Текст книги "Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго"

Это дает нам второе фундаментальное проникновение в тоннелеобразную природу сознания. Ощущение присутствия – это внутренний феномен, созданный мозгом. Вовне не существует не только цветов, но и настоящего момента. Физическое время течет плавно и непрерывно. Физическая вселенная не знает того, что Уильям Джеймс называл «ускользающим настоящим», не знает и «размазанного», растянутого настоящего момента. Мозг – исключение: для некоторых физических организмов, подобных нам, оказалось полезно представить путь сквозь реальность как продолжающееся настоящее – цепь индивидуальных событий, через которые мы проживаем свои жизни. Мне нравится метафора Джеймса, согласно которой настоящее – не лезвие ножа, а седловидный холм определенной ширины, и мы сидим на нем, глядя по обе стороны времени. Конечно, из иллюзорной размазанности настоящего момента в человеческом сознании не следует, что на физическом уровне не может существовать расширенное во времени настоящее. Однако помните: полное физическое описание вселенной не будет включать слово «сейчас» – в нем не будет стрелочки, указывающей нам: «вот ваше место во времени». Тоннель эго – полная противоположность взгляду на мир с точки зрения Бога. В нем есть сейчас, здесь и есть я – здесь и сейчас.

Проживаемое настоящее имеет завораживающе двойственную природу. С эпистемологической точки зрения оно – иллюзия (субъективное настоящее есть явление). Однако подвижное окно осознаваемого Сейчас оказалось функциональным преимуществом для подобных нам созданий: оно успешно объединяет восприятие, познание и сознательную волю, отбирая как раз те параметры взаимодействия с физическим миром, которые требовались нашим предкам для выживания. Оно рассказывает нам о каузальной структуре нашей экологической ниши и нашего собственного тела. В этом смысле окно времени – форма знания: функционального, непонятийного знания о том, что сработает, а что не сработает с этим телом, с этими глазами, ушами и конечностями.

То, что мы переживаем как настоящий момент, воплощает неявное знание о доступных нам способах гибкой и удобной интеграции нашего сенсорного восприятия и моторного поведения. Однако знание этого рода применимо только в том окружении, которое мы находим на поверхности нашей планеты. Другие сознающие существа в других краях Вселенной могли развить совершенно иные способы переживания времени. Они могут быть скованы в вечном Сейчас, или они могут обладать фантастически быстрым разрешением, то есть существовать всего несколько земных минут, интенсивно проживая за это время больше индивидуальных моментов опыта, чем миллион человек за целую жизнь. Они могут быть мастерами скуки, подверженными чрезвычайно медленному течению времени. Хороший (и трудный) вопрос состоит в следующем: каково пространство вариаций в субъективном переживании времени? Если мое рассуждение верно, сознающий ум может находиться только в единичном реальном Сейчас за раз, поскольку это – одна из существенных черт сознания. Допускает ли логика проживание в двух или более абсолютно равноценных Сейчас, допускает ли она субъективный взгляд из множества окон темпорального порядка? Я так не думаю, потому что в таком случае не будет одного присутствующего и переживающего «я». Более того, трудно представить ситуацию, в которой переживание множества настоящих моментов было бы полезно для выживания. Итак, хотя с философской и физической точки зрения никакого длящегося настоящего не существует, должна быть глубокая биологическая истина и глубокая эволюционная мудрость в том, каким образом мозг сознательных существ, подобных нам, представляет настоящее.

Даже вставая на позицию радикального материализма относительно разума и сознания, приходится признать, что существует сложная физическая характеристика, которая, насколько нам известно, присуща только биологическим нервным системам на этой планете. Это новое качество – виртуальное окно присутствия, и оно реализуется в мозгу позвоночных, в особенности высших млекопитающих. Это качество – проживаемое Сейчас. Физическое течение времени существовало и до появления этого качества, но затем к нему добавилось нечто новое, а именно репрезентация времени, в том числе иллюзорного, размазанного настоящего, и тот факт, что существо, в мозгу которого возникает эта репрезентация, не может распознать ее как таковую. Миллиарды сознающих, репрезентирующих время нервных систем создают миллиарды различных точек зрения.

Здесь мы касаемся еще более глубокого и общего принципа, пронизывающего современные науки о сознании. Чем больше аспектов субъективного переживания мы сумеем объяснить с позиции трезвого материалиазма, тем сильнее изменится наш взгляд на самоорганизующуюся физическую вселенную. Вполне очевидно, без малейших преувеличений, метафор и мистики, физическая вселенная обладает внутренней возможностью появления субъективности. Вульгарный объективизм ошибается, а реальность гораздо богаче, чем мы думаем.

Проблема Реальности: почему мы рождаемся наивными реалистами?

Минимальное сознание есть явление мира. Однако, решив проблемы Одного мира и момента Сейчас, мы получаем всего лишь модель единого мира и модель настоящего момента в мозгу. У нас есть образ единого мира и образ единого момента. Ясно, что явление мира – это нечто иное. Представьте себе, что вы смогли бы вдруг осознать весь мир, собственное тело, книгу в ваших руках и все текущее окружение как «ментальную модель». Будет ли это все еще сознательным опытом?

А теперь попытайтесь представить нечто еще более сложное: четкое ощущение настоящего, которым вы сейчас наслаждаетесь, – тоже лишь образ. Это представление времени в вашем мозгу – фикция, а не сама реальность. Что будет, если вы сумеете дистанцироваться от текущего момента – если насущность момента окажется не реальным Сейчас, а лишь изящной картиной присутствия в вашем мозгу? Останетесь ли вы в сознании? Это не просто эмпирический вопрос, у него есть отчетливый философский привкус. Хитрость в том, каким образом совершается переход от модели мира и модели настоящего к тому, что имеет место, когда вы читаете эти слова, – к присутствию мира.

Ответ кроется в транспарентности феноменальных репрезентаций. Вспомните, что репрезентация транспарентна, если система, использующая ее, не может распознать ее как таковую. Действующая в мозгу модель мира транспарентна, если мозг не способен обнаружить, что это модель. Модель текущего момента транспарентна, если мозг не способен обнаружить, что это лишь результат осуществляемой в нем обработки данных.

Вообразите себе, что вы смотрите фильм – скажем, «Космическую одиссею 2001» и видите, как торжествующий обезьяночеловек подбрасывает вверх свою костяную палицу, после чего сюжет перескакивает в будущее, от кувыркающейся в воздухе кости к космическому кораблю. Доктор Хейвуд Р. Флойд на своем модуле высаживается на лунной базе Клавдий и обсуждает с советским ученым «вероятность культурного шока и смятения в обществе», вызванных открытием монолита на Луне. Они подходят к гигантскому черному монолиту, один из сотрудников экспедиции касается его гладкой поверхности, испытывая те же трепет и любопытство, что были у пещерного человека миллионы лет назад. Ученые и астронавты собираются вокруг камня для группового снимка, и вдруг в их наушниках раздается душераздирающий визг – звук, испускаемый монолитом, на который упал солнечный луч. Вы с головой ушли в разворачивающуюся перед вами сцену, настолько погрузились в нее, что отождествляете себя с ошеломленными землянами. И в то же время вы можете дистанцироваться от сюжета и заметить, что сидите на диване в гостиной и всего лишь наблюдаете за происходящим. Вы можете приблизиться к экрану и рассмотреть крошечные пиксели – тысячи мигающих светящихся квадратиков, складывающихся при наблюдении с расстояния в пару метров в сплошное изображение. Мало того что сплошное изображение состоит из отдельных пикселей, так и время движется вовсе не плавно – отдельные пиксели включаются и выключаются в определенном ритме и резко меняют цвета.

Дистанцироваться таким же образом от своего сознания невозможно. Если вы, глядя на книгу в своих руках, попытаетесь различить отдельные пиксели, вам это не удастся. Книга выглядит плотной и непроницаемой. Зрительное внимание не способно разрушить плавность и непрерывность вашего переживания книги таким же образом, как оно способно выявить пиксели при внимательном взгляде на телевизионный экран. Молниеносная скорость, с которой ваш мозг активирует визуальную модель книги и интегрирует ее с тактильными ощущениями пальцев, попросту слишком велика.

Можно возразить, что такое различие существует потому, что одна и та же система создает пиксели и пытается их обнаружить. Конечно, в непрерывном потоке обработки информации никаких пикселей не существует. И все же только ли скоростью интеграции объясняется ваша неспособность разбить восприятие книги на пиксели? Если бы ваш мозг работал значительно медленнее (скажем, мог бы фиксировать лишь временные промежутки длительностью не менее года), вы все равно не различили бы пикселей. Вы бы по-прежнему воспринимали плавное течение времени, поскольку сознательная работа нашего мозга представляет собой не одно-единственное событие, но многослойную цепь событий, в которой различные процессы все время плотно соединяются и взаимодействуют друг с другом. Мозг создает так называемые «репрезентации высшего порядка». Когда вы обращаете внимание на свое восприятие визуального объекта (такого как книга), существует как минимум один процесс второго порядка (внимание), объектом которого выступает процесс первого порядка (в данном случае, визуальное восприятие). Если процесс первого порядка – процесс создания видимого объекта, например книги в ваших руках, – интегрирует информацию в меньшем временном окне по сравнению с процессом второго порядка (а именно со вниманием, сосредоточенным вами на новой внутренней модели), то процесс интеграции на уровне первого порядка становится транспарентным в том смысле, что вы не способны его осознанно переживать. Вы неизбежно не замечаете базовый процесс построения. Транспарентность – вопрос не столько скорости обработки информации, сколько отношения скоростей разных видов обработки (скажем, внимания и визуального восприятия) друг к другу.

Так же легко и быстро модель книги связывается с другими моделями, например моделями ваших рук и поверхности стола, и затем бесшовно интегрируется в совокупное сознательное пространство опыта. Механизм, совершенствовавшийся миллионы лет, действует так быстро и надежно, что вы не замечаете его работы. Он делает ваш мозг невидимым для самого себя. Вы контактируете только с его контентом: вы никогда не имеете дела с репрезентацией как таковой, отчего и возникает иллюзия непосредственного контакта с миром. Вот почему вы – наивный реалист, то есть убеждены, что контактируете с независимой от наблюдателя реальностью.

Если философ обратится к нейроученому, тот познакомит его с новыми понятиями, иногда чрезвычайно полезными. В частности, я считаю таковым понятие «метаболической цены». Биологический мозг, развивая новую когнитивную способность, вынужден за нее платить. Валютой, в которой осуществляется платеж, является сахар. Ради получения дополнительной энергии на развитие и закрепление новой способности приходится сжигать больше глюкозы. В природе не бывает бесплатных обедов. Если у животного развивается, скажем, цветное зрение, новое качество требует поиска новых источников пищи и глюкозы. Когда биологический организм развивает самосознание, концептуальное мышление или владение речью, он переходит на новый уровень психической сложности, который приходится поддерживать. Требуется новый нейронный механизм, которому, в свою очередь, необходимо горючее. Горючее для него – сахар, так что новая способность должна обеспечить нашему животному возможность извлекать из среды дополнительную энергию.

Равным образом и хорошая теория сознания должна показать, каким образом оно окупается. (В принципе, сознание могло быть побочным продуктом других, окупающихся способностей, но тот факт, что оно оставалось стабильным, наводит на мысль, что оно было адаптивным свойством.) Убедительная теория должна объяснить, почему явление мира позволяет вам извлекать из окружающей среды больше энергии, чем извлек бы зомби. Эволюционная перспектива, возможно, поможет также разрешить загадку наивного реализма.

Нашему предку не было нужды знать, что в его мозгу в данный момент активируется репрезентация медведя или что внимание сейчас направляется на репрезентацию приближающегося волка. Это оказалось бы только переводом драгоценного сахара. Все, что ему надо было знать, – «Там медведь!» или «Слева приближается волк!». Знание того, что все это – лишь модели мира и текущего момента, не было необходимым для выживания. Такое дополнительное знание потребовало бы формирования того, что философы называют «метарепрезентациями», то есть образов иных образов, мыслей о мыслях. Для этого понадобилась бы дополнительная структура в мозгу и дополнительное горючее. Бывает, что эволюция случайно формирует новые избыточные свойства, но такая роскошь никогда не сохраняется в течение длительного времени. Итак, ответим на вопрос, почему наши сознательные репрезентации мира транспарентны – почему мы физически неспособны распознать их в качестве таковых – и почему это оправдало себя в качестве эффективной стабильной стратегии выживания и продолжения вида. Вероятно, потому, что формирование метарепрезентаций не окупилось бы: слишком много дополнительного сахара пришлось бы добывать из окружающей среды.

Переход к меньшему масштабу времени позволяет по-иному подойти к вопросу о том, почему мы все рождаемся наивными реалистами. Почему мы не отдаем себе отчета о тоннелеобразной природе сознания? Как уже сказано, прочная иллюзия прямого контакта с внешним миром связана со скоростью обработки информации нейронами мозга. Более того, субъективный опыт порождается не в ходе одного процесса, а в результате взаимодействия различных функций: мультисенсорной интеграции, внимания, кратковременной памяти и так далее. Согласно моей теории, по сути, сознание порождает «пространство деятельности, связанной со вниманием». Осознанная информация – это именно та часть информации, активной в вашем мозгу на данный момент, на которую вы можете направить внимание высшего порядка. Внимание низшего порядка концентрируется автоматически и может запускаться бессознательными событиями. Чтобы восприятие стало осознанным, вам необязательно в этот момент обращаться к нему посредством механизма внимания. Напротив, большая часть вещей, в которых мы отдаем себе отчет, находится на краю сознания, а не в его фокусе. Однако все, что доступно произвольному вниманию, является осознанно переживаемым.

Тем не менее, если мы будем направлять наше визуальное внимание на объект, мы физически не сможем воспринять более ранние стадии обработки информации. «Присмотреться повнимательнее» нам в этом не поможет. Мы не способны следить за процессом построения, порождающим модель книги в нашем мозгу. На самом деле внимание, кажется, выполняет обратную роль: стабилизируя объект восприятия (в центре внимания), мы делаем его еще более реальным.

По этой причине стены тоннеля для нас непроницаемы: даже если мы убеждены, что нечто – лишь внутренний конструкт, переживаем мы его всегда как данность, а не как результат построения. Этот факт может быть нами осознан (в силу того, что мы можем обладать соответствующей теорией или понятием), но он будет недоступен для внимания и интроспективного исследования, просто потому, что на уровне субъективного опыта у нас нет точки отсчета «за пределами» тоннеля. То, что нам является, – каким бы образом оно не было опосредовано – является как реальность.

Прошу вас, попытайтесь внимательно исследовать цельное переживание видения и одновременно ощущения книги в ваших руках, ощущения ее веса. Попытайтесь осознать процесс построения образа в вашем мозгу. Вы обнаружите две вещи: во-первых, вам это не удастся. Во-вторых, поверхность тоннеля не двухмерна: она обладает значительной глубиной и состоит из самых разнообразных сенсорных качеств, таких как зрение, осязание, звук и даже запах. Короче говоря, поверхность тоннеля мультимодальна и многомерна. Все это вместе сказывается на том, что вы не способны опознать стены тоннеля как внутреннюю поверхность, – они просто не похожи на все известные вам тоннели.

Почему же стены этой нейрофеноменологической пещеры непроницаемы? Потому что, не будь внутренняя поверхность пещеры (в чем-то подобная графическому пользовательскому интерфейсу на рабочем столе компьютера) замкнутой и реалистичной, она была бы бесполезной. Она работает как динамический фильтр. Представьте, что вы могли бы интроспективно воспринимать глубинные и более ранние стадии обработки информации, пока смотрите на книгу в своих руках. Что бы произошло тогда? Репрезентация утратила бы транспарентность, но осталась бы внутри тоннеля. На вас вдруг обрушился бы поток взаимодействующих данных; в вашу реальность вторглись бы альтернативные интерпретации и конкурирующие между собой ассоциации. Вы затерялись бы в мириадах микрособытий, происходящих каждую миллисекунду в вашем мозгу, – заблудились бы в себе. Ваш разум замкнулся бы в бесконечную петлю самоисследования. Может быть, именно это подразумевал Олдос Хаксли, цитируя в своей классической работе 1945 года «Двери восприятия» Вильяма Блейка: «Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть, – бесконечным. Потому человек и замкнулся в пещере, откуда все видит сквозь узкую щель»[5]5
  Цит. по: Хаксли О. Двери восприятия. Рай и ад. Пер. с англ. М. Немцова. – М.: АСТ: АСТ-Москва, 2009 (прим. ред.).


[Закрыть].

Динамический фильтр феноменальной транспарентности – одно из самых увлекательных изобретений природы, и оно повлекло за собой серьезные последствия. Внутренний образ окружающего нас мира вполне надежен. Для того чтобы быть хорошими репрезентациями, наши сознательные модели медведей и волков, книг у нас в руках, улыбок на лицах друзей должны служить окном в мир. Такое окно должно быть прозрачным и совершенно чистым. Вот что такое феноменальная транспарентность: она обеспечивает легкость и цельность осознанных восприятий, достаточно точно изображающих окружающий нас мир. Нам ни к чему знать или заботиться о том, каким образом маленькие чудеса одно за другим разворачиваются в нашем мозгу: мы можем просто наслаждаться сознательным опытом как невидимым интерфейсом с реальностью. Пока все идет как следует, наивный реализм обеспечивает нам комфортную жизнь.

Тем не менее возникают вопросы. Все ли люди наивные реалисты, не бывает ли особых ситуаций, в которых наивный реализм исчезает? Моя теория – теория субъективности как я-модели – предсказывает, что, как только сознательная репрезентация утрачивает прозрачность (то есть как только мы ощущаем ее как репрезентацию), мы отступаем от наивного реализма. Сознание без наивного реализма существует. Сознание теряет его, когда мы с помощью представлений второго порядка осознаем процесс построения – все многогранные и динамичные стадии, предшествующие построению стабильного состояния. Когда окно (сознательный опыт) грязное или потрескавшееся, мы тотчас начинаем воспринимать его как интерфейс с реальностью и как посредника. Мы сомневаемся в точности наших органов чувств. Мы сомневаемся в существовании того, что видим или ощущаем и понимаем, подозреваем, что само средство передачи не безупречно. Короче, если книга в ваших руках утратит транспарентность, вы будете переживать ее скорее как состояние своего сознания, чем как элемент внешнего мира. Вы тотчас усомнитесь в ее независимом существовании. Она станет скорее мыслью о книге, нежели восприятием книги.

Именно это происходит в различных ситуациях, например при зрительных галлюцинациях, когда пациент сознает, что галлюцинирует, или при обычной оптической иллюзии, когда мы внезапно сознаем, что не находимся в непосредственном контакте с реальностью. Обычно подобные переживания наводят нас на мысль, будто что-то не в порядке с глазами. Если бы вы могли осознанно переживать ранние стадии обработки информации, касающейся репрезентации книги, которую держите в руках, то ее образ, возможно, стал бы неустойчивым и неоднозначным, он начал бы «дышать» и слегка колебаться. Поверхность стала бы переливчатой, светилась бы одновременно разными цветами. Вы сразу спросили бы себя, не сон ли это, все ли у вас в порядке с глазами или не подмешал ли вам кто-то в напиток мощный галлюциноген. Участок стены в тоннеле эго утратил бы транспарентность, и вам открылась бы самоконструирующаяся природа совокупного потока собственных переживаний. Вы на непонятийном уровне, без всякого теоретизирования, вдруг обрели бы глубокое понимание того факта, что мир в данный момент – всего лишь явление.

А если бы вы обладали врожденным осознанием внутренних процессов обработки информации? Очевидно, вы бы не состояли в непосредственной связи с реальностью как таковой, поскольку по-прежнему знали бы ее только посредством определенной репрезентации. Но вы бы тогда непрерывно представляли себя представляющим. Так же, как во сне, когда вы внезапно сознаете, что видите сон, мир переживался бы вами не как реальность, а как форма психического контента. Он стал бы одной большой мыслью в вашем разуме, в разуме идеального наблюдателя.

Мы пришли к минималистическому понятию сознания. Мы ответили на вопрос о том, как наш мозг переходит от внутренней модели мира и модели Сейчас к полноценному явлению мира. Ответ этот таков: если система, в которой конструируются эти модели, в силу своего устройства неспособна распознать модель мира и текущего психологического момента – переживания настоящего – в качестве всего лишь внутренней конструкции, эта система неизбежно создает тоннель реальности. Она будет переживать непосредственный контакт с единым цельным миром в единственном Сейчас. Любой системе такого типа мир является. Это соответствует минимальной концепции сознания, из которой мы и будем исходить.

Если мы можем решить проблему Одного мира, проблему Сейчас и проблему Реальности, то сумеем найти и глобальный нейронный коррелят сознания в мозгу человека. Вспомним, что существует особый НКС для каждой формы контента сознания (для красноты, для розы в целом и так далее), а также глобальный НКС – намного больший набор нейронных характеристик, обеспечивающий сознание в целом, или все активные в данный момент формы контента сознания. Таким образом, глобальный НКС является фундаментом переживаемой вами модели мира во всей ее полноте, в определенный момент времени. Решение проблем Одного мира, Сейчас и Реальности включает три шага: во-первых, найти подходящее феноменологическое описание того, каково это иметь все эти переживания; во-вторых, более подробно проанализировать их контент (на уровне репрезентаций); и в-третьих, описать функции, вызывающие эти контенты. Обнаружить глобальный НКС – означает узнать, каким образом данные функции осуществляются в нервной системе. Это позволит также решить вопрос о том, каким существам на планете, кроме нас, является мир, поскольку в мозгу этих существ найдутся соответствующие физические аналоги. Если присутствует НКС, то есть и сознание.

На самом простом и фундаментальном уровне глобальный НКС будет динамическим состоянием мозга, проявляющим широкомасштабную согласованность. Он будет полностью интегрирован с тем, что генерирует виртуальное окно настоящего, поскольку он, в некотором смысле, и есть это окно. Наконец, он обеспечит недоступность предыдущих стадий обработки для внимания высшего порядка. Я предсказываю, что к 2050 году мы обнаружим ГНКС – глобальный нейронный коррелят сознания. Я предвижу также, что в процессе поисков мы столкнемся с рядом технических проблем, решить которые будет не так просто.

Проблема Невыразимости: о чем мы никогда не сможем сказать

Представьте, что я держу перед вами две цветные таблички со схожими оттенками зеленого цвета. Между оттенками есть разница, но она едва заметна. (Специалисты в психофизике используют технический термин: ЕЗР, «едва заметное различие». ЕЗР – статистическое определение, а не точная величина.) Два оттенка – я буду называть их «зеленый № 24» и «зеленый № 25» – ближайшие соседи на цветовой шкале; между ними нет оттенков зеленого, которые вы могли бы различить. Теперь я завожу руки за спину, перетасовываю таблички и показываю вам одну. Это зеленый № 24 или № 25? Любопытно, что одно только осознанное восприятие не позволит вам указать разницу. Это означает, что понимание сознания должно также включать в себя понимание едва различимого и ультратонкого, а не только целого.

Теперь перейдем от глобального к более тонким аспектам сознания. Если некоторые аспекты контента вашего сознания невыразимы – как полагают многие философы, в том числе и я, – каким образом сделать их предметом серьезного научного исследования? Как мы можем редуктивным образом объяснить то, о чем мы не способны толком поговорить?

Контент сознания может быть невыразимым в нескольких смыслах. Вы не сумеете разъяснить слепому, какова краснота розы. Если языковое сообщество, к которому вы принадлежите, не обладает понятием для обозначения определенного чувства, вы не сумеете обнаружить его в себе или назвать его, чтобы поделиться с другими. Третий тип невыразимости образуется всеми осознаваемыми состояниями (осознаваемыми в том смысле, что они в принципе могут быть замечены), настолько мимолетными, что не оставляют следа в памяти: краткая вспышка на краю вашего субъективного поля внимания – быть может, едва уловимая перемена цвета или легкая флуктуация какой-то эмоции или едва заметный признак нездоровья в телесном ощущении. Возможны и более длительные эпизоды сознательного опыта – в состоянии сна или, скажем, под анестезией, – систематически недоступные для систем памяти в мозгу, о них не может сообщить ни один человек. Может быть, это верно и относительно последних мгновений перед смертью. Здесь, однако, я для иллюстрации проблемы Невыразимого приведу более четкий и определенный пример.

В описанном выше эксперименте вы не сумеете мне сказать, показываю ли я зеленую карточку № 24 или № 25. Из экспериментов в психологии восприятия известно, что наша способность различать такие сенсорные характеристики, как оттенки, в значительной степени превосходит нашу способность формировать соответствующие понятия о них. Чтобы говорить о конкретном оттенке зеленого, вам нужно понятие. Недостаточно будет смутного категориального описания вроде «какой-то светло-зеленый», потому что в нем теряется определенность характеристики, конкретное качество переживания.

Человек способен различить более 150 длин волн – или оттенков цвета – в диапазоне между 430 и 650 нанометрами. Но, если его повторно попросят определить отдельные цвета с высокой степенью точности, он сможет распознать не более пятнадцати¹⁴. То же относится ко всем сенсорным переживаниям. Обычный слушатель способен различить 1400 ступеней высоты тона в диапазоне слышимых частот, но эти ступени он распознает как примеры всего лишь 80 различных категорий звуков. Философ Диана Раффман из университета Торонто ясно выразила эту мысль: «Мы гораздо лучше различаем перцептивные значения (то есть выносим суждения о сходстве и различии), чем идентифицируем или узнаем их»¹⁵.

Технически это означает, что у нас отсутствуют интроспективные критерии тождественности для многих простейших состояний сознания. Наша сенсорная память чрезвычайно ограниченна. Вы способны видеть и чувствовать разницу между зеленым № 24 и № 25, если видите их одновременно, но вы не можете осознанно представить одинаковость зеленого № 25 во времени. Конечно, он может представиться вам как тот же оттенок зеленого № 25, но субъективное переживание уверенности, сопутствующее этому интроспективному убеждению, – само по себе только видимость, а не знание как таковое. Таким простым и хорошо определенным способом мы нашли элемент невыразимости, который присущ сенсорному сознанию: вы способны воспринимать мириады вещей в их феноменологическом богатстве, во всей тонкости и полноте, не обладая средствами их надежной идентификации. А значит, вы не можете о них ничего сказать. Некоторые эксперты – дегустаторы вина, музыканты, парфюмеры – оттачивают способность своих чувств к искусной дифференциации и изобретают для описания интроспективных переживаний особые профессиональные термины. Например, знаток может описывать вкус вина как «связный», «травянистый», «ореховый» или «с кислинкой». Тем не менее даже эксперты в интроспекции никогда не сумеют исчерпать все разнообразие невыразимых нюансов. Тем более и обычный человек не сумеет определить соответствие с тем оттенком зеленого, который он видел вчера. Этот отдельный оттенок не есть нечто неопределенное: ученый назвал бы его предельно определенным значением – это конкретный и однозначный контент сознания.

Мне, как философу, нравятся открытия такого рода, потому что они изящно демонстрируют изысканность потока сознательного опыта. Они показывают, что в жизни есть бесчисленное множество вещей, которые можно узнать лишь испытав, что существует глубина в чистом восприятии, которую не ухватить и не передать в мысли или в речи. Мне нравится также глубокая мысль о том, что квалиа, в классическом понимании, использованном впервые Кларенсом Ирвингом Льюисом, вовсе не существуют – об этом также убедительно говорит выдающийся философ сознания Дэниел Деннет¹⁶. «Квалиа» – термин, который философы используют для обозначения простых сенсорных переживаний, подобных степени красноты красного, невыносимости боли, сладости персикового пирога. Обычно подразумевалось, что квалиа образуют легко узнаваемые внутренние сущности, нередуцируемые простые свойства – атомы переживания. Однако, как ни удивительно, это оказалось упрощением – эмпирическое исследование сознания показывает нам изменчивость субъективного опыта, его уникальность и незаменимость каждого мгновения внимания. Не существует атомов, частиц сознания.

Проблема Невыразимости – серьезный вызов для научной теории сознания, по крайней мере, для поиска всех его нейронных коррелятов. Попросту говоря, проблема в следующем: чтобы определить минимально достаточный нейронный коррелят зеленого № 24 в мозгу, приходится полагаться на словесный отчет испытуемых, на то, что они способны верно определить феноменальный аспект данного оттенка с течением времени, при повторных испытаниях в контролируемых экспериментальных условиях. Они должны интроспективно распознавать субъективную переживаемую особенность данного конкретного оттенка зеленого – а это, по-видимому, невозможно.