Текст книги "Глаз тигра. Не буди дьявола"

Все ниже и ниже опускались мы, работая ластами, и я наконец увидел дно – непролазные джунгли водорослей, тесные рощи морского бамбука, окаменелые коралловые деревья над сплошным ковром океанских растений и бугристые холмы кораллов, чьи источенные формы дразнили воображение, а под ними… как знать, что под ними скрывалось.

Мы зависли над неприступной чащобой. Я сверился с показаниями глубиномера и наручного таймера: пять минут сорок секунд, сто двадцать восемь футов.

Поднял руку, велев Шерри оставаться на месте, а сам опустился к вершинам подводных джунглей, осторожно раздвинул холодную склизкую растительность, пробрался ниже и очутился в относительно свободном пространстве – сумеречной зоне под крышей из морского бамбука, населенной незнакомыми мне племенами рыб и морских тварей.

Я сразу понял, что обыскать дно заводи будет непросто: видимость от силы футов десять, а площадь интересующего нас участка – акра два, а то и все три, – поэтому решил позвать Шерри: для начала изучим основание рифа, держась друг от друга в пределах видимости.

Набрав полную грудь воздуха для плавучести, я поднялся со дна, а когда вырвался из густых джунглей, осмотрелся в поисках Шерри. Сперва я не заметил ее, и во мне тут же взыграло беспокойство, но затем увидел серебристый ручей воздушных пузырьков на фоне черной коралловой стены: Шерри, нарушив мой приказ, отплыла в сторону, и мне это не понравилось. Взбрыкнув ластами, я направился к ней, а когда подплыл футов на двадцать, то увидел, чем она занимается, и недовольство мое вмиг сменилось ужасом.

Так началась долгая череда наших злоключений и несчастий в Артиллерийском проломе.

На коралловом рифе имелся нарост в форме витого-перевитого папоротника: изящные очертания и прелестный светло-розовый цвет, местами переходящий в малиновые оттенки.

Шерри отломила от него изрядных размеров ветвь и теперь держала ее голыми руками, и я, метнувшись к ней, заметил, что ноги ее тоже касаются красных выростов опаснейшего жгучего коралла.

Я схватил ее за руки и оттащил от прекрасного, но жестокого растения, зарылся большими пальцами ей в запястья и хорошенько встряхнул ее, чтобы бросила роковую ношу. Я чуть не спятил от мысли, что прямо сейчас зазубренные жальца тысяч крошечных полипов впрыскивают в тело Шерри свой яд.

Она смотрела на меня, широко раскрыв изумленные глаза: понимала, что случилось что-то плохое, но пока не знала, что именно. Я обнял ее и тут же направился к поверхности. Несмотря на волнение, я тщательно соблюдал азбучное правило подъема с глубины: не опережал пузырьки воздуха, но поднимался с ними вровень.

Глянул на часы: прошло восемь с половиной минут. То есть три минуты на глубине сто тридцать футов. Я по-быстрому рассчитал декомпрессионные остановки, понимая, что оказался между молотом кессонной болезни и наковальней грядущих страданий Шерри.

Ее накрыло на полпути к поверхности: лицо исказилось от боли, а размеренные вдохи и выдохи сменились поверхностными, такими частыми, что я испугался, не отстанет ли запорный клапан от ее темпа, не заклинит ли его так, что Шерри не сможет дышать.

Она начала извиваться в моих объятиях. Ладони ее ярко вспыхнули, а на бедрах проступили багровые рубцы, словно кожу исполосовали плетью, и я возблагодарил Бога за то, что хотя бы торс ее спасен гидрокостюмом.

Когда я сделал декомпрессионную остановку в пятнадцати футах от поверхности, Шерри вступила со мною в единоборство, забила ногами и стала выворачиваться из рук. Едва дотерпев до конца паузы, я поднял Шерри на поверхность и, как только наши головы показались над водой, выплюнул мундштук и крикнул:

– Чабби, сюда! Быстро!

Вельбот был в пятидесяти ярдах от нас, но мотор размеренно тарахтел, и Чабби тут же развернул лодку, передал управление Анджело, а сам бросился на бак и вскоре навис над нами, словно бурокожий колосс.

– Жгучий коралл, Чабби! – надрывался я. – Она сильно обожглась, вытаскивай ее!

Чабби наклонился, сгреб разгрузочную сбрую в здоровенную коричневую горсть и разом выдернул Шерри из воды, словно то была не девушка, а утопающий котенок.

Я сбросил акваланг прямо в воде, крикнул Анджело подобрать его, вывернулся из сбруи и вскарабкался на борт. Чабби уже уложил стонавшую от боли Шерри на дно вельбота, склонился над ней и обнял, чтобы унять конвульсивные подергивания.

Под грудой снаряжения на баке я нашел аптечку и так торопился, что пальцы не успевали за моими мыслями, ведь за спиной страдала и всхлипывала Шерри. Кое-как отломив головку ампулы с морфием, я набрал в одноразовый шприц прозрачной жидкости и был уже не только взволнован, но и сердит.

– Дурная ты баба! – рычал я. – Ну зачем, зачем было такое творить, совсем рехнулась, что ли?

Ответить она не могла: губы ее посинели, дрожали и брызгали слюной. Я взял в щепоть кожу с бедра, кольнул иглой и, вводя обезболивающее, гневно продолжил:

– Жгучие кораллы… На острове даже дети знают, что нельзя их трогать! Господи, ну какой ты после этого конхиолог?!

– Я не подумала, Гарри… – тяжело дыша, простонала она.

– Не подумала она! – Ее страдания окончательно меня взбесили. – Потому что нечем тебе думать, голова ты куриная! – Я вытащил иглу и стал шарить по аптечке в поисках антигистаминного спрея. – Перегнуть бы тебя через колено, да хорошенько…

– Гарри, – перебил меня Чабби, – еще одно такое слово в адрес мисс Шерри – и я… я тебе, дружище, башку разобью, ясно?

С некоторым удивлением я понял, что он не шутит. Я не раз видел, как он разбивает людям башку, и знал, что такого следует остерегаться. Поэтому сказал:

– Чем нотации читать, лучше бы, черт возьми, отвез нас обратно на остров.

– Давай-ка с ней поласковее, а не то пожалеешь, что это не ты напоролся на жгучий коралл. Отметелю так, что мало не покажется!

Игнорируя этот бунт на корабле, я покрыл защитной пленкой спрея некрасивые алые рубцы, а потом поднял Шерри, прижал к себе и не отпускал, пока морфий не смягчил невыносимое жжение, а Чабби не доставил нас обратно на остров.

Я перенес полубессознательную от наркотика Шерри в пещеру и всю ночь просидел рядом, пока она покрывалась испариной и дрожала от лихорадки, вызванной коварным ядом. Однажды всхлипнула и прошептала в полубреду:

– Гарри, прости, я не знала. Впервые ныряла возле рифа. Не поняла, что это за коралл.

Чабби и Анджело тоже глаз не сомкнули. Я слышал, как они переговаривались у костра, а каждый час кто-то из них вежливо кашлял у входа в пещеру, а потом с тревогой вопрошал:

– Как она, Гарри?

К утру организм Шерри совладал с самыми неприятными последствиями отравления, а ожоги превратились в россыпь неприглядных волдырей. Однако прошло тридцать шесть часов, прежде чем мы задумались о новом погружении, но тогда нас не устроил уровень воды. Поэтому пришлось ждать еще один день.

Так утекали драгоценные часы. Я представлял, как «Мандрагора» рассекает волны – на вид яхта была мощная и быстрая, – и понимал, что с каждым пропущенным днем теряю фору, на которую так рассчитывал.

На третий день мы вернулись к заводи. Дело шло к вечеру, но мы рискнули пройти по лагуне, хотя вода была низкая и вельбот едва не задевал острые коралловые клыки, до которых оставалось несколько дюймов.

Шерри – она по-прежнему оставалась в легкой немилости, и руки ее были в пропитанных акрифлавином бинтах – осталась на борту, чтобы Анджело не заскучал, а мы с Чабби нырнули и стремительно пошли ко дну: правда, задержались над верхушками морского бамбука, но лишь для того, чтобы выбросить первый маркерный буек. Я решил, что дно заводи надо обследовать систематически, поэтому стал разбивать всю площадь на квадраты и якорить на тонких нейлоновых линях надувные буйки над подводными джунглями.

За первый час трудов мы не обнаружили ничего, похожего на останки «Утренней зари», хотя на дне хватало поросших водорослями коралловых масс, требовавших более пристального изучения, и я пометил их местоположение на притороченном к бедру слейте.

На исходе этого часа содержимое сдвоенных баллонов по девяносто кубических футов каждый уменьшилось до некомфортных значений. Чабби использовал больше воздуха, чем я, что неудивительно – он был значительно крупнее и неважно владел техникой правильного дыхания, – поэтому я регулярно поглядывал на манометр его акваланга. Наконец я дал команду подниматься и уделил особое внимание декомпрессионным остановкам, хотя Чабби демонстрировал характерное для него нетерпение. В отличие от меня, он ни разу не видел, как у слишком быстро всплывшего ныряльщика кровь вскипает пузырьками, словно шампанское. Ощущения мучительные, человек может остаться калекой, а если такой пузырек попадет в мозг – все, пиши пропало.

– Как успехи? – крикнула Шерри, едва наши головы появились на поверхности.

По пути к вельботу я показал ей большой палец, но не поднятый, а опущенный. Потом отдохнули и поговорили, попили кофе из термоса, а я выкурил островную чируту. Пожалуй, все были слегка разочарованы отсутствием скорых результатов, но, чтобы подбодрить остальных, я заявил: сегодня что-нибудь непременно найдется.

Мы с Чабби переставили запорные клапаны на свежезаправленные баллоны и снова отправились ко дну, но на этот раз работать на ста тридцати футах нам предстояло не час, а сорок пять минут, потому что с каждым погружением концентрация газов в крови увеличивается и риск декомпрессионной болезни возрастает.

Мы внимательно прочесывали лес бамбуковых стеблей, осматривали упавшие коралловые глыбы, обследовали вымоины и расселины между ними, раз в несколько минут останавливаясь, чтобы отметить местоположение чего-нибудь интересного, после чего шли дальше по дну, то взад, то вперед, ориентируясь по маркерным буйкам.

Прошло уже сорок три минуты. Я глянул на Чабби. Ни один из гидрокостюмов ему не подошел, поэтому он нырнул в одних плавках – шерстяных, черных и очень старых – и, пробираясь по донным джунглям, смахивал на одного из моих приятелей-дельфинов, разве что не был столь грациозен. При этой мысли я усмехнулся и хотел было отвернуться, но тут случайный луч света упал на что-то белое у ног Чабби. Я тут же подплыл к нему и рассмотрел белый предмет. Поначалу решил, что это осколок раковины моллюска, но потом заметил, что он довольно широкий и у него правильная форма. Опустился ближе и увидел, что предмет врос в подгнившую пластину мягкого коралла. Я нащупал на разгрузочной сбруе короткий ломик, вытащил его из чехла и отломил фрагмент коралла с белым предметом – весил он фунтов пять, и я сунул его в плетеную сумку.

Чабби посмотрел на меня, и я дал сигнал к подъему.

– Ну, есть что? – снова крикнула Шерри, увидев наши головы.

Заточение в вельботе определенно действовало ей на нервы. Она стала раздражительной и нетерпеливой, но я решил, что не позволю ей нырять, пока не заживут гноящиеся ранки на руках и бедрах. В здешних условиях нет ничего проще, чем подцепить на открытые язвы вторичную инфекцию, поэтому я кормил Шерри антибиотиками и пытался держать в узде.

– Не знаю, – ответил я, когда мы подплыли к вельботу, и передал ей сетку с добычей.

Шерри жадно схватила ее, а пока мы забирались на борт и снимали снаряжение, внимательно рассматривала сетку то с одной, то с другой стороны.

Прибой уже бился в риф, кипел в заводи, вельбот раскачивался и подпрыгивал на волнах, и Анджело с трудом удерживал его на месте. Короче, пришло время возвращаться на остров. Нырять сегодня было уже небезопасно: тяжелые океанские валы вот-вот преодолеют коралловый барьер и захлестнут заводь.

– Вези нас домой, Чабби, – скомандовал я, и он отправился к моторам, а мы сосредоточились на бешеной гонке по лагуне.

Приливные волны били в корму вельбота, приподнимали его над водой и проносились под килем с такой скоростью, что наша относительная скорость приобрела отрицательное значение, а управление стало инверсным. Мы рисковали повернуться боком к волнам и врезаться бортом в коралловую стенку лагуны. Однако Чабби проявил чудеса навигационного искусства, чему я ни капли не удивился, и мы наконец вырвались в закрытое пространство за рифом, после чего свернули к острову.

Теперь можно было заняться поднятым со дна предметом. Пока Шерри лезла под руку с совершенно избыточными советами и предупреждениями насчет осторожности, я положил обломок мертвого коралла на банку, примерился и жахнул по нему ломиком, отчего фрагмент раскололся на три части, явив нам целый набор вещиц, поглощенных живыми коралловыми полипами, а посему неплохо сохранившихся.

Среди них обнаружились три круглых серых предмета размером с шарики для игры в марблс. Я выковырял один из кораллового ложа и взвесил на ладони. Тяжелый. Я передал его Шерри.

– Что скажешь?

– Мушкетная пуля, – без промедления ответила она.

– Совершенно верно, – согласился я. Мог бы и сам догадаться – но исправился, распознав следующий предмет: – Медный ключик.

– Гениально! – съязвила Шерри, но я проигнорировал ее ремарку, аккуратно высвобождая белый предмет – тот самый, что привлек мое внимание на дне морском. Наконец он поддался. Я перевернул его и увидел на обратной стороне голубой узор.

Осколок глазурованного фарфора: должно быть, фрагмент блюда с гербом. Половины рисунка недоставало, но я сразу узнал вздыбленного льва и слова «Senat. Anglia». Еще один предмет «Джон компани», оставшийся от корабельной посуды.

Я передал его Шерри и вдруг понял, как все было. Изложил свои соображения, а она молча слушала и вертела в руках фарфоровый осколок.

– Когда прибой сломал хребет «Утренней заре», а риф разгрыз ее надвое, она ушла на дно пробоиной вниз. Снаряжение и тяжелые грузы, должно быть, сместились и разрушили внутренние переборки, а потом все высыпалось наружу: пушки, ядра, тарелки, столовое серебро, стаканы, бутылки, монеты, пистолеты… Все эти рукотворные предметы усеяли дно заводи, и кораллы их поглотили.

– А ящики с сокровищами? – осведомилась Шерри. – Они тоже вывалились из корпуса?

– Не знаю, – признался я, а внимательно слушавший нас Чабби сплюнул за борт и проворчал:

– В носовой части всегда делали двойную обшивку, дубовыми трехдюймовками, чтобы груз не болтало во время шторма. Все, что было в трюме, остается там и сейчас.

– На Харли-стрит такая консультация обошлась бы в десять гиней, – подмигнул я, взглянув на Шерри, и она со смехом повернулась к нашему эксперту:

– Даже не знаю, что бы мы без вас делали, милый Чабби!

Тот нахмурился самым убийственным образом и уставился на далекий горизонт, вдруг обнаружив там что-то невероятно интересное.

Лишь позже, когда мы с Шерри сбегали искупаться на уединенный пляж, переоделись в чистое и сели у костра пить «Чивас» и закусывать выловленными в лагуне свежими креветками, эйфория первых несущественных находок пошла на спад, и я трезво оценил ситуацию.

Допустим, содержимое «Утренней зари» действительно рассыпалось по всей подводной оранжерее заводи. Если Чабби ошибся насчет ящиков с сокровищами, если тяжеленный золотой груз все же пробил стенки трюма и вырвался на волю, то искать его мы будем бесконечно долго. В тот день я видел пару сотен коралловых курганов, и в любом из них могла скрываться часть Тигриного трона Индии.

Если же Чабби прав и груз остался в трюме, то коралловые полипы разрослись по всей передней части корабля, покрыв дерево многими слоями окаменелого кальция и поместив сокровище в армированный репозиторий, сокрытый в подводных джунглях.

После подробного обсуждения все начали понимать, сколь масштабная у нас задача, и согласились, что разумно будет разделить ее на две части.

Сперва надо найти и идентифицировать ящики с сокровищами, а потом вырвать их из неподатливых объятий коралловой колонии.

– Чабби, ты же знаешь, что нам понадобится? – спросил я, и тот кивнул. – Те два ящика еще у тебя?

Мне было неловко произносить слово «гелигнит» в присутствии Шерри: слишком ярки были воспоминания о нашем с Чабби предприятии, для которого мы сочли необходимым сделать крупный запас бризантной взрывчатки. Дело было три года назад, в голодный сезон, когда я отчаянно искал наличность, чтобы удержать нас с «Танцующей» на плаву. Наша затея даже с существенной натяжкой не укладывалась в букву закона, и я предпочел бы закрыть эту главу своей жизни и забыть о ней навсегда… но теперь нам необходим был гремучий студень.

– Дружище, – помотал головой Чабби, – эта хрень уже вспотела, как стивидор в самый жаркий полдень. Подойди к ней на пятьдесят футов, чихни – и весь остров взлетел бы на воздух.

– И что ты с ней сделал?

– Мы с Анджело вывезли ее в Мозамбикский пролив и похоронили со всеми почестями.

– Нам потребуется как минимум пара ящиков. Чтобы взорвать те подводные глыбины, придется как следует пошуметь.

– Поговорю с мистером Кокером. Думаю, он снова нам поможет.

– Поговори, Чабби. В следующий раз, как будешь на Сент-Мэри, скажи Фреду Кокеру, чтобы раздобыл нам три ящика.

– А как насчет тех лимонок, что мы подняли с «Танцующей»? – спросил Чабби.

– Не годятся, – отрезал я, потому что не хотел, чтобы в некрологе у меня значилось: «Человек, выдернувший чеку из гранаты Миллса на глубине 130 футов».

Наутро меня разбудила неестественная тишина. Раскаленный воздух пронизывало статическое электричество. Я лежал и прислушивался: ни стрекота манящих крабов, ни извечного шелеста пальмовых листьев на ветру – лишь женское дыхание под боком, легкое, размеренное… Я осторожно поцеловал Шерри в щеку и сумел, не разбудив, высвободить из-под нее затекшую руку. Она хвасталась, что всегда обходится без подушки, заявляла с постным видом, что спать на подушке вредно для спины, но это не мешало ей укладывать голову на любой удобный элемент моей анатомии.

Я не спеша выбрался из пещеры, массируя руку, чтобы в ней поскорее оживилась кровь, а пока удостаивал возлиянием любимую пальму, хорошенько рассмотрел небо.

Рассвет был тусклый из-за темной дымки, погасившей звезды. Воздух – душный, горячий, не тревожимый ветром – тяжело опустился к земле. Кожу пощипывало атмосферное электричество.

Когда я вернулся, Чабби возрождал костер: раздувал огонь и подкармливал его хворостинками. Он поднял глаза и подтвердил мой диагноз:

– Погода меняется.

– В какую сторону, Чабби?

– Барометр упал, двадцать восемь и две, – пожал он плечами. – К полудню узнаем. – И продолжил возиться с костром.

Погода действовала и на Шерри. Виски ее покрылись испариной, и она капризно порыкивала на меня, пока я менял ей повязку, но несколькими минутами позже подошла, когда я одевался, и прижалась щекой к моей обнаженной спине.

– Прости, Гарри, просто сегодня так сыро и душно… – Она провела губами по моей спине и коснулась языком толстого рельефного шрама, что остался на память о пулевом ранении. – Простишь?

Тем утром мы с Чабби погрузились в заводь в одиннадцать часов. Провели под водой тридцать восемь минут, не обнаружив ничего существенного, и тут я услышал, как по воде расходится металлическое «дзынь-дзынь-дзынь». Замер, прислушался и заметил, что Чабби тоже застыл на месте. Снова прозвучал тройной «дзынь»: Анджело вооружился трехфутовой железкой, до половины погрузил ее в воду и теперь выстукивал тревожный сигнал молотком из набора инструментов.

Я показал Чабби раскрытую ладонь: «Сматываемся!» – и мы тут же начали подъем к поверхности.

– Что такое, Анджело? – раздраженно спросил я, забираясь в вельбот, и вместо ответа он указал за излом рифового хребта.

Я стащил с лица маску, проморгался и сфокусировал взгляд, привыкший к тесным горизонтам подводного мира.

Низкая и черная на фоне океана, тонкая полоса, словно шаловливый бог провел угольную линию вдоль горизонта. У меня на глазах она увеличивалась в размерах, ширилась, пожирая голубизну неба, вздымалась из моря и становилась все чернее.

Чабби тихо присвистнул и покачал головой:

– «Леди Синтия» к нам идет, дружище. И, как вижу, сильно торопится.

Со сверхъестественной скоростью темный фронт разрастался, затягивая небо погребальным занавесом. А когда Чабби на полной скорости рванул к лагуне, солнце скрылось за надвигающимися тучами.

Шерри села рядом, помогла мне стащить мокрый неопреновый костюм.

– Что это, Гарри? – спросила она.

– «Леди Синтия», – объяснил я, – циклон, погубивший «Утреннюю зарю». Снова вышла на охоту.

Анджело раздал извлеченные из форпика спасательные жилеты. Надев их, мы сели рядышком и смотрели, как циклон во всем его пугающем великолепии одерживает верх над солнцем, а небо из высокого ясно-голубого купола превращается в приземистый серый навес из стремительных косматых туч.

Мы мчались вперед, опережая грозовой фронт, вырвались из лагуны и устремились по внутренним водам к пещерному убежищу. Все взгляды были устремлены в сторону «Леди Синтии», и сердца трепетали от осознания человеческой хрупкости перед неумолимостью природы.

Когда входили в бухту, нас догнали грозовые тучи. Мы тут же оказались в сумеречном мире, и этот мир напитывало предчувствие бури. Тучи влекли за собой полосу влажного воздуха: тут же похолодало, и мы задрожали, а потом налетел пронизывающий ветер, и атмосфера наполнилась водно-песчаной смесью.

– Моторы! – крикнул мне Чабби, едва нос вельбота коснулся берега. В пару новеньких «эвинрудов» он вбухал половину своих накоплений, и я понимал его тревогу.

– Заберем с собой.

– А вельбот? – не унимался Чабби.

– Утопи. Пусть на дне полежит: тут твердый песок.

Пока мы с Чабби занимались моторами, Анджело и Шерри затянули брезентом открытую палубу, чтобы защитить снаряжение, а самый ценный груз – акваланги и водонепроницаемые ящики с инструментами и аптечкой – закрепили нейлоновыми линями.

Потом мы с Чабби выволокли тяжелые «эвинруды» на песок. Анджело позволил ветру унести вельбот от берега, после чего вытащил дренажные пробки, и лодку тут же заполнил океан, вздыбленные ветром крутые волны захлестнули вельбот, и он пошел ко дну, где переждет бурю под защитой двадцати футов воды.

Анджело вернулся к берегу размеренным брассом, то и дело ныряя в волну. К тому времени мы с Шерри добрались до первой пальмовой линии.

Согнувшись под тяжестью мотора, я бросил взгляд на берег: Чабби тяжело брел за нами с таким же мертвым металлическим грузом на спине, и взбитая ветром пелерина белого песка доходила ему до пояса. Анджело вышел из воды и пустился вдогонку.

Они были уже близко, когда мы вошли в пальмовую рощу. Если я надеялся найти здесь укрытие, то умным меня точно не назовешь: ощутимый дискомфорт пребывания на открытом пространстве сменился реальной и смертоносной опасностью.

От ураганного ветра пальмы как будто взбесились: их трепало так, что в роще стоял уже не шум, а оглушительный рев. Грациозные стволы плетьми рассекали воздух, порывы ветра стряхивали листья, и те гротескными птицами уносились в песчано-водную пелену.

Мы рванули гуськом по едва заметной тропинке: впереди Шерри, прикрывая голову обеими руками, а следом я, впервые признательный за ту скудную защиту, что обеспечивал мне большой белый мотор на спине. Все мы сейчас были беззащитны перед двойной угрозой, потому что ветер срывал с высоких пальм не только листья, но и каменно-твердые орехи, и те падали с пятидесятифутовой высоты – крупные, как пушечные ядра, и почти такие же опасные, – бомбардируя тропинку, по которой лежал наш путь, один угодил в мотор, и я едва не упал, а второй шлепнулся рядом, отскочил от земли и ударил Шерри в голень – уже вполсилы, но все равно сбил ее с ног. Шерри покатилась по песку, словно газель, поймавшая пулю из мощной винтовки, а когда встала, я увидел, что она хромает – но все равно продолжила забег под смертоносным градом кокосовых орехов.

Мы почти уже добрались до подножия холмов, когда натиск ветра усилился. Я слышал, как он все пронзительнее и злее завывает над головой, диким зверем продираясь сквозь верхушки деревьев.

Когда он швырнул в нас очередную пригоршню песка, я глянул вперед и увидел, как падает первая пальма.

Сперва она накренилась, устав противиться ветру, земля у ее основания приподнялась, когда корневую систему вырывало из песчаной почвы. Заваливаясь, дерево набрало скорость, изогнулось в устрашающую дугу и устремилось на тропинку, словно топор палача. Шерри опережала меня шагов на пятнадцать – только что начала взбираться в гору и смотрела под ноги, по-прежнему прикрывая голову руками.

Она бежала навстречу падающей пальме и казалась такой маленькой и хрупкой по сравнению с громадным стволом погибшего дерева, способным сокрушить ее одним чудовищным ударом…

Я издал предупреждающий возглас, но Шерри, хоть и была совсем рядом, не услышала меня: казалось, вой ветра притупил наши чувства. Все ниже и ниже клонился гибкий пальмовый ствол – туда, где бежала Шерри. Я скинул мотор со спины и рванул вперед, но видел, что не успеваю, поэтому бросился на живот, вытянул правую руку и шлепнул ладонью по лодыжке Шерри – так, что поднятая стопа ее ударила в другую ногу. Регбийный захват-перехват сработал: Шерри оступилась и упала лицом в песок, а следом за нами рухнула пальма – с таким ударом, что грохот его перекрыл даже вопли урагана. Тело мое содрогнулось вместе с землей, и мне показалось, что я растерял все зубы.

В тот же миг я вскочил и помог Шерри подняться: дерево упало в каких-то восемнадцати дюймах от нее, и она ничего не соображала от страха. На пару секунд я заключил ее в объятия, чтобы успокоилась и набралась сил, а потом перенес через перекрывший тропинку пальмовый ствол, поставил лицом к скале, подтолкнул и крикнул, чтобы бежала, и она, прихрамывая, устремилась вперед. Анджело помог мне взвалить мотор на спину, и мы, перебравшись через дерево, поплелись вверх по склону, вдогонку за бегущей фигурой Шерри.

Куда ни глянь, везде с треском и грохотом рушились пальмы, и я пытался бежать с поднятым к небу лицом, чтобы вовремя углядеть новую угрозу, но очередной летающий кокос скользнул по виску, и зрение мое на миг затуманилось. Однако я продолжал слепо пробираться вперед, надеясь, что удача убережет меня от встречи с грандиозной пальмовой гильотиной.

Я сам не заметил, как оказался на вершине, где полновесный удар ветра в спину застал меня врасплох, выбил землю из-под ног, швырнул вперед, и мы с мотором покатились вниз по склону, где через какое-то время нагнали Шерри Норт, врезались ей в икры, она завалилась на меня, и наша дружная троица продолжила стремительный спуск. В какой-то момент я оказался на самом верху этой кучи, затем мисс Норт устроилась у меня промеж лопаток, но в конце концов нас обоих оседлал лодочный мотор.

На дне крутого ската, изрядно утомленные и помятые, мы оказались защищены от яростного ветра. Я наконец услышал слова Шерри и немедленно понял, что она возмущается по поводу нашей с мотором подлейшей атаки в спину и выражает громкие сомнения насчет моих личных качеств, воспитания и родословной. Даже в нынешнем отчаянном положении гнев ее показался мне до чертиков комичным, и я стал смеяться, но понял, что Шерри вот-вот набросится на меня с кулаками, поэтому решил отвлечь ее вариацией на тему детской песенки и прогундосил:

 
– Шли на горку Джек и Джилл —
По делу, не иначе,
Джек спустился победней,
А Джилли побогаче…
 

Она пару секунд смотрела на меня как на умалишенного с пеной у рта, а потом засмеялась, но в хохоте ее явственно проступала безумно-истерическая нотка.

– Ох, дурак! – всхлипывала она, и по щекам ее струились слезы, а слипшиеся от воды и песка локоны обрамляли лицо упитанными черными змейками.

Когда Анджело нагнал нас, ему показалось, что Шерри рыдает, поэтому он нежно помог ей встать и пройти последние несколько сотен ярдов до пещеры, а мне пришлось в одиночку вскидывать мотор на многострадальную спину, а потом тащиться следом за ними.

Наша пещера удачно расположилась с подветренной стороны: должно быть, старые рыбаки выбрали место с оглядкой на циклоны. Я отвязал от ствола пальмы брезентовое полотно, занавесил вход, прижал нижний край камнями, и у нас получилось сумрачное убежище, в которое мы и заползли, словно двое раненых зверей.

Мотор я оставил в пещере у Чабби. В тот момент мне казалось, что если я никогда больше не увижу этого мотора, то нисколько по нему не заскучаю, но я знал, что Чабби будет ухаживать за ним, как мать за больным младенцем, и, когда циклон уйдет, «эвинруд» снова будет готов к выходу в море.

Теперь, когда брезент закрывал пещеру от ветра и посторонних глаз, мы с Шерри могли снять одежду и почиститься от соли и песка. На это дело мы израсходовали целый тазик драгоценной пресной воды: сперва Шерри встала в него, и я омыл ее губкой, а потом мы поменялись местами.

После битвы с мотором я весь состоял из порезов и ушибов; и хотя аптечка моя покоилась на дне морском, в сумке я нашел бутыль меркурохрома, а Шерри весьма убедительно изобразила Флоренс Найтингейл[12]12
  Флоренс Найтингейл (1820–1910) – основоположница сестринского дела, общественный деятель; широкую известность получила благодаря написанию учебных пособий.


[Закрыть], смазывая мои раны ваткой с антисептиком, нашептывая соболезнования и издавая сочувственные звуки.

Я люблю, когда со мною носятся, поэтому стоял как под гипнозом и по команде поднимал то руку, то ногу. Но вскоре понял, что мисс Норт занимается моими увечьями без надлежащей серьезности, когда она, издав восторженный возглас, мазнула алым меркурохромом самую чувствительную мою оконечность и фыркнула:

– Смотри-ка! Рудольф, красноносый северный олень!

– Э, оно не отмывается! – возмутился я, очнувшись от гипноза.

– Отлично! – воскликнула она. – Теперь не бойся потеряться в толпе, я все равно тебя найду.

Возмущенный столь непристойным легкомыслием, я собрал достоинство в кулак и ушел за сухими штанами, а Шерри разлеглась на матрасе и смотрела, как я копаюсь в сумке.

– Это надолго? – спросила она.

– Пять дней, – сказал я, вслушиваясь в неутихающий гул ветра.

– Откуда знаешь?

– Оттуда, что этот циклон всегда длится пять дней, – объяснил я и натянул шорты.

– Ну что ж… Будет время получше узнать друг друга.

Пленники циклона, заключенные в тесной пещере… Прямо скажем, непривычные ощущения.

Любое путешествие за брезентовую завесу – по зову природы или чтобы проверить, как дела у Анджело и Чабби, – было полно опасностей и неудобств. Хотя за первые двенадцать часов с пальм сорвало почти все плоды, а слабые деревья повалило ветром, время от времени раздавался очередной грохот, после которого щепки и пальмовые листья носились по ветру с достаточной скоростью, чтобы выбить глаз или нанести другие неприятные увечья.

Чабби и Анджело потихоньку перебирали моторы, отчищая их от морской соли. Им хотя бы было чем заняться.

В нашей же пещере, когда сгладился эффект новизны, начался какой-то непонятный кризис воли: по всей видимости, в отношениях между мною и Шерри наступил переломный момент.