Текст книги "Дети-одуванчики и дети-орхидеи"

Мы испытывали настоящий триумф, когда ребенок выходил из лаборатории, словно герой, приветствуемый бандой своих приятелей, с нетерпением ожидающих снаружи.

Второй ребенок, темноглазая девочка-одуванчик, разительно отличался от мальчика-орхидеи во многих вещах: она уверенно и радостно поздоровалась с нами в дверях своего дома, с огромным интересом исследовала минивэн, без остановки рассказывала о своих летних занятиях и предстоящем начале учебы в первом классе. Она предоставила нам обильный образец слюны, в котором почти не было кортизола, а реакции ее системы «бей или беги» на умеренные стрессоры были очень слабыми. Неудивительно, что она ласточкой пролетела через первые семь классов школы, хотя в первом классе у нее не сложились отношения с учителем и в последующем также были конфликты с учителями. Девочка-одуванчик словно была образцом психически здорового и благополучного ребенка.

Все это наглядные примеры. В позитивной, доброжелательной школьной обстановке орхидея расцветает благодаря своей открытости и восприимчивости к школьным условиям. А одуванчик, будучи сравнительно индифферентным к школьным проблемам, доходит до седьмого класса без видимых психологических проблем.

Вперед, к половому созреванию

Когда мы наблюдали висконсинских детей в преддверии полового созревания, нам также хотелось выяснить, может ли сам по себе пубертат (как предполагалось в главе 3) включать адаптацию к социальному окружению и зависеть от него. Могут ли отношения родителей орхидей и одуванчиков – эквивалент почвы, на которой растут одноименные цветы, – оказывать столь же мощный эффект? Если так, то мы увидим различные проявления влияния семейных отношений на сроки и темпы наступления полового созревания. Как мы говорили в главе 3, педиатры прекрасно знают, что дети, особенно девочки, из неблагополучных семей раньше вступают в пубертатный период и потом очень быстро взрослеют. Эволюционная подоплека этого ускоренного созревания лежит в выживании и воспроизводстве: ребенок, который вырос в семье со слабыми связями, готовится к размножению в раннем возрасте, чтобы раньше уйти из семьи. Представьте впечатлительную молодую женщину, выросшую с двумя родителями-алкоголиками, которая слишком быстро созревает для деторождения – это бессознательный, эволюционный механизм, повышающий ее шансы на рождение детей и передачу своих генов.

И снова группа участников висконсинского эксперимента позволила провести прекрасное долгосрочное исследование этого прогностического фактора. Время наступления и темп полового созревания имеют и клиническое значение, поскольку раннее и быстрое созревание связано с ранним началом половой жизни, чему, в свою очередь, сопутствует риск подростковой беременности и заражения заболеваниями, передающимися половым путем, например сифилисом, гонореей и СПИДом.

Шкала Таннера представляет собой пятиступенчатую систему оценки физического полового развития детей и подростков. Она основана на прогрессивном развитии первичных и вторичных половых признаков, таких как увеличение груди, появление волос на лобке, изменение размера и формы гениталий и тестикул. Мы все начинаем с I ступени по шкале Таннера – со своим писклявым голосом, отсутствием груди и дополнительных волос, неразвитыми гениталиями – и все рано или поздно приходим к V ступени, получая полный комплект видимых половых признаков наряду с неприятной россыпью прыщей, унизительным влечением и чрезмерным размером ноги. Но то, как мы переходим от одного этапа к другому, существенно влияет на здоровье репродуктивных органов. Если говорить, что лучше всего сохраняет здоровье в долгосрочной перспективе, то это позднее и медленное половое созревание. Соответственно, раннее и быстрое приобретение вторичных половых признаков создает риск для здоровья. По не совсем понятным причинам возраст наступления полового созревания и у мальчиков, и у девочек существенно снизился за последнее десятилетие. Это привело к раннему наступлению менструаций у девочек и ранней усиленной половой активности у мальчиков.

Мы использовали данные летнего полевого исследования 1998 года, информацию от родителей, а также наблюдения за отношением родителей к детям во время дошкольного периода – для изучения особенностей полового развития в последующие шесть лет. Эти особенности были основаны на стадиях по шкале Таннера, и мы оценивали их на основании последовательных сообщений от родителей и самих детей о вторичных половых признаках. На базе этих данных мы построили графики. У низкореактивных детей-одуванчиков, которые росли в доброжелательной и менее доброжелательной домашней обстановке, вырисовывалось два средних, линейных, статистически неразличимых пути полового созревания. С другой стороны, высокореактивые дети-орхидеи демонстрировали существенно ускоренное половое созревание (менее благоприятные условия в семье) или задержку наступления пубертата до 12,5 лет (благоприятные условия).

И снова у детей-орхидей наблюдалась либо ранняя, ускоренная и самая опасная форма полового созревания (связанная с такими рисками, как подростковая беременность, которой хотелось бы избежать), либо самая поздняя и медленная, безопасная форма (с благоприятным исходом в виде позднего начала половой жизни). Траектория созревания орхидей зависела от того, насколько благоприятной была домашняя обстановка и отношения с родителями. Эти данные подчеркивают, что особая биологическая чувствительность орхидей оказывает влияние не только на их здоровье в будущем, но и на особенности дальнейшего развития. Характер социального окружения непосредственно воздействует на ребенка-орхидею в отношении риска заболеваемости и других рисков, например связанных с ранним половым созреванием.

Пожарная тревога, шум и Игорь Стравинский

Исследования «взаимосвязей», то есть измеримой связи между двумя переменными, например реактивностью и темпом полового созревания, иногда приводят к неверному заключению. Например, легко доказать статистически достоверную связь между азартными играми и раком – у склонных к азартным играм людей можно подозревать развитие тех или иных злокачественных новообразований. Но если даже мы установим такую связь, прежде чем закрывать все казино в рамках «борьбы с раком», следует остановиться и подумать, не связаны ли рак и азартные игры с третьей переменной, например с курением, употреблением алкоголя или другими «усугубляющими факторами», которые создают иллюзию связи. Может показаться, что существует закономерность: интерес к азартным играм служит прогностическим фактором или даже причиной рака. На самом деле это просто результат связи каждого из факторов с третьим – употреблением алкоголя или курением. То же самое можно сказать и о существовании связи между количеством священников и телефонных столбов в городе. Возможно, эти два числа и коррелируют, но только благодаря вмешательству третьего фактора, к которому имеют отношение два первых, а именно – количество жителей в городе.

Именно из-за такого фактора ученые часто предпринимают экспериментальные исследования с целью выяснить истинную причинно-следственную связь. Настоящим экспериментом будет тот, в котором участники случайно помещены по крайней мере в две различные ситуации – обычно это группа, на которую воздействуют так или иначе, и контрольная. Можно привести в качестве примера клиническое исследование, в котором участников распределяют по группам случайным образом, а потом одной группе дают многообещающий новый препарат, а другой – плацебо. Случайное распределение позволяет устранить (или, как говорят, «контролировать») влияние вмешивающихся переменных (например, употребление алкоголя, курение, численность населения), поскольку они будут примерно одинаковыми в двух группах. Поэтому мы считаем эксперименты своего рода золотым стандартом для достоверного выявления причинной связи между двумя переменными. В конце концов, можно бороться с раком более действенными способами, чем закрывать казино. На самом деле все доказательства особой, свойственной орхидеям чувствительности, которые мы получили на данный момент, носили не экспериментальный, наблюдательный и, возможно, косвенный характер.

Чтобы найти более убедительное доказательство, одна из моих бывших коллег по университету в Беркли решила, что теорию различий восприимчивости нужно проверить экспериментально. Она пригласила в лабораторию детей от четырех до шести лет и провела полное исследование с использованием стандартного протокола измерения стресса на основании реакции систем «бей или беги» и кортизола. Однако в конце стандартных тестов она добавила новый элемент. Моя коллега сказала детям, что они отлично справились и теперь их вознаградят горячим шоколадом. С этими словами она взяла электрический чайник и начала готовить какао на глазах у детей. Она достала упаковку какао, немного зефира и банку яркой цветной посыпки. Как она и ожидала, дети начали глотать обильную слюну, их глаза превратились в маленькие коричневые или голубые луны, и они с нетерпением подпрыгивали на своих стульчиках в предвкушении сладкого баловства.

И вот, когда чайник уже начал закипать, помощник в соседней комнате, наблюдавший за происходящим через одностороннее стекло, включил пронзительную пожарную тревогу, которая звучала долгих двадцать секунд. Детям сразу же сказали, что никакого пожара нет, но исследователь сделала все, что предписано: выключила чайник, убрала его подальше от пожарного датчика и поставила на стол, помахала рукой, чтобы разогнать пар, якобы пытаясь устранить возможную причину тревоги. Она убедила детей, что, вероятно, датчик сработал из-за пара, и продолжила готовить какао – насыпала порошок в чашки, налила горячую воду и положила сверху зефирки и посыпку. Потом они вместе с удовольствием пили какао, и дети вернулись к родителям с волнующими рассказами.

Но ученым, конечно, была интересна другая, скрытая история. Через две недели после измерения реактивности и испытания пожарной тревогой исследование было дополнено двумя элементами. Во-первых, значения измеренной реакции систем кортизола и «бей или беги» каждого ребенка были рассчитаны с использованием данных, полученных во время эксперимента, и у каждого была определена высокая или низкая реактивность. И тех, и других детей опять пригласили в лабораторию и спросили, что им запомнилось из прошлого посещения. Вопросы были как открытыми (например, «расскажи мне все, что происходило в лаборатории, когда ты был здесь первый раз»), так и прямыми («Тебе добавляли в какао взбитые сливки?»). Вопросы задавал человек, которого дети раньше не встречали.

Суть эксперимента заключалась в том, что детей, орхидей и одуванчиков, случайным образом распределили в разные группы для интервью. В одном случае человек, который спрашивал ребенка, был исключительно приятным в общении («приятный интервьюер»). Он кивал, разговаривал доброжелательно и изо всех сил старался, чтобы ребенок чувствовал себя хорошо. И наоборот, в другом случае ученый («мрачный интервьюер») воплощал самый страшный кошмар школьника – придирчивого учителя, который временно заменял привычного в классе. Он садился подальше от ребенка, говорил отрывисто, резко и создавал несколько дискомфортную обстановку. В результате искусственных, но убедительных условий мы смогли разделить детей на четыре группы – по низкой или высокой реактивности (одуванчики и орхидеи) и по беседе с «приятным» или «мрачным» интервьюером.

Точно так же, как мы все время обнаруживали в наблюдательных, не экспериментальных условиях, низкореактивные дети-одуванчики продемонстрировали достаточные, но средние способности к воспроизведению события двухнедельной давности, и их воспоминания не зависели от того, в каком тоне с ними разговаривали. Другими словами, они не так легко поддавались превратностям судьбы, и их реакции, как положительные, так и отрицательные, были умеренными. В доброжелательной обстановке одуванчики вспоминали почти столько же подробностей, сколько в неприятной.

Орхидеи и одуванчики извлекают совершенно разный опыт из одной и той же ситуации, и это существенное различие можно наблюдать и в реальном мире, и в контролируемых лабораторных условиях.

Иная картина складывалась в отношении высокореактивных детей-орхидей. Когда они сталкивались с приятным интервьюером, то вспоминали все исключительно точно, почти детально; но едва ли могли выдавить хоть слово, если им попадался грубый и мрачный собеседник. Удивительно, но в доброжелательной обстановке дети-орхидеи помнили вещи, забытые даже самими учеными: точный порядок, в котором ингредиенты для какао помещались в чашку, одежду каждого исследователя, тот факт, что кто-то заходил в лабораторию, чтобы проверить пожарный датчик, а также точные слова, которые произнес помощник, когда тревога прекратилась. В неблагоприятных условиях они ничего не могли вспомнить.

Это было наше первое, по-настоящему экспериментальное доказательство особой чувствительности детей-орхидей и влияния социальных условий на их когнитивную деятельность (иными словами, на способность думать, помнить или рассуждать). Орхидеи могли вспомнить почти все или ничего в зависимости от манеры, в которой их расспрашивали, а вот одуванчики продемонстрировали среднюю память в любых условиях. Получив эти новые данные, мы начали лучше понимать, что орхидеи и одуванчики извлекают совершенно разный опыт из одной и той же ситуации и это существенное различие можно наблюдать и в реальном мире, и в контролируемых лабораторных условиях. У пережитых в детстве несчастий оказываются совершенно разные последствия, и это складывалось в ясную, логичную картину источника этих различий.

В 1913 году в Париже состоялась премьера необычного балета композитора-модерниста Игоря Стравинского «Весна священная». Зрители освистали артистов – в такое негодование они пришли от неблагозвучной музыки. Переполненный театр Елисейских Полей взорвался от криков и возмущения. Прожектора были направлены в зрительный зал, чтобы ускорить выход разъяренной публики, а в газете впоследствии написали, что этот балет – «труднопереносимое и недоразвитое варварство». Однако Стравинский рассчитывал на почти безграничную емкость человеческой восприимчивости и был уверен, что люди смогут разглядеть порядок, скрытый в пандемониуме, открыть музыку среди атональности, диссонанса и смятения. Его предположение было провидческим – «Весна священная» действительно стала одним из самых признанных творений в истории современной авангардной музыки.

То, что сходным образом началось с попытки найти закономерности в шуме вариаций человеческого здоровья и развития, привело к симфонически стройной науке о различиях восприимчивости к социальному миру. Теперь мы получили данные о различной восприимчивости и обезьян, и детей, об особой чувствительности, характерной для четкой подгруппы среди представителей обоих видов, – высокая реактивность и на положительные, и на отрицательные ситуации. Мы назвали эту подгруппу орхидеями в силу их исключительной чувствительности к двойственным условиям внешнего мира. Орхидеи значительно отличались от другой, более многочисленной группы одуванчиков, которые демонстрировали потрясающую гибкость в неблагоприятных жизненных условиях. Наука, которая описывает фенотипы орхидей и одуванчиков, а также раскрывает особенности здоровья и развития каждой группы, теперь накопила заслуживающий доверия массив наблюдений и публикаций в научной литературе. Следующим научным фронтом, который уже начинает появляться, будет поиск источника этого различия в восприимчивости, выяснения, как это различие вплелось в биологические процессы организма, а также стало ли оно – и когда – стойким признаком, определяющим личность настоящего и будущего человека.

5
Как появились орхидеи (и одуванчики)?

Теперь мы могли поверить, что чувствительность детей-орхидей к жизненным перипетиям и опасностям проявляется не только в реальной жизни, но и в экспериментальных ситуациях, которые так любят создавать ученые вроде нас. В то же время среди нас живут дети-одуванчики, легко и просто переносящие неприятности и стрессы, характерные для повседневной жизни ребенка. Но откуда берется подобная разница в восприимчивости к окружающему миру? Сегодня многие ученые по всему миру работают над этой проблемой, и становится ясно, что генетические характеристики детей создают предрасположенность, но не всегда определяют результат.

Например, группа ученых работала с детьми из Румынии, выросшими в ужасных, иногда жестоких условиях детских домов во времена диктаторства Николае Чаушеску. Оказывается, сокращенная версия гена, кодирующего нейромедиатор серотонин, который находится в головном мозге, приводит к появлению детей, подобных орхидеям. Дети, у которых аллель (альтернативная форма гена) была более короткой и которые остались в детском доме, страдали от ослабления интеллекта и нарушения приспособляемости, а другие, с такой же аллелью, но попавшие в приемные семьи, замечательно восстанавливали и душевное, и физическое здоровье.

Команда ученых из Нидерландов в экспериментальных условиях изучала пожертвования, которые делали дети для своих сверстников в бедных странах. Тем, у кого была обнаружена характерная для орхидей аллель гена нейромедиатора, показывали эмоциональный видеоролик, снятый ЮНИСЕФ. Как выяснилось, привязанность к родителям играет большую роль: дети, у которых были хорошие отношения с родителями, вносили самые большие пожертвования. Если же отношения в семье были прохладными, дети жертвовали меньше всего. Таким образом, этот фактор оказался не генетическим.

Было ясно, что нам нужны дополнительные исследования. Единственный ли ген делает ребенка орхидеей или одуванчиком? Рождаются ли дети орхидеями или становятся ими в результате раннего жизненного опыта? Все ли определяет генетика или существует что-то еще, что в раннем детстве направляет развитие в сторону фенотипов орхидеи или одуванчика? Диктуется ли эта существенная разница, приводящая к инфекционным заболеваниям, проблемам поведения и агрессии, проявляющая себя в благотворительности и сострадании, только лишь генами, или только условиями жизни в раннем детстве, или тем и другим? Первую подсказку мы получили из неожиданного источника: самого первого момента после рождения.

Справедливость с самого начала

Один из первых уроков, который получают новоиспеченные педиатры и акушерки, посвящен оценке физиологического состояния новорожденного в первые минуты жизни. Когда я начинал работать педиатром, это было моим самым любимым делом – играть роль первой живой души, которая обследует совершенно новое, ранее не виданное человеческое существо – красное, визжащее, буквально выкинутое в яркий, шумный мир. Момент рождения после прохождения длинного, тесного и одностороннего коридора кажется почти священным. Кроме обычной обязанности засвидетельствовать этот момент и сосчитать пальчики на руках и ногах, педиатр проводит официальную оценку новорожденного по шкале Апгар. Она названа по имени своей создательницы, доктора Вирджинии Апгар, акушера-анестезиолога из Университета Колумбии, Нью-Йорк. Доктор Апгар разработала эту шкалу в 1950-х годах. Оценка проводится в первые пять минут после рождения по шкале от 0 до 10 – сумма оценок 0, 1 или 2 в пяти категориях физиологических функций. Эти показатели укладываются (с некоторым трудом) в сокращение – АПГАР, – которое означает:

A = Окраска кожи, то есть розовый или синеватый цвет тела, ручек и ножек;

П = Пульс (частота сердечных сокращений);

Г = Гримасы, или выражение лица (т. е. рефлекс на раздражительность) младенца – плачет он или морщится в ответ на очистку носа и рта или другие стимуляции;

A = Активность, или степень и сила мышечного сгибания;

Р = Респираторные (дыхательные) усилия, от отсутствия дыхания до сильного, громкого плача.

Общая оценка по шкале Апгар служит показателем необходимости медицинского вмешательства при асфиксии. Иными словами, она показывает, легко или трудно ребенку совершать газообмен во время дыхания и плача. (Да, вы правы: новорожденный не просто изливает в крике эмоции – плач обеспечивает более интенсивное дыхание.) Большинство детей получают по шкале Апгар оценку от 7 до 10, и баллы снимаются только за небольшое посинение губ, ручек и ножек, неполное и недостаточно сильное сгибание конечностей и замедленную реакцию на стимуляцию. Деткам с оценкой менее 7 может потребоваться более активная и быстрая стимуляция или реанимация, в том числе бокс с подогревом или очистка воздушных путей. Если оценка меньше 4, нам придется, возможно, поставить дыхательную трубку для облегчения дыхания или, что бывает реже, сделать непрямой массаж сердца. Недоношенные дети, а также те, кто родился с инфекционными заболеваниями или пороками развития, могут получить очень низкую оценку по шкале Апгар, что будет означать необходимость интенсивной и немедленной медицинской помощи.

Особенно интересно, что показания по шкале Апгар – частота сердечных сокращений, рефлексы, подвижность рук и ног, и так далее – контролируются реакциями вегетативной нервной системы, системы «бей или беги», которая включается в стрессовых ситуациях. Каждое измерение по шкале Апгар (обозначенное буквами) в той или иной степени служит показателем адаптации организма к мощному физическому (и, возможно, эмоциональному) стрессу рождения. Низкая оценка – это отражение недостаточно адаптивного ответа системы «бей или беги». В конце концов, рождение – экстремальный и беспрецедентный опыт, и часто он наглядно показывает не просто кто мы, но и какими биологическими особенностями обладаем.

Человеческая жизнь начинается (возможно, вполне логично) с опасного перехода: сильного сжатия и перекручивания, в результате которого трех– или четырехкилограммовый новорожденный проталкивается через узкий, ограниченный анатомическими структурами родовой канал и выбрасывается, вопящий и негодующий, в холодный, громкий и ярко освещенный мир. (К этому можно добавить страдания и усилия матери новорожденного.) Никто из нас не помнит самого момента рождения, хотя он должен быть самым запоминающимся событием: нас выкидывает, готовы мы или нет, к «цветущей и жужжащей путанице» телесной жизни, по определению Уильяма Джеймса.

Весь этот процесс срочной физиологической адаптации к непредвиденному, незнакомому и неудобному стрессу – жизни вне утробы – удивительно похож на процедуру, с которой мы уже познакомились: лабораторное тестирование стрессовой реакции ребенка на физические и эмоциональные воздействия. На самом деле рождение – это первое серьезное исследование реакции на стресс в самом начале человеческой жизни.

Предположим, что все мы при рождении попадаем в условия гипотетического эксперимента по изучению реакции на стресс. Разве не удивительно тогда, что шкала Апгар может показать нам гораздо больше, чем необходимость очистить рот или растереть и высушить тело? Если низкая оценка действительно отражает менее адаптивный, менее компенсаторный ответ системы «бей или беги», то не говорит ли она о большем, чем родовая асфиксия? Не указывает ли она также на склонность ребенка в долгосрочной перспективе к реакциям на стрессы, мешающим адаптации в жизни? Если это действительно так, то не может ли оценка по шкале Апгар во всем диапазоне от 0 до 10 предсказывать больше, чем просто стресс новорожденного, быть прогнозом более глобального, отдаленного результата? А вдруг первый момент после рождения сообщает нечто важное обо всей грядущей жизни?

А вдруг первый момент после рождения сообщает нечто важное обо всей грядущей жизни?

Именно это мы и обнаружили. Один мой аспирант и коллега провел тщательное эпидемиологическое исследование с участием почти тридцати четырех тысяч детей из канадской провинции Манитоба. Оказалось, что пятиминутная оценка по шкале Апгар, во всем диапазоне от 0 до 10, стала прогностическим фактором для последующей оценки учителем степени развития ребенка в пять лет. Например, учителя детей, которые получили 7 баллов по шкале Апгар (отражающих, например, посинение рук и губ при рождении и менее активный плач), нашли у них больше признаков нарушения развития, чем у детей с оценкой 9 или 10 баллов. Подобным образом, дети в подготовительной группе, получившие 6 баллов по шкале Апгар при рождении (асфиксия новорожденных с посинением рук и губ, слабый плач, замедленное сердцебиение), имели меньше отклонений развития, чем их сверстники, оцененные на 3 или 4 балла.

Что особенно важно, эти учителя ничего не знали о баллах по шкале Апгар, полученных детьми при рождении. Нарушениями развития, которые они отмечали, были такие признаки, как недостаточное умение подчиняться правилам и инструкциям, тихо сидеть и сосредоточиваться; слабый интерес к книгам и чтению или неспособность правильно держать ручку. С каждым снижением балла по шкале Апгар усугублялись физические, социальные, эмоциональные и речевые проблемы, выявленные через пять лет, в самом начале школы. Как и ожидалось, недоношенные дети или те, кто родился с недостаточным весом, получали меньше баллов по шкале Апгар, и даже после статистической обработки этих переменных оставалась определенная связь с особенностями развития. Больше проблем развития наблюдалось у тех детей, которые рождались с более выраженной нестабильностью системы «бей или беги» и менее явной способностью к физиологическому восстановлению.

Но что же все это значит? Раньше мы считали каждую черту или признак, наблюдаемые при рождении, «врожденными» и, следовательно, закрепленными в генах или даже предопределенными расположением звезд. В пьесах Шекспира и его испанского коллеги Педро Кальдерона де ла Барки высказываются принятые в семнадцатом столетии взгляды на роль судьбы в жизни человека:

 
«Смириться должно пред судьбы веленьем;
Борьба напрасна с ветром и теченьем».
 

– Уильям Шекспир, «Генрих VI»[5]5
  Пер. Е. Бируковой (прим. пер.).


[Закрыть]

 
«А избежать страданий тяжких
Никто не властен на земле».
 

– Педро Кальдерон де ла Барка, «Жизнь есть сон»[6]6
  Пер. Д. Петрова (прим. пер.).


[Закрыть]