Текст книги "Мы носим лица людей"

Глава 34

Шумной толпой мы вываливаемся из огромных стеклянных дверей Дворца молодежи и еще долго топчемся на его просторном крыльце.

Дымные сумерки опустились на разморенный июньским теплом город. На фоне полоски светлого неба, наполовину прикрытого черной махровой тучей, виднеются муравейники спальных районов, трубы промзон, вышки сотовой связи и купола храмов. Город, на разных концах которого почти семнадцать лет жили, никогда не пересекаясь, я и Макс.

Ротен с задумчивым видом мастера Йоды раздает напутствия новичкам:

– И помните: за ваши труды вам не воздастся. Завтра мы разгребем строительный мусор на участке в частном секторе, разгрузим машину цемента – но деньги за это уже переведены на счет Ваниной мамы: нам не причитается с них ни копейки. Отказаться не поздно, камрады! Осуждать не станем…

Все пялятся на Ротена, но отказов не поступает, толпа в синих кедах расходится, чтобы встретиться ранним утром.

Вечно держащий нос по ветру Ли, кажется, все же уловил флюиды рыжеволосой девочки – опустив руку на ее талию, он несет ванильный бред и увлекает ее в сторону тротуара. Ротен, пожав руку Максу, кивнув мне и показав средний палец спине Ли, тоже отчаливает.

Человек из Горсвета, ежевечерне творящий волшебство, где-то в своей подсобке опускает рубильник, и летние улицы озаряются призрачным розовым светом еще не разгоревшихся фонарей.

– Надо торопиться, сейчас дождь накроет… – Я с опаской обозреваю темную тучу.

Прогулочным шагом мы с Максом сворачиваем в поросший кустами проулок.

– Закат догорал, тучи в небе клубились… – вдохновенно декламирует Макс, оглядывая небо, и берет меня за руку. – Когда-нибудь, Данечка, я мечтаю и в себе обнаружить талант поэта… и да – ты права: ливень сейчас точно долбанет.

Открываю рот, чтобы пошутить о том, что с такой обсценной лексикой стать поэтом Максу вряд ли удастся, но он вдруг останавливается, отпускает мою руку, а потом срывается с места и быстрым шагом, почти бегом, догоняет парня, прошедшего мимо нас пару секунд назад.

Я растерянно наблюдаю, как Макс хватает незнакомца за плечо, разворачивает к себе и резким коротким кивком ударяет лбом в переносицу. Раздается хруст. Пошатнувшись, незнакомец наклоняется и хватается за нос, дикими глазами смотрит на Макса, но тот бьет парня коленом в живот, хватает за шиворот и снова наносит лбом удар по уже сломанному носу. Все действо занимает от силы шесть секунд: я еще не успеваю в ужасе поднести ладонь ко рту, а прохожий уже валится мешком на асфальт и, закрыв руками лицо, стонет.

Я прихожу в себя – подбегаю и хватаю Макса за рубашку.

– Ты что делаешь? – визжу, но Макс отмахивается, рывком поднимает потерпевшего за шкирку и поворачивает лицом к свету фонаря.

И тонкие ноги меня подводят – я плюхаюсь на асфальт и в тупом ступоре пытаюсь отползти назад.

На меня смотрят пустые мутные глаза чайного цвета.

* * *

– Помнишь ее, ублюдок?! – Макс опускается на корточки рядом с уродом и заглядывает в разбитую опухшую рожу, но урод отрицательно мотает головой.

– Это неправильный ответ! – ровным голосом произносит Макс, на его лице появляется и застывает жуткая холодная улыбка, похожая на оскал. Он размахивается и бьет урода кулаком в живот так, что тот съеживается, падает, задыхается и кашляет.

Когда-то от такого же удара задыхалась и умирала я.

Сидя на асфальте, я смотрю на брата – в его пустом взгляде сейчас только маниакальная упертая решимость расправиться с уродом, сломавшим меня. Человек с моим лицом с лихвой возвращает ему страдания, которые тот причинил мне. Я еще никогда в жизни не была никому так благодарна…

И в этот момент урод цедит:

– Да помню я эту шкуру. Она тащилась и просила еще!.. – И глухо смеется.

Я сжимаю в кулаки свои слабые руки.

Макс молча обходит лежащее мешком на асфальте ничтожество и резко бьет его ногой по почкам. Потом бьет снова. И снова. И снова. С ужасом понимаю, что у Макса отказали тормоза – еще несколько ударов, и он навсегда избавит урода от страданий.

Все это время моя рука пытается нащупать в недрах рюкзака шокер.

Сжав в ладони прорезиненную рукоятку, я вскакиваю, подбегаю к уроду и вырубаю его коротким разрядом тока.

Как просто…

Под предгрозовым небом у моих ног беспомощной тушей валяется виновник всех страхов, кошмаров и фобий, а я вольна сделать с ним все, что заблагорассудится… Вся боль и обида маленькой девочки внезапно достигают критической точки и, размахнувшись, я изо всей силы пинаю урода ногой в пах.

Мягкость и беспомощность… Цепь уродских поступков…

Хватит.

Меня мутит и трясет, и я снова сажусь на асфальт. Макс, тяжело дыша, опускается рядом.

Сколько раз я представляла себе этот день, сколько изощренных и позорных пыток придумывала для такого случая, но… сейчас в голове и в душе пустота. Ни радости, ни удовлетворения – только пустота, оставшаяся от сжигавших меня многие месяцы мыслей о никчемности, бессилии и ненависти.

Я не замечаю, что по лицу течет вода, пока теплая ладонь Макса не утирает ее с моих щек.

– Даня, – тихо зовет он. – Отвернись от этого мешка с говном. Смотри на меня.

Я перевожу взгляд на Макса, и волна облегчения, благодарности и огромной любви пробивает дамбу – я бросаюсь к нему на шею, душу в объятиях, реву и всхлипываю до тех пор, пока, шипя, нас стеной не накрывает летний ливень.

* * *

Шлепая кедами по лужам, промокнув до нитки, мы бежим домой.

– Макс, вообще-то голова в первую очередь нужна для того, чтобы ей думать! – Я пытаюсь перекричать дождь и воровато оглядываюсь.

– А еще головой можно мочить, – отзывается, стуча зубами, Макс. – Не бойся. Жить этот ублюдок определенно будет. А вот иметь потомство после твоего бронебойного удара – уже вряд ли!

Мы вбегаем в темноту родного подъезда – в кедах хлюпает, с одежды льется вода. Поднимаюсь по гулким ступеням и впервые в жизни чувствую ничем не замутненное счастье – настолько огромное, что кружится голова.

Карманная обезьянка, фрик Кома в стремной шапочке, все же исполнил свою часть договора – он за меня отомстил.

Глава 35

Чистота, радость и любовь переполняют меня – я иду по хрустальной дороге, раскинувшейся над головокружительной пропастью. От огромных, заполненных светом пространств перехватывает дух, дрожат колени, трепещет сердце, но теплая рука идущего впереди крепко держит мою руку…

Просыпаюсь в отличном настроении – всю ночь, под шум дождя, я спала как убитая. Не последнюю роль в этом сыграла и зверская доза чая с медом и лимоном, которым нас вечером во избежание простуды накачала бабушка.

Повернувшись на бок, я тут же обнаруживаю расположившегося на диване Макса со смартфоном в руках – он яростно переписывается с кем-то. Уловив шевеление на кровати, Макс угрюмо бормочет:

– Я проспал, и эти гады оставили меня не у дел…

– Ряды пополнились молодой кровью, а тебя отправили на пенсию. Списали в утиль! – Я сладко потягиваюсь, подмигиваю Максу и в полумраке зашторенной комнаты различаю у него над бровью проявившийся за ночь нехилый синяк.

Этот злосчастный синяк вновь становится поводом для бабушкиных нотаций, едва мы показываем носы на кухне.

– Максим, что у тебя на лбу? – ругается она. – Ты меня в могилу сведешь, дурак пустоголовый…

Макс быстро сметает завтрак и ретируется в комнату, но бабушка достает его и там:

– Когда же ты перестанешь лезть в драки и являться домой с разбитой рожей? – Она стоит в дверном проеме и взывает к совести внука.

– Да он за меня заступился! – завожусь я, но бабушка игнорирует мой выпад и продолжает выговаривать сидящему на диване Максу.

– Не забывай: ты все еще состоишь на учете. И у нас нет влиятельных родственников, которые могли бы тебе помочь! Тебя же посадят!

Слова бабушки проходятся по мне катком.

Весь мир должен был вертеться исключительно вокруг меня и моей беды, которую я по своей же глупости на себя и накликала. Почему же я не подумала про Макса, про то, чем для него может обернуться очередная драка?

Вчера в меня снова вселился бес – я наблюдала за расправой, которую Макс учинил ради меня, и получала удовольствие… Мой пульс учащенно бился от вида зверя, в которого превратился мой светлый и великодушный брат, от его резких точных ударов, без жалости наносимых моему обидчику…

Мучительно краснею и хватаюсь за подоконник.

Втягивать Макса в свои проблемы я больше никогда и ни за что не стану!

– Грандма, открытые, положительные взаимоотношения между людьми, содержащие уверенность в порядочности и доброжелательности другого человека, называются доверием, – устало отвечает Макс. – Но тебе этого, видимо, не понять…

– Доверять я тебе стану, когда ты сдашь тест на наркотики, бестолочь! – кричит бабушка и в сердцах хлопает дверью так, что трещат косяки.

Макс морщится и шепчет:

– Даня, я больше не могу выслушивать эту ужасную женщину. Может, прогуляемся? – Его глаза полны мольбы.

– Прямо сейчас? Куда?.. – с тоской вглядываюсь в мерзкий мелкий дождь за окном, который поливает осиротевшие лавочки, ржавые качели и поникшие тополя во дворе. Этот двор я навсегда запомню как самое уютное место на свете.

Макс пожимает плечами:

– Да, податься решительно некуда. – Он снова морщится и трет лоб. – Да еще и котелок трещит… Герой хренов.

…Резкий удар головой, которым он молниеносно свалил с ног здоровяка гораздо выше себя, холодная ярость моих собственных глаз на его пустом лице…

От воспоминаний пульс снова пускается в галоп.

Макс, откинувшись на подлокотник, усиленно обдумывает возможные варианты досуга, а я никак не могу взять себя в руки и тупо разглядываю его.

Сегодня он в синих джинсах и темно-синей, цвета его глаз, толстовке с капюшоном, на два пальца не застегнутой сверху.

Его челка падает на глаза, в ухе поблескивает едва заметное колечко. Его внешность сбивает с толку сочетанием резких обжигающих черт и милых веснушек. Несмотря на вечно беззаботное выражение лица, он выглядит гораздо взрослее своих лет. Если Макс улыбается, от его обаяния светлеет мир вокруг, но это едва ли упрощает ему жизнь. Из-за этой улыбки никто не замечает темные закоулки его души, из которых он временами не может выбраться.

По странному совпадению мы сегодня оделись в одной цветовой гамме – на мне коротенькое синее платьице в стиле бэби-долл поверх узких джинсов.

Приходит в голову мысль, что это существо – отколовшаяся от меня в прошлой жизни часть, без которой я не могу быть целой с самого своего рождения.

Я знаю, что его поцелуи похожи на сказку. С ним я могла бы зайти дальше безо всякого страха…

Удушливая волна паники и адреналина почти парализует.

– Макс, а хочешь посмотреть, как живу я? – В горле пересохло, но я все равно озвучиваю свою шальную мыслишку, часто моргаю и невпопад жестикулирую. – В доме сейчас никого нет, и нас могут сожрать сторожевые собаки, но… ты ведь быстро бегаешь?..

– Да не вопрос, Даня! – с азартом кивает Макс и встает с дивана. – Поехали!

Глава 36

Кажется, я уже всей душой полюбила старые, воняющие выхлопными газами автобусы.

Около месяца назад я ехала в этот старый непрестижный район, и вполне приличная иномарка дяди Миши казалась мне колымагой, а сейчас мы с Максом трясемся внутри ржавого монстра, и нас нещадно подбрасывает на кочках. Колышутся занавесочки на окнах и плетеные чертики на ветровом стекле, мельтешат узорами синтетические коврики на сиденьях, дополняя картину моего умиротворения и счастья.

Мы подло удрали из дома, когда бабушка вышла за хлебом в ларек на углу, а теперь голова Макса родной тяжестью давит на мое плечо, а я в полудреме смотрю на проплывающие за окном унылые пейзажи.

Автобус следует мимо огороженного бетонным забором холма, где ребята в сумерках делились своими мечтами, мимо перевернутых колесами к небу вагонеток, мимо огромного грозного здания с пустыми глазами окон, на одном из подоконников которого Макс впервые меня поцеловал…

Наши ноги в промокших кедах вытянуты далеко под соседнее сиденье – из-под него исходит тепло печки, прозрачные дождевики лежат рядом, и по ним слезами стекают холодные капли.

Волосы Макса приятно щекочут щеку, я сонно улыбаюсь. Я везу в беспросветный, пустой холодный мир свое персональное теплое солнце, и оно мирно сопит у меня под ухом.

* * *

Должно быть, в тепле и уюте меня все же сморило, потому что в следующую секунду взъерошенный и не вполне проснувшийся Макс с красным отпечатком моего воротника на щеке возникает перед глазами:

– Станция У Черта На Куличках. Приехали. До твоего коттеджного поселка еще пять километров, но, как только что выяснилось, этот автобус туда не идет…

Шурша дождевиками и спотыкаясь, мы плетемся под реденьким мерзким дождем по виляющей среди перелесков и кукурузных полей дороге.

– Кома, сейчас ты находишься в историческом месте – каждое утро десять лет подряд папочка возил меня по этой дороге в школу. Вон за тем косогором будет остановка, где я обычно выхожу, когда на общественном транспорте возвращаюсь обратно. Кстати, до нее мы и должны были доехать, если бы сели в нормальный автобус…

– Спокойно, израненный солдат. Пара километров – фигня для вьетнамских кедов. А пешие прогулки – это такой же фитнес, как йога, пилатес, бег или другие тренировки и физические упражнения. Думаешь, почему я такой стройный и красивый?.. – Макс замедляет шаг и напряженно вглядывается в заросшую деревьями местность по правую руку от нас. – А там что? Погост?

Я растерянно киваю и прибавляю шаг, но Макс ловит меня за рукав дождевика и с подозрением всматривается в мое лицо:

– Твоя мама… там?

– Угу, – киваю.

Я ни с кем не хочу это обсуждать.

– Давно ты у нее была? – выпытывает Макс, и я бросаю на него злой взгляд.

– Я ни разу у нее не была! Доволен? – Лучшая защита – нападение, и я нападаю. – Что ты теперь обо мне думаешь?!

– Ты просто боишься признаться, что тебе небезразлично, потому что иначе тебе будет больно. Вот что я думаю. – Макс без лишних раздумий поворачивает направо – к огромным кованым воротам на входе.

– Думаешь, мне слабо? – подтявкиваю я и бегу следом.

– Тебе определенно слабо! Тебе удобнее оставаться маленькой одинокой девочкой, хотя теперь это уже ни фига не так! – не оборачиваясь, бросает Макс. – Пришло время окончательно перейти на светлую сторону силы, Даня!

* * *

– Сюда. А теперь направо. Видишь? – Я указываю на огромный памятник из мрамора. – Вон она…

В носу свербит, а на грудь давит тяжелый камень, он мешает мне дышать. Макс берет мою руку в свою и решительно ступает на засыпанную щебнем дорожку. Стараюсь не смотреть далеко вперед, фиксирую взгляд на его синей толстовке под прозрачной пленкой дождевика. Ноги будто по колено вязнут в земле, упорно заплетаются и не хотят идти, воздух со свистом застревает в сжатом спазмом горле, глаза дерет, как от хлорки, что хранится у бабушки в ванной…

Макс усаживает меня на установленную у памятника скамейку, подходит к портрету моей мамы и ладонью стирает капли с холодного гладкого камня.

– Здравствуйте, тетя Катя! – Он приземляется на скамейку рядом со мной. – А я вас помню. Я – Максим, однажды вы приезжали к бабушке и подарили мне розового слона. Я знал, что вы не моя мама, но очень хотел, чтобы вы ею были… Перед сном вы спели мне песенку про дорогу добра, которая мне так понравилась, что я потом нашел ее и разучил. Да и вообще вы были клевой!

Какое-то время Макс молчит, а я судорожными движениями стираю с щек слезы. Душу разрывает на части, и чтобы не завыть, я до боли закусываю губу, поднимаю голову и смотрю в низкое серое небо с клочьями туч.

Макс бережно сохранил крупицы воспоминаний о моей маме, а я старалась о ней забыть, и это у меня почти получилось. Почти…

Он просовывает ладони под капюшон дождевика, поправляет шапочку, придвигается ближе ко мне и обнимает.

– Даня тоже пришла сказать, что очень вас любит! – продолжает Макс дрогнувшим голосом. – Она помнит о вас, скучает и тоскует, просто не подает вида. Она тоже клевая! И я ее очень люблю.

В глазах рябит, по лицу устремляются бешеные потоки слез.

– Я тоже его люблю, – тихо говорю я. – Все хорошо. Слышишь, мам? У меня все хорошо…

Из просвета в сплошь мутном небе на нас – меня, Макса и портрет мамы – вдруг падает яркий солнечный луч, озаряя заплаканную скорбную местность ярким теплым светом. Капли дождя на траве, мраморе, блестящих дождевиках начинают сиять, а в небе над нашими головами расцветает радуга.

Мы пораженно смотрим в синие глаза друг друга, и Макс в священном трепете шепчет:

– Она тебя слышит. И всегда слышала…

Глава 37

Остаток пути мы ржем, как ненормальные, потому что выдумали игру: победителем становится тот, кто сильнее приложит соперника дланью по заднице.

Весьма обидный удар по своей пятой точке я уже пропустила, теперь наконец подошла очередь отдуваться и Максу.

Я размахиваюсь и почти слышу, как от моего разящего удара раздается звонкий шлепок, чувствую, как немеет рука, и Макс отлетает на метр вперед, но ладонь лишь со свистом рассекает пустоту – в последний миг брат вероломно отпрыгивает в сторону, резко срывается с места и убегает, показывая мне средний палец.

– Ах ты ж! – ору я и пускаюсь вдогонку.

На бегу я задыхаюсь, ноги не слушаются, а в животе щекотно от бессилия и смеха. В прояснившемся голубом небе невидимый самолет оставляет белый след, серые тучи отступают за горизонт, золотое солнце светит во всю мощь… Макс в двадцати метрах от меня идиотски хихикает и пытается отдышаться.

Я останавливаюсь, упираюсь руками в колени и хохочу до слез. Я никогда в жизни так не хохотала!

* * *

Пальцы летают над холодными кнопками кодового замка, несколько раз соскальзывают и ошибаются, раздается противный писк, и я толкаю створку тяжелых чугунных ворот.

Под навесом мирно спят наши ротвейлеры – Альма и Пират. На звук реагирует только Пират – он открывает один глаз, завидев меня, зевает и снова укладывается поудобнее.

Двор засеян газонной травой, украшен альпийскими горками и невысокими туями. Дорожка, вымощенная мокрыми булыжниками, ведет к бронированной двери дома со сводчатыми высокими окнами и башенками по углам.

Пафосно и до одури привычно.

– Жесть, это и правда дворец… – Макс, засунув руки в карманы джинсов, озирается вокруг и кивает на собак. – Какие милые животные…

– Меня они не тронут, а вот тебе могут что-нибудь и откусить! – отвечаю я веско, потому что затаила злобу. – Шутка. Пойдем.

Глубоко вдыхаю, готовлюсь сделать шаг, но синие кеды становятся как вкопанные. Со дна души поднимается мутный страх.

В панике смотрю на Макса, нахожу родную руку.

Мальчик, научивший меня мечтать о запредельных вещах и готовый без страха шагнуть в полный неизвестности мир, – здесь, рядом со мной. Все хорошо. Он поможет мне снова войти в огромный дом кошмаров, в котором много лет билась моя одинокая, никому не нужная душа, озарит все темные углы этого дома своим светом, согреет им вечную подвальную сырость стен.

Я поднимаюсь на носочки, изо всех сил обнимаю Макса и шепчу ему в губы:

– Я ненавижу это место. Но зато я люблю тебя, и еще никто никого никогда так не любил.

– Разве что – я тебя… – начинает он, но я не даю ему договорить, потому что крышу сносит.

Наш поцелуй похож на сон. Все, чего я хочу – целоваться до конца наших дней и умереть от любви, не сходя с этого места. Пусть катятся к чертям все табу и запреты. Пусть от этого дома не останется камня на камне.

* * *

– Да, принцесса, в твоем дворце откровенно отстойно… – констатирует Макс после экскурсии по первому этажу: темная холодная гостиная, пустая столовая, две пыльные гостевые комнаты. – Хочешь, скажу честно? Тут можно было бы содержать элитный бордель и грести бабло лопатой, но жить… Бр-р-р! Не знаю…

Мы садимся на клетчатый диван, Макс долго и с подозрением пялится на массивный камин из коричневого камня, сверху заставленный Настиными сувенирами:

– Оттуда хоть раз вылезал Санта-Клаус?

– Нет…

– Как же ты тут вообще развлекалась? – Он еле заметно поводит плечами.

– Ну… Воровала у папы алкоголь из бара и напивалась. Ходила на тупые вечеринки… Ругалась с мачехой.

– Золушка! – резюмирует Макс, и я киваю.

– Почти. А еще… только не смейся… у меня был паблик. Тупейший модный паблик!

– Отстой! Ты совсем не умеешь веселиться! – смеется Макс и тут же заговорщицки добавляет: – Развлекаться нужно так, чтобы с утра было стыдно. Где тут бар, говоришь?..

* * *

«Дорогой, греющий пузо папочка! Сегодня на твой бар было совершено дерзкое нападение. В лапах злоумышленников оказалось бухло элитных марок: бутылка рома – 2 штуки, бутылка ликера (для дамы) – 2 штуки. Мы напились. Спасибо!» – корябаю огрызком карандаша на листочке в клеточку и подбрасываю ее в бар.

Я не держусь на ногах, Макс, обхватив мою талию и положив мне на плечо подбородок, покачивается за спиной и давится от смеха.

«Кома лучше всех на земле. С ним можно пойти в разведку. Сегодня мы будем отрываться» – мои мысли остроумны и логичны.

В тусклом свете настенных светильников осоловелыми глазами различаю связку ключей, мирно лежащую на полочке. Злорадно улыбаюсь, быстро хватаю их и сжимаю в руке.

– Ты! – выворачиваюсь из объятий Макса и смотрю на него в упор. – Помнишь, ты хотел прокатиться на «Феррари»?.. А «Порше» подойдет?!

И я подношу к его прекрасным глазам ключи от папиной машины.