Текст книги "Горящий берег"

Прямо впереди Лотар заметил легкое изменение цвета как будто нетронутой поверхности, крошечную полоску более светлого песка, не больше следа человеческой ноги, и остановился, осматривая ее. Отпечаток был старательно стерт и уничтожен. Лотар негромко свистнул и помахал, посылая цепь охотников вперед.

– Теперь ты веришь, что у бушменов обоняние, как у слона? – спросил на бегу Хендрик.

– Я верю только в то, что вижу, – улыбнулся Лотар. – Когда увижу бушмена, нюхающего землю, тогда поверю.

Хендрик усмехнулся, но его глаза оставались холодными и мрачными.

– У них стрелы, – сказал он.

– Не подпускайте их близко, – приказал Лотар. – Стреляйте, как только увидите. Но не заденьте белую женщину. Я убью того, кто причинит ей вред. – С каждой остановкой бушмены все больше выигрывали в расстоянии и времени, и Лотар нервничал. – Они уходят от нас, – крикнул он Хендрику. – Я побегу перед цепью, вы идите по следу, на случай если они снова повернут.

– Осторожнее! – крикнул ему вслед Хендрик. – Они могут устроить засаду. Опасайся стрел!

Лотар не обратил внимания на это предостережение и побежал по лесу, больше не отыскивая след. Он бежал прямо вперед, надеясь вспугнуть бушменов и заставить их показаться или так загнать их, чтобы они бросили свою белую пленницу, и не обращал внимания на прочные шипы, рвавшие одежду.

Он бежал что было духу, ныряя под низкие ветви мопани и перепрыгивая через поваленные стволы.

Неожиданно он вырвался на открытое пространство и остановился, тяжело дыша; грудь его вздымалась, пот заливал глаза и промочил рубашку на спине.

На дальней стороне поляны под лесистой грядой он уловил какое-то движение, заметил маленькие черные точки над высокой, раскачивающейся желтой травой, и, повернувшись к ближайшему дереву, вскарабкался на нижнюю ветку, чтобы лучше видеть.

Отдуваясь, он достал из сумки маленькую медную подзорную трубу и выдвинул ее на всю длину. Руки дрожали, настроить трубу было трудно. Наконец он обвел взглядом дальний край поляны.

В круглом поле окуляра появились три человеческие фигуры. Они бежали цепочкой прочь от него и были уже почти у сплошной чащи бумажных деревьев. Над травой виднелись только головы и плечи, подскакивавшие и опускавшиеся на бегу. Один человек был выше двух других.

Лотар видел их несколько секунд, а потом они достигли деревьев: двое исчезли сразу, но третий, тот, что повыше, остановился, встал на упавший ствол и посмотрел через поляну в сторону Лотара.

Это была девушка. Ее густые темные волосы разделялись на две пряди, падавшие на плечи. В подзорную трубу Лотар видел ее лицо, испуганное, но дерзкое. Аристократические линии подбородка и лба, полные губы, решительный рисунок рта. Гордые яркие темные глаза, кожа загорела до цвета золотого меда… на мгновение он подумал, что она мулатка. У него на глазах девушка перевесила сумку с одного плеча на другое, и на миг одежда, прикрывавшая верхнюю часть ее тела, распахнулась.

Лотар увидел вспышку светлой гладкой кожи, не тронутой солнцем, очертания полной молодой груди, изящной, увенчанной розовым соском, и почувствовал слабость в ногах, которая не объяснялась трудным бегом. На мгновение он перестал дышать, а потом в ушах у него заревело – воздух хлынул в легкие.

Девушка повернула голову в профиль, и в этот миг Лотар понял, что никогда не видел более привлекательной женщины. Все в нем устремилось к ней. Она повернулась спиной к нему, легко выпрыгнула из поля обзора трубы и исчезла.

После ее исчезновения ветви деревьев на краю леса еще несколько секунд дрожали.

Лотар почувствовал себя слепцом от рождения, которому на мгновение явили чудо зрения, только для того, чтобы потом снова погрузить во тьму. Он смотрел вслед девушке, и внезапное чувство утраты было столь щемящим, что на несколько долгих секунд его парализовало. Потом, ломая ветки, он спрыгнул с дерева, кубарем покатился по земле и вскочил.

Он резко свистнул и услышал из леса мопани ответ Хендрика, но не стал ждать, когда подойдут его люди. Лотар побежал по поляне, но его ноги словно налились свинцом. Он добрался до места, где девушка остановилась, чтобы оглянуться, посмотреть в его сторону, и нашел ствол, на который она вставала. Следы ее босых ступней, там, где она спрыгнула со ствола на мягкую влажную землю, были глубокими и четкими, но через несколько футов она добралась до известняковой гряды. Этот камень тверд, как мрамор, он жесткий и неровный, и Лотар понял, что здесь никакого следа не останется. Не тратя времени на его поиски, он прямо через густой кустарник направился на вершину гряды, надеясь оттуда еще раз увидеть ее.

Его обступил лес, и даже забравшись на верхние ветви одинокого баобаба, он увидел сплошную крышу леса, серую и угрожающую, которая тянулась до самого горизонта.

Он спустился и устало вернулся по своим следам на край поляны. Там его ждали овамбо.

– Мы потеряли их на твердой земле, – встретил его Хендрик.

– Вперед! Мы должны их найти, – распорядился Лотар.

– Я уже пытался. Следа нет.

– Мы не можем сдаться. Я не позволю им уйти.

– Ты их видел, – негромко сказал Хендрик, глядя в лицо хозяину.

– Да.

– Там была белая девушка, – настаивал Хендрик. – Ты видел эту девушку?

– Мы не можем бросить ее здесь, в пустыне. – Лотар отвел взгляд. Он не хотел, чтобы Хендрик увидел пустоту в его душе. – Мы должны ее найти.

– Попробуем, – согласился Хендрик и с легкой хитрой улыбкой добавил: – Она красива, эта девушка?

– Да, – прошептал Лотар, по-прежнему не глядя на него. – Да, она красива.

Он встряхнулся, словно просыпаясь, и линия его подбородка отвердела.

– Веди своих людей через гряду, – приказал он.

Они были усердны, как стая охотничьих псов, осматривали каждый дюйм твердого желтого камня, наклонившись и двигаясь медленно, тяжело, но нашли еще всего одно свидетельство того, что тут проходили бушмены и девушка.

На свисающей ветви бумажного дерева у самой вершины гряды на уровне плеча Лотара застрял клок волос, вырванных у девушки, когда она наклонилась, чтобы пройти под веткой. Волосы были вьющиеся, длиной почти с его руку и блестели на солнце, словно шелк. Лотар обмотал их вокруг пальца, а позже, когда никто из мужчин не смотрел на него, открыл медальон, висевший на золотой цепочке на шее, положил темный локон рядом с миниатюрным портретом матери и захлопнул крышечку.

Лотар заставлял своих людей искать следы до темноты, а наутро, как только стала видна земля под ногами, приказал начать новый поиск. Он разделил следопытов на две группы. Одну из них Хендрик повел вдоль восточного края гряды, а сам Лотар пошел по западному краю, там, где известняк переходил в пески Калахари. Они пытались отыскать след там, где их добыча сошла с гряды.

Четыре дня спустя они все еще не нашли след, и двое овамбо сбежали, ушли ночью, прихватив с собой ружья.

– Мы потеряем и остальных, – негромко предупредил Хендрик. – Они говорят, что это безумие. Не могут понять. Мы уже потеряли слоновье стадо, и в этом деле больше нет никакой выгоды. След мертв. Бушмены и женщина ушли. Тебе их не найти.

Хендрик, конечно, прав, Лотар одержим поисками. Один-единственный взгляд на женское лицо свел его с ума.

Лотар вздохнул и медленно отвернулся от гряды, на которой застряли поиски.

– Хорошо. – Он заговорил громче, чтобы люди, которые мрачно шли за ним, его услышали. – Оставить след. Он мертвый. Мы возвращаемся.

Эти слова произвели чудотворное действие. Люди пошли быстрее, в их лица вернулась жизнь.

Когда отряд двинулся вниз по склону гряды, Лотар задержался на вершине. Он посмотрел на лес, уходящий на восток, к загадочной местности, где почти не бывали белые люди, и взял в руку медальон.

– Куда ты пошла? В глубины Калахари? Почему не дождалась меня, почему убежала? – Ответа не было, и он снова опустил медальон под рубашку. – Если я еще когда-нибудь нападу на твой след, ты не уйдешь от меня так легко, моя красавица. В следующий раз я пойду за тобой на край света, – прошептал он и, повернувшись, зашагал следом за остальными вниз по склону.

* * *

О’ва сделал крюк в обратном направлении и двинулся вдоль гряды на юг, держась чуть ниже вершины, заставляя женщин идти так быстро, как это было возможно на неровной поверхности и с грузом. Он не позволял отдыхать, хотя Сантэн начинала сильно уставать и молила об остановке.

В середине дня он позволил им сбросить сумки и лечь на твердый камень, а сам пошел искать место на границе известняка с песком, где можно было бы перейти. На полпути вниз он остановился и принюхался; уловив слабый запах падали, свернул в сторону и нашел тушу старого жеребца зебры. Прочитав следы, О’ва понял, что охотящиеся львы поймали жеребца, когда тот пересекал гряду, и стащили вниз. Это произошло несколько недель назад, обрывки шкуры и плоти высохли и затвердели, а кости были рассыпаны меж камней.

О’ва быстро осмотрелся и обнаружил все четыре копыта, нетронутые. Гиены не успели изгрызть их. Складным ножом О’ва отделил копыта от костей плюсны и поспешил к женщинам. Он привел их к границе с Калахари – месту, где земля опять становилась мягкой – и склонился перед Сантэн.

– Я проведу Нэм Дитя, а потом вернусь за тобой, – сказал он Х’ани, корой сансевьеры привязывая копыта к ногам Сантэн.

– Мы должны торопиться, старый дедушка, они догоняют.

Х’ани тревожно принюхалась к ветру и наклонила голову, улавливая самые тихие звуки леса.

– Кто они? – К Сантэн вернулось не только способность дышать ровно, но и любопытство, и сообразительность. – Кто за нами гонится? Я ничего не видела и не слышала. Это люди как я? О’ва, это люди из моего народа?

Х’ани быстро вмешалась, прежде чем О’ва смог ответить.

– Это черные люди. Большие черные люди с севера, не твой народ.

Хотя и она, и О’ва, оглянувшись с гряды, видели на краю поляны белого человека, они в нескольких словах достигли соглашения, которое позволит удержать Нэм Дитя.

– Ты уверена, Х’ани? – Сантэн покачивалась на копытах зебры, как девочка, впервые обувшая туфли на высоком каблуке. – У них не светлая кожа, как у меня?

Неожиданно ей пришла в голову ужасная мысль – возможно, она бежит от своих спасителей?

– Нет! Нет! – Х’ани в крайнем возбуждении замахала руками. Роды совсем скоро, и увидеть их – ее последнее желание в жизни. – Они не светлокожие, как ты. – Х’ани вспомнила самых страшных персонажей мифологии племени сан. – Это большие черные великаны, которые едят человеческое мясо.

– Людоеды!

Сантэн была ошеломлена.

– Да! Да! Поэтому они за нами и гонятся. Они вырежут ребенка из твоего чрева…

– Пошли, О’ва! – крикнула Сантэн. – Быстрей! Быстрей!

О’ва, привязав два оставшихся копыта к своим ногам, повел Сантэн с гряды; он шел за ней на таком расстоянии, что создавалось впечатление, будто зебра покинула каменистую местность и ушла в лес.

В миле от гряды он спрятал Сантэн в густом колючем кустарнике, снял с ее ног копыта, перевернул пару на своих ногах и отправился за Х’ани.

Бушмены, оба с копытами на ногах, прошли тем же путем, а когда достигли убежища Сантэн, сбросили копыта и втроем побежали на восток.

О’ва заставлял их идти всю ночь, а на рассвете, когда утомленные женщины уснули, вернулся по следу назад и проверил, не разгадали ли преследователи их хитрость. И хотя никаких признаков погони не обнаружил, они еще три дня и три ночи шли скорым шагом, не разводя костров и используя любые возможности местности и любые уловки, чтобы скрыть свой след.

На третью ночь О’ва почувствовал такую уверенность, что мог сказать женщинам:

– Можно развести костер.

В красном дрожащем свете костра он танцевал, как одержимый, и восхвалял всех духов по очереди, включая Богомола и Канну, потому что (так он с серьезным видом объяснил Сантэн) неизвестно, кто помог им в бегстве, кто направил ветер, чтобы он донес запах преследователей, кто так удобно положил тушу зебры. Поэтому необходимо поблагодарить всех. Он танцевал до захода луны, а потом спал до восхода солнца. Затем они возобновили передвижение в привычном неторопливом ритме и даже остановились на целый день, когда О’ва обнаружил колонию долгоногов.

– Здесь мы охотимся в последний раз. Духи очень настаивают на этом. Ни один человек племени сан не может охотиться в пяти днях пути от «Места Всей Жизни», – объяснил он Сантэн, выбирая длинные гибкие стебли ползучего кустарника, очищая их и сплетая один с другим, пока не получилась гибкая и прочная удочка почти в тридцать футов длиной. На последнем стебле он оставил и боковую веточку, которая росла под острым углом к черенку и походила на грубый рыболовный крючок. О’ва заточил ее и обжег на костре. А потом долго и тщательно осматривал норы долгоногов, пока не выбрал ту, которая вполне подходила для задуманного им.

Женщины присели с ним рядом, а он просунул конец «удочки» с крючком в отверстие норы и, словно по дымоходу, стал аккуратно спускать, осторожно огибая подземные препятствия и повороты, пока почти вся удочка не исчезла под землей.

Неожиданно стержень сильно задрожал в его руках, и О’ва сразу стал вытягивать его, как рыбак, почувствовавший: клюет.

– Он лягает удочку, пытается ударить ее задними лапами, – хмыкнул О’ва, проталкивая свое орудие еще глубже и заставляя долгонога лягаться пуще прежнего.

На этот раз стержень словно ожил в руках старика, он дергался и вырывался.

– Зацепил! – О’ва изо всех сил навалился на конец стержня, как можно глубже загоняя острый крючок в плоть животного.

– Копай, Х’ани! Копай, Нэм Дитя!

Женщины начали палками разрыхлять землю, быстро углубляясь. Чем ближе они подбирались к концу длинного багра, тем громче звучали приглушенные крики пойманного на крюк долгонога. Наконец старик, запыхавшись, вытащил из-под земли покрытое мехом существо. Длинноногий заяц был размером с крупную кошку и в диком возбуждении подпрыгивал на конце гибкой удочки, отталкиваясь сильными задними лапами. Х’ани с размаху огрела животное палкой по голове.

К ночи они поймали еще двух долгоногов и, поблагодарив их, наелись сладкого поджаренного мяса – им не скоро придется попробовать его еще.

Утром они начали последний переход. Резкий горячий ветер дул им в лицо.

* * *

Хотя теперь охота стала для О’ва табу, на поверхности Калахари и под ней процветало удивительное изобилие растительной жизни. Попадались цветы и зеленые листья, из которых можно было сделать салат, а также корешки, клубни, фрукты и богатые белком орехи. Водоемы были полны влагой. Все это превращало переход в приятную и радостную прогулку. Правда, путников донимал ветер, беспрестанно дувший навстречу, горячий и колючий из-за поднятого в воздух песка, отчего приходилось наклоняться вперед и прятать лицо под кожаным капюшоном.

Смешанные стада красавиц-зебр и неуклюжих голубых антилоп-гну с растрепанными гривами и худыми ногами бродили по широким котловинам и некогда поросшим травой полянам, которые ветер превратил в знойные пустоши. Он сдувал с поверхности котловин мельчайшую пыль, столбами поднимая ее в небо. В воздухе словно повисал туман, отчего солнце превращалось в тусклый оранжевый шар, а горизонт надвигался сразу со всех сторон.

Пыль забивалась в ноздри и скрипела на зубах, скапливалась в уголках глаз и высушила кожу до такой степени, что Х’ани и Сантэн пришлось жарить и толочь ядрышки из косточек дикой сливы, дабы извлечь каплю масла и смазать себе кожу и ступни.

Тем не менее с каждым минувшим днем оба старика становились как будто сильнее, бодрее и активнее. Казалось, изматывающий ветер угнетает их все меньше. В походке появилась даже некая резвость, и они оживленно болтали на бегу, пока Сантэн тащилась далеко позади, почти так, как в первое время после их встречи.

На пятый вечер после того, как они пересекли гряду, Сантэн с трудом доплелась до лагеря, который бушмены уже разбили на краю очередной котловины. Сантэн легла на голую землю: было жарко, и она слишком устала, чтобы нарвать травы для постели.

Когда Х’ани принесла еду, Сантэн капризно ее оттолкнула.

– Не хочу есть. Ничего не хочу. Ненавижу эту землю! Ненавижу жару и пыль!

– Скоро, очень скоро мы доберемся до Места Всей Жизни, и там родится твой ребенок.

Но Сантэн откатилась от нее.

– Оставь меня, просто оставь меня в покое.

Проснулась она под возгласы стариков, чувствуя себя толстой, грязной и не отдохнувшей, хотя проспала допоздна и солнце на дальней стороне котловины уже коснулось вершин деревьев. Сантэн сразу поняла, что ночью ветер улегся и почти вся пыль осела на землю. Ее остатки не могли скрыть калейдоскоп ярких красок, преобразивших все вокруг.

– Нэм Дитя, ты видишь! – крикнула ей Х’ани и в волнении зацвиркала, как сверчок на Рождество.

Сантэн медленно выпрямилась и увидела картину, которую накануне вечером скрывали облака пыли.

По другую сторону котловины среди пустыни внезапно, точно спина кита в океане, круто вздымалась к небу высоченная гора с ровной, словно обточенной по бокам, симметричной вершиной. Поблескивая в свете зари всеми оттенками красного и золотистого, она странным образом походила на обезглавленное чудовище. Некоторые участки горной вершины были лысыми, сплошь гладкий красный камень и утесы, в других местах склоны густо заросли лесом; деревья там были гораздо выше и крепче, чем те, что росли на равнине. Вся гора была залита неясным красноватым светом и окутана тем волшебным покоем, что нисходит на африканскую пустыню в недолгие часы рассвета.

Глядя на эту гору, Сантэн почувствовала, как все ее печали, все загадки отступают на второй план.

– Место Всей Жизни! – От волнения Х’ани говорила шепотом. – Мы шли так долго ради того, чтобы в последний раз увидеть это место.

О’ва молчал, но в знак согласия кивнул.

– Здесь мы, наконец, заключим мир со всеми духами нашего народа.

Сантэн ощутила то же глубокое, набожное благоговение, которое почувствовала, когда, держась за руку отца, впервые вошла в собор в Аррасе и увидела витражи в глубоких нишах его центральной части. Она поняла, что стоит на границе святилища, медленно опустилась на колени и ухватилась за выпирающий живот.

Гора оказалась не так близко, как мнилось в красном сиянии рассвета. Они шли к ней, а она не приближалась и словно отступала все дальше. Освещение изменилось, и изменился облик горы. Она стала далекой и суровой, каменные утесы блестели на солнце, как крокодилья чешуя.

Идя во главе цепочки, О’ва пел:

 
Видите, духи народа сан,
Мы пришли в ваше тайное место
С чистыми руками, не запятнанными кровью.
Смотрите, духи Канна и Богомол,
Мы пришли к вам с сердцами, полными радости,
И поем вам на потеху.
 

Гора снова изменилась, затрепетала, задрожала в нарастающем зное. Она больше не была массивным камнем, она рябила, как вода, и колебалась, как дым.

 
О крылатая гора, летящая по небу,
Мы возносим тебе хвалу.
О Слоновья гора, которая больше
Любого животного земли и неба,
Приветствуем тебя, —
 

пел О’ва. Солнце миновало зенит, воздух стал более прохладным, Гора Всей Жизни снова опустилась на землю и теперь вздымалась высоко над ними.

Они достигли склонов, покрытых осыпями, свободными камнями и осколками, и остановились, глядя на вершину. Скалы пестрели пронзительно-желтыми и ядовито-зелеными пятнами мхов и лишайников, крошечные горные барсучки-даманы измазали камни своими испражнениями, что выглядело словно слезы, стекающие по щекам слона.

На уступе в трехстах футах над ними стояла маленькая антилопа. Вдруг она испугалась и с блеянием, похожим на звук игрушечного детского свистка, метнулась вверх по утесу, с изяществом и проворством перескакивая с одного не видного снизу карниза на другой, и, наконец, исчезла за поворотом.

Они поднялись по крутой осыпи к подножию утеса. Скала была гладкая и прохладная, она нависала над ними, как крыша собора.

– Духи, не сердитесь, что мы пришли в ваше тайное место, – прошептала Х’ани, и слезы потекли по ее морщинистым щекам. – Мы пришли покорно, с миром, добрые духи; мы хотим узнать, в чем наша вина и как нам ее загладить.

О’ва взял жену за руку. Маленькие, голые, они стояли перед голой скалой, как дети.

– Мы пришли петь и танцевать для вас, – шептал О’ва. – Пришли заключить мир, а потом с вашего благословения соединиться с детьми нашего клана, которые умерли от лихорадки далеко отсюда.

Они были так уязвимы в эти интимные мгновения, что Сантэн пришла в замешательство и отвела взгляд. Она отошла от двух стариков и побрела по узкой галерее перед утесом. Потом внезапно остановилась и удивленно смотрела на высокую скалу, нависавшую над ее головой.

– Животные, – прошептала она.

Она почувствовала, как по плечам поползли мурашки суеверного страха: стены были покрыты росписями, фресками с необычными изображениями животных, в которые детская наивность художника вдохнула красоту; фрески были как сон и в то же время поражали точным сходством с изображенными зверями. Сантэн узнавала темные массивные очертания серых слонов с бивнями, рогатых носорогов; антилопы-гну и сассаби с рогами, как полумесяц, тесными рядами маршировали по скальной стене.

– И люди, – шептала Сантэн, увидев похожие на палочки фигуры человечков, бегущих за стадами диких животных. Волшебные существа – такими видят себя люди племени сан. Они вооружены луками и увенчаны коронами из стрел, мужчины гордо демонстрируют непропорционально огромные пенисы, а у женщин большие груди и ягодицы – признаки женской красоты.

Росписи поднимались по стенам на такую высоту, что художники, должно быть, воздвигали на манер Микеланджело платформы, чтобы выполнять свою работу. Перспектива наивная, охотник крупнее носорога, на которого охотится, но все это словно усиливало очарование, и Сантэн забыла обо всем. Она наконец устало села и продолжала восхищаться рисунком – охряно-красная антилопа канна со свисающим подгрудком и горбатыми плечами была изображена с такой любовью, что только слепой не увидел бы: в мифологии бушменов она занимает особое место.

Х’ани отыскала ее здесь и присела рядом.

– Кто все это нарисовал? – спросила Сантэн.

– Духи племени сан, давным-давно.

– Разве это нарисовали не люди?

– Нет, нет, люди не владеют таким искусством, это рисунки духов.

Значит, это искусство утрачено. Сантэн была разочарована. Она надеялась, что старуха – из таких художников и у нее будет возможность наблюдать за ее работой.

– Давным-давно, – повторила Х’ани, – во времена, которых не помнят мой отец и дед.

Сантэн осталось только подавить свое разочарование и дальше наслаждаться великолепной выставкой.

День уже клонился к вечеру, но, пока он не догорел, Сантэн с Х’ани медленно пробирались вокруг скалы, задрав головы и любуясь произведениями древнего искусства. Кое-где камень раскрошился, а кое-где ветер и дождь сделали свое дело и изображения разрушились, но в защищенных от ветров естественных нишах или там, где скала нависала крышей, краски казались такими свежими, а цвета – живыми и яркими, словно рисунки только-только сделали.

Когда день почти догорел, они подошли к древней стоянке людей и увидели, что очаг полон золы, а каменные стены покрыты толстым слоем сажи; здесь же лежала куча высохших веток, чтобы снова разводить огонь.

– Завтра мы узнаем, все ли еще духи враждебны или нам разрешено идти дальше, – предупредила Х’ани. – Выступим очень рано, потому что дойти в тайное место нужно до восхода солнца. Стражи в жару беспокойны и очень опасны.

– Где это место? – приставала Сантэн, но старуха по-прежнему отвечала намеренно уклончиво и невнятно. Она повторяла бушменское слово с неопределенным значением; оно могло означать «тайное место», или «безопасное убежище», или «влагалище», но больше Х’ани ничего не говорила.

Как она и предупредила, выступили на следующее утро задолго до восхода солнца. Старики были тревожно молчаливы, даже, как подозревала Сантэн, полны страха.

Только небо начало светлеть перед рассветом, как тропа резко свернула прямо в утес и пошла по узкому клинообразному ущелью, где оно было покрыто такой богатой растительностью, что Сантэн подумала: близко под поверхностью есть вода. Тропа была еле заметна, она заросла, и по ней явно не ходили много месяцев или даже лет. Приходилось нырять под нависающие ветви и переступать через засохшие кусты и новую растительность. Высоко на утесе Сантэн разглядела огромное неряшливое гнездо стервятников; на краю гнезда сидели громадные уродливые птицы с голыми розовыми головами.

– Это Место Всей Жизни. – Х’ани заметила интерес Сантэн к гнездам. – Всякое живое существо, родившееся здесь, – особенное, на нем благословение духов. Даже птицы это знают.

Ущелье сузилось, и высокие утесы сомкнулись у них над головами; тропа наконец закончилась, уткнувшись в образованный в скале угол, загородивший небо.

О’ва встал перед стеной и запел гортанным голосом, каким обращался к духам:

– Мы хотим войти в ваше самое тайное место, духи всех созданий. Духи нашего клана, откройте нам путь. – Он умоляюще развел руки. – Пусть стражи этого прохода позволят нам пройти.

О’ва опустил руки, вошел в скалу и исчез из поля зрения Сантэн. Девушка испуганно ахнула и шагнула вперед, но Х’ани коснулась ее руки, удерживая.

– Здесь очень опасно, Нэм Дитя. Если стражи отвергнут нас, мы умрем. Не беги и не маши руками. Иди медленно, но целеустремленно и проси благословения духов, когда пройдешь.

Х’ани отпустила ее руку и вошла в скалу вслед за мужем.

Сантэн стояла в нерешительности. Она едва не повернула обратно, но любопытство и страх одиночества подтолкнули ее, и она медленно подошла к тому месту, где исчезла Х’ани. И увидела отверстие в скале, узкую вертикальную трещину, достаточную, чтобы пройти, повернувшись боком.

Сантэн глубоко вдохнула и ступила в щель.

За узким входом она остановилась, давая глазам возможность привыкнуть к полутьме, и увидела, что очутилась в длинном узком туннеле. Она сразу поняла, что это естественный туннель: стены не обработаны инструментами, высоко над головой видны боковые ответвления и отверстия.

Впереди она слышала шелест босых ног стариков о камень, а потом и другой звук. Низкий монотонный гул, словно далекий морской прибой.

– Иди за нами, Нэм Дитя. Не отставай, – донесся голос Х’ани, и Сантэн медленно двинулась вперед, заглядывая в тень и пытаясь определить источник этого глубокого, низкого звука.

В сумраке над головой она рассмотрела очертания каких-то странных, похожих на пластинки предметов, прилепившихся к стенам так, как растет древесный гриб на стволе погибшего дерева, хотя больше всего они напоминали крылья множества бабочек, вылетевших из куколок. Эти «крылья» нависали так низко, что Сантэн пришлось наклоняться. И только тут она с ужасом поняла, куда попала.

Трещина в скале была гигантским ульем. А эти врезанные в стены «крылья» – сотами, да такими гигантскими, что в каждую ячейку входили, наверное, сотни литров. Теперь Сантэн рассмотрела и роящихся над сотами тускло поблескивающих в слабом свете насекомых, и сразу вспомнила все истории, какие Мишель рассказывал ей об африканских пчелах.

– Они больше и черней ваших пчел, – хвастал он, – и такие злобные, что я однажды видел, как они до смерти зажалили большого буйвола.

Едва дыша, напрягаясь в ожидании первого жалящего укуса, Сантэн подавила желание бежать и пошла за маленькими фигурами перед ней.

Рои ядовитых насекомых гудели в нескольких дюймах над ее головой, и их гудение как будто становилось все громче и грозило оглушить.

– Сюда, Нэм Дитя. И не бойся: маленькие крылатые люди учуют твой страх, – негромко сказала Х’ани. На щеку Сантэн села пчела.

Девушка невольно подняла руку, чтобы смахнуть насекомое, но с трудом сдержала движение. Пчела щекотно поползла по ее лицу и добралась до верхней губы. И тут же еще одна села на предплечье.

Сантэн в ужасе смотрела на нее. Огромная, угольно-черная, с темно-золотыми кольцами на брюшке.

– Пчелка, миленькая, не надо, – прошептала Сантэн. Пчела изогнула спину, и из ее полосатого брюшка высунулось жало с ярко-красным острием. – Пожалуйста, позволь мне и моему ребенку пройти! – Пчела изогнулась. Жало коснулось тонкой кожи на сгибе локтя Сантэн.

Сантэн напряглась, зная, что вслед за пронзительно-колющей болью разнесется густой сладковатый запах яда, который приведет в бешеную ярость огромный рой пчел над ней. И ясно представила, как, погребенная под живым шуршащим ковром из пчел, корчится на полу пещеры, умирая одной из самых жутких смертей, какие ей были известны.

– Пожалуйста, – шептала она, – пусть мой ребенок родится в вашем тайном месте, и мы всю жизнь будем почитать вас.

Пчела втянула жало и исполнила на руке сложный танец, поворачиваясь, приседая и возвращаясь, а потом, ртутно блестя крыльями, улетела.

Сантэн медленно шла и увидела впереди золотой ореол отраженного света. Насекомое на лице сползло по губе вниз, поэтому она не могла говорить молилась молча.

«Хотя я иду по долине безмолвной смерти, пожалуйста, пчелка, пропусти меня ради моего ребенка».

Резкое жужжание – и пчела золотой точкой промелькнула перед глазами, покинув Сантэн. Хотя кожа зудела от воспоминаний о жестких лапках, Сантэн, прижимая руки к бокам, шла медленно и осторожно. Казалось, это длится вечность, но вот она достигла конца туннеля и, пригнувшись, вышла на свет раннего утра. От пережитого ужаса ноги у нее подкосились. Она упала бы, если бы ее не подхватил О’ва.

– Теперь ты в безопасности. Стражи позволили нам войти в священное место.

Эти слова привели ее в чувство, и Сантэн, по-прежнему дрожа и тяжело дыша, огляделась.

Они оказались в тайном углублении внутри горы, в абсолютно правильном амфитеатре в скалах. Крутые стены в сотни футов высотой, с темным сатанинским блеском, словно отсвечивали в огне паяльной лампы, но над ними – открытое небо. Глубокая чаша в камне в самом широком месте – примерно с милю от края до края. В это время дня солнечные лучи не достают до дна, и в рощах изящных деревьев на дне чаши прохладно и росисто. Деревья с красивыми светлыми листьями и гроздьями красновато-желтых плодов на широко расставленных ветвях напомнили Сантэн оливы. Дно чаши полого опускалось. Когда Сантэн вслед за Х’ани пошла меж деревьями, она увидела, что земля усеяна опавшими плодами.

Х’ани подобрала один и протянула Сантэн.

– Монгонго, очень вкусно.

Сантэн надкусила и вскрикнула: зуб больно ткнулся в крупную твердую косточку. Ее облекал только тонкий слой мякоти, острый, со вкусом инжира, хотя и не такой сладкий.

С ветвей над ними шумно взлетела стая зеленых попугаев, и Сантэн увидела, что долина кишит птицами и мелкими животными, которые на рассвете явились пировать в рощах монгонго.

– Место Всей Жизни, – прошептала она, зачарованная дикой красотой, резким контрастом голых обожженных скал и полного нежной растительности дна.