Текст книги "Лоуренс Аравийский"

Из предисловия к изданию 1941 года («Полковник Лоуренс»)

Аравийский театр войны имел свои исключительные особенности и трудности. Они заключались в отсутствии хороших шоссейных и грунтовых дорог, в сыпучих песках, жарком климате, недостатке в источниках воды. Огромные размеры малонаселенной пустыни вынуждали заготовлять продовольствие и фураж только в оазисах. Все это и заставляло командование английских вооруженных сил почти топтаться на месте в первый период войны. Англичане вынуждены были строить железные дороги и артезианские колодцы, для того чтобы обеспечить снабжение действующих войск водой, продфуражом и боеприпасами. Этими же особенностями театра войны объясняются огромные усилия британского правительства по организации восстания арабов в тылу турок с целью общего ослабления сил противника.

Важнейшей стратегической задачей английского империализма в Аравии во время мировой войны 1914–1918 гг. было нарушение нормального функционирования Хиджазской и Дамасской железных дорог. Эти дороги служили основной артерией снабжения турецкой армии в Палестине и Аравии. Такую важную стратегическую задачу могли выполнить с успехом только повстанческие отряды арабов, снабженные английским вооружением и посаженные на верблюдов. Верблюды, способные переносить 100-километровые переходы в суровой и безводной пустыне, позволяли отрядам арабов совершать продолжительные переходы независимо от водных источников и баз. Подвижность и независимость повстанческих отрядов арабов от баз снабжения объяснялись еще и тем, что верблюды находились па подножном корму и, кроме того, везли на себе для всадника 40 фунтов муки. Это был почти десятидневный паек араба.

Нет никакого сомнения в том, что регулярные британские войска, привязанные к своим базам, находившимся очень далеко от Хиджазской и Дамасской железных дорог, не могли разрушить эти дороги. Они также не могли отвлечь и рассредоточить неприятельские силы. С этим могли справится только мелкие, но подвижные и способные везде и всюду передвигаться отряды. В выполнении этих основных стратегических задач английских империалистов и заключалось огромное значение восстания арабов. Кроме того, восстание арабов, на которое англичане переложили в основном всю тяжесть борьбы с турками, позволило Британской империи не отвлекать значительные свои силы с Западного театра войны.

Руководящую роль как в организации, так и в дальнейшем руководстве восстанием арабов играл Лоуренс. Не удивительно поэтому стремление определенных кругов Англии возвеличить личность полковника Лоуренса и сделать его чуть ли не национальным героем. Буржуазный военный писатель Лиддел Гарт в своей книге также отражает эти стремления, идеализирует Лоуренса и далеко не объективен в оценке его способностей и личных качеств.

По Лиддел Гарту Лоуренс являлся единственным способным и талантливым полководцем, который оказался в состоянии справиться с задачами, стоявшими перед британским империализмом на Аравийском Востоке. Он сумел превратить «силу турок в их слабость и слабость арабов в их силу». Если бы не было налицо тех глубоких социальных противоречий внутри Турецкой империи, которые ослабляли Турцию и составляли силу арабов, то никому бы не удалось обмануть арабов и направить их восстание против турецкой армии. Почва для восстания была в самой системе Турецкой империи.

Поскольку почва для восстания была достаточно накалена, то, не будь Лоуренса, какой-нибудь другой представитель Англии выполнил бы эту задачу. Нужно отдать должное Лоуренсу в том, что он глубоко и больше чем кто-либо другой изучил быт, нравы, религию арабов и прекрасно знал их язык. Он изъездил почти всю Аравию до начала войны, тщательно изучил состояние арабских племен и имел ряд индивидуальных качеств, нужных разведчику. Все это и позволило Лоуренсу выдвинуться в первые ряды организаторов восстания арабов и получить большую известность, чем кто-либо другой.

Предположение замены принципа сосредоточения основных сил на решающем направления «неуловимым, вездесущим распределением сил» является глубоко ошибочным. Те же примеры использования арабских повстанческих сил, действия которых на аравийском театре носили вспомогательный характер, а решающую роль в нанесении сокрушительного удара на турецкую армию все же сыграли регулярные войска Алленби, – доказывают невозможность замены первого принципа вторым. «Разрушительные действия неуловимых масс» Лоуренса наносила материальный ущерб турецкой армии. Они заставили турок усилить охрану железных дорог, способствовали рассредоточению их сил и, понятно, ослабляли силы турок на решающем направлении. Однако «неуловимые массы» не могли нанести сокрушительный удар регулярным войскам турок и закрепить достигнутый успех.

Партизанская война в сочетании с действиями регулярных войск имеет, безусловно, огромное значение. Но все эти действия не могут являться решающим фактором и носят только вспомогательный характер. Из вышеизложенного становятся ясно, что принцип применения «неуловимых масс» без определенных операционных направлений не может заменить испытанный принцип сосредоточения главных сил на решающем направлении. Первый принцип является только необходимым дополнением последнего там, где это позволяет обстановка. Партизанская война мыслима только при определенных конкретных условиях.

Заслуживает внимания подробный разбор автором оперативного искусства командования британских войск на аравийском театре войны при штурме укрепленных позиций турок у Газа и Беершеба. Эти позиции, как известно, являлись воротами для продвижения британских войск в Палестину. Наибольший интерес а этой операции представляет активный и хорошо продуманный план дезинформации, выработанный британским офицером разведки Майнертцхагеном. Благодаря осуществлению его плана, командование турецкой армии было введено в заблуждение и вынуждено рассредоточить свои силы, тем самым облегчило достижение успеха английскими войсками. Значительную роль в отвлечении сил противника сыграл небольшой, но хорошо вооруженный отряд арабов на верблюдах под командованием Ньюкомба. Этот отряд своим неожиданным появлением в Эс-Самуа, в 35 км к северо-востоку от Беершеба, и активными действиями по Хевронской дороге создал стратегический мираж. В воображении турецкого командования рисовалась картина наступления главных сил британских войск по Хевронской дороге прямо на Иерусалим. Появление отряда Ньюкомба и небольшого отряда британской конницы в тылу и на фланге турок заставило командование турецкой армии направить из твоего общего резерва одну дивизию на фланг у Хеврона. Туда же были переброшены резервы из сектора Шерпа, где как раз и наносился британским командованием главный удар. Поучительной стороной этой операции является хорошо разработанный оперативный план, важнейшими элементами которого были: соблюдение скрытности сосредоточения и сочетание мощного удара с внезапностью.

С точки зрения оперативного искусства исключительный интерес представляют XIV, XV и ХVI главы книги. В них автор подробно описывает знаменитую операцию британских войск в Палестине. Эта операция по своей величине и размаху, по использованию арабских регулярных и иррегулярных войск для нанесения вспомогательного удара в Трансиордании по своим результатам была самой решающей в этой войне. После нее турецкая армия уже перестала быть серьезной силой и, вынужденная непрерывно отступать, несла большие потери от аравийских повстанцев.

Не менее интересным является хорошо задуманный и разработанный до мельчайших подробностей оперативный план главнокомандующего британскими силами в Палестине Алленби. Оперативный план Алленби предусматривал:

1. Отвлечение внимания и сил турецкого командования путем демонстративного передвижения незначительных британских сил на восток к р. Иордан и вспомогательным ударом арабских регулярных войск и партизан с востока в направлении Деръа, наряду с общей активизацией сил арабов для нажима с юга.

2. Внезапный мощный удар с целью прорыва фронта с последующим вводом конницы для глубокого обхода противника, с тем чтобы преградить ему пути отступления на север, тем самым вынудив его отходить на восток через р. Иордан.

Методы дезинформации противника, примененные в этой операции Лоуренсом и Алленби, являются наиболее поучительными. Так, они вели заготовку большого количества продфуражного запаса при марше верблюжьего корпуса от Азрака на Амман. Одновременно с этим распространялись ложные слухи о том, что верблюжий корпус является только авангардом войск Фейсала, что заготовка продфуража производится для его главных сил, которые скоро начнут наступление на Амман.

Заготовляя продфураж в районах к востоку от р. Иордан, англичане одновременно распространяли ложные слухи о предстоящем приходе; с запада британской конницы в районы заготовок. Установив связи с офицерами-арабами в турецком штабе, Лоуренс предупреждал о якобы предстоящем ударе англичан с запада через р. Иордан на Амман. Составляя ложный план атаки Мадаба, Лоуренс и Алленби привлекли к этому вождя племени Зеби, учитывая его заигрывание с турками и рассчитывая на его болтливость. Организовав демонстративный прорыв на Амман небольшими, но хорошими силами, Лоуренс и Алленби проводили ложные дневные передвижения войск в сторону р. Иордан.

Все эти методы дезинформации являлись необходимыми элементами в обеспечении внезапности главного удара Алленби в Палестине и вспомогательного удара арабов на Деръа.

Турецкая армия настолько была введена в заблуждение, что когда к ней поступило от перебежчика правдивое сообщение о действительном намерении Алленби, оно показалось ей преднамеренной дезинформацией англичан. Таким образом, хорошо продуманная и умело организованная дезинформация явилась одним из решающих факторов сокрушительного удара, нанесенного британскими войсками.

Описанные Лиддел Гартом тактические приемы Лоуренса при сражениях у Абу-Эль-Лиссал и Тафила также представляют значительный интерес. Однако при описании боевых действий автором допущена тенденциозность в отношении преуменьшения действительных размеров потерь со стороны арабов. Нельзя верить, что в бою в районе Абу-Эль-Лиссал потери со стороны арабов исчисляются двумя убитыми, тогда как турки потеряли 300 человек убитыми и 160 ранеными.

Автор объясняет огромные потери турок идеальной организацией внезапной атаки Лоуренса. Однако при внимательном анализе хода боя становится ясно, что потери арабов были умышленно преуменьшены или Лоуренс просто не занимался подсчетом потерь арабов.

Большое значение Аравийского полуострова в системе Британской империи для читателя вполне очевидно. После постройки в 1869 г. Суэцкого канала и оккупации англичанами Египта стратегическое значение Красного моря и Аравийского полуострова для британского империализма еще больше возросло. Аравийский полуостров стал тем звеном, которое через Красное и Средиземное моря и Суэцкий канал соединяет бассейны Атлантического и Индийского океанов – главные морские пути сообщения Британской империи со своими колониями. Постройка Суэцкого канала и последующая оккупация Египта, создание мощной военно-морской базы в Гибралтаре и на островах Мальта в Кипр укрепили позиции Англии и в бассейне Средиземного моря.

Характерно, что полковник Лоуренс, втиравший очки своим «друзьям», прекрасно отдавал себе отчет в том, что английские обещания арабской независимости имеют временное значение. Такого рода самопризнания имеются в ряде мест книги «Восстание в пустыне», автором которой является сам Лоуренс.

Т.Э. Лоуренс
Восстание в пустыне

Прибытие в Джидду

Когда мы, наконец, встали на якорь во внешней гавани Джидды, над нами под пламенеющим небом повис белый город, отражения которого пробегали и скользили миражем по обширной лагуне. Зной Аравии словно обнажил свой меч и лишил нас, обессиливая, дара речи. Был октябрьский полдень 1916 г. Полуденное солнце, подобно лунному свету, обесцветило все краски. Мы видели лишь свет и тени, белые дома и черные провалы улиц. Впереди, во внутренней гавани, бледный, мерцающий блеск тумана, а дальше на многие мили ослепительная яркость безбрежных песков, бегущих к гряде низких гор, слабо намечающихся в далеком мареве зноя,

Как раз на север от Джидды была расположена вторая группа черно-белых зданий. Они дрожали в зное, словно от толчков поршня, когда судно качается на якоре, и перемежающийся ветер вздымает горячие волны.

Полковник Вильсон, британский представитель при новом арабском государстве, выслал за нами свой баркас, и мы отправились на берег. По дороге в консульство мы прошли мимо белокаменной кладки еще строящегося входа через тесные ряды рынка. В воздухе роились мухи, перелетая от людей к финикам, от фиников к мясу. Они плясали, точно частицы пыли в полосах солнечного света, пронизывающих самые темные закоулки хижин через скважины в настиле, в холщовых занавесах. Воздух был горяч, как в бане.

Мы добрались до консульства. В затененной комнате, с открытой решеткой позади него, сидел Вильсон, готовый приветствовать морской бриз, запаздывавший вот уже несколько дней. Он сообщил нам, что ишан[1]1
  Почетный титул, обозначающий потомков Мухаммеда и дающий ряд административно-религиозных прав.


[Закрыть] Абдулла, второй сын Хуссейна, великого ишана Мекки,[2]2
  Титул правителя Мекки, назначавшегося турками из местных ишанов. Хуссейн захватил Мекку 5 июня 1916 г.


[Закрыть] только что вступил в город.

И я и Рональд Сторрс[3]3
  Восточный секретарь британского верховного комиссара в Египте.


[Закрыть] пересекли от Каира Красное море, чтобы встретиться с Абдуллой. Наше одновременное с ним прибытие было большой удачей, и казалось благоприятным предзнаменованием, ибо Мекка, столица ишана, была не доступна для христиан, а трудную задачу Сторрса не мог бы разрешить телефонный разговор.

Мою поездку следовало рассматривать как увеселительную. Но Сторрс, секретарь по восточным делам резиденции в Каире, являлся доверенным лицом сэра Генри Мак-Магона[4]4
  Первый британский верховный комиссар в Египте (1914–1916 гг.).


[Закрыть] во всех щекотливых переговорах с ишаном Мекки. Счастливое сочетание его знания местных условий с опытностью и проницательностью сэра Генри, а также с обаятельностью генерала Клейтона[5]5
  Руководитель британской разведки в Каире и непосредственный начальник Лоуренса.


[Закрыть] производили такое впечатление на ишана, что этот крайне недоверчивый человек принимал их сдержанное вмешательство как достаточную гарантию для того, чтобы начать восстание против Турции. Он сохранял веру в британский авторитет в течение всей войны, которая изобиловала сомнительными и рискованными положениями. Сэр Генри являлся правой рукой Англии на Среднем Востоке до тех пор, пока восстание арабов не стало фактом. Сэр Марк Сайкс был ее левой рукой. И если Форин-Офис поддерживал бы взаимный обмен информации со своими доверенными лицами, то наша репутация в смысле честности не пострадала бы так, как это случилось.

Абдулла, верхом на белой кобыле, окруженный стражей из великолепно вооруженных пеших рабов, медленно подъехал к нам при безмолвных, почтительных приветствиях всего населения города. Он был упоен и счастлив своим успехом при Таифе.[6]6
  Таиф, осаждавшийся с 11 июня по 26 сентября 1916 г., пал от голода. 23 сентября Галиб-паша, турецкий губернатор Хиджаза, сдался Абдулле с двухтысячным гарнизоном.


[Закрыть] Я видел его впервые, между тем как Сторрс, его старый друг, был с ним в наилучших отношениях.

Вскоре, когда они заговорили друг с другом, я понял, что Абдулле была свойственна постоянная веселость. В его глазах таилось лукавство, и, несмотря на свои тридцать пять лет, он уже толстел. Последнее, возможно, происходило от того, что он много смеялся. Он самым непринужденным образом шутил со своими спутниками.

Однако, когда мы приступили к серьезной беседе, с него как бы спала маска веселости, он тщательно подбирал слова и приводил всякие доводы. Разумеется, он спорил со Сторрсом, который предъявлял к своему оппоненту очень высокие требования.

Мятеж ишана шел неуспешно в течение нескольких последних месяцев (он стоял на мертвой точке, что при нерегулярной войне является прелюдией к поражению). Я подозревал, что причиной этого было отсутствие руководства – не в смысле ума, осмотрительности или политической мудрости: здесь не было разжигания энтузиазма, которым могли бы воспламенить пустыню. Мой приезд и должен был, главным образом, найти все еще неизвестную главную пружину всего дела, а также определить способность Абдуллы довести восстание до той цели, которую я наметил.

Чем дольше продолжалась наша беседа, тем все больше и больше я убеждался, что Абдулла слишком уравновешен, холоден и современен, чтобы быть пророком, в особенности, вооруженным пророком, которые, если верить истории, преуспевают в революциях. Его можно было бы в достаточной мере оценить в мирное время после победы.

Сторрс втянул меня в разговор, спросив у Абдуллы его мнение о положении кампании. Тот сразу сделался серьезным и сказал, что он считает необходимым настаивать на немедленном и действенном участии Британии в борьбе. Он кратко изложил состояние кампании следующим образом:

Благодаря тому, что мы не позаботились перерезать Хиджазскую железную дорогу, турки оказались в состоянии наладить транспорт и посылку снабжения для подкрепления Медины.[7]7
  После первой атаки Фейсала и Али (10 июня) 22 июня в Медину было прислано подкрепление из Сирии, и 25 июня гарнизон Медины перешел в наступление против армии Фейсала.


[Закрыть]

Фейсала[8]8
  Третий сын Хуссейна.


[Закрыть] оттеснили от города, и враг подготовляет летучую колонну из всех видов оружия для наступления на Рабег.[9]9
  Второй после Джидды порт Хиджаза.


[Закрыть]

Арабы, жившие в горах, которые пересекали путь, были вследствие нашей нерадивости слишком слабо снабжены припасами, пулеметами и артиллерией, чтобы долго обороняться.

Хуссейн Мабейриг, старшина рабегского племени гарб, примкнул к туркам. Если мединская колонна двинется вперед, племя присоединится к ней.

Отцу Абдуллы останется лишь встать самому во главе своего народа в Мекке и умереть, сражаясь перед Святым городом.

В эту минуту зазвонил телефон: великий ишан хотел говорить с Абдуллой. Тот рассказал отцу о сути нашей беседы, и последний немедленно подтвердил, что в крайности он поступит именно таким образом: турки вступят в Мекку лишь через его труп.

Закончив телефонный разговор, Абдулла, слегка улыбаясь, попросил, в целях предотвращения подобного бедствия, чтобы британская бригада, – если возможно, из мусульманских войск, – была наготове в Суэце, для того, чтобы можно было стремительно перебросить ее в Рабег, как только турки ринутся из Медины в атаку. Что мы думаем о его предложении?

Я заявил, что передам в Египте его мнение, но британское командование с величайшей неохотой снимает военные силы с жизненно необходимой обороны Египта (хотя Абдулла и не должен был знать, что Суэцкому каналу угрожала какая-либо опасность со стороны турок[10]10
  Два похода Джемаль-паши в 1915 и 1916 гг.


[Закрыть]), тем более, что надо послать христиан на защиту населения Святого города от врага.

Я прибавил, что некоторые мусульманские круги в Индии, считавшие, что турецкое правительство имеет неотъемлемые права на святые места, ложно истолковали бы наши побуждения и поступки. Быть может, я мог бы поддерживать его предложение более активно, если бы я был в состоянии осветить вопрос о Рабеге, лично ознакомившись с положением и местными настроениями. Мне также хотелось бы встретиться с эмиром Фейсалом и обсудить с ним его нужды и перспективы на более длительную защиту его гор населением, если бы мы усилили им материальную помощь. Мне хотелось бы проехать от Рабега дорогой султанов по направлению к Медине вплоть до лагеря Фейсала.

Тут в разговор вступил Сторрс и горячо поддержал меня, настаивая на жизненной важности для британского командования в Египте иметь исчерпывающую и своевременную информацию от опытного наблюдателя.

Абдулла подошел к телефону и попытался получить от своего отца согласие на мою поездку по стране. Ишан отнесся к предложению с большим недоверием. Абдулла приводил доводы в пользу своего предложения. Кое-чего добившись, он передал трубку Сторрсу, который пустил в ход все свои дипломатические таланты. Слушать Сторрса было наслаждением, а также уроком для любого англичанина, как надо вести себя с недоверчивыми или нерасположенными к чему-либо туземцами восточных стран. Почти невозможно было противиться ему дольше двух-трех минут, и в данном случае он также добился полного успеха.

Ишан опять попросил к телефону Абдуллу и уполномочил его написать эмиру Али,[11]11
  Первый сын Хуссейна.


[Закрыть] предложив ему, если он сочтет удобным и возможным, разрешить мне посетить Фейсала.

Под влиянием Сторрса Абдулла превратил это осторожное поручение в точную письменную инструкцию для Али – отправить меня с елико возможной быстротой и под надежным конвоем в лагерь Фейсала. Это было все, чего я добивался, но лишь часть того, чего добивался Сторрс.

Мы прервали наш разговор, чтобы позавтракать.

После завтрака, когда жара немного спала, и солнце уж не стояло так высоко, мы отправились побродить и полюбоваться достопримечательностями Джедды под руководством полковника Юнга, помощника Вильсона, человека, который одобрительно относится ко всем старинным вещам и не слишком одобрительно к современным.

Джидда в самом деле оказалась замечательным городом. Улицы представляли собой узкие аллеи с деревянной крышей над главным базаром. На остальные улицы небо глядело в узкую щель между крышами величавых белых домов. Это были четырех– или пятиэтажные здания, сложенные из коралловых и сланцевых плит, скрепленных четырехугольными балками, и украшенные от самой земли до крыши широкими овальными окнами с серыми деревянными рамами. Оконных стекол не было, их заменяли изящные решетки. Двери представляли собой тяжелые двустворчатые плиты из тикового дерева с глубокой резьбой и часто с пробитыми в них калитками. Они висели на великолепных петлях и были снабжены кольцами из кованого железа.

Город казался вымершим. Его закоулки и улицы были усыпаны сырым, затвердевшим от времени песком, заглушавшим шаги, как ковер. Решетки и изгибы стен притупляли звуки голоса. На улицах не было никаких экипажей, да улицы и не были достаточно широки для них. Не слышно было стука подков, всюду стояла тишина. Двери домов плавно закрывались, когда мы проходили мимо. На улицах было мало прохожих, и те немногие, кого мы встречали, – все худые, словно истощенные болезнью, с изрубцованными лицами, лишенными растительности, с прищуренными глазами, – быстро и осторожно проскальзывали мимо, не глядя на нас. Их бедные белые одежды, капюшоны на бритых головах, красные хлопчатобумажные шали на плечах и босые ноги были у всех так одинаковы, что казались почти присвоенной им формой. На базаре мы не нашли ничего, что стоило бы купить.

Вечером позвонил телефон. Ишан позвал к аппарату Сторрса. Он спрашивал его, не угодно ли ему будет послушать его оркестр. Сторрс с удивлением переспросил: «Какой оркестр?» – и поздравил его святейшество с успехами в светской жизни. Ишан объяснил ему, что в главном штабе в Хиджазе при турках имелся духовой оркестр, который играл каждый вечер у генерал-губернатора; когда же генерал-губернатор был в Таифе взят в плен Абдуллой, его оркестр был захвачен вместе с ним. Остальных пленных отправили в Египет для интернирования, но оркестр оставался в Мекке для увеселения победителей.

Ишан Хуссейн положил трубку на стол в своей приемной и мы поочередно, торжественно приглашаемые к телефону, слушали игру оркестра во дворце в Мекке, на расстоянии сорока пяти миль. И когда Сторрс выразил ишану общую благодарность, тот с величайшей любезностью ответил, что оркестр будет отправлен форсированным маршем в Джедду с тем, чтобы играть в нашем дворе.

– А вы доставите мне удовольствие и позвоните от себя по телефону, – сказал он, – чтобы и я мог принять участие в вашем развлечении.

На следующий день Сторрс посетил Абдуллу в его ставке возле могилы Евы,[12]12
  Старинный религиозный памятник в Джедде, имеет в длину 150 метров.


[Закрыть] они вместе осмотрели госпиталь, бараки, учреждения города, а также использовали гостеприимство городского головы и губернатора. В промежутках они беседовали о деньгах, о титуле ишана, о его взаимоотношениях с остальными эмирами Аравии и об общем ходе войны, и обо всех тех общих местах, которые должны обсуждать посланцы двух правительств. Беседа была скучной, и по большей части я держался в стороне, так как уж пришел к выводу, что Абдулла не может быть тем вождем, который нам нужен.

Общество ишана Шакира, двоюродного брата Абдуллы и его лучшего друга, оказалось более интересным. Шакир, вельможа из Таифа, с детства был товарищем сыновей ишана.

Никогда еще я не встречал такого переменчивого человека, мгновенно переходящего от ледяного величия к вихрю радостного оживления, – резкого, сильного, могучего, великолепного. Его лицо, рябое и безволосое от оспы, как зеркало, отражало все его переживания.

Абдулла командовал осадой Таифа, но не кто иной как Шакир повел войска в опрометчивом натиске, разрушившем благодаря чрезвычайной опасности все его замыслы. Арабы не рискнули поддержать его, и Шакир принужден был вернуться один, проклиная своих людей, высмеивая их и яростно глумясь над расстроенными рядами врага. Последний отомстил ему, облив керосином его большой дом, который сгорел вместе со знаменитой библиотекой арабских рукописей.

В этот же вечер Абдулла пришел к обеду с полковником Вильсоном. Мы встретили его во дворце, на ступеньках лестницы. Его сопровождала блестящая свита слуг и рабов, а за ними толпились бледные, худые, бородатые люди, с изнуренными лицами, в истрепанной военной форме, с музыкальными инструментами из тусклой меди. Сделав жест рукой по направлению к ним, Абдулла сказал восхищенно:

– Это мой оркестр.

Мы усадили музыкантов на скамейки на переднем дворе, и Вильсон выслал им папирос, а мы направились в столовую, где дверь на балкон была широко открыта, и мы жадно ловили дуновение морского бриза. Когда мы уселись, оркестр под охраной ружей и сабель свиты Абдуллы начал, кто в лес, кто по дрова, наигрывать надрывающие душу турецкие мелодии. Мы испытывали боль в ушах от невыносимой музыки, но Абдулла сиял. Наконец мы устали от турецкой музыки, и попросили немецкой. Один из адъютантов вышел на балкон и крикнул оркестрантам по-турецки, чтобы они сыграли, что-нибудь иностранное. Оркестр грянул «Deutschland uber Alles» как раз в ту минуту, когда ишан в Мекке подошел к телефону, чтобы послушать нашу музыку. Мы попросили подбавить еще чего-нибудь немецкого, и они сыграли «Einfeste Burg», но в середине мелодия перешла в нестройные звуки барабана. Кожа на барабанах обмякла в сыром воздухе Джедды. Музыканты попросили огня. Слуги Вильсона с телохранителем Абдуллы принесли им несколько охапок соломы и упаковочных ящиков. Они стали согревать барабаны, поворачивая их перед огнем, а потом грянули то, что они называли «Гимном ненависти», хотя никто бы не смог признать в нем ничего европейского. Кто-то сказал, обращаясь к Абдулле:

– Это марш смерти.

Абдулла широко открыл глаза, но Сторрс, поспешивший прийти на выручку, обратил все это в шутку. Мы послали вознаграждение вместе с остатками нашего ужина несчастным музыкантам, которые возвращение домой предпочли бы нашим похвалам.