Текст книги "Бандолеро, или Свадьба в горах"

Глава XXVIII
Непослушная дочь

Я даже не стану пытаться описать черноту в груди, когда я вышел из президентского дворца. Дон Эусебио шел рядом со мной.

По приказу генерала он отдал свое дело в мои руки и себя самого – в мое распоряжение.

Узнав его имя, я ощутил острую боль: заново открылась рана.

И боль происходила не от услышанного рассказа. И не мысль о том, что Долорес – потому что она больше не Мерседес – Долорес Вилла-Сеньор сейчас в руках жестоких бандитов! Такую же боль, а может, и большую, причиняла мне мысль о том, что она принадлежит Франсиско Морено!

Мне пришлось со стыдом признаться: я слушал рассказ с каким-то удовлетворением! Ревность еще жива и гнев не умер в моем сердце!

Хотя я вспоминал об этом неохотно, боль, испытанная в городе, все еще во мне.

Но такие неблагородные мысли недолго занимали меня. Вскоре они сменились другими, более чистыми и святыми. Ожили рыцарские чувства. Слабая женщина во власти диких развратных людей – не одна, две женщины; но я мог думать только об одной. Она уведена разбойниками в какое-то отвратительное убежище, и там сейчас идет похотливый кутеж.

Воображение подсказывало мне страшные картины. Они изгнали ревность из моего сердца, а вместе с ней и бессмысленный гнев.

И как только эти чувства исчезли, я ощутил легкую, едва уловимую радость, словно возрождение забытой надежды.

Что если именно я освобожу Долорес Вилла-Сеньор от свирепых похитителей, избавлю от позора на всю жизнь?

Не сменится ли благодарность, вызванная этим поступком, другим чувством, тем самым, которое, как мне казалось, она ко мне испытывает?

Я готов был рискнуть чем угодно, даже самой жизнью, чтобы вызвать такую перемену!

Может, я слишком поторопился в своих выводах? Что если она не отдала свое сердце, все свое сердце Франсиско Морено?

Эпизод в Аламеда, который я сам наблюдал, мог быть всего лишь легким флиртом, в котором так искусны испанки и который часто не имеет никаких серьезных последствий.

Или это просто кокетство, нацеленное на меня?

Утешительные мысли, способные подвигнуть на самые энергичные действия! Дон Эусебио, должно быть, удивился тому, как близко я принял к сердцу его горе.

Во всяком случае это его поразило. Совершенно не подозревая о моих мотивах, он не только рассказал мне все подробности происшествия в дороге, но и поделился семейными тайнами.

Одна из них удивила меня. И вызвала немалое раздражение.

– В разговоре с генералом вы упомянули о каком-то важном деле, которое привело вас в столицу, – сказал я. – Не расскажете ли о нем? Прошу прощения за такой вопрос: но при исполнении долга мне понадобится знание цели вашей поездки.

– Больше не нужно слов, сеньор капитан, – прервал он мнея. – Вы так по-дружески отнеслись к моему горю, что я без колебаний расскажу вам все. Важно, чтобы я это сделал. Поэтому слушайте.

Я не стану повторять слова дона Эусебио, вызванные отцовскими чувствами и горем. То, что я услышал от него, очень удивило бы меня, если бы не случайный разговор, подслушанный на Аламеде.

Поблано тогда сказал правду своему другу с Юкатана.

Дон Эусебио не только пригрозил дочери заточением в монастырь – он как раз направлялся в столицу, чтобы исполнить эту угрозу, когда его остановили сальтеадоры.

Его сопровождали обе дочери, но только одна должна была живьем уйти в могилу – аристократический монастырь «Ла Консепсьон » в Мехико, жилище самых красивых мексиканских мучачас.

– Которая из ваших дочерей? – спросил я с такой экспансией, что дон Эусебио удивленно воскликнул.

– О! – заметил я, пытаясь справиться с возбуждением. – Мне показалось, что вы говорили о двух дочерях. Конечно, одна старше другой. Или они близнецы?

– Нет, сеньор, они не близнецы. Одна на два года старше. Именно она должна была служить Господу. Пор диос ! – продолжал он, нахмурившись. – Теперь обеим придется уйти в монастырь. Теперь для них нет иной дороги – побрес ниньяс (бедные девочки)!

Я понял смысл его печального высказывания и промолчал.

После небольшой паузы он продолжал:

– Это была моя старшая дочь Долорес. Она должна была уйти в монастырь.

– Она сделала это по собственному желанию? – спросил я.

Видно было, что вопрос его смутил. Я в этот момент испытывал не менее сильные и болезненные чувства, чем он.

– Прошу простить меня, – продолжал я, – что так свободно вмешиваюсь в ваши семейные дела; они, конечно, нисколько меня не касаются. Моя нескромность совершенно неумышленна, уверяю вас.

– О, сэр! Разве я не пообещал вам рассказать все? Вы ведь так горячо приняли мое дело, готовы подвергнуть риску свою бесценную жизнь ради безопасности моих детей! Зачем мне скрывать от вас все, что их касается?

– Это правда, – продолжал он после недолгого молчания. – Правда, что моя дочь не вполне соглашалась на такой шаг. Я заставлял ее сделать это. У меня были для этого причины, сеньор; и я уверен, что, узнав о них, вы одобрите мои действия. Я так сделал ради ее счастья, ради чести нашей семьи и славы господней. А ведь последнее должно быть главной целью каждого истинного христианина.

Эта серьезная речь заставила меня промолчать. Я ничего не сказал и ждал дальнейших откровений.

– В последнее время, – продолжал дон Эусебио, – точнее, в последние несколько дней я узнал такие обстоятельства, которые вызвали у меня и гнев, и тревогу. Я узнал, что близкие отношение установились между моей старшей дочерью Долорес и молодым человеком, который недостоин войти в нашу семью. Знайте, сеньор, что имя Вилла-Сеньор… Но к чему говорить об этом? Я не мог смотреть на свою девочку и думать о ее позоре. И потому решил, что она проведет остаток дней, искупляя совершенное преступление.

– Преступление! Какое преступление?

Трудно описать чувства, с которыми я задавал этот вопрос, и боль ожидания ответа.

– Она согласилась соединиться с человеком низкого происхождения; она слушала слова любви из уст крестьянина, леперо !

– Неужели он таков?

– Си, сеньор. В результате анархии и революции в этой несчастной стране он, как и многие другие представители его класса, получил ничтожное повышение – стал офицером нашей армии. Кажется, капитаном. Я уверен, что ваше звание почетно и заслужено нелегко. В армии так называемой республики вчерашний пастух может завтра стать капитаном; а еще через день – сальтеадором!

– Конечно, вы знаете имя этого капитана, которого вы считаете недостойным вашей дочери?

Вопрос был задан машинально, и ответ меня не интересовал. Я знал, что в ответ услышу «Франсиско Морено».

Так и было

Глава XXIX
Дон Сэмюэль Бруно

Прежде чем расстаться с доном Эусебио, я услышал от него описание всех подробностей нападения. Мне необходимо было все знать, и мне все стало известно.

Вдобавок ко всему рассказанному я узнал еще одно любопытное обстоятельство. Прежде чем позволить ему уехать в дилижансе, разбойники взяли с дона Эусебио расписку на десять тысяч долларов – как добавочное обеспечение выкупа за дочерей!

Они потребовали письменного обязательства, что выкуп будет прислан, как только дон Эусебио достанет деньги.

Таковы были странные условия сальтеадоров!

Странными они покажутся человеку, привыкшему к английскому языку; но ни один мексиканец им не удивится. В горах Мексики очень часто заключались такие договоры – и исполнялись!

Но кое-что меня все-таки удивляло. Как будет выполнен это странный договор?

Мне объяснили, что обычно это делается через посыльного; посыльным бывает человек, живущий на нейтральной территории – между бандитами и полицией, – если таковой найдется. Посыльный встречается с другим посланцем, назначенным разбойниками; условия договора исполняются: пленников отпускают и позволят уйти без вреда!

Иногда в обмен принимают даже чек ; впоследствии кто-нибудь из грабителей предъявляет этот чек в банк – и ему платят!

Кто будет посыльным дона Эусебио? Вот что меня заинтересовало.

Ответ вызвал у меня глубокое удовлетворение. Им будет кучер остановленного дилижанса, известный пассажирам под именем дон Сэмюэль Бруно.

Известно, что Мексика заимствовала способ передвижения в дилижансах у Соединенных Штатов; вряд ли стоит добавлять, что и кучера дилижансов тоже оттуда. Они все или почти все граждане Штатов, и «дон Сэмюэль», несмотря на свое прозвище, тоже не исключение. Это просто Сэм Браун.

Впрочем, посыльным дона Эусебио его назначили сами разбойники: несомненно, потому что он знает, куда доставлять деньги, и ему можно доверять. Всякое предательство с его стороны положит конец возможностям вести дилижанс – во всяком случае по дорогам Мексики, и десять шансов против одного, что он вообще нигде больше не сможет взять в руки вожжи.

Сэм все это знал и согласился стать посредником; впрочем, его согласие и не требовалось: его не спросили, ему приказали.

Для меня это было счастливым обстоятельством – именно то, что нужно. Самым большим моим затруднением – я понял это с самого начала – будет встреча с рыцарями большой дороги. Но если кучер станет моим проводником, трудность кажется преодоленной.

К тому же я кое-что знал о Сэме Брауне. Это был умный и честный – несмотря на двусмысленную роль, которую ему приходилось исполнять, – человек.

Уговаривать его пришлось недолго. Как я и ожидал, он сразу согласился «сотрудничать».

В то время много говорили о том, что мы навсегда займем эту страну. В таком случае ему нечего опасаться за свое будущее; но он все равно был слишком галантен, чтобы думать о последствиях для себя, когда в опасности сеньориты.

Но существовало еще одно затруднение. Свидание Сэма с разбойниками было назначено завтра на утро на равнине у основания поросших лесом холмов неподалеку от известного постоялого двора в Кордове.

В одиночку он легко встретится с парламентерами с другой стороны; но совсем другое дело, если его будут сопровождать два десятка вооруженных всадников.

Как преодолеть это затруднение?

Я задал этот вопрос кучеру.

Сообразительный янки скоро придумал план, который казался вполне приемлемым.

Мой отряд подойдет ночью и скроется в сосновом лесу, который покрывает склоны у места свидания; Сэм утром будет один, и с ним – выкуп. Ночью он какое-то расстояние пройдет с нами в качестве проводника и снова поведет нас днем.

План казался превосходным. Но было одно препятствие. Наша засада сможет подстеречь только посыльных разбойников, убежище которых может находиться далеко в горах.

«Дон Сэмюэль» считал по-другому. Когда посыльный бандитов будет у нас в руках вместе со всем выкупом, тудностей не возникнет. Сэм не верил, что во всей Мексике найдется хоть один сальтеадор , который устоит перед золотом.

Меня его рассуждения убедили; я согласился действовать по его плану.

Для приготовлений потребовалось немного времени. Главнокомандующий, все-таки досточно великодушный и либеральный, когда речь шла о гуманности, предоставил мне полную свободу действий. Я отобрал два десятка своих конных стрелков, добавив к ним несколько смельчаков из других частей, вызвавшихся добровольцами.

Дон Эусебио быстро добыл нужные деньги. Я надеялся, что сумею вернуть их ему.

С таким кредитом, которым обладал старый «рико», он мог открыть ночью любой банк Мексики; и один банк действительно открылся перед ним, когда сгустился вечер на Калле де Платерос.

Десять тысяч золотом – солидный груз для вьючного мула; на мула мы его и погрузили – отчасти для удобства перевозки, отчасти для правдоподобия.

Закончив приготовления, мы собрались выступить. И когда колокола собора прозвенели двенадцать, мы колонной проехали через Гарита де СанЛазаро (Ворота святого Лазаря). Несколько леперос , шатавшихся у ворот, приняли нас за обычный патруль, охраняющий ближайшие к городу дороги.

Глава XXX
Кучер янки

В торжественной тишине мы двигались по дороге, по которой триста лет назад проходил Кортес.

Я дождался того часа, когда путники, которые вполне могут рассказать о нас разбойникам, не встречаются на дорогах.

Мы миновали одинокий холм Эль Пеньон, никого не встретив, и продолжали огибать лесистые склоны Тескако.

Дорога, хоть и долгая, оказалась совсем не скучной. Разве можно скучать в обществе кучера дилижанса, особенно кучера из Штатов?

Кто его не знает? Кто бывавший на бревенчатых дорогах Кентукки, Миссисипи или Теннеси – как на них ужасно трясет! – не помнит замечательную компенсацию – разговор с человеком, который провез путника по этим проклятым дорогам?

В Мексике он такой же, как в Штатах: сидит на облучке, в жакете или куртке с короткими полами, обязательно с белой шляпой на голове; в зубах вечная сигара. Таким его помнят и любят – невозможно не полюбить его – те, кому посчастливилось сидеть с ним рядом.

Легкий, подвижный, умный, веселый, вежливый со всяким встречным, смелый до безрассудства, он так же отличается от внушительного и малоподвижного кучера какой-нибудь английской знаменитости, как бабочка от быка. Кто посидевший рядом с ним на облучке не хочет сидеть снова?

Где найдешь путеводитель, который расскажет хотя бы половину того, что знает о дороге кучер. Он знает на ней каждый поворот, каждое происшествие за десять лет: убийства, самоубийства, схватки с бродячими медведями, охоту на красного оленя – короче, все, что стоит помнить.

И все это без всякой выгоды: единственная его цель – развлечь вас. Никакой мысли о «чаевых», о которых всегда думает кучер Старого Мира. Предложите ему деньги, и он скорее всего бросит их вам к ногам. Он не настолько развращен, как в других странах.

Повстречайтесь с ним в Мексике, потому что здесь он еще есть. Он приехал сюда вместе с колесницами, привезенными из «Трои» – не Трои на Дарданеллах, вокруг которой «гордо ездили сыновья Амона» – нет, из современной и более мирной Трои, тезки древней из штата Нью-Йорк.

Мексиканский дилижанс такой же, как в Штатах; кучер – тот же самый веселый добродушный человек, с добрым словом для всякого и с доброй улыбкой для всех мучачас , красивых и не очень, которых он встречает в дороге.

Как ни интересен этот человеческий тип в Штатах – а он таков уже больше ста лет, – еще интересней он на дорогах Мексики. Не проходит дня, чтобы он не оказался в опасности. Я говорю не о той безрассудной скорости, с какой он гонит своих полудиких мустангов – по три в ряд – по склонам мексиканских гор. Это его повседневное состояние. Я говорю об опасностях со стороны бандолерос . Эти опасности всегда его окружают.

Сэм Браун почти ежедневно встречался с этими господами. Во всяком случае не проходило недели, чтобы он не становился свидетелем сцены, часто имевшей трагическое завершение. Не раз приходилось ему присутствовать при кровопролитии!

Дилижанс обычно сопровождает эскорт – отряд драгун или копейщиков, плохо обученных и плохо вооруженных; порванные мундиры и босые ноги в стременах делают их не страшными, а смешными и нелепыми.

Иногда разбойники нападают на эскорт; в результате короткой схватки охрана бежит, оставив своих протеже во власти сальтеадоров.

В других случаях эскорт не успевает подоспеть: как раз в самый критический момент он благоразумно отстает; потом, когда грабители завершили свое дело и удалились с добычей, появляется, демонстрируя свою старательность.

Сэм Браун рассуждал так: либо сильный эскорт, либо никакого; но предпочитал он, конечно, отсутствие охраны!

В последнем случае дилижансу часто позволяют без помех продолжать путь: бандиты считают, что в нем пассажиры, которых сочли ненужным защищать. А значит, и грабить у них нечего!

Нередко в грабеже подозревают и сам эскорт или командующего им офицера. И не раз это было доказано в суде!

Но обычно наказание не постигает таких преступников: виновные сами становятся сальтеадорами!

С другой стороны, бывают случаи, когда честный офицер, смелый и энергичный, вовремя оказывается на сцене; его решительные действия наводят ужас на разбойников и на какое-то время дорога становится относительно безопасной.

К несчастью, такое улучшенное положение сохраняется недолго. Очередная революция приводит к переменам среди правителей и разбойников; часто они просто меняются местами! Энергичный офицер исчезает со сцены: его либо убивают, либо назначают на более высокую должность; и проезд по дорогам становится опасным, как и раньше.

Все это я узнал от Сэма Брауна, когда мы ехали рядом по одинокой дороге, идущей по берегу озера Тескако.

Оставались необъясненными два обстоятельства, которые меня очень интересовали. Как наш проводник не страдает среди такого количества опасностей? И как он умудряется сохранять мир с сальтеадорами ?

Я попросил объяснить это и получил ответ.

Ларец открывался просто.

Что бы ни случилось, Сэм сохранял нейтралитет.

– Понимаете, капитан, – говорил он – объясняя, а не оправдываясь, – я всего лишь кучер, и у них ко мне нет никакого зла. Они понимают, что я всего лишь исполняю свои обязанности. К тому же если не будет кучера, не будет и дилижанса. Они считают нас нейтральными; иначе я не смог бы тут ездить. Я остаюсь на своем месте и позволяю им делать, что они хотят. Я знаю, что ничем не могу помочь бедным пассажирам. Я даже оказываю им услугу, когда все кончается, – отвожу их в нужное место.

На какое-то время мой собеседник замолчал. Я тоже. Погузился в мысли, невеселые, если не совсем грустные.

Вид Тескако, вдоль которого мы проезжали, не мог развлечь меня. Озеро казалось неподвижным и темным, как сам Ахерон; его торжественная тишина изредка нарушалась мрачными криками большого кроншнепа или возгласами американского ибиса.

Погрузившись в мрачные рассуждения, я не разговаривал ни с кем из спутников.

От размышлений меня оторвал голос Сэма Брауна; тот как будто снова решил вступить в разговор.

–Капитан! – сказал он, подъезжая ко мне и ведя за собой на поводу вьючного мула. – Простите за вмешательство, но я хотел бы еще кое-что сказать о нашем деле. Что вы собираетесь делать?

– Не нужно извиняться, мистер Браун. Напротив, я как раз собирался вас спросить об этом. Признаю, что я в затруднении. Теперь, когда наша экспедиция началась, я яснее вижу ее сложность, если не полную бесполезность. Разбойники не могут послать своего человека, не приняв предосторожностей на случай засады.

– Верно, капитан. Не такие уж они дураки.

– Я так и думал. Вернее, думаю сейчас, когда появилось время для размышлений. Я не собираюсь отказываться от нашего плана. У нас ведь нет другого выхода. Что вы мне посоветуете?

– Что ж, капитан, мой совет ничем не лучше других. Но я приметил кое-что необычное.

– Где? Когда?

– Отвечу на оба ваши вопроса сразу: когда остановили дилижанс и на том самом месте.

– Вы заметили что-то странное?

– И не одно.

– Что именно?

– Ну, во-первых, у всех этих мошенников были закутаны лица.

– Дон Эусебио рассказал об этом. Но каков смысл этого?

– Не знаю. Знаю только, что обычные разбойники не закрывают лица. Им все равно, если их кто-нибудь увидит: ведь их дом в горах; они не собираются встречаться с альгвазилами. А то, что у этих лица закрыты, доказывает, что они бывают в городе.

– В каком городе?

– Пуэбло, конечно. Самое большое гнездо разбойников. Они закрыли лица, чтобы их не узнали на улицах. Не думаю, чтобы это делало их лучше. Городские разбойники такие же, как деревенские. Все из одной школы: только сельским все равно, узнают их или нет, а городским – не все равно. И у них есть для этого причины.

– Были еще какие-то обстоятельства, которые вам показались странными? – спросил я у нашего наблюдательного проводника.

– Еще одно. Мне уже тогда это показалось необычным и сейчас кажется. Я смотрел на двух сеньорит, ехавших вместе со старым доном, их отцом. Одна из них мне особенно понравилась, и я часто на нее смотрел. Так вот, эти девушки не закричали, как обычно мексиканки делают при встрече с грабителями. Они скользнули в лес в сопровождении двух-трех бандитов, как будто пошли собирать ягоды!

– А старый дон все это время лежал животом на земле, распластавшись, как блин. Ему не позволили даже пошевелиться, пока девушки не скрылись из виду.

– Потом один из разбойников стал торговаться с ним о выкупе и сказал, что они мне доверяют. Чтобы я и принес деньги. Потом посадили его в дилижанс и приказали мне уехжать. Конечно, я с готовностью повиновался.

– Но с вами был еще священник. Что стало с ним?

– О, священник! Это тоже интересно. Разбойники обычно их отпускают – только сначала просят благословить шайку. А этого увели с собой – один Бог знает, с какой целью. Может, хотели позабавиться. Видя, что я больше не нужен, я стегнул лошадей – и увез старого джентльмена, одного в дилижансе.

– Вы думаете, что с дочерями могут плохо обойтись?

– Ну, это зависит от того, в чьи руки они попали. Некоторые хуже остальных. Иногда это просто бездельники из города. Они становятся разбойниками на время. А как только заработают на ставку, возвращаются к своим столам монте; там выигрыш больше и нет такой опасности, как на дороге. Известно, что некоторые армейские офицеры занимаются таким делом – после того как истратят все жалованье или вообще его не получат. А такое в последнее время случалось очень часто.

– Есть еще обычные бандолерос – или сальтеадоры , как они себя называют. – Они постоянно занимаются таким делом. Их на этой дороге несколько шаек. Одной командует некий Карраско , который был офицером а армии Санта Анны. Есть шайка полковника Домингеса ; но теперь он в вашей армии командует шпионами. Но не думаю, чтобы нас тогда остановили ребята Карраско.

– Почему?

– Те не стали бы закрывать лица. Надеюсь, это были не они.

Я меня было неприятное подозрение, почему он на это надеется; я с тревогой спросил о причине.

– Потому что если это Карраско, мне очень жаль девушек, – ответил проводник. – Интересно, что те нисколько не испугались.

– Может, не сознавали опасность. Разбойники не часто плохо обращаются с женщинами. Только грабят их. Поэтому, наверно, девушки решили, что им ничего не грозит.

– В конце концов, – продолжал Браун, – я, возможно, и ошибся. Они так быстро исчезли в кустах, что у меня не было времени наблюдать за ними. Мне ведь приходилось удерживать лошадей подальше от края обрыва: нас остановили там, где дорога проходит над краем пропасти.

– В любом случае, – Браун подъехал еще ближе и наклонился, как будто не хотел, чтобы кто-нибудь еще услышал его слова, – пора принимать решение, капитан. Мы приближаемся к месту, где должны покинуть главную дорогу. Разбойники назначили мне свидание в узком ущелье, куда ведет только вьючная тропа. Еще полчаса – и мы доберемся до места.

– Вы не придумали ничего, кроме плана, о котором мы говорили?

Я задал вопрос, надеясь, что ему что-нибудь пришло в голову.

– Придумал, капитан. Возможно, я знаю, где в эту минуту находятся джентльмены с завязанными лицами.

Последние слова он произнес неторопливо и задумчиво.

– Где? О каком месте вы говорите?

– Странное место. Вы бы его не нашли, если бы я не сказал. Чтобы понять, вы сами должны увидеть эту хижину. А это не многим удается, даже тем, у кого здесь есть дело.

– Хижину? Здесь есть дом? Наверно, какое-то уединенное жилище?

– Можно сказать и так, капитан. Несомненно, самое уединенное жилище, какие мне приходилось видеть. Не понимаю, кто и зачем его здесь построил. И те, с кем я о нем говорил, тоже не понимают. Оно в той стороне.

Я посмотрел в направлении, указанном проводником. Гору, у подножия которой мы остановились, разрезало несколько темных расщелин. Одна казалась глубже остальных.

Склон горы поднимался полого; он порос лесом; только кое-где в темной зелени сосен виднелись проплешины.

Хотя луны не было, светили звезды. В их свете я разглядел что-то белое над кронами сосен и далеко за ними. Похоже на кучевое облако.

– Это Белая Женщина, – заметил проводник, видя, куда я смотрю. – Она как раз за большой черной горой. Гора – единственная преграда на пути к ней.

– Икстисихуатл ! – воскликнул я, узнав снежную вершину. – Вы хотите сказать, что грабители ушли туда?

– Ну, не так далеко. Иначе нам пришлось бы карабкаться. Место, о котором я говорю, в темной расселине, которая прямо перед вами. В той же расселине, только пониже, я должен встретиться с их посыльным и отдать ему доллары. Поэтому я и считаю, что они в той хижине, о которой вам говорил.

– Не повредит, если мы сходим туда?

– Думаю, нет, – задумчиво ответил проводник. – Если мы их там не найдем, успеем до утра вернуться на место и действовать по прежнему плану. Но есть одно дело до того, как доберемся. Придется подниматься, а последнюю четверть мили идти на своих двоих.

– Неважно, – нетерпеливо ответил я. – Показывайте дорогу. Я отвечаю за себя и своих людей. Мы пройдем за вами.

– Я не этого опасаюсь, – возразил дон Сэмюэль Бруно. – Но не забудьте, капитан! – с обычной для янки осторжностью добавил он. – Я не сказал, что мы их там обязательно найдем. Только может быть. Все равно стоит попытаться. Ведь такая милая девушка в руках бандитов. Ее нужно освободить любой ценой!

Мне не нужно было спрашивать, кого он назвал «милой девушкой». Я и так догадывался, что это Долорес.

– Ведите! – воскликнул я, пришпорил лошадь и отдал приказ: «Вперед!»