушки и большой бассейн с островом посередине и мостиком. Это был своего рода летний лагерь для обезьян, который в холодные летние месяцы превращался в ледяную игровую площадку. На этой территории также находился небольшой каменный домик, где обезьяны укрывались от непогоды, дождя и снега. Здание обветшало со временем, поэтому пришлось строить новое.

Почти все травмы были связаны с нападениями на высокореактивных, подобных орхидеям животных. Это явление аналогично издевательствам в человеческом обществе.

Два разных поведенческих и биологических фенотипа молодых макак-резусов. Обезьяны справа, как и 80 % или 85 % их сверстников, активно и агрессивно исследуют окружающую обстановку, энергично осваивая новое и неизвестное. И наоборот, около 15 % или 20 % молодых обезьян (их представитель на фотографии слева) с раннего возраста пугливы, сторонятся нового и проявляют чрезмерную биологическую реакцию на стресс.

За год до моего появления все обезьяны были временно заперты в старом каменном домике, пока велось активное строительство нового укрытия. Стройка должна была продлиться месяц или два, однако, как часто бывает с подобными проектами, затянулась на шесть месяцев, в течение которых у животных не было никаких дополнительных развлечений, кроме еды, деревянного пола и железной крыши. Они не могли ни бегать, ни лазать по деревьям, ни купаться в пруду! Подобное ограничение свободы вызывало сильный стресс, и ветеринары приматологического центра, регулярно осматривая животных, сообщали о постоянно увеличивающихся случаях жестокости, травм и неожиданных заболеваний. Три обезьяны даже погибли: одна от резкого ухудшения ранее возникшего нейродегенеративного заболевания, другая от послеродового кровотечения, а третью забили соплеменники – так называемое совместное нападение, или травля, когда животное жестоко убивают собственные сородичи.

Оказалось, что еще до вынужденного заключения у всех животных был свой уровень реакции на стресс. Точно так же, как и у человеческих детей, один из пяти обезьяньих младенцев демонстрировал высокую реактивность по отношению к новой или пугающей ситуации. Такие малыши были склонны к чрезмерной биологической реакции на угрозу или провокацию – яркое описание обезьян-орхидей! (Испуганный обезьяний малыш показан на фотографии выше слева) Кроме того, у нас были все ветеринарные записи на каждую обезьяну до, во время и после шестимесячного периода вынужденного заключения. Таким образом, мы могли отследить количество и тяжесть нанесенных ран и повреждений в каждый период времени.

Мы обнаружили пятикратное увеличение и количества, и тяжести травм, полученных в течение шестимесячного периода временного ограничения свободы. Ниже приведен график, на котором можно увидеть, что почти все травмы были связаны с нападениями на высокореактивных, подобных орхидеям животных. Это явление аналогично издевательствам в человеческом обществе. (Позже мы объясним его в отношении детей-орхидей.) Частота и тяжесть повреждений у низкореактивных обезьян почти не повышалась и даже не приближалась к уровню, обнаруженному у высокореактивных особей. Именно высокореактивные обезьяны подвергались жестокому и избирательному нападению со стороны своих сородичей.

Но на этом графике можно прочитать и другую историю. Как мы наблюдали у высокореактивных детей, их дальние родственники-приматы принимали на себя не только больше повреждений во время стрессового периода. У них также наблюдалось наименьшее количество травм в предшествующий, спокойный период, в отсутствие стресса. По какой-то причине эти сильно восприимчивые молодые обезьяны-орхидеи ухитрялись успешно избегать атак в благоприятных условиях, в естественной обстановке, но они же подвергались яростным нападениям (некоторые получили очень серьезные раны) во время сложного периода вынужденного заключения. Эти орхидеи, наши предшественники в эволюционном плане, чувствительные к условиям жизни молодые обезьяны, демонстрировали удивительное сходство со своими потомками-гоминидами: мощная, интуитивная, чрезмерная реакция на новизну и угрозу, а также повод для больших колебаний в успехах и здоровье.

На графике показана частота повреждений в группе макак-резусов в период вынужденного, вызвавшего стресс ограничения свободы. Животные, проявляющие высокую реактивность (обезьяны-орхидеи), чаще всего подвергались нападению в этот период и реже всего – в течение предшествующего года. Обезьяны, для которых была характерна низкая реактивность (одуванчики), подвергались нападению в умеренной степени и в спокойный, и в стрессовый период.

Помните маленькую застенчивую Молли, которая буквально отговаривала себя от игры с заманчивыми, но запрещенными игрушками? Или реактивных обезьян Стива Суоми, прятавшихся от нападения, пока было возможно? Здесь прослеживается четкая эволюционная последовательность. Небольшая подгруппа обоих видов сохраняется в процессе естественного отбора, чтобы не потерять чувствительность к социальным условиям жизни. Эти реактивные и особенно восприимчивые молодые «аномалии» играют двойную роль: у них есть определенные преимущества восприимчивости в спокойной обстановке и опасная склонность к уязвимости в неблагоприятных условиях. В доброжелательной обстановке эти особи служат примером здоровья и исключительного благополучия, но, когда преобладают недоброжелательные настроения, они же рискуют стать «козлами отпущения». Именно таков Саймон, изображенный Уильямом Голдингом.

Хотя яркое и живое объяснение уже вырисовывалось, это было только начало. Предстояло еще многое изучить в отношении и орхидей, и одуванчиков – например, их происхождение и возможности. Будут ли наши первоначальные данные подтверждаться в будущих, более масштабных и лучше разработанных исследованиях? Каковы другие признаки особой восприимчивости? Можно ли их выявить в стенах лаборатории Бойса? Будут ли эти данные достойно выглядеть на фоне целого моря исследований и гипотез других ученых?