Текст книги "Лоуренс Аравийский"

Победа и грабеж

Мирно наступил день. В течение многих часов мы наблюдали пустынное железнодорожное полотно. Заал и его хромой родич Ховеймиль неустанно следили за тем, чтобы мы оставались за прикрытием. Это стоило им больших трудов в виду ненасытной неугомонности бедуинов, которые никак не могли высидеть на месте больше десяти минут, а должны были все время суетиться и болтать. Этот недостаток ставил их гораздо ниже хладнокровных англичан в условиях длительного докучливого напряжения, которого требует выжидательная война. Сегодня они приводили нас в бешенство.

В конце концов турки, вероятно, заметили нас. В девять часов около сорока человек выступили из Галлат-Аммара на юг и открыто двинулись вперед.

Если мы не тронем их, они в течение одного часа прогонят нас отсюда. Но если мы нападем с нашими преобладающими силами и оттесним их обратно, то нас заметят с железной дороги, и движение по ней приостановится.

Мы попытались, наконец, разрешить это затруднение, послав тридцать человек, чтобы они постепенно задерживали врага и, по возможности, отвлекали его в сторону гор. Тем самым наша глазная позиция могла бы остаться открытой, и турки уверились бы в нашей немногочисленности. Наши надежды оправдались Через несколько часов стрельба стала отрывочной и отдаленной. С юга показался неизменный патруль и уверенно прошел, ничего не заметив, мимо нас и нашей мины по направлению к Мудавваре. Он состоял из восьми солдат и дюжего ефрейтора. Когда он отошел от нас на одну или две мили, усталость от слишком долгого хождения пешком осилила его. Он повел свой отряд в тень от длинного водостока, под сводами которого слабо дул прохладный восточный ветерок, и там они удобно разлеглись на мягком песке, напились воды из фляжек, покурили и, наконец, заснули. Мы решили, что это являлось их полуденным отдыхом, который знойным аравийским летом все уравновешенные турки считали вопросом принципа.

То, что они позволили себе передышку, доказывало, по нашему мнению, что они не подозревают о нашем соседстве. Однако, мы ошибались.

Полдень принес новые заботы. Мы увидали в бинокль, что от станции Мудаввары отделилась сотня турецких солдат и напрямик направилась к нам через песчаную равнину. Люди подвигались очень медленно и, несомненно, с крайней неохотой, огорченные потерей своего любимого полуденного сна. Но даже в худшем случае, как бы медленно они ни шли, через два часа они все-таки достигнут нас.

Мы начали укладываться, приготовляясь уехать и решив оставить мину с ее проводами на месте на тот случай, если турки не заметят ее, и мы сможем вернуться и воспользоваться плодами тяжелой работы. Мы послали гонца к отряду, прикрывавшему нас с юга, чтобы договориться с ним о месте встречи у перерезанных стремнинами скал, служивших прикрытием для наших пасущихся верблюдов.

Как только он умчался, часовой закричал, что со стороны Галлат-Аммара видны клубы дыма. Мы с Заалом бросились к вершине горы и увидели по характеру дыма, что, действительно, у станции, должно быть, стоит поезд.

Пока мы пытались разглядеть его, он внезапно двинулся по направлению к нам. Мы крикнули арабам, чтобы они как можно быстрее заняли позиции. У скалы началась дикая суматоха. Сержанты «Стокс» и «Льюис», будучи в сапогах, не могли опередить остальных, но и они быстро взобрались наверх, позабыв о своих муках и дизентерии.

Люди, вооруженные винтовками, расположились длинной цепью позади горного отрога, спускавшегося от пушек и мимо детонатора ко входу в долину. Отсюда они бы могли открыть стрельбу непосредственно по сошедшим с рельс вагонам с расстояния меньше, чем полтораста футов, меж тем как дальнобойность наших орудий достигала около трехсот ярдов.

Один из арабов взобрался на возвышение возле орудий и кричал нам о движении поезда – необходимая предосторожность, так как если он вез войска, и они высадились бы у нашего кряжа, нам пришлось бы повернуться с быстротой молнии и отступить в долину, защищая свою жизнь. К счастью, поезд мчался вперед с огромной быстротой, которую ему придавали два паровоза.

Когда он приблизился к месту, где, по сведениям турок, мы скрывались, с поезда открыли бесцельную стрельбу по пустыне.

Я мог слышать его приближающийся грохот, сидя на холмике у моста, чтобы подать сигнал Салему, который танцевал вокруг детонатора, крича от возбуждения и настоятельно призывая Аллаха на помощь.

Стрельба турок звучала внушительно, и я размышлял, со сколькими врагами нам придется иметь дело, и сравняет ли мина своим действием их число с нашими восемьюдесятью людьми. Было бы лучше, если бы наш первый опыт с электричеством происходил в менее сложной обстановке. Но в этот момент оба паровоза, казавшиеся огромными, с пронзительными свистками вынырнули из-за поворота. За ними тянулись вагоны, из окон и дверей которых торчали ружейные дула. На крышах, позади ненадежных прикрытий из мешков с песком, обстреливая нас, притаились солдаты.

Я не предполагал, что будут два паровоза, и в одно мгновение решил взорвать мину под вторым, чтобы, в случае незначительного действия взрыва, неповрежденный паровоз не мог отцепиться и утащить вагоны назад.

Итак, когда второй паровоз въехал на мост, я поднял руку, подавая знак Салему. Раздался ужасный грохот, и железнодорожное полотно скрылось из виду позади поднявшегося столба черного дыма и пыли вышиной и шириной около ста футов. Из мрака доносился треск разбивающихся вагонов и продолжительный звучный металлический звон раздираемой стали. Целое колесо паровоза внезапно вихрем вылетело из черной тучи, затмившей небо, с музыкальным свистом пронеслось над нашими головами и медленно и тяжело упало позади нас в пустыне.

После этого полета наступила мертвая тишина. Ни один крик, ни один ружейный выстрел не раздался, пока ставший серым туман от взрыва медленно надвигался на нас от железнодорожного полотна и, миновав нас, растаял в горах.

Я в восторге бросился к сержантам. Салем схватил свою винтовку и разрядил ее во тьму. Не успел я вскарабкаться к орудиям, как ложбина оживилась выстрелами и темными фигурами бедуинов, устремившихся вперед, чтобы схватиться с врагом.

Я осмотрелся, желая увидать, что происходит. Неподвижный поезд стоял на пути, оторвавшиеся и рассеявшиеся вагоны вздрагивали от града пуль, изрешетивших их насквозь, а турки выскакивали из них, ища прикрытия за железнодорожной насыпью.

Пока я созерцал представшую передо мной картину, над моей головой затараторили наши пулеметы. Длинные ряды турок на вагонных крышах покатились и были сметены. словно тюки с хлопком, яростным потоком пуль, бушевавшим и брызгавшим тучей желтых щепок от деревянной обшивки вагонов. Господствующее над местностью расположение наших орудий явилось для нас большим преимуществом.

Когда я добрался до «Стокса» и «Льюиса», сражение уж приняло иной оборот. Уцелевшие турки скрылись за насыпь, имевшую здесь одиннадцать футов вышины, и за прикрытие вагонных колес и в упор открыли огонь по бедуинам. За изгибами железнодорожного полотна враг находился в безопасности от пулеметов, но «Стокс» выпустил из своей мортиры первый снаряд, и через несколько секунд раздался грохот от взрыва, происшедшего позади поезда в пустыне.

«Стокс» дотронулся до прицельного винта, и второй снаряд попал как раз в глубокую выемку под мостом, где турки нашли себе убежище. Он произвел там убийственное опустошение. Оставшиеся в живых в панике ринулись в пустыню, бросая на бегу винтовки и снаряжение.

Настал черед пулеметов Льюиса. «Льюис» свирепо опустошал одну ленту за другой, пока весь песок не был застлан мертвыми телами.

Арабы, увидав, что битва окончена, побросали оружие и начали, словно дикие звери, вскрывать вагоны и грабить их.

Я сбежал вниз к развалинам, чтобы посмотреть результат действия мины. Мост рухнул, и в его провал свалился передний вагон, переполненный больными. Все они, исключая трех или четырех, погибли при падении расколовшегося вдребезги вагона и образовали истекающую кровью груду тел. Один из них еще был жив и бредил в тифозной лихорадке.

Следующие вагоны сошли с рельс и разбились. Некоторые рамы совершенно испортились. Второй паровоз представлял собою дымящуюся кучу железа. Его задние колеса отлетели с частью огневой коробки. Паровозная рубка и тендер, превратившиеся в скрученные лоскуты железа, валялись меж громоздящимися камнями мостовых устоев. Передний паровоз отделался легче. Хотя и он сошел с рельс и полуопрокинулся, а его рубка взорвалась, все же он еще находился под парами, а движущий механизм остался невредимым.

Долина представляла собою дикое зрелище. Арабы метались полуголые, в бешеном исступлении, визжали, стреляли в воздух, дрались друг с другом, вскрывая сундуки и слоняясь с огромными тюками. Они распарывали их и разбрасывали, уничтожая все, что им было не нужно.

Всюду валялись десятки ковров, кучи матрацев и цветных одеял, груды мужской и женской одежды, часов, кухонных горшков, пищи, украшений и оружия. Возле стояли тридцать или сорок женщин без покрывал и истерически рвали на себе одежду и волосы, оглушая своими воплями самих себя. Арабы, не обращая на них внимания продолжали крушить домашнюю утварь и грабить вовсю. Верблюды стали общим достоянием. Каждый с яростью нагружал их сверх всякой меры.

Увидев, что я не принимаю в этом участия, женщины кинулись ко мне, хватаясь за мою одежду, взывая о пощаде. Я уверял их, что все кончится хорошо, но они не отставали, пока меня не избавили от них несколько человек из их мужей. Они пинками столкнули своих жен, хватая меня за ноги в припадке отчаяния и ужаса перед близкой смертью. Они представляли собой гнусное зрелище. Я оттолкнул их ногой и, наконец, освободился.

«Льюис» и «Стокс» спустились, чтобы оказать мне помощь. Я немного беспокоился за них, так как арабы, обезумев, могли напасть на друзей, как и на врагов. Уже трижды мне пришлось защищаться, когда они хватались за мои вещи, притворяясь, что не узнают меня.

Однако военный цвет хаки сержантов привлекал мало внимания. «Льюис» отправился вдоль железнодорожного полотна и подсчитал, что он убил тридцать человек. Кстати он пошарил в их ранцах, чтобы найти золото и трофеи. «Стокс» перебрался через разрушенный мост и, увидав двадцать турок, разорванных в куски его вторым снарядом, поспешно вернулся.

Я немедленно отослал Ахмеда за моим верблюдом и несколькими вьючными верблюдами, чтобы увезти орудия, ибо неприятельская стрельба была уж сейчас отчетливо слышна. Арабы, насытившись грабежом, убегали один за другим в горы, уводя с собой в безопасное место шатающихся от тяжести награбленного верблюдов. Оставлять орудия до последней минуты являлось скверной тактикой, но замешательство, вызванное первым, подавляюще удачным опытом, притупило нашу рассудительность.

Ахмед так и не вернулся с верблюдом. Мои люди, охваченные алчностью, рассеялись по всей местности вместе с бедуинами. Мы с сержантами остались одни у места крушения, сейчас странно безмолвного.

Мы начали опасаться, что нам придется покинуть орудия, но вдруг увидали двух верблюдов, мчавшихся обратно. Заал и Ховеймиль спохватились, что меня нет среди арабов, и вернулись, чтобы разыскать меня.

Мы свернули кабель. Заал соскочил со своего верблюда, настаивая, чтобы я сел верхом и уехал. Но вместо этого мы нагрузили верблюда кабелем и детонатором. У Заала нашлось время посмеяться над нашей странной добычей, в то время как поезд был набит золотом и серебром. Ховеймиль отчаянно хромал от старой раны в ноге и не мог ходить, но мы заставили его опустить верблюда на колени, связали пулеметы Льюиса прикладом к прикладу, словно ножницы, и поместили их за его седлом.

Оставались окопные мортиры. Но тут появился «Стокс», неловко ведя верблюда, которого он нашел заблудившимся. Мы поспешно сложили мортиры, посадили «Стокса» (еще не оправившегося от дизентерии) на седло Заала рядом с пулеметами Льюиса и отправили всех трех верблюдов под попечением Ховеймиля.

Тем временем «Льюис» и Заал в укрытой и невидимой впадине позади нашей старой позиции для орудий развели костер из патронных ящиков, облив их остатками бензина. Они обложили его пулеметными лентами и запасными припасами для ручного оружия, а на вершине осторожно водрузили несколько снарядов от мортиры Стокса. Затем мы отбежали.

Когда пламя достигло кордита и аммонала, раздался ужасный, раскатистый грохот. Взорвались тысячи патронов, словно одновременно стреляло множество пулеметов. Гром снарядов поднял густые столбы пыли и дыма.

Турки, обходившие нас с фланга, решили, что мы располагаем большими силами. Они замедлили свое продвижение, встали под прикрытием и начали осторожно оцеплять наши позиции, производя рекогносцировки, в то время как мы стремительно удалялись в убежище, скрытое между кряжами гор.

Казалось, дело окончилось счастливо. Мы радовались, что ускользнули, не понеся больших потерь, чем мой верблюд и багаж. Но провианта в Рамме было достаточно, а Заал полагал, что, может быть, наше имущество находится у арабов, ожидающих нас впереди. Действительно, мы нашли его. Мои люди, нагруженные добычей, увели с собой всех наших верблюдов. Мы сняли с их седел награбленное добро, приготовляясь сесть в седла. Я спросил, ранен ли кто-нибудь. Чей-то голос сказал, что сын Шимта, очень смелый мальчик, был убит при первом натиске на поезд. Произведенный без всяких инструкций первый натиск являлся ошибкой, так как наши орудия наверняка могли бы все закончить сами. Поэтому я не чувствовал себя виноватым в его смерти.

Три человека получили легкие раны. Один из рабов Фейсала пожаловался, что Салем пропал. Мы созвали всех вместе и опросили их. Наконец, один из арабов сказал, что видел, как тот лежал раненый возле паровоза.

Я вызвал добровольцев вернуться, чтобы отыскать Салема. После минутного колебания согласился Заал, а за ним двенадцать человек из клана новесеры.

Мы пустились быстрой рысью через равнину к железнодорожному пути. Когда мы взобрались на предпоследний кряж, то увидали, что место крушения поезда кишело турками. Их было не менее полутораста человек. Наша попытка напасть на них была бы безнадежной. Салем, вероятно, был уже убит, ибо турки не брали арабов в плен. Они убивали их самым ужасным образом, и мы из сострадания приканчивали наших тяжелораненых, которых нам приходилось покидать беспомощными.

Отказавшись от мысли найти Салема, мы уныло приготовились двинуться в обратный путь. Было уже поздно. Мы устали, а наши девяносто пленных уж успели выпить всю нашу воду. Нам следовало пополнить ее запас из старого колодца в Мудавваре этой же ночью, чтобы перенести долгий путь до Рамма.

Так как колодец находился возле самой станции, было весьма желательно, чтобы мы подобрались к нему незаметно для турок. Иначе турки разгадали бы наше присутствие и захватили бы нас беззащитными. Мы разбились на маленькие отряды и, превозмогая усталость, двинулись на север.

Победа всегда расстраивала ряды арабов. Мы сейчас уж больше не являлись отрядом, способным на быстрый набег, а медленно бредущим караваном, перегруженным до отказа различным домашним скарбом, достаточным, чтобы обогатить любое арабское племя на многие годы.

Вдруг я заметил одного из вольноотпущенников Фейсала – Фергана, подъезжавшего к нам. К моему удивлению, позади него, на крупе, привязанный ремнями висел в бессознательном состоянии и залитый кровью пропавший Салем.

Я рысью подъехал к Фергану и спросил, где он нашел Салема. Он рассказал, что, когда мортира Стокса выпустила первый снаряд, Салем пробегал мимо паровоза, и один из турок выстрелил ему в спину. Пуля прошла возле позвоночника. Рана не была смертельна. После того, как поезд был захвачен, люди хавейтат ограбили Салема, захватив плащ, кинжал, винтовку и головную повязку. Другой из вольноотпущенников, Миджбил, нашел его, взвалил на верблюда и, не сказав нам, повез домой. Ферган, перехватив его в пути, отнял у него Салема.

Когда Салем позднее оправился, он навсегда затаил против меня вражду за то, что я покинул его раненым.

Через три часа мы добрались до колодца и без всяких злоключений запаслись водой. Боясь погони, мы затем отошли на десять миль. Там мы расположились и уснули.

Утром я со «Стоксом» и «Льюисом» уехал вперед. Мы пересекали одну за другой огромные глинистые равнины, пока как раз перед заходом солнца не добрались до начала Вади-Рамма.

Эта новая дорога являлась важной для наших бронированных автомобилей, ибо, будучи твердой на всем своем расстоянии, она дала бы им возможность легко добраться до Мудаввары. Мы могли бы в таком случае останавливать движение поездов, когда нам заблагорассудится.

Размышляя таким образом, мы свернули в Рамм, великолепный в красках солнечного заката. Утесы казались красными, как облака заката.

Мы вновь почувствовали, что наши страсти утихают от невозмутимой красоты Рамма.

Двумя днями позднее мы прибыли в Акабу. Мы гордо вступили в город, нагруженные драгоценностями, похваляясь, что поезда турок находятся в нашей власти.

Мы принимаем решение

Октябрь 1917 г. являлся для нас месяцем надежд, ибо мы узнали, что Алленби с генералами Балсом и Доунеем замышляют нападение на линию Газа – Биршеба.

Газа была укреплена на европейский образец. Одна линия обороны следовала за другой. Она настолько очевидно являлась сильнейшим пунктом неприятеля, что британское высшее командование уже дважды избирало ее для лобовой атаки.[40]40
  В марте и апреле 1917 г. Обе атаки окончились неудачей.


[Закрыть]

Алленби, лишь недавно покинув Францию, настаивал, что всякий дальнейший штурм Газы должен производиться подавляющими силами людей и орудий. Огромное количество транспорта всех видов должно будет обеспечить атаку.

Генерал Доуней стремился уничтожить мощь противника с наименьшими хлопотами. Он советовал напасть на дальний конец турецкого фронта, вблизи Беэр-Шевы. Чтобы победа досталась дешево, он хотел иметь главные силы врага позади Газы, а это могло быть наилучше достигнуто, если бы англичане скрыли концентрацию своих войск от турок и если бы те считали фланговую атаку лишь ложным нападением.

Мы, находясь на арабском фронте, отлично знали врага. Наши арабские офицеры прежде были турецкими офицерами и лично знали всех вождей противной стороны. Связь между нами и ими являлась повсеместной, так как гражданское население вражеской территории было всецело на нашей стороне без всякой платы или уговоров. Следовательно, наша разведочная служба являлась самой обширной и осведомленной, какую себе лишь можно вообразить.

Мы знали лучше, чем Алленби, лукавство врага и величину британских ресурсов. Мы расценивали очень низко разрушительное действие огромной артиллерии Алленби и сложную громоздкость его пехоты и кавалерии, передвигавшихся медленно, словно ревматический больной. Мы лишь надеялись, что на долю Алленби выпадет месяц хорошей погоды, и считали, что в таком случае он возьмет не только Иерусалим, но также и Хайфу, разметав и уничтожив турок в горах.

Тут пришел бы наш черед, и нам следовало быть готовыми к этой минуте в таком пункте, где меньше всего бы ждали нашего натиска, благодаря чему мы могли нанести наибольший ущерб врагу.

По моему мнению, центром притяжения являлась Деръа – узел, где сходятся железные дороги Иерусалим – Хайфа и Дамаск – Медина, центр турецких армий в Сирии, общий пункт всех их фронтов и, случайно, район, в котором сосредоточены огромные, еще нетронутые резервы арабских бойцов, обученных и вооруженных Фейсалом.

Я размышлял в течение некоторого времени, не следует ли нам кликнуть клич всем нашим приверженцам и совместно захватить пути сообщения турок.

Мы могли быть уверены в двенадцати тысячах человек: достаточное количество, чтобы кинуться на Деръа, уничтожить все железнодорожные пути и даже, застигнув врага врасплох, взять Дамаск. Любое из этих обстоятельств сделало бы положение армий в Беэр-Шеве критическим. Мое искушение поставить все на карту ради немедленного исхода войны было очень велико.

Местное население умоляло нас прийти. Такой подвиг решил бы задачу Алленби, но совесть не разрешала Фейсалу решиться на него без твердой надежды, что он затем сможет там укрепиться. Внезапный захват Деръа, за которым последовало бы отступление, вызвал бы резню и истребление всего отважного земледельческого населения области.

Они могли восстать лишь один раз, и этот раз должен был явиться решающим. Призвать же их сейчас – значило рисковать всеми запасными силами Фейсала ради сомнительного успеха, со спорным расчетом, что первая же атака Алленби сметет врага и что ноябрь месяц пройдет без дождей и будет благоприятен для быстрого продвижения вперед.

Я взвесил в уме значение английской армии, но не мог честно уверовать в нее. Солдаты часто являлись отважными бойцами, но так же часто глупость генералов лишала их плодов побед. Алленби был еще совершенно неискушен, а его войска терпели поражения и разложились за время командования Мэррея.

Разумеется, мы сражаемся за общую победу союзников, и, поскольку англичане являются главными участниками союза, ради них можно было бы пожертвовать арабами как последним средством. Но действительно ли они являются последним средством? Война в общем идет ни хорошо, ни слишком плохо, и казалось, в будущем году также найдется время для подобной попытки. Итак, я решил отложить рискованную затею.

Однако, движение арабов могло развиваться лишь при благоволении к нему Алленби. Поэтому было необходимо предпринять какую-либо операцию, менее ответственную, чем всеобщее восстание в тылу врага, операцию, которая могла бы быть проведена лишь одним отрядом без вовлечения в нее оседлого населения, и в то же время доставила бы удовольствие Алленби, являясь ощутимой помощью англичанам при преследовании врага. После размышлений я пришел к выводу, что этим условиям и требованиям соответствует уж испытанный нами взрыв какого-нибудь из больших мостов долины Ярмук.[41]41
  Левый приток Иордана.


[Закрыть]

Именно возле узкого бездонного ущелья реки Ярмук железнодорожный путь из Палестины в Дамаск подымался на Хауран.[42]42
  Плодородное горное плато Джебель-Хаурана (к юго-востоку от Дамаска) населено племенами друзов.


[Закрыть] Отвесность склонов Иордана и неровность поверхности восточного плоскогорья послужили причиной того, что труднее всего оказалось проложить этот отрезок железнодорожного пути. Инженерам пришлось проводить его в извилистой долине, по которой протекала река, и на своем ходу железнодорожная линия многократно пересекала водный поток целым рядом мостов, из которых было бы труднее всего восстановить самый западный и самый восточный. Уничтожение одного из этих мостов оторвало бы на две недели турецкую армию в Палестине от ее базы в Дамаске и лишило бы ее возможности спастись от наступления Алленби. Чтобы достигнуть Ярмука, нам нужно было пройти от Акабы через Азрак[43]43
  Kacp эль-Азрак – оазис у северной оконечности Сирхана.


[Закрыть] около четырехсот двадцати миль. Турки считали, что мы не угрожаем мостам, и очень слабо их охраняли.

Мы изложили наш план Алленби. Он попросил, чтобы мы его осуществили 5 ноября или в один из трех следующих дней.

Насир, наш обычный сапер, находился в отсутствии, но с племенем бени-сахр был Али ибн-эль-Хуссейн, молодой и привлекательный ишан клана харита, который уж давно отличился под Мединой, когда Фейсал находился в отчаянном положении.

Его храбрость, его выносливость и энергия были испытаны.

Али, будучи некоторое время гостем Джемаля в Дамаске, уже знал кое-что о Сирии. Я попросил Фейсала отпустить его со мной.

Мой разработанный план заключался в стремительном переходе в два приема от Азрака до Ум-Кейса с горстью людей числом не более пятидесяти. Ум-Кейс стоял как раз над самым западным из мостов Ярмука. На нем находилось лишь с полдесятка сторожевых постов. Смена часовых производилась из состава соседнего гарнизона в Хемме.

Я надеялся убедить нескольких людей из племени абу-тайн отправиться со мной. Эти люди-волки обеспечили бы успешный штурм моста. Чтобы не дать подойти подкреплениям к неприятелю, мы бы вымели подступы к мосту огнем пулеметов, управляемых индийскими волонтерами из кавалерийской дивизии во Франции под начальством Джемадар Гассан-Шаха.

Разрушение больших мостовых устоев ограниченными количествами взрывчатого вещества являлось операцией, требующей точности, затруднительной под огнем противника. Я пригласил капитана Вуда, инженера базы в Акабе, сопровождать меня. Он немедленно согласился, хотя и был признан врачами негодным к действительной службе, вследствие пули, пробившей ему голову во Франции.

Ллойд-Джордж, проводивший в Акабе несколько последних дней перед отъездом в Версаль на печальное заседание межсоюзного комитета, заявил, что он поедет с нами до Джефера.

Мы заканчивали наши последние приготовления, когда к нам прибыл неожиданный союзник в лице Абд эль-Кадера эль-Джезаира, внука воинственного защитника Алжира против турок.[44]44
  Абд эль-Кадер – алжирский вождь. С 30-х годов XIX века вел многолетнюю борьбу с колонизацией французов. Был вынужден эмигрировать в Турцию, где он поселился в Дамаске. Его внуки (Омар, Тахир и Сайд Мустафа) в дальнейшем возглавляли собой арабское движение в Сирии. Лоуренс, не желая обидеть французов, подставил на место французов в Алжире турок, с которыми Абд эль-Кадер никогда не боролся.


[Закрыть]

Он предложил Фейсалу распоряжаться душой и телом его соплеменников, смелых, непреклонных в бою алжирских изгнанников, живущих сплоченно вдоль северного берега Ярмука.

Мы ухватились за его предложение, которое давало нам возможность в течение короткого времени овладеть средним участком проходящей по долине железной дороги, включая два или три главных моста, не переполошив всех окрестностей, ибо алжирцы были ненавистными чужаками для арабов, и арабы-крестьяне не примкнули бы к ним. В соответствии с этим мы отложили встречу в Азраке с шейхом Рафой, а Заалу не сказали ни слова. Взамен мы сосредоточили все наши помыслы на Вади-Халид и его мостах.

Пока мы так изворачивались, пришла телеграмма от полковника Бремонда, предупреждающая нас, что Абд эль-Кадер был шпионом на жаловании у турок. Это расстраивало все наши планы.

Фейсал сказал мне:

– Я знаю, что он сумасброд. Думаю, что он честен. Берегите головы и используйте его.

Так мы, сделали, оказывая ему полное доверие из тех соображений, что если он обманщик, то он не поверит нашей чистосердечности, а если честный человек, то подозрительность к нему лишь скорее сделала бы его обманщиком.

Безусловно, он был энтузиастом ислама, полусумасшедшим на почве религиозного фанатизма и самой неистовой веры в самого себя. Его мусульманскую щепетильность оскорбляло то, что я явно был христианином. Его гордость страдала от нашего общества, ибо племена относились к Али ибн-эль-Хуссейну как к высшему, а ко мне еще лучше, чем к последнему. Его тупость и глупость два или три раза заставляли Али терять самообладание, что приводило к тяжелым сценам. А в конце концов Абд эль-Кадер покинул нас без помощи в отчаянную минуту, а до того, насколько лишь хватало его сил, препятствовал нашему походу и разрушал наши планы.