Текст книги "Дети-одуванчики и дети-орхидеи"

4
Орхидеи и одуванчики в одной лодке

Внестройном хоре индивидуальных различий в заболеваемости в ответ на неблагоприятные воздействия и в биологической реакции детей на стресс в лабораторных условиях мы различили некую мелодию. Но можно ли создать более крупное и гармоничное произведение на основании наших данных? Гораздо раньше, чем мы могли предположить, первоначальная мелодия наших ранних работ стала превращаться в новую науку и новое открытие. Мы даже не ожидали, какой симфонией станут эти несколько нот.

Новые результаты подтвердили представление о том, что некоторые дети необычайно восприимчивы к характеру социального и межличностного взаимодействия. Эти результаты были получены не только нашей группой, но и другими учеными в лабораториях по всему миру. Команда исследователей из Лондона обнаружила различную восприимчивость некоторых младенцев в процессе их адаптации к жизни после рождения в благоприятных и неблагоприятных условиях. Ученые из Университета Питтсбурга изучали темпы полового созревания у подростков. Они выяснили, что определенный вариант (аллель) гена рецептора эстрогена (кодирующего белок, который располагается на поверхности клетки, распознает половой гормон эстроген и реагирует на него) связан с более поздним началом менструаций у девочек, растущих в спокойной домашней обстановке. Однако если девочки живут в неблагоприятных, конфликтных условиях, менструации приходят раньше. Еще одна научная группа, из Иерусалима, опубликовала похожие данные. Оказывается, аллель гена рецептора дофамина (кодирующего белок, реагирующий на нейромедиатор дофамин) связана с более частым проявлением положительного социального поведения трехлетних детей, растущих у заботливых и доброжелательных мам. Когда мамы более холодные, то дети ведут себя хуже.

Если рассматривать эти результаты вместе, то получается целая симфония – новая область науки и новый способ понимания различий человеческой восприимчивости, а также недостатков и достоинств этих различий. Наука, которая легла в основу нового знания, стала примером сотрудничества ученых, жизненно важного для исследовательского процесса. В науке не бывает, чтобы к истине вела одна дорога. Те истины, которые открылись нам в отношении замечательных различий восприимчивости детей к социальным условиям, изменили наше представление о сходстве и различии человеческих существ.

Одолжи мне свои уши

Осенью 1993 года, когда Ясир Арафат и Ицхак Рабин пожимали друг другу руки над мирным (временным) договором, инициированным Биллом Клинтоном, Беназир Бхутто была выбрана премьер-министром Пакистана на второй срок, а НАСА готовилось запустить «Спейс шаттл» для ремонта телескопа Хаббл, мы с моим коллегой Стивом Суоми продолжали размышлять над восприимчивостью и уязвимостью обезьян. В тот год в сельской местности Мэриленда рано выпал снег, и канадские гуси потянулись на побережье Синалоа и рыночные площади мексиканского Чихуахуа, хотя обычно они задерживаются до устойчивых холодов.

В разваливающейся исследовательской деревне Института национального здоровья, на пяти гектарах занесенного снегом пространства, проживало около ста пятидесяти обезьян. Пришла зима, и ветеринары сбились с ног в преддверии нового сезона простуд, неумолимо надвигавшегося на их маленьких пушистых и хвостатых подопечных. Мы начинали постигать широкий диапазон физической и психологической восприимчивости как у человеческих детей, так и у молодых макак-резусов. Передо мной и Стивом встала новая проблема: будут ли высокореактивные маленькие обезьяны-орхидеи более восприимчивыми к простуде и вирусным инфекциям, чем их соплеменники-одуванчики? Мы знали, что каждая пятая обезьяна более чувствительна к социальным условиям. Может ли у таких обезьян наблюдаться повышенный или пониженный уровень заболеваемости в зависимости от тех условий, в которых они живут и растут? Ответят ли нам обезьяны на вопрос, почему дети-орхидеи иногда более восприимчивы к инфекциям? И как их ответы помогут сохранить здоровье малышей?

Как и у людей, определение признаков инфекции у маленьких обезьян требует медицинского осмотра, включающего исследование носа, горла, ушей, легких и кожи – всех тех мест, где любит селиться зимний вирус. Это интересное, но непростое дело. Маленькие макаки, подобно некоторым детям, без особого удовольствия относятся к посещению врача. Я долго и упорно пытался начать осмотр, который привык проводить в педиатрической клинике. Мне помогал ассистент, державший неспокойных детенышей «медвежьей хваткой», но когда я приближался со стетоскопом и маской, обезьяны кусались, царапались, вопили, визжали, испражнялись и пускали струю так злобно и с таким маниакальным упорством, что никакие двухлетние дети не могли с ними сравниться. Макака не будет сидеть и ждать, пока вы проверите ее глаза и уши, она не собирается глубоко дышать по вашей просьбе и ни за что не высунет язык и не скажет: «Аааа!» Группу обезьян осмотреть не легче, чем компанию гиен, бегущих во весь опор.

К счастью, оказалось, что в этом приматологическом центре все животные регулярно проходят проверку под воздействием кратковременных седативных препаратов. Поэтому ветеринарный осмотр и уход осуществляются безболезненно, а любые анализы можно получить без насилия или причинения неудобства животному. Таким образом, довольно часто передо мной вырастала целая гора посапывающих, ангельски спокойных и пускающих слюну обезьян, готовых представить себя на подробный осмотр без каких-либо воспоминаний об этом после пробуждения. Когда ветеринарная служба проводила свои мероприятия, я подвергал каждую обезьяну тщательному обследованию, как делал это с тысячами (бодрствующих) человеческих пациентов. Моему восторгу не было предела. Я разглядывал глаза и уши обезьян, осматривал их с головы до ног в поисках сыпи и повреждений кожи, выслушивал сердце и легкие – прямо как в детском саду. Я бесстрашно открывал их рты и регистрировал состояние зубов (пока они не могли вцепиться мне в руку), языка, миндалин и горла. Мне казалось, что я провожу осмотр футболистов перед матчем, только они обезьяны и находятся в бессознательном состоянии.

Другим компонентом, особенно важным для определения интересовавшей нас инфекции, было определение температуры. Чтобы измерить температуру тела животного, мы использовали инфракрасный термометр, точно такой же, какой сейчас повсеместно применяют в больницах и можно купить в любой аптеке. Такие термометры, в отличие от старых ртутных, которые мы помещали в рот или задний проход малышей, измеряют температуру барабанной перепонки и считают количество тепла, излучаемого этим органом. Чтобы измерения были точными и воспроизводимыми, я снимал показания в обоих ушах. Несмотря на то что мы измеряли температуру с обеих сторон головы, а не в середине тела, как это делалось с обычным термометром, мы очень надеялись, что два измерения будут почти одинаковыми.

Но они однозначно не были одинаковыми! У большинства животных температура левой барабанной перепонки оказывалась немного выше правой, примерно на половину градуса Цельсия (или на один градус Фаренгейта). Эта статистическая разница вряд ли случайна. В среднем температура левой барабанной перепонки у обезьян составляла около 37,5 °C (99,5 °F), а правой – 37,0 °C (98,6 °F). Наблюдалась достоверная асимметрия: систематическая, повторяющаяся разница в температуре правой и левой барабанной перепонки. Получая одни и те же результаты во все новых группах бессознательных обезьян, мы также обнаружили, что примерно у одной обезьяны из пяти, наоборот, температура правой барабанной перепонки чуть выше левой. Это тоже была асимметрия, но противоположная той, что наблюдалась у других животных. Какая закономерность скрыта в этой асимметрии, какая тайная физиологическая мелодия, к которой стоит прислушаться?

И снова перед нами возникло это разделение – 80 на 20: четыре обезьяны с более высокой температурой левой барабанной перепонки и одна – правой. Словно отголосок той же пропорции, которая наблюдалась в самых важных результатах медицинских исследований. Но что это значит? Может быть, и ничего, рассуждали мы и посчитали эти данные некорректными. Зачем обезьянам барабанные перепонки с разной температурой?

Полагая, что асимметричность температуры барабанных перепонок невозможна с точки зрения физиологии, мы решили исправить очевидную погрешность. Я пытался менять порядок измерения температуры в ушах. Я рассуждал, что, возможно, теплая кровь под действием гравитации приливает к тому уху, которое ближе к смотровому столу. Потом я менял термометры (полагая, что они врут или сломались). Я стал дважды измерять температуру с каждой стороны, предположив, что асимметрия представляет собой ошибку измерения, и увеличив выборку данных. И наконец, я выбрал одно, строго определенное положение для измерения температуры. Я думал, что, вероятно, меняя положение рук, я помещаю термометр под разными углами и он фиксирует разную картину с двух сторон головы. Ни один из этих приемов не изменил результата. Как бы старательно и аккуратно я ни измерял температуру обезьяньих ушей, все равно обнаруживалось, что левое ухо теплее правого. Эта тенденция сохранялась для самок и самцов, молодых и старых, содержащихся в клетках и на свободе.

Каган связывал такой устойчивый тип поведения, как застенчивость, с определенными видами асимметричной активности мозга и неравномерности температуры тела.

Перед нами расстилалась «земля неизведанная». Насколько мы знали, внутренняя температура тела редко измерялась одновременно и аккуратно с двух сторон тела как у людей, так и у обезьян. Эти данные никогда не регистрировались, и мы понятия не имели, что они означают. Что еще интереснее, мы начали сравнивать «левые» и «правые» различия температуры с характеристиками поведения, нрава и реактивности отдельных обезьян. Оказывается, у меньшего количества животных, с более теплой правой барабанной перепонкой (каждое пятое), ранее отмечались поведенческие признаки плохой адаптации, а также отрицательные эмоциональные реакции на новые или проблемные ситуации. Для таких обезьян была характерна слабая исследовательская деятельность и более выраженная активация системы кортизола, например в случаях разделения с матерями или изоляции от своей социальной группы. Это были обезьяны-орхидеи, и у них чудесным образом согревалась правая барабанная перепонка! Почему?

Какими бы странными ни показались нам результаты, они напоминали данные, полученные Джеромом Каганом, психологом из Гарварда, о котором мы уже говорили. В своих ранних исследованиях чрезмерной застенчивости Каган отметил, что реакция на незнакомые явления у таких детей сопровождается двумя, возможно, связанными физиологическими изменениями. Во-первых, у них наблюдается повышенная активация мозговых волн (заметная на электроэнцефалограмме, или ЭЭГ) префронтальной коры правого полушария. Она расположена в правой части лба и участвует в управлении эмоциями, самоконтроле и планировании. А во‐вторых, у таких детей холодела кожа на лбу из-за сокращения кровотока, причем правая сторона была холоднее левой. Каган связывал такой устойчивый тип поведения, как застенчивость, с определенными видами асимметричной активности мозга и неравномерности температуры тела. Открытие было немаловажным, поскольку давало физическое объяснение, почему люди такие, какие они есть. Если мы поймем, как личность запечатлена в мозге, мы ответим на вопрос, почему мы делаем то, что делаем, и как нам лучше разобраться в себе и в окружающих.

Когда мы сравнили результаты исследования застенчивых детей Кагана и свои собственные наблюдения над обезьянами-орхидеями, то данные начали складываться в логичную, очень интересную картину. Хотя, на первый взгляд, мозг человека кажется анатомически симметричным, на самом деле он асимметричен в структурном и функциональном отношении. Например, мы знаем, что левая сторона мозга немного больше правой и что правое и левое полушария играют несколько разные роли. Серая, покрытая извилинами поверхность управляет речью, мыслями, эмоциями, чтением, письмом и обучением. По причинам, до сих пор нам до конца не известным, эволюция двух полушарий пошла разными путями в отношении и формы, и функции. Скажем, правая префронтальная кора в большей мере, чем левая, вовлечена в управление эмоциями, в различение «целого» и «частного», а также в определение важности относительного и конкретного опыта. Когда человек страдает от клинической депрессии, у него наблюдается необычно высокая активность в правой префронтальной коре, превышающая активность левой.

Строго говоря, в такой «кривобокости» нет ничего странного. Например, левая часть двигателя автомобиля не будет зеркальным отражением правой, и точно так же три верхних гитарных струны отличаются от трех нижних. То же самое касается человеческого мозга. Вопрос в другом: какие тайны поведения может открыть нам эта асимметрия?

В некоторой степени кровоток в правом и левом полушариях контролируется вегетативной системой, системой «бей или беги» той же стороны. Когда усиливается кровоток в одном полушарии, то в другом он пропорционально ослабевает. Речь идет о том, куда направить ограниченные ресурсы. Активация правой префронтальной коры, для которой требуется усиленный кровоток, доставляющий кислород к возбужденным нейронам, сопровождается уменьшением притока крови к коже, что приводит к охлаждению лба. Поскольку кровоснабжение мозга осуществляется через те же артерии, которые доставляют кровь к барабанным перепонкам, увеличение притока к правой префронтальной коре приведет к одновременному притоку крови к правой барабанной перепонке. Таким образом, активация правой префронтальной коры приведет к небольшому повышению температуры правой барабанной перепонки и соответствующему охлаждению правой стороны лба. Чтобы лучше разобраться в этой двойственной динамике активации ЭЭГ, температуре кожи лба и барабанной перепонки, потратьте пару минут и рассмотрите приведенную ниже схему.

Собрав вместе все эти наблюдения, мы получим логичное, хотя и неполное объяснение, почему у обезьян более реактивных, восприимчивых и склонных к негативным эмоциям температура, измеренная в правом ухе, несколько выше. Их более выраженная восприимчивость орхидей связана с активацией правой префронтальной коры – той области мозга, которая непосредственно связана с негативными эмоциями и застенчивостью. В свою очередь, эта активация требует более интенсивного кровотока в правом полушарии мозга, а поскольку правая барабанная перепонка получает кровь из той же артерии, правое ухо асимметрично нагревается. Теперь мы рассматривали более теплую правую барабанную перепонку как признак реактивного фенотипа орхидеи, по крайней мере у макак-резусов. Правое ухо нагревалось, потому что правое полушарие выполняло более трудное задание, держало под контролем мысли и поведение. А это непростая задача.

На этой схеме показано, почему застенчивые, скрытные дети, у которых ярче проявляются негативные эмоции, демонстрируют сочетание одновременно трех физиологических признаков. Это: (а) более выраженная активность правой префронтальной коры, превышающая активность левой и очевидная на ЭЭГ; (б) более холодная кожа с правой стороны лба; (в) более высокая температура правой барабанной перепонки.

Следующим логическим шагом была попытка повторить исследование с детьми. Для этой цели мы собрали более 450 детей в возрасте от четырех до восьми лет из четырех предыдущих экспериментов, которые проходили в четырех городах. Две группы, из Сан-Франциско и Беркли, мы изучали в моей лаборатории; одна участвовала в долгосрочном исследовании детского развития, которое проводила Мэрилин Эссекс в Университете Висконсина («Исследование семьи и работы Висконсина»); и четвертую группу детей изучал сам Джером Каган в Гарварде. И снова ученые тщательно измеряли и регистрировали температуру в обоих ушах детей инфракрасным термометром. Хотя в каждой группе изучались несколько отличающиеся показатели поведения, все они позволяли выявить детей с биологическими и поведенческими закономерностями, характерными для фенотипа орхидеи.

Посмотрите на фотографию маленькой девочки в шапочке для снятия ЭЭГ. Когда мы изучили эти закономерности и температуру барабанных перепонок в большой объединенной группе детей, то стала вырисовываться общая схема. Во-первых, значения разницы температур в правом и левом ухе распределялись в виде гладкой колоколообразной кривой: у одних детей более теплой была левая барабанная перепонка, у других правая, и многие попадали в середину. Более теплое левое ухо было связано с более рискованным, социально приемлемым поведением и положительными эмоциями, тогда как более теплое правое ухо свидетельствовало о склонности к проблемному поведению и отрицательным эмоциям. Эти данные, полученные от нескольких сотен детей, совпадали с нашим открытием температурной асимметрии у макак-резусов. Восприимчивость к проблемным социальным условиям, склонность к негативным эмоциям и депрессии хорошо коррелировала с более выраженной активацией правого полушария и более высокой температурой правого уха.

В предыдущей работе Каган показал, что у тех же самых детей наблюдается охлаждение кожи с правой стороны лба и что эти температурные различия, скорее всего, связаны с изменениями кровотока в более активной правой префронтальной коре. И наоборот, дети, левое ухо которых было более теплым, оказались чуть менее восприимчивы к социальному окружению, имели предрасположенность к положительным эмоциям и демонстрировали относительную устойчивость к депрессии – все признаки более выраженной активации левого полушария. Таким образом, для детей-орхидей, как и для их предков, приматов-орхидей, была характерна асимметрия температуры барабанной перепонки, правая больше левой, а у противоположных им одуванчиков (людей и обезьян) наоборот: левая больше правой. Мы изучали простуду у обезьян, но столкнулись с неожиданным препятствием, и оно превратилось в более интересное и важное открытие, которое касалось и детей, и приматов.

Означают ли эти результаты, что, если я измеряю температуру барабанных перепонок моей дочери, которой тогда было двенадцать лет (и я, конечно, не удержался и измерил), и температура справа будет выше (естественно, так и было), то она – орхидея и обречена погрязнуть в депрессии и негативных эмоциях? Нет, вовсе нет. Вспомните, что я говорил в главе 2: есть статистически значимая связь между стрессом в семье и тяжестью поведенческих проблем, однако существует множество исключений из этого правила. Например, одни дети испытывают очень сильный стресс, но у них не бывает проблем с поведением; другие почти не испытывают стресса, но плохо себя ведут. Подобным образом, хотя моя двенадцатилетняя дочь с горячим правым ухом, вероятнее всего, обладает восприимчивостью орхидеи к социальному окружению, температура барабанной перепонки – это такой же билет на темную сторону, как рыжие волосы – показатель шотландского предка в семье. Это просто корреляция, а не свершившийся факт или предопределенный результат. Но кто мог вообразить, что изучение простуженных обезьян на зимней ферме в Мэриленде приведет к открытию такого странного, простого и неожиданного маркера восприимчивости ребенка к окружению? Подобная взаимосвязь позволила нам больше узнать об орхидеях и одуванчиках и в то же время выявила характерные сильные и слабые стороны обоих типов.

Первый шаг на глубину

Тенденция испытывать и демонстрировать отрицательные эмоции, которую мы зарегистрировали в группе обезьян и детей – орхидей, наводит на мысль о том, что высокореактивные дети могут быть более восприимчивыми не только к травмам и простудам, но и к расстройствам психики и поведения. Таким образом, наше исследование приобретало более важное значение. У нас была возможность кое-что разведать на границе нового знания, находить небольшие нарушения не только физического здоровья, но и душевного и попытаться разобраться, как физический и душевный компоненты здоровья влияют на жизнь человека.

Во время моего поучительного пребывания на обезьяньей ферме я вместе с десятками других уважаемых коллег подключился к Сети исследований в области психопатологии и развития Макартура. Так я стал более тесно сотрудничать с Мэрилин Эссекс и «Исследованием семьи и работы Висконсина». В 1990 году Мэрилин, социолог факультета психиатрии в Университете Висконсина, и ее коллеги начали изучать 570 беременных женщин, их партнеров и плодов на втором триместре беременности, а также младенцев, которые вскоре родились на свет. Хотя изначальной целью был декретный отпуск и возвращение женщин на работу, со временем проект превратился в одну из редчайших научных находок: долгосрочное (охватывающее большой период), проспективное (с последующим наблюдением) исследование целой когорты детей, начатое еще до их рождения, с возможностью регистрации изменений развития через много лет.

Возраст женщин-участниц составлял в среднем двадцать девять лет, они принадлежали к белой расе, находились в середине беременности, и 95 % из них были замужем за отцом ребенка (в конце концов, речь шла о консервативной провинции Висконсина). Тщательный периодический сбор данных о социальных условиях и отношениях, стрессорах и неприятностях, развитии детей, их физическом и душевном здоровье, начиная с внутриутробного периода и до окончания школы, сделал висконсинское исследование прекрасным источником знаний о формировании орхидей и одуванчиков.

Когда моя исследовательская группа получила результаты изучения реакции на стресс в условиях лаборатории, висконсинская когорта детей собиралась поступать в первый класс, стоя перед серьезным испытанием «настоящей школой». Благодаря нашим данным о том, что реакция на стресс может отражать особую биологическую восприимчивость к социальным условиям, мы с Мэрилин решили измерить реактивность подгруппы ее детей в качестве существенного дополнения к висконсинскому исследованию. Однако это опять оказалось не так легко, как предполагалось.

С помощью Сети исследований Макартура коротким летом 1998 года мы приступили к оценке реактивности систем кортизола и «бей или беги» в группе висконсинских детей. Осенью они должны были идти в школу. Поскольку мы не могли забрать детей из их домов и привести в университетскую лабораторию, мы решили доставить лабораторию к ним, прямо к порогу. Для этого мы запихнули полностью оборудованную психофизиологическую лабораторию, приспособленную для детей, в минивэн «Шевроле». В прежней жизни этот минивэн, скорее всего, служил для перевозки толп висконсинских ребятишек и собак, но теперь он превратился в ультрасовременную лабораторию по изучению стресса.

Организовать это было не легче, чем собрать кубик Рубика, – расположить теле– и видеомониторы, оборудование для измерения психологических параметров, емкости для образцов, холодильник, материалы для проведения тестов, стол с тремя стульями, двух помощников исследователей и шестилетнего ребенка в пространстве размером с кухонный чулан. Мы испробовали все возможные конфигурации: вытаскивали и снова вносили сиденья; размещали испытательный полигон в начале, в середине и в конце салона; открывали и закрывали задние двери. В конце концов, после недели работы, наш исследовательский коллектив сиял от гордости. Как показано на фотографии, ребенок и помощник исследователя располагались на самом большом свободном пространстве, сразу за водительским креслом. В задней части салона другой помощник сидел за монитором, считывал данные, регистрировал показания, включал видеозаписи для детей и фиксировал реакции.

Однако очень скоро выяснилось, что три человека в закрытом фургоне плюс разнообразное электронное оборудование посреди жаркого и влажного, наполненного стрекотом цикад висконсинского лета – все это делает температуру внутри невыносимой. Поэтому мы купили и установили промышленный кондиционер. Оборудование было подключено к мощному кабелю, который мы соединяли с розеткой в гараже ближайшего дома. Когда все встало на свои места, у нас получилось что-то вроде фургона Деда Мороза. Но мы могли вызывать и измерять реакции системы стресса, собирать и хранить образцы слюны, регистрировать поведение и обеспечивать участникам эксперимента и нашим помощникам удобное, хотя и несколько ограниченное размещение.

В то лето мы объехали 120 домов в Висконсине, в каждом провели полное обследование реакций на стресс у детей, а также другие измерения. По дороге мы наблюдали яркие свидетельства огромной разницы в жизненных обстоятельствах детей, их способах выживания, а иногда процветания и постоянного стремления к адаптации в своем непредсказуемом и сложном мире. Взрослые и дети трепетали, когда исследовательская лаборатория подъезжала к их порогу. Со всех сторон сбегались любопытные соседи. Нам попадались ребятишки, которые прятались в чуланах и под кроватями, а другие прыгали от радости и хлопали в ладоши. Мы переживали непростые моменты, когда родители и помощники уговаривали детей залезть в минивэн, убеждая в безобидности именно этих незнакомых взрослых и напоминая, что остальных следует избегать. И мы испытывали настоящий триумф, когда ребенок выходил из лаборатории, словно герой, приветствуемый бандой своих приятелей, с нетерпением ожидающих снаружи.

Те измерения биологической реактивности, которые мы получили в результате посещения сельских домов, подходят для изучения возникающих позже психических расстройств – и в течение первого класса, и в будущем, когда дети вступают в подростковый возраст, а психологические расстройства становятся более заметными и, к сожалению, поддающимися диагностике. Мы также обнаружили, что по сравнению с детьми, у которых не наблюдалось ранних признаков развивающихся психических заболеваний, первый класс с симптомами интернализации, депрессией и тревожностью выявляет четкую закономерность чрезмерной реактивности системы «бей или беги». С другой стороны, у детей-одуванчиков, тех самых 80 % детей, чья реактивность ближе к норме, не выявляется признаков психических расстройств вообще. Первоклассники из Висконсина дали нам новое, дополнительное доказательство того, что высокореактивные дети-орхидеи предрасположены к таким симптомам психических расстройств, как депрессия и тревожность, а одуванчики, которые реагируют на среднем уровне, не имеют или почти не имеют никаких поведенческих или психологических проблем. Эти результаты изучения совершенно новой выборки детей в другой части страны прекрасно подтвердили достоверность ранее полученных нами данных.

Лето 1998 года, проведенное на дорогах Висконсина: наша детская психофизиологическая лаборатория, втиснутая в минивэн «Шевроле».

Но что будет, когда эти первоклассники из Висконсина вырастут и станут чувствительными подростками, которым потребуется решать проблемы и находить компромиссы в меняющихся социальных условиях старшей школы и взрослой жизни? Будет ли уровень реактивности, измеренный перед их поступлением в первый класс, прогностическим фактором различий в степени психического здоровья в будущем? И когда они вступят на тернистый путь взросления, останется ли разница между одуванчиками и орхидеями такой же яркой, как сейчас?

Когда те самые ребята перешли в седьмой класс, в тринадцатилетнем возрасте, их снова обследовали на наличие симптомов психических заболеваний. Теперь вместо корреляции между измеренной реактивностью и психическим здоровьем, которая оценивалась перед первым классом, мы попытались предсказать психическое состояние в начале подросткового периода на основании данных, полученных шесть лет назад. Ученые всегда предпочитают такие долгосрочные исследования, потому что они не позволяют сделать ложное заключение, вполне вероятное при объединении разных групп данных. Кроме того, в долгосрочных исследованиях появляется высокая вероятность обнаружения истинной причинно-следственной связи. Чтобы сделать подобные предсказания, мы оценивали степень конфликтов между учителями и детьми в первом классе (ее определяли учителя) и уровень биологической и поведенческой реактивности, измеренный во время летних исследований. Далее мы использовали общую оценку психического состояния детей в седьмом классе (ее давали матери, учителя и сами дети).

В результате мы обнаружили уже знакомые закономерности особой восприимчивости. У детей-орхидей с высоким уровнем реактивности системы «бей или беги», более скрытных и застенчивых, обнаруживался либо самый высокий, либо самый низкий уровень симптомов нарушения психического здоровья. Этот уровень зависел от отношений с учителем в первом классе. Реактивные первоклассники, которые часто конфликтовали с учителем, демонстрировали частые психические расстройства шесть лет спустя, а такие же реактивные дети почти не проявляли симптомов нарушения психического здоровья, если ладили с учителем. С другой стороны, дети-одуванчики незастенчивые и умеренно реагирующие не участвовали или редко участвовали в конфликтах с учителями.

Появилось еще более яркое доказательство разной восприимчивости: измерения биологической и поведенческой реактивности становились не только прогностическим фактором симптомов нарушения психического здоровья в настоящем – они изменялись со временем и проявлялись шесть лет спустя, в начале пубертатного периода.

Наиболее яркими иллюстрациями этой связи между обстановкой в начальной школе и психиатрическими симптомами в первом и седьмом классе стали два висконсинских ребенка. Один – застенчивый маленький мальчик-орхидея, которого в 1998 году пришлось не только уговаривать войти в минивэн, но и вообще выйти из дома. Это был худенький светловолосый шестилетний малыш с выпавшими передними зубами и застенчивой улыбкой. Он начал тревожиться из-за нашего предстоящего визита уже накануне, задолго до того, как мы приехали. Он приветствовал нас, прячась за юбку матери, а первый образец его слюны был так насыщен кортизолом, что гормон можно было почти что видеть невооруженным глазом, как каплю уксуса в ложке масле. В передвижной лаборатории этот мальчик продемонстрировал ярчайший пример биологии орхидеи с готовой реакцией «бей или беги» в ответ на любое задание. Несмотря на сильно выраженную реактивность и очевидную тревогу из-за предстоящего первого класса, он великолепно адаптировался в школе и преуспевал. У него было несколько таких учителей, о каких мечтает каждая мать, и в седьмом классе этот мальчик стал здоровым и вполне уверенным в себе человеком без малейшего признака нарушения психического здоровья.