Текст книги "Бандолеро, или Свадьба в горах"

Глава XXXIII
Грубое вмешательство

Отра коса де Мексико!

Еще одно необычное воспоминание о Мексике; если не самое непостижимое, то самое болезненное, потому что касается меня лично. Самое черное и горькое воспоминание!

Слова не в силах передать мое состояние, когда я стоял, рассматривая собравшихся в доме. Я не мог пошевелиться: ни двинуться вперед, ни уйти. Я едва мог дышать. Седце мое словно сжалось под огромной тяжестью, которая больше никогда с него не спадет. Я чувствовал себя совершенно несчастным.

Меня может понять только тот, кто прошел через такое же испытание. Тот, кто полюбил какую-нибудь высокородную красавицу, может испытать раздражение, видя, что его чувства остаются безответными. Раздражение усилится, если он узнает, что желанную награду получил другой. Но у такого влюбленного все же будет утешение, хотя и слабое: предпочтение оказано достойному сопернику; просто тому больше повезло.

Но когда ситуация противоположна, когда соперник недостойный – морально или социально, – тогда испытываешь жесточайшее унижение.

Такое унижение довелось мне испытать.

Я обладал огромными преимуществами; на моей стороне превосходство, умственное и физическое; на моей стороне храбрость, талант, сила, энергичность; у меня достойное положение; у меня прочная репутация, которая улучшается с каждым днем; и вот, несмотря на все это, я отвергнут, и мне предпочли другого!

И кого же? Бандолеро ! Грабителя!

Больше всего меня поразило то, что мне предпочли такого недостойного соперника!

Я стоял, как вставший на мель корабль, и огромные волны перекатывались через меня. Волны страсти разрывали мне грудь, черные, как прибой бурного океана.

Зрелище, вызвавшее мой гнев, в то же время удержало на месте. Я не делал ни шага – ни вперед, ни назад. Меня парализовала страсть; надеюсь, больше никогда я не испытаю подобного. Мир казался мне полным горя!

Какое-то время я не способен был рассуждать. У меня остались только инстинкты, горькие и злые; временами я отчаивался, потом пытался принять решение.

Но немного погодя победили более благородные соображения. Моя судьба решена; но не судьба Долорес Вилла-Сеньор; а эта судьба кажется темной и страшной. Возможно ли спасти ее?

Я не слышал слов, с которыми надевают кольцо: «Этим кольцом венчаю тебя». Сверкающий символ еще не на ее пальце.

Еще есть время прервать церемонию. Одно дуновение в серебряный свисток у меня на груди остановит ее; и прежде чем ее возобновят, все будет окружено зелеными мундирами.

Не мысль об опасности удержала меня от сигнала. Я был слишком несчастен, чтобы испытывать страх; слишком безрассуден, чтобы думать о последствиях для себя. Я готов был броситься вперед и вызвать всех на бой до смерти!

Меня остановила не осторожность и не страх; гораздо более низменный инстинкт – мысль о мести.

Долорес сама выбрала свою судьбу. Как они ни мрачна, не мне ей препятствовать. Она не поблагодарит меня, если я ее спасу. Слаще будет мое торжество, когда человек, избранный ею в мужья, окажется в моей власти – презренным пленником у моих ног.

Таковы были мои невеликодушные рассуждения.

– Пусть церемония продолжается! – прошептал я проводнику. – Она будет обвенчана – и овдовеет!

За всю жизнь я не был так жесток, так жаждал мести. Все остатки рыцарских чувств покинули меня.

Невозмутимый янки ничего не ответил. Сцена внутри, казалось, поглотила его, как и меня. Но его истолкование сцены было совершенно иным. Он не знал того, что знал я, не подозревал о моих мотивах.

Мы оставались за магьей и ждали окончания церемонии.

Увидели, как в пальцах жениха сверкнуло кольцо. Но оно не дошло до руки невесты. До этого произошла перемена, быстрая, как в пантомиме, ужасная, как приход тропического урагана, переход от жизни к смерти!

Мимо того места, где мы затаились, промелькнула цепочка темных фигур. Это были люди, но двигались они так бесшумно, такими причудливыми казались их движения в тусклом свете, что их вполне можно было принять за призраков!

Но это не могли быть призраки. Один или два из них коснулись, проходя, стеблей растений, и те упруго отогнулись. Это люди из плоти и крови, но наделенные духом дьявола, что они и доказали в следующее мгновение.

Мы видели, как они стремительно приблизились к входу, несколько человек рассыпались вдоль фасада и встали под окнами.

Мы видели блеск оружия. Видели, как через прутья решеток просунулись копья и мачете. Слышали щелканье карабинов и грубый приказ сдаваться, а влед за ним угрозу убийства!

Последовала короткая схватка в доме и во дворе; слуги, падавшие на камни, стонали.

В оба помещения нападающие ворвались одновременно. Темные фигуры замелькали в столовой; но в другой комнате они были еще темней.

Смятенные перемещения, беганье – не как в каледоскопе, а беспорядочно. Женские вопли, крики мужчин, угрозы и проклятия, а за ними пистолетные выстрелы; и, что делало сумятицу еще более адской, взрывы дьявольского хохота.

Продолжалось все это совсем недолго; так недолго, что я с трудом поверил, что все кончилось.

Почти одновременно погасли огни в обеих комнатах; но невозможно было сказать, произошло это случайно или намеренно.

Что происходило потом, мы узнавали только по звукам или в редких вспышках выстрелов.

Хотя все время слышались возгласы и проклятия с обеих сторон, мы не могли понять, что происходит.

Не нашли мы и объяснения последующему. Могли только заключить,что схватка прекратилась; ее сменил топот на мощенном камнем патио , постепенно удаляющийся; мы услышали звуки подъема по поросшему соснами склону, который круто поднимался над домом.

Звуки, поднимаясь, слабели; нконец они стали неотличимы от вздохов мексиканской совы, шума водопада внизу и вздохов горного ветра среди сосновых ветвей.

Глава XXXIV
Падре Корнага

Изумленные, мы с моим спутником продолжали молчать и оставались неподвижными под листьями магьи.

Понимай я истинное значение происшедшего, я действовал бы быстрей и в десять раз энергичней.

А так я словно медленно приходил в себя, расставаясь с оцепенелостью; как будто все не мог проснуться и вырваться из кошмара!

– Что все это значит? – спросил я у кучера, оставаясь на месте.

– Не знаю, капитан. Похоже, одна банда напала на другую и отобрала добычу. Победители благополучно ушли и прихватили с собой женщин! Поднялись по склону по ту сторону хижины. Я как будто еще слышу, как они поднимаются в гору. Там есть тропа, хотя подниматься по ней нелегко. Думаю, они пошли по ней и повели девушек. А девушки не кричат, потому что им заткнули рот или топадо .

– Топадо?

– Да, это когда закутывают все лицо. Тогда не видишь, куда тебя ведут. Так поступают, когда похищают женщин.

Какое мне дело до этого? Какая разница, станет ли Долорес Вилла-Сеньор женой одного разбойника или любовницей другого? К чему мне об этом думать? Она никогда не сможет быть моей!

Я вышел из-под листьев, вышел неторопливо: у меня не было оснований торопиться. В сердце у меня была холодная боль; и черствое равнодушие к судьбе той, что вызвала эту боль. Она может идти выше – к вершине горы, которую выбрала для своего брака.

Это Икстисихуатл, на склоне которого мы стояли. В звездном свете отчетливо видна была Белая Сестра, безупречная в своей чистоте. Как это отлично от платья Долорес!

– Пусть идет! – рассуждал я. – Она сама постелила себе: теперь пусть ложится в постель!

***

Не думая о преследовании, о том, чтобы спасти ее, я поднес к губам свисток и дал сигнал своим людям.

Меньше чем через пять минут меня окружили «конные стрелки»; взошла луна, и стало видно их зеленые мундиры; появились они неожиданно и мгновенно.

Услышав звуки выстрелов и другие признаки схватки, они решили подниматься по склону. Отсюда быстрота их появления.

Отобрав с полдюжины солдат, я с ними направился прямо к входу в дом. Вошли мы без сопротивления. Пришлось ощупью находить дорогу.

Внутри было темно; впрочем, мы слышали, что здесь кто-то еще есть: из соседнего помещения доносились стоны.

Зажгли свет, и мы принялись осматривать дом. В столовой никого не было. Все готово к банкету, но некому пировать!

Мы прошли в сала гранде , откуда доносились жалобные стоны.

Сцена недавнего веселья превратилась в обитель смерти!

На полу лежали два человека. Одного можно было принять за спящего: он лежал неподвижно. Но красный ручеек, вытекавший из-под него и кончавшийся лужей крови на плитках пола, свидетельствовал, что это сон смерти.

Второй, тоже окруженный лужей крови, еще жил и шевелился. Именно он стонал.

Наклонившись, я узнал в нем Франсиско Морено. Его красивое лицо было искажено. Мне показалось, что это гримаса смерти.

Бесполезно было просить у него объяснений. Я видел, что он не узнает меня!

В этот момент у меня появилась недостойная мысль. Соперник устранен. Франсиско Морено больше мне не мешает!

Но какое это имеет значение? Освобождение пришло слишком поздно!

– Эй, а это что такое?! – воскликнул один из солдат, тыча ружьем под столом во что-то похожее на груду серых тряпок. – Клянусь Господом, монах!

– Вы правы, кабаллеро, – ответил голос из этой груды. При ближайшем рассмотрении груда превратилась во францисканского священника.

– Я монах – к вашим услугам, кабалльерос. Сангре де Кристо (Кровь Христова!)! Я остался жив чудом! О, сеньоры, я вижу, вы хомбрес буэнос (добрые люди), и ладронес (разбойники) убежали при вашем появлении. Скажите, что они ушли и что мне можно больше не бояться!

– Двое не ушли далеко, – ответил кучер. – Вот они лежат, прямо перед вами, падре Корнага.

– А, вы меня знаете, добрый сэр? Сантиссима , да это кучер нашего дилижанса, достойный дон Сэмюэль Бруно! Что! Это разбойники? Пор Диос , нет! Это джентльмены!

– Странные джентльмены, мне кажется.

– Я говорю правду, сеньор дон Самуэль. Кабаллерос, хомбрес хонестос (честные люди), оба этих несчастных молодых человека. Айе де ми ! – добавил монах, склоняясь к одному из лежащих. – Это сын нашего судьи. У многих разбойников я принимал исповедь после приговора, вынесенного его достопочтенным отцом. А это, – продолжал он, поворачиваясь к Франсиско, – ах, сеньоры, это сам жених – асесинадо (убитый) – в присутствии невесты и под священной сенью алтаря, который должен был бы защитить его. ПобреДолорес! Побре Долорес! (Бедная Долорес!)

– Так зовут леди. Но как она оказалась здесь? Вы говорите, что эти люди не грабители. Но кто они?

О, сеньор капитан! Я виду, вы здесь старший. Это очень странная история. Рассказать?

– Пожалуйста. Я здесь, чтобы захватить шайку разбойников или убить их, если понадобится. Мне нужно только знать, кто преступники, а что честные люди. Мне кажется, между ними нет особой разницы.

– О кабаллеро, почему вы так говорите? Неужели вы принимаете достойного капитана Морено за сальтеадора ? Молодой человек, который десять минут назад стоял перед алтарем с одной из прекраснейших христианских леди, с дочерью дона Эусебио…

– Вилла-Сеньор. Это я знаю. Но как это все произошло? Почему церемония совершается здесь? Почему не в отцовском доме?

– Вы поражаете меня, сеньор! Откуда вы знаете…

– Неважно. Прошу вас, расскажите – приказываю вам, – почему этот брак – как я вижу, прерванный – совершался здесь, в горах?

– Сеньор капитан, я вам все расскажу. Увы! Теперь нет причин держать наш план в тайне.

– План! Был план?

– Си, сеньор! Его придумали сами молодые люди. Дон Эусебио был против их соединения – настолько, что повез свою дочь в монастырь, чтобы помешать этому браку. В монастырь Ла Консепсьон, капитан. Вы чужестранец: могу вас заверить, что это самый модный из наших женских монастырей. Бедная Долорес! Неужели можно ее судить за то, что она попыталась избежать такой участи? Даже я, священник, не скажу, что это плохо. Только подумать, что такое прекрасное создание будет навсегда заперто в келье!

– Признаюсь, что амантес (влюбленные) посвятили меня в свои планы; я даже помогал им исполнить план, который, увы! оказался неисполненным. Гораздо хуже: он принес гибель всем, кто в нем участвовал!

– Так что это за план? – нетерпеливо спросил я, не разделяя сожалений священника.

– Сеньор, дело вот в чем. Храбрый юноша, которого вы видите здесь – увы! боюсь, он стал жертвой своей храбрости – вместе с полудюжиной друзей, переодетых в сальтеадоров, должен был остановить дилижанс и захватить сеньориту Долорес и сопровождавшую ее сестру; еще одну девушку, такую же прекрасную – некоторые говорят, более прекрасную, чем она; и со всем уважением к доброй Долорес я с этими людьми согласен

– Мне кажется, что этот план удалось почти осуществить.

– Пуес (правда), сеньор! Я должен был сопровождать путников; дон Эусебио легко согласился на это из-за моего положения в семье. Меня тоже мнимые разбойники должны были взять в плен. Брак должен был быть заключен без согласия дона Эусебио. И он уже совершался. Иисус Христос! Какой печальный конец! Вот лежит жених. А где невеста? Где ее сестра Мерседес? Ах, сеньор, вам следовало увидеть Мерседес. Красивее ее не было в городе Пуэбло!

– Кроме Долорес. –

Эти слова я произнес почти машинально. Я был не в настроении защищать красоту той, которая меня не привлекала.

– Значит, ограбление дилижанса было уловкой?

– Си, сеньор! Уна энгана (Да, сеньор. Обман). Хитрость дона Франсиско и его друзей.

– Мне показалось в этом что-то странное, – заметил кучер.

– Но что означает требование выкупа – десять тысяч долларов? – спросил я.

– Сеньор капитан, это часть плана. Дон Эусебио миу рико – он очень богат. Тем не менее он немного скуповат. Молодые люди знали, что им потребуются деньги на жизнь; и пройдет немало времени, прежде чем достойный отец смягчится и простит их. И они решили, что стоит до того времени занять у него немного денег.Сантиссима ! Это было ошибкой – все, все! О, сеньоры, вы ведь не выдадите меня? Если станет известно, что я сознательно участвовал в этом обмане, я потеряю не только положение в семье дона Эусебио, но и свою сутану.

– Мой добрый падре! – бесцеремонно ответил я. – У нас нет времени тревожиться из-за вашего будущего. Мы хотим получать от вас еще кое-какие разъяснения. Брачная церемония, о которой вы говорите, была прервана. Это мы знаем. Но почему и кем?

– Разбойниками, сеньор, настоящими разбойниками! Сальтерадоресдель камино гранде (Разбойниками с большой дороги)!

Это был ответ на оба мои вопроса. Поняв это, монах больше не стал объяснять.

– Их целью был только грабеж?

– Ах, сеньор, хотел бы я думать так!

– Вы считаете, что у них была другая цель?

– Увы, да! Смотрите, кабаллеро!

Священник указал на тело молодого человека, которого назвал сыном судьи. Тот лежал лицом вверх. Я увидел на его груди блеск золота – золотую цепочку от часов. Раздутый карман свидетельствовал, что часы там.

– Странно, – сказал я. – Вы уверены, что это были настоящие грабители?

– Конечно, конечно, – ответил падре, печально покачав головой. – Совершенно уверен, кабаллеро. На них были маски, и я не видел их лиц. Но услышал имя, которое сказало мне все. Я услышал его, когда они проходили мимо меня и уводили с собой мучачас .

– Какое имя? – спросил я с нехорошим предчувствием.

– Ах, сеньор капитан, это имя хорошо известно на здешних дорогах.

– Карраско? – почти закричал я, не дожидаясь, пока падре его произнесет.

– Клянусь Господом, сеньор, вы все знаете! Да, так его зовут. Я слышал, как его назвал так один из разбойников, когда они уходили. Предводитель разбойников, который сделал это, действительно известный капитан Карраско! Побрес ниньяс ! (Бедные девочки!)

Глава XXXV
Печальное, но сладкое

Я больше не ждал объяснений францисканца.

Мне показалось, что теперь я понимаю ситуацию не хуже его – вероятно, лучше.

Мысль о том, что Долорес во власти какого-то разбойника, причиняла мне боль. Но совсем другое дело – думать, что она в руках Торреано Карраско!

Я вспомнил сцены в соборе и на улице Ласточек.

– Готовьтесь, ребята! Проверьте ружья и револьверы! Сержант! Выстроить всех цепочкой: нам предстоит подъем по горной тропе!

Сержант принялся исполнять приказ, а я повернулся к Франсиско Морено.

С непередаваемым чувством нагнулся я к раненому.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он тяжело ранен.

Вдобавок к нескольким ударам кинжалом левое бедро ему пробила пуля, и рана располагалась непосредственно над бедренной артерией!

Я сам получил такую огнестрельную рану при штурме Чапультепека; рана была рваная, но, к счастью, не задела вену. Я знал, что если пуля задела артерию, кровь на полу – это жизнь Франсиско.

Количество крови и сметельная бледность раненого были дурными признаками.

Это зрелище вызвало у меня двойную боль. В этом прекрасном лице, еще более совршенном из-за бледности, я увидел причину предпочтения Долорес. Неудивительно, что она полюбила его!

Но он уходит из нашего мира, и моя ревность должна уйти вместе с ним.

И она ушла, ее прогнали мысли о Карраско; с прежней силой вернулись дружеские чувства к Франсиско Морено.

Я осмотрелся. Никакой мебели, кроме той, что, очевидно, принесли по случаю. Я прошел в небольшую соседнюю комнату. В ней оказалась походная кожаная кровать на раме. На кровати были набросаны шали, шарфы и другие предметы женского обихода. Кровать должна была послужить брачным ложем !

Жених ляжет на эту кровать, но обнимет его не Долорес, а смерть!

Быстро осмотрев раны, я решил, что они не настолько тяжелы. Кровотечение обильное. Но артерия, по-видимому, не тронута.

Франсиско ослабел, как ребенок: он нуждается в подкреплении.

Я мог подумать только о том, что в аналогичных обстоятельствах вернуло силы и мне, – о глотке каталанского вина. Фляжка у меня была полна лучшего вина, какое только можно найти в столице.

Я прижал фляжку к его губам и заставил сделать несколько глотков.

Как я и предвидел по собственным воспоминаниям, вино произвело действие. Сосуды раненого словно заполнились свежей кровью.

Скоро Франсиско пришел в себя и узнал меня.

– Ах, сеньор, – сказал он, благодарно глядя мне в глаза. – Это вы, вы с такой добротой относитесь ко мне! О, скажите, где она, Долорес, моя Долорес, моя невеста, моя жена? Нет, ее здесь нет. Но где же…где…

– Не тревожьтесь о ней, – ответил я с горечью. Даже его страдания не могли помешать мне ее проявить. – Она о себе позаботится.

– Но где она? О, сеньор, скажите мне!

– Возьмите себя в руки, дон Франсиско. Леди не может быть далеко. Я думаю, что сумею догнать негодяев, которые ее увели.

– Ее увели? О Боже! Увели! Увел он… он…

– Кто?

Вопрос излишний. Я заранее знал ответ. В ушах у меня звучал голос, который, как мне показалось, я слышал и раньше. Теперь я знал, что не ошибся. И священник подтвердил мою догадку.

– Этот негодяй Карраско! – сказал раненый. – Я уверен, что это он. Я узнал его, несмотря на маску. Лола, Лола, ты погибла! И еще больше Мерседес! Бедная Мерседес !

Я не стал просить у него разъяснений странных и непонятных слов. В ответ я только сказал:

– Сеньор Морено, не утомляйте себя! Предоставьте дело мне. Долг обязывает меня приложить все усилия, чтобы освободить девушек и наказать негодяев, которые их похитили. Не сомневайтесь, я это сделаю. Если судьба повзолит, ваша Долорес вернется к вам.

– Спасибо, спасибо, сеньор! Я уверен, что вы сделаете все возможное. Если не ради Долорес, вы должны это сделать ради ее сестры.

– Сестры? Что значат ваши слова, капитан Морено?

– Ах, кабаллеро, вы должны знать, что она вас любит!

– Любит меня ?

– Да. В надежде увидеть вас согласилась она участвовать в проделке, о которой мне нет необходимости вам рассказывать. А кончилось все это поездкой в столицу; она знала, что после штурма Чапультепека вы находитесь там. Она слышала о вашем храбром поведении в этих кровавых боях и об опасной ране, которую вы получили. Вы не можете представить себе, как она тревожилась за вас, несмотря на свое раздражение. Бедная Мерседес!

– Мерседес? Опечаленная? Раздраженная? Вы меня удивляете.

– Ах, сеньор, это вы меня удивляете. Больше того, вы разбили ей сердце.

– Франсиско Морено! Ради Бога, обяснитесь! Что все это значит? При чем тут Мерседес ? Молю вас, объясните!

– Но вы ведь сами все знаете. Побре нинья ! Она доверилась мне. Ведь я долго через нее переписывался с Лолой. О сеньор, вы были так добры ко мне! Сейчас вы вдвойне добры. Но почему вы так обошлись с Мерседес? Возможно, я никогда не встану на ноги, но все равно скажу: вы обошлись с ней бесчестно, даже жестоко !

– Могу я спросить, а в чем проявилась эта жестокость?

– Вы смеетесь надо мной, амиго ? Вы должны помнить. Она назначила вам свидание на Аламеде; и хотя вы пришли и она вас увидела, вы ушли, не поговорив с ней. И после этого она вас больше не видела! Завоевать сердце женщины и так с ней обойтись! Разве это не жестоко? Я вас спрашиваю, разве не жестоко?

Изумление помешало мне ответить. Но не только оно вызвало мое молчание. Сквозь тьму, в которую давно погрузилась моя душа, я увидел признаки рассвета.

– Вы ведь не забыли тот случай? – укоризненно продолжал раненый. –У меня самого есть все основания его помнить, потому что тогда я получил записку от Лолы, более радостной записки я еще не получал от своей кверида (возлюбленной). Это было обещание, клятва, записанная эн папель (на бумаге). Она предпочтет монастырю… Вы понимаете, о чем я?

Хотя я понимал смысл его слов, но был не в состоянии ответить. И задал собственный вопрос, который для меня был гораздо важнее.

– Вы получили записку через окно кареты? Разве его отдала не сама написавшая?

– Пор Диос , нет! Записка, о которой вы говорите, была от Долорес . Она передала мне ее через Мерседес !

Мне захотелось по-дружески обнять Франсиско Морено. Я мог бы остаться у его постели и ухаживать за ним или, что более вероятно, закрыть ему глаза после смерти!

Я мог объявить его святым за эти слова. Мне они дали новую жизнь – вместе с решимостью, которая поглотила все остальное.

Мне не нужно объяснять, что это за решимость. Через несколько мгновений я поднимался по склону Икстисихуатла в поисках своей утраченной возлюбленной. Это снова была Мерседес !