Текст книги "Санкция Айгер"

– Бен! – прохрипел он с дрожащим всхлипом, и слово это булькнулось вслед за ним в теплую черную воду.

АРИЗОНА, 29 ИЮНЯ

По черной воде пробежала искорка света, и Джонатан, лишенный плоти, устремился к ней через многомильное пространство. Он догнал искорку, и та стала расти, пока не выросла в окно, на котором сквозь жалюзи пробивались полоски дневного света. Он был в своем номере. Над ним висел огромный абажур телесного цвета.

– Как делишки, старик?

Он попытался сесть, но волна боли отбросила его на подушку.

– Отдыхай. Доктор сказал, что ты будешь в полном порядке. Только писать пару дней больно будет. Джордж тебя основательно по почкам отходила.

– Дай попить чего-нибудь.

– Пива?

– Чего угодно.

Джонатан медленнейшим образом принял сидячее положение, и с каждым дюймом подъема нарастала головная боль.

Бен весьма неуклюже попытался напоить его пивом, но Джонатан избавил его от этой тяжкой заботы, выхватив у него банку, после того как треть ее содержимого пролилась ему на грудь.

– Где она? – спросил он, как только утолил жажду.

– Я ее запер под присмотром парочки моих людей. Хочешь, чтобы я позвонил в город шерифу?

– Нет, пока не надо. Скажи мне, Бен…

– Нет, еще не уехал. Я догадался, что тебя интересует, уехал ли этот тип, Меллаф. Если он попробует это сделать, дежурный меня вызовет.

– Так это все же был Майлз.

– Джордж так говорит.

– Ладно. Вышло у него неплохо. Давай-ка меня под душ.

– Но доктор сказал…

Предложение Джонатана относительно того, что может доктор сделать со своими советами, выходило за пределы не только обычных методов физиотерапии, но и анатомических возможностей человека.

Бен буквально внес его под душ, и Джонатан включил холодную воду, дав ей вдоволь иссечь себя и смыть из мозгов всю паутину.

– А что, Бен, не так уж я и плох.

– Древнейшая причина в мире, старик, – не слыша его, прокричал Бен, перекрывая шум воды.

– Любовь?

– Деньги.

Вода делала свое дело, но с возвращением чувствительности вернулась и пульсирующая головная боль, и резь в почках.

– Кинь-ка мне бутылочку аспирина. Чем она меня накачала?

– Вот. – Через занавеску душа просунулась огромная лапища Бена с пузырьком. – Доктор говорит, что каким-то родственником морфина. Он говорил название. Но доза была не смертельная.

– И я того же мнения.

Под струйками воды аспирин в руке растворялся и стекал вниз, поэтому Джонатан попросту высыпал содержимое пузырька в рот, а потом запил, наглотавшись воды из-под головки душа. Некоторые таблетки застревали в горле, и он давился.

– Морфин – это вполне логично. Майлз занимается наркотиками.

– Точно? Но как же это вышло, что он зашел так далеко и при этом не укокошил тебя насовсем? Джордж сказала, будто он обещал ей, что ничего серьезного с тобой не произойдет. Просто хотел тебя припугнуть.

– Я тронут ее заботой.

– Может, ей просто не хотелось идти на смерть за убийство?

– Это больше похоже на правду.

Джонатан выключил воду и начал вытираться, но не слишком энергично, поскольку каждое резкое движение отзывалось болью в голове.

– Я так предполагаю, что Майлз намеревался войти после того, как Джордж меня вырубит, и накачать меня наркотиками до упора. Тогда смерть объяснялась бы передозировкой. Очень по-меллафовски – чистенько и окольным путем.

– Гад что надо! Что ты с ним намерен сделать?

– Нечто монументальное.

Когда Джонатан оделся, они прошли по коридору в ту комнату, где содержалась Джордж. Когда он увидел ее распухший глаз и рассеченную губу, которыми он ее наградил, в нем шевельнулась жалость. Но чувство это быстро привяло, когда синяки вдоль хребта напомнили ему, сколь активно она старалась посодействовать морфину его укокошить.

У нее был более индейский вид, чем когда-либо. Она сидела, плотно укутав плечи в одеяло. Под одеялом она была не более одетой, чем в тот момент, когда Бен ввалился в номер, чтобы спасти его.

– И сколько же он тебе заплатил, Джордж?

Ответ был почти как плевок:

– Лопни твои глаза, говнище!

Это были единственные слова, которые он от нее услышал за все время знакомства.

Возвратившись в комнату Джонатана, Бен не мог удержаться от смеха:

– Похоже, уж больно много она возле меня ошивалась, вот и нахваталась моих словечек.

– Не в этом дело, Бен. Просто они все потом говорят о моих глазах. Слушай, я собираюсь пару часиков соснуть. Скажи, пожалуйста, своим администраторам, чтобы счет мне подготовили.

– Прямо сейчас едешь?

– Скоро. “Лендровер” готов?

– Ага.

– А ружьишко?

– На полу найдешь. Я так понимаю, ты не хочешь, чтобы Меллаф знал о твоем отъезде?

– Напротив. Только ничего не предпринимай специально. Он и сам все узнает. Майлз – специалист по части информации.

* * *

Три часа спустя он проснулся отдохнувшим. Действие морфина кончилось, голова прошла, только немного пошаливали почки. Он с особой тщательностью облачился в один из костюмов получше, упаковал чемоданы и позвонил администратору, чтобы подавали “лендровер”.

Выйдя на дворик, он увидел за стойкой блондинистого борца с широкой лентой пластыря на распухшем носу.

– Добрый день, Девейн.

И не обратив ни малейшего внимания на злобный взгляд телохранителя, он прошел через весь дворик, по дорожкам, через мостик, к тому столу, за которым сидел Майлз, осанистый и безукоризненный, в костюме, сверкающем золотом.

– Присоединишься ко мне, Джонатан?

– Я выпивку тебе задолжал.

– Так. Всем известно, насколько ты щепетилен в отношении старых долгов. Очень мило выглядишь. Портной у тебя старательный, хоть и не гений, конечно.

– Я не слишком хорошо себя чувствую. Ночь плохо провел.

– Да? Крайне неприятно об этом слышать.

Молодой официант-индеец, тот самый, который обслуживал их и в первый день, подошел к их столику, с нежностью поглядывая на Майлза. Джонатан сделал заказ, и оба стали молча смотреть на купальщиков возле бассейна, пока официант не принес напитки и не отошел.

– Будем здоровы, Джонатан?

Джонатан выпил “Лафрейг” и поставил стакан на стол.

– Я покамест решил забыть про тебя, Майлз.

– Да ну? Так вот взять и забыть?

– Я намерен потренироваться здесь еще пару недель, но не смогу на этом полностью сосредоточиться, если еще буду думать и о тебе. А мне предстоит серьезное восхождение.

Джонатан не сомневался – Майлзу уже известно, что он свой номер в пансионате сдал. Заведомая ложь и была рассчитана на то, чтобы Майлз подумал, будто сумел обратить Джонатана в бегство. А Майлз был не из тех, кто упускает такие благоприятные возможности.

– Сочувствую твоим трудностям, Джонатан. Честное слово. Но если только это означает, что ты навсегда вычеркиваешь меня из своего списка… – Майлз пожал плечами, выражая сожаление, что в таком случае ничего не сможет поделать.

– Возможно, именно так я и поступлю. Давай сегодня поужинаем вместе и поговорим об этом.

– Замечательная мысль.

Джонатан не мог не восхититься самообладанием Майлза.

Джонатан поднялся.

– До вечера.

– Жду с нетерпением. – Майлз приветственно поднял стакан.

“Лендровер” стоял у самого подъезда пансионата. Когда Джонатан влез в него, на полу, рядом с ружьем, он увидел подарок предусмотрительного Бена – полдюжины холодного пива. Он откупорил банку и, прихлебывая, окинул взглядом карту местности, которую разложил на коленях. Он еще раньше приметил на ней длинную грунтовую дорогу, обозначенную на карте тонкими штрихами и уходящую далеко в пустыню. Бен сказал ему, что это заброшенный проселок, по которому ездит только патруль государственного заповедника, да и то крайне редко. Дорога тянулась к самому сердцу западной пустыни и там резко обрывалась.

Ведя по карте пальцем, он нашел место, где эта дорога начиналась, ответвляясь на запад от насыпного подъездного пути с севера на юг. Этот путь выходил на автостраду примерно за милю к западу от поворота к пансионату Бена. Учитывая разницу в скорости между “лендровером” и машиной, которую взял напрокат Майлз, миля на автостраде обещала быть самым опасным участком пути.

Четко запомнив карту, Джонатан сложил и спрятал ее и поехал, медленно поднимаясь из низины по серпантину. На одном из поворотов он посмотрел вниз и увидел, что автомобиль Майлза уже направился вдогонку. Он нажал на газ.

* * *

Сидя рядом с Девейном и держа в руках Педика, Майлз заметил, как Джонатан резко прибавил скорость.

– Он знает, что мы идем за ним. Догони его, Девейн. Не упускай возможность вернуть мое доброе расположение.

Он нежно почесал Педика за ухом, а машина подняла тучу пыли с обочины на крутом вираже.

Отличное сцепление и подвески “лендровера” покрывали проигрыш в скорости, так что расстояние между машинами почти не изменилось на этом этапе гонки, за исключением последних ста ярдов гладкой прямой дороги перед выездом на автостраду. Там Майлз значительно приблизился к “роверу”. Девейн вытащил из кобуры, подшитой под пиджаком, пистолет.

– Не надо, – приказал Майлз. – На шоссе мы с ним сравняемся, а там уж будем действовать наверняка.

Майлз знал, что на пяти милях хорошей гладкой дороги до города у “лендровера” нет никаких шансов оторваться от него.

Джонатан на полной скорости подъехал к автостраде и быстро повернул на запад, в противоположную от города сторону.

На какое-то мгновение этот неожиданный ход озадачил Майлза. Потом он решил, что Джонатан понял всю безнадежность гладкой гонки и ищет какой-нибудь проселок, на котором качества “лендровера” могли бы оставить ему хоть минимальный шанс.

– Я думаю, Девейн, здесь-то мы его и возьмем.

Выпрыгнув на автостраду, легковушка низко села на рессоры и, завизжав на повороте, устремилась вдогонку.

Джонатан дожал педаль газа до самого пола, но больше семидесяти миль в час из “ровера” выжать было нельзя, и легковой автомобиль упорно приближался. От насыпного участка пути оставалось всего полмили, но преследующая машина была так близко, что Джонатан мог разглядеть Майлза в зеркале заднего вида. Еще мгновение – и они выйдут в правый ряд и поравняются с ним. Он увидел, как Майлз опустил стекло на своей стороне и отклонился назад, расширяя поле обстрела для Девейна.

Когда они почти сели ему на бампер, Джонатан опустил руку и включил фары.

Увидев вспышку задних габаритных огней и подумав, что Джонатан нажал на тормоза, Девейн тоже ударил по тормозам, колеса взвизгнули и задымились, а “ровер” тем временем умчался вперед на полной скорости.

Пока Девейн снова нащупал педаль газа, Джонатан набрал достаточный отрыв и сумел выскочить на насыпную дорогу с опережением в пятьдесят ярдов. Майлз про себя выругался – ведь еще Анри рассказывал им про этот фокус с фарами.

На гравийной дороге Джонатан несколько раз, когда расстояние между машинами становилось угрожающе близким, водил рулем из стороны в сторону, заставляя “ровер” делать небольшие зигзаги и поднимать облака слепящей пыли, из-за которой легковушке приходилось сбрасывать скорость. Таким образом, он сохранил свое преимущество до въезда на заповедный тракт, уходящий в пустыню. Как только он оказался на этой извилистой тропке, полной выбоин, неожиданных крутых поворотов, не окаймленных насыпью, и таких глубоких рытвин, что автомобиль преследователей периодически скреб по земле днищем, он мог держаться впереди без проблем. Он даже умудрился открыть еще одну банку пива, хотя все пиво выплеснулось на него же, когда “ровер” неожиданно наскочил на ямку.

– Не упускай его из виду, Девейн, и он наш. – У поворота на тропу Майлз увидел обшарпанный знак, предупреждающий водителей, что дорога эта тупиковая. Рано или поздно Джонатану придется повернуть назад. Дорога, местами виляющая между огромными обнажениями песчаника, не была настолько широка, чтобы могли разъехаться две машины. Джонатан попал в мышеловку.

Почти час обе машины мчались по плоской, желтовато-серой местности, где на зернистой поверхности выжженной земли не росло ничего. Девейн вложил пистолет обратно в кобуру. Рубашка в том месте, где она соприкасалась с кобурой, была совершенно мокрой от пота. Педик скулил и скреб острыми когтями на коленях у Майлза. Соскальзывая то в одну, то в другую сторону на каждом крутом повороте, Майлз приводил себя в равновесие, сильно напрягая ноги и спину. Его губы сжались от досады на то, что он не в состоянии сидеть элегантно и непринужденно. Даже истерические и слюнявые ласки Педика действовали ему на нервы.

Машины, сотрясаясь, неслись по пустыне, оставляя за собой два высоких шлейфа мельчайшей пыли.

Несмотря на то, что через открытый борт “ровера” врывался поток воздуха, взмокшая спина Джонатана прилипла к пластиковому покрытию спинки сиденья. Когда он подпрыгнул на очередной колдобине, звякнули канистры, ударившись друг о друга. И это ему напомнило, что если у преследователей кончится бензин, то это будет совсем не то, что ему надо. Он начал искать место, отвечающее его запросам.

Девейн сгорбился над баранкой, прищурившись, вглядывался в пыль, поднимавшуюся перед ним. Челюсти его сжались в предвкушении мести.

Двумя милями дальше Джонатан увидел большой скальный выход – выветренный холм из песчаника, вокруг которого дорога описывала восьмерку. Это было идеально. Он постепенно сбросил газ, позволив преследователям сблизиться с ним до ста ярдов. Сразу же после первого поворота он ударил по тормозам, со скрежетом остановился, подняв густое облако удушливой пыли. Он схватил дробовик с сиденья, выскочил из “ровера” и помчался к скале, зная, что в его распоряжении всего несколько секунд, чтобы обежать вокруг скалы и оказаться позади преследователей.

Когда Девейн вписался в первый поворот, он был ослеплен вихрем пыли. Перед ним проступили туманные очертания “лендровера”, и он резко нажал на тормоза. Машина еще не остановилась, а Майлз открыл дверцу и выкатился на землю. Девейн завертел ручку для открывания окна, отчаянно хватаясь за пистолет. Хэмлок! Стволы дробовика больно ткнулись ему в левый бок. Выстрела он так и не услышал.

Джонатан отвел курки двустволки, пока обегал скалу. Он услышал визг тормозов и на всем ходу вбежал в пыльное облако. Из клубов белой пыли проступило лицо Девейна. Тот пытался открыть окно. Джонатан протиснул ствол дробовика в полуоткрытое окно и рывком нажал оба курка.

Шум был оглушителен.

Девейн всхрапнул, как забитый олень, когда сила выстрела отбросила его через все сиденье и вынесла через противоположную дверь. Он бился и корчился, пока его нервы не получили сигнала о том, что они уже мертвы.

Джонатан обошел машину спереди и вытащил из свесившейся руки Девейна пистолет. Липкие от крови пальцы он вытер об обрывок девейновского пиджака, найденный им в нескольких футах от машины.

Майлз стоял в оседающей пыли, поправляя манжеты и отряхивая свой золотой костюм. Шпиц бился у его ног, как эпилептик в припадке.

– Фу, Джонатан! Этот костюм обошелся мне в триста долларов и, что более важно, в пять примерок.

– Полезай ко мне в машину!

Майлз поднял скулящую собачонку и пошел впереди Джонатана к “роверу”. Только что происшедшие события никак не отразились на его небрежной балетной походочке.

* * *

Они ехали на запад, в глубь пустыни. Губы у них начали трескаться от соли, которая не дает расти даже самой неприхотливой растительности в этих краях. Джонатан держал пистолет в правой руке, чтобы Майлз не мог овладеть оружием.

Полтора часа они мчались сквозь раскаленный жар пустыни. Джонатан понял, что Майлз готов попытаться завладеть пистолетом. Руки Майлза, лежащие на коленях, чуть сжались, а плечи немного напряглись – и этого было достаточно, чтобы предугадать его движение. Едва он кинулся за пистолетом, Джонатан ударил по тормозам, и Майлз лицом ударился о переднюю панель. Джонатан, мгновенно поставив машину на ручной тормоз, выскочил сам и вытащил Майлза за воротник. Швырнув его на потрескавшуюся землю, он вскочил обратно в “ровер”. Пока Майлз, пошатываясь, вставал на ноги – из носа сочилась кровь вперемешку с грязью, – Джонатан описал крутую дугу и развернул “ровер”. Майлз встал на дороге, телом преграждая путь.

– Ты не оставишь меня здесь! – Он понял, что приготовил для него Джонатан, и это наполнило его таким ужасом, какого не смогла бы вызвать угроза получить пулю в голову.

Джонатан попытался объехать его, но не успел набрать скорость, а Майлз бросился на капот и разметался там, прижавшись лицом к стеклу.

– Ради всего святого, Джонатан! – заорал он. – Пристрели меня!

Джонатан промчался вперед и резко притормозил, сбросив Майлза с капота. “Ровер”, рыча, задним ходом отъехал от поверженного тела, потом набрал скорость и рванул вперед, описав широкую дугу вокруг Майлза.

Когда Джонатан поймал в зеркале подрагивающее отражение Майлза, к тому уже вернулось всегдашнее самообладание. Он стоял, взяв на руки собачонку, и глядел вслед отъезжающему “лендроверу”.

Джонатан навсегда запомнил, каким он видел Майлза в последний раз. Сверкая на солнце золотым костюмом, Майлз спустил собаку на землю и вынул из кармана расческу. Он прошелся ею по шевелюре и подправил волосы на висках.

КЛЯЙНЕ ШАЙДЕГГ, 5 ИЮЛЯ

Джонатан сидел за круглым железным столиком на террасе отеля, потягивая водуазское вино, слегка отдающее травой, и наслаждаясь легким пощипыванием, вызванным скрытой шипучестью вина. Он посмотрел мимо круто загибающегося вверх луга на мрачный северный склон Айгера. Зыбкое тепло горного солнца время от времени сносилось прочь порывами свежего горного ветра.

Лишь раз в день, и то очень ненадолго, солнечные лучи касались темного вогнутого склона, зловеще нависшего над Джонатаном. Склон выглядел так, будто какой-то бог-олимпиец лопатой вырубил его в теле горы. Его острый черно-серый край в форме полумесяца прорезал сверкающую синеву неба.

Задул ветерок, и Джонатан невольно вздрогнул. Он вспомнил две свои предыдущие попытки штурма этого склона. Обе они оказались неудачными из-за тех сильнейших бурь, которые накатываются с севера, накапливаются и многократно усиливаются в естественном амфитеатре Айгерванда. Эта звериная ярость ветра и снега столь обычна здесь, что мрачные проводники из бернской части Оберланда называют ее “айгерской погодкой”. После опаснейшего девятичасового спуска с высотного ледника под названием “Белый Паук”, полностью воплотившего в себе предательский нрав этой горы, Джонатан пообещал себе, что больше никогда сюда не полезет.

И все-таки… Покорить эту гору было бы очень заманчиво.

Он поправил солнечные очки и, невольно испытывая восхищение, стал созерцать ужасающее величие Айгера. Столь отчетливая видимость была необычна: как правило, вершину окутывал тяжелый саван тумана, скрывая от глаз бури, свирепствующие наверху, и приглушая рев и треск лавин, составляющих самое эффективное оружие горы для обороны от пришельцев. Взгляд Джонатана цеплялся за каждое приметное место на склоне – любое из них было связано с поражением или гибелью альпиниста.

Он боялся этой горы – у него от страха в паху щипало. И в то же время руки жаждали прикоснуться к ее холодному камню, и он воодушевлялся при одной мысли о том, что он еще раз померяется силами с этим великим и грозным дикарем. Каждый альпинист хоть раз проходил через этот странный диалог между осторожным умом и неистовым телом. Очень жаль, что объект его санкции будет установлен до восхождения. Может быть, потом, когда все это…

Длинноногая блондинка с горным загаром протиснулась между тесно поставленными столиками и, хотя на террасе никого, кроме Джонатана, не было, задела его бедром, отчего немного вина выплеснулось у него из стакана.

– Очень извиняюсь, – сказала она, явно стремясь использовать эту маленькую неприятность как повод завязать разговор.

Джонатан сухим кивком показал, что принимает ее извинения, и она прошла дальше, к телескопу, который приводился в действие монеткой и стоял как раз на одной линии между Джонатаном и Айгером, хотя в ее распоряжении было еще шесть точно таких же телескопов. Она склонилась над инструментом, наведя свою достойную всяческого восхищения попку прямо на Джонатана, и он просто не мог не заметить, что загар свой она приобрела, скорее всего, в тех самых шортах, которые были на ней. У нее был британский акцент, и в целом она производила впечатление “лошадницы”, отрастившей длинные и сильные ноги за счет того, что частенько держала между ними коня. Он отметил, что туфли на ней, при всем при том, не английские. С появлением мини-юбок британские женщины отошли от столь примечательных тяжеленных ботинок, по которым с первого раза можно было безошибочно определить англичанку. Когда-то бытовало мнение, что британские женские туфли создаются великими мастерами, которым подробно описали, как должна выглядеть женская туфелька, но которые сами ни разу в жизни не видели ни одной пары. Однако же английские туфли были удобными и носкими. И таковы же были основные достоинства женщин, носивших эту обувь.

Он посмотрел в том направлении, куда указывал ее телескоп, и вновь остановил взгляд на Айгере.

Айгер. Подходящее название. Когда первые христиане пришли в эти горные долины, они дали двум самым высоким горам этого массива святые имена: Юнгфрау – “Пресвятая Богородица” и Монх – “Монах”.

Но самую коварную гору они назвали именем злого языческого духа – Айгер, то есть “Огр”, великан, пожирающий людей.

К началу нынешнего века были покорены все склоны Айгера, кроме северного, Айгерванда – “Стены Огра”. Опытные альпинисты включили этот склон в список “невозможных”, в нем он и оставался в те годы “чистого” скалолазания, пока спортсмены не вооружились крючьями и карабинами.

Позднее под звон молотков “невозможные” склоны стали один за другим покоряться и попадать в книги рекордов, но северный склон Айгера оставался непокоренным. Затем, в середине тридцатых годов, нацистская Германия, создавшая культ гор и облаков, стала бросать на оборонительные порядки Айгера отряд за отрядом из немецких юношей, жаждущих покрыть себя бессмертной славой во имя обесчещенного “фатерлянда”. Гитлер посулил золотую медаль тому, кто первым взойдет на Айгер. И романтики с волосами цвета соломы шли на гибель в четком строевом порядке. Однако гора сохранила свою неприкосновенность.

В середине августа 1935 года сюда явились Макс Зейдльмайер и Карл Мерингер, двое молодых людей с большим опытом самых трудных восхождений, обуреваемые жгучим желанием вписать Айгер на скрижали побед Великой Германии. С этой самой террасы туристы следили за их восхождением в телескопы. Эти соглядатаи смерти были предшественниками современных “Айгерских Пташек” – этих стервятников из числа богатеев, развлекающихся круглогодичными перелетами с курорта на курорт. Эти пташки стаями слетались в отель “Кляйне Шайдегг” и платили умопомрачительные деньги, чтобы пощекотать нервы зрелищем смертельной опасности, которой подвергают себя альпинисты, а затем с новыми силами и вдохновением обратиться к поискам иных удовольствий.

Зейдльмайер и Мерингер прошли первые восемьсот метров, которые сами по себе не очень сложны, но открыты для камнепадов на всем протяжении. Наблюдавшим снизу казалось, что восхождение идет успешно. Они безошибочно страховали друг друга и четко проходили веревку за веревкой. На исходе первого дня они разбили лагерь на высоте девяти с половиной тысяч футов, намного выше вентиляционных окошек айгервандского тоннеля железнодорожной ветки на Юнгфрау. Этот тоннель служил примечательным образцом инженерного искусства – он прорезал весь горный массив и привозил в бернские горы поезда полные туристов. Окошки изначально проектировались для вентиляции тоннеля и сброса мусора, но в дальнейшем они также сыграли значительную роль в работах по спасению альпинистов.

На протяжении всего следующего дня Зейдльмайеру и Мерингу невероятно везло с погодой, и они достигли верхней кромки Первого Ледника, хотя и продвигались очень медленно. Стервятники у телескопов могли видеть, что альпинистам приходится держать рюкзаки над головой, чтобы хоть как-то защититься от града камней и льда, которыми их встретил Огр. Снова и снова они бывали вынуждены остановиться и искать убежище от все более прицельных залпов сверху под каким-нибудь утлым выступом. Как только они добрались до края Второго Ледника, пал густой туман, и в течение полутора дней смельчаки были скрыты от глаз недовольных туристов. Ночью вокруг Айгера бушевала буря, обрушивая сверху такие огромные валуны, что некоторые из гостей обратились с жалобой на то, что им мешали спать. Возможно, Зейдльмайер и Мерингер тоже спали неважно. Температура в долине упала до минус восьми, и можно было только догадываться, какой холод стоял там, наверху. Чудесная погода, которой Белый Паук заманил юношей в свою паутину, кончилась. Установилась “айгерская погодка”.

Когда в воскресенье облачность поднялась, альпинистов заметили – они продолжали двигаться вверх. Постояльцы отеля провозгласили здравицы и содвинули бокалы. Заключались даже пари – в какой именно час молодые немцы выйдут на вершину. Но опытные альпинисты и проводники обменивались озабоченными взглядами и старались держаться подальше от толпы. Они знали, что парни обречены и карабкаются наверх лишь потому, что лавины отрезали им путь к отступлению. А любое действие было предпочтительней, чем просто висеть на крючьях и дожидаться смерти.

Они медленно продвигались к Утюгу (наивысшей точке, которой удалось достичь группе Джонатана при его первой попытке покорить Айгер). Вновь спустились облака, и туристы почувствовали себя так, будто их обокрали – их лишили удовольствия видеть, как альпинисты умирают.

В ту ночь по склону пронесся ураган.

Была предпринята нерешительная попытка организовать спасательный отряд – но скорее из желания хоть что-нибудь предпринять, нежели из реальной надежды спасти альпинистов. Проявляя типично швейцарское сострадание, проводники из местных жителей до тех пор торговались об оплате, пока возня со спасением не стала вообще бессмысленной. Неустрашимый немецкий летчик бросил вызов предательским воздушным потокам и подлетел вплотную к склону для проведения розысков. Он заметил юношей. Они висели на стременах, замерзшие насмерть.

Так Айгер начал отсчет человеческих жизней. И по сей день место на Утюге под Третьим Ледником называют Привалом Смерти. Началась игра между Огром и Человеком.

Счет 2:0 в пользу Огра.

В начале 1936 года двое немцев пришли забрать тела соотечественников с того места, где они целый год стояли примерзшие к скале и служили прекрасной мишенью для телескопов. По возможности немцы также намеревались штурмовать вершину. Сначала они решили сделать тренировочное восхождение. Одного из них накрыло лавиной, и он сломал шею о камни.

3:0 в пользу Огра.

В июле того же года Союз Немецкой Молодежи вновь бросил вызов Огру. На сей раз в команду входило четверо: Райнер, Ангерер, Курц и Хинтерштоссер. Снова туристы смотрели и заключали пари. Молодые люди, исполненные “духа времени” раннегитлеровской поры, делали прессе мелодраматические заявления типа: “Или мы одолеем Стену, или она одолеет нас!”

Она их одолела.

Самый опытный из группы, Хинтерштоссер, обнаружил хитрый траверс через стену, который оказался ключом ко всем последующим восхождениям. Но они были так уверены в победе, что втянули за собой веревку после того, как последний из них закончил траверс. Эта глупая бравада и погубила их.

Группа шла хорошо, хотя Ангерер, похоже, получил травму, скорей всего, от упавшего камня, и другим пришлось замедлить продвижение и помогать ему идти.

Первый лагерь они разбили прямо над “Rote Fluh”, мергелем из красного песчаника, который служил одним из самых заметных ориентиров на склоне. За один день они прошли более половины пути к вершине!

На следующий день, когда раненый заметно ослаб, они прошли Третий Ледник, отвязались и разбили лагерь прямо под Привалом Смерти. Когда рассвет позволил зевакам у платных телескопов вновь насладиться драматическим зрелищем, группа начала спуск. Очевидно, состояние раненого не позволило им продолжить маршрут.

Четко и быстро – если принять во внимание, что один из них был не в состоянии передвигаться – группа миновала два первых ледника. Но их застигла темнота, и им пришлось остаться на третью ночевку. В эту ночь “айгерская погодка” превратила их мокрую одежду в звенящую ледяную броню, и им пришлось несладко. Холод высосал из них запасы сил, и за весь следующий день им удалось осилить всего тысячу футов.

В четвертый раз, теперь уже без пищи, им пришлось заночевать на негостеприимном склоне.

В отеле некоторые новички считали, что у группы неплохие шансы. В конце концов, им осталось пройти только траверс и Вредную Трещину, а дальше будет уже совсем легко.

Но в своей излишней самоуверенности группа выбрала веревку с траверса.

А на следующее утро он совершенно обледенел. Снова и снова, с нарастающим отчаянием, не лишившим, однако, его сноровки, талантливый Хинтерштоссер пытался проскочить по зеркальному и скользкому льду, и всякий раз его останавливал голодный Огр.

Спустился туман, и туристы всю ночь слышали шум лавин. На Айгере прижилось еще одно название – Траверс Хинтерштоссера.

7:0 в пользу Огра.

На протяжении всего 1937 года группа за группой штурмовала Айгер, но все возвращались ни с чем. Список жертв горы чудом не увеличился во время беспрецедентного спуска Ворга и Ребича с Привала Смерти.

Но счет не изменился.

В июне 1938 года двое итальянцев (а национализм в те годы процветал и в Италии) разбились насмерть у Вредной Трещины.

Но технологии веревок и крючьев упорно совершенствовались, тогда как природные орудия горы оставались такими же, как и в незапамятные времена, так что в июле того же года команда немцев наконец-то вычеркнула северную стену Айгера из списка “невозможных”.

9:1 в пользу Огра.

Джонатан пристально смотрел прямо перед собой, все еще разворачивая в уме свиток с именами жертв Айгера.

– Что-то не так? – спросила молодая англичанка у телескопа.

Он про нее и забыл.

– Почему вы на меня так смотрите? – она улыбнулась, предвидя несомненный ответ.

– Я смотрю не на вас, дорогая. Я смотрю мимо вас.

– Какое разочарование! Позвольте к вам присоединиться? – Его молчание она истолковала как приглашение. – Вы так сосредоточенно смотрели на эту гору, что я просто не могла вас не заметить. Я очень надеюсь, что вы не собираетесь на нее взбираться.

– О нет. Больше никогда.

– А вы раньше забирались?

– Пытался.

– И что она – очень сердитая?

– Очень.

– Насчет альпинистов у меня есть одна теория. Кстати, меня зовут Рэнди – Рэнди Никкерс.

– Джонатан Хэмлок. И что же у вас за теория, Рэнди?

– Ну… можно немножко вина? Спасибо. Я из вашего стакана, если не возражаете. В общем, я считаю, что мужчины ходят в горы из-за какого-то разочарования. Мне кажется, тут есть что-то наподобие сублимации других желаний.