Текст книги "Статус. Почему мы объединяемся, конкурируем и уничтожаем друг друга"

Но есть и обратная сторона. Поскольку наши мозги придают такую важность репутационному статусу, его потеря может ощущаться невыносимой. В некоторых обществах, например у лепча в Гималаях, утрата репутации является наиболее частой причиной решения людей расстаться с жизнью. Это также верно для современных народов, например в Гане, где 32-летний мужчина выпил пестицид после того, как его застали за сексом с овцой. Обвинения в сексуальных преступлениях против детей связаны с «чудовищно возросшим» количеством самоубийств: в ходе одного из исследований было обнаружено, что 53 % американцев, судя по их ответам, предпочли бы мгновенную смерть репутации педофила, 70 % выбрали бы ампутацию рабочей руки, но не татуировку со свастикой на лице; а 40 % предпочли бы год в тюрьме репутации преступника.

В каждой статусной игре, в которую мы играем, у нас есть репутация. Ее детали будут разными в сознании каждого игрока. Мы существуем в сознании всех игроков с различной степенью глубины и достоверности. Когда другие думают о нас, они записывают поверх собственную информацию о статусе. Так нравственны мы или безнравственны? Профессиональны или бесполезны? Как мы выглядим? Как говорим? Какую работу выполняем? Даем ли мы другим игрокам почувствовать нашу любовь или ненависть? Нравимся или вызываем отвращение? Жалость или восхищение? В жизненную игру играет некий искаженный фрагментарный аватар, а не наша личность в целом. Никто не знает нас по-настоящему. И никогда не узнает.

6. Игры престижа

Изучая два вида игр престижа – игру добродетели и игру успеха, – ученые открыли множество скрытых правил человеческой жизни. Они смогли понять смысл наиболее странных моделей поведения нашего биологического вида. Например, почему некоторые люди обладают способностью собирать вокруг себя других, притягивают их, подобно магниту? Почему восхищенные поклонники ведут себя в их присутствии так глупо и неловко? Почему начинают копировать стиль одежды, манеру речи, читать те же книги, что и их кумиры?

Как только люди демонстрируют свою ценность для игры, будучи очевидно добродетельными или успешными, другие игроки тут же это фиксируют. На подсознательном уровне они расценивают поведение, принесшее победу другому, как шанс для их собственной победы. Они хотят учиться у победителя, чтобы также поднять свой ранг. Это подразумевает желание как можно чаще находиться рядом. В качестве награды за их ценное время и знания победителям предлагают символический статус: поклонники часто вступают с ними в зрительный контакт, прислушиваются к их мнению в разговоре, они могут, согнувшись, принимать подобострастные позы, обнажать зубы, демонстрируя готовность подчиняться. У обезьян это называется «гримасой страха», а применительно к людям известно как «улыбка». Престижному игроку будут щедро демонстрировать эти признаки его статуса. Такие люди, очевидно, считают себя необыкновенными. Но какие бы приятные ощущения это ни вызывало, зачастую речь идет о трюке, стратегии, плане игры.

Эти игровые инстинкты – один из универсальных элементов человеческой природы. Движимые горячим желанием учиться у престижных игроков, люди часто слепо копируют их: так же одеваются, едят ту же пищу, подражают их речи, читают рекомендованные ими книги, перенимают их взгляды, поведение и манеры. Иногда такие игроки более низкого ранга кажутся одержимыми. Движущая ими совокупность нейронных связей существует на протяжении миллионов лет: обезьяны тоже копируют членов стаи с более высоким статусом. Но нашим двоюродным братьям по эволюции не удалось и близко довести инстинкт копирования до таких высот, как нам. Исследования, в ходе которых сравнивалось поведение человеческих младенцев и шимпанзе, показывают, что представители обоих видов копируют действия обладающих престижем особей, например, искусно доставая лакомство с помощью палки, но только человек копирует все действия. Шимпанзе рассудительно выявляют и исключают бессмысленные части процесса и воспроизводят только то, что необходимо, чтобы получить лакомство. Люди имитируют всё целиком.

Эта особенность считается основой понятия веры, которая проявляется во многих статусных играх, от религиозных до корпоративных. Людям почему-то кажется правильным копировать взгляды и поведение высокостатусных личностей, даже если в этом нет ничего рационального. Так, дети в странах типа Индии преодолевают боль, которую испытывают при поедании острой пищи. Есть мнение, что, когда люди подражают действиям высокостатусных людей, их мозг перекодирует сигналы боли и она воспринимается как удовольствие. То есть дети учатся с удовольствием есть пряную жгучую пищу, используя непроизвольную имитацию на основе престижа. Их редко приходится заставлять.

Чаще всего мы имитируем кого-то подсознательно. Мы не понимаем при этом, что делаем и почему. Но как мы выбираем, кого копировать? Как определяем потенциально полезных союзников в игре? Мы появляемся на свет с естественной способностью искать и выбирать их. Мы бессознательно сканируем нашу игру на различные подсказки по поводу того, у кого стоит поучиться. Это начинается с раннего возраста. Профессор Джозеф Хенрич, всемирно известный эксперт по психологии статуса, считает, что «к возрасту одного года младенцы используют собственные ранние знания о культуре, чтобы вычислить, кто, вероятно, обладает знаниями, а затем используют эту информацию, чтобы фокусировать обучение, внимание и память».

Мозг закодирован искать четыре основные подсказки, а когда они найдены, начинает фокусироваться. Первая подсказка, которую мы ищем, – сходство с нами. Мы предполагаем, что с наибольшей вероятностью сможем получить полезные уроки от людей, похожих на нас. В нас заложено стремление предпочитать тех, кто соответствует нам по возрасту, расе или полу. Мы обращаем на них внимание, наделяем их статусом в первую очередь. В этом глубинная причина стремления к замкнутым группам и предубеждений, которые портят множество статусных игр. Грустно, но, судя по всему, это происходит автоматически. Даже новорожденные прислушиваются к незнакомцам, говорящим на диалекте их матери.

Следующая подсказка – поиск по навыкам и умениям. Кто в нашей игре кажется самым способным? Ученые предполагают, что мы начинаем копировать людей, демонстрирующих компетентность в решении задач, примерно с возраста 14 месяцев. Мы также ищем «подсказки об успешности» – символы статуса, типа ожерелья из зубов на шее опытного охотника, большего, чем у других, головного убора на вожде племени, степени доктора философии, босоножек от Manolo Blahnik. Наше желание помечать успех таким образом стало причиной расточительного «потребления статусных товаров», захватившего весь мир. Объем глобального рынка предметов роскоши составляет 1,2 триллиона долларов в год, 285 миллиардов из которых люди (по большей части в Азии) тратят на различные товары. Те индейцы цимане из Амазонии, которые зарабатывают больше денег, чем остальные члены племени, спускают бóльшую часть дохода на бросающиеся в глаза предметы вроде часов; на Западе желающие имеют возможность купить за 2,7 миллиона долларов часы Franck Muller Aeternitas Mega 4.

И наконец, мы ищем «подсказки о престиже»: анализируем язык тела, движение зрачков и тембр голоса тех, кто играет с нами на одном поле, чтобы посмотреть, кому уделяют внимание они. А потом отслеживаем те же подсказки уже в поведении влиятельных людей. И начинаем постоянно обращать на них внимание. Эта древняя механика хороша для небольших групп, но не для огромных современных площадок вроде мировых СМИ и интернета. В наши дни миллионы нередко обращают внимание на одного человека, просто потому что миллионы других людей уже сделали это, и таким образом мы оказываемся в петле обратной связи, благодаря которой ничем не примечательный индивидуум оказывается вознесен на вершину планетарного масштаба. Ученые называют это «эффектом Пэрис Хилтон»[17]17
  Джозеф Хайнрих, на которого ссылается автор, понимает «эффект Пэрис Хилтон» как известность того или иного персонажа, обусловленную тем, что он/она уже известен/известна.


[Закрыть].

Каждому, кто мечтает изменить мир, можно смело посоветовать изучить влияние описанных выше подсказок на поведение людей. Они становятся триггерами подсознательной модели поведения «подражай – льсти – приспосабливайся», которая может быть удивительно эффективна. Английский мореплаватель, капитан Джеймс Кук, использовал подсказки о престиже, чтобы убедить свою команду есть квашеную капусту, экспериментальное средство от цинги – болезни, которую называли «морской чумой и погибелью мореплавателей». С 1500 до 1800 года от цинги умерли около двух миллионов моряков. В 1769 году Кук отплыл в южную часть Тихого океана с 3,5 тоннами острой квашеной капусты на борту и приказал подавать ее только за «офицерским столом», а не всей команде. Это была подсказка о престиже. «Как только матросы увидят, что их командиры ценят капусту, она станет для них самой вкусной пищей на свете», – записал Кук в своем дневнике. Разумеется, игроки с более низким рейтингом стали просить подать им капусту. Вскоре ее включили в общий рацион. В этом плавании был поставлен рекорд: количество умерших от цинги равнялось нулю.

Подсказки о престиже не просто улучшили рацион матросов. Британия годами небезосновательно считалась страной с худшей в Европе, а возможно, и в мире кухней. В 1970-е и 1980-е многие из работавших в стране высокостатусных шефов были французами (когда в 1950-х Альберт Ру приехал в Англию, оливковое масло продавалось только в аптеках – как средство избавления от ушных пробок), а звезды английских кулинарных телешоу – Делия Смит, Мадур Джафри, Кейт Флойд – не имели особого статуса, ассоциируясь с непритязательной домашней стряпней. Все изменилось в 1987 году, когда шеф из Лидса, выходец из рабочего класса, возглавил кухню нового ресторана Harvey’s на юге Лондона. Через год Марко Пьер Уайт завоевал свою первую мишленовскую звезду, через два года – еще одну. Двадцатипятилетний шеф быстро стал знаменитостью.

Уайт не только обладал необыкновенным талантом – он был красив, харизматичен и брутален, он завоевал репутацию благодаря темпераменту, демонстрируемому как на кухне, так и в зале ресторана, где иногда сам подавал блюда. В 1988 году о нем сняли телесериал «Марко», а в 1990 году он опубликовал книгу «Раскаленный добела». Роскошное издание включало в себя черно-белые фотографии, сделанные в ресторане Harvey’s, на которых Уайт, подобно рок-звезде, позировал полуобнаженным, с сигаретой, с огромным ножом, с рассыпанными по плечам темными кудрями. Это была сенсация как в мире кулинарии, так и за его пределами. «Не знаю, сумею ли я донести до вас, какое влияние оказала эта книга на меня, на шефов и поваров вокруг, на следующие поколения, – рассказывал нью-йоркский шеф и писатель Энтони Бурден. – Мир неожиданно поделился на эпоху до Марко и после Марко… Эта книга дала нам силу. С нее все началось».

Уайт стал самым молодым шефом в истории, которому удалось получить три мишленовские звезды. Наконец Великобритания могла гордиться своей кулинарией, которая долго была источником международного позора. Представители элиты заполняли столики в ресторане кулинарного идола, писали о нем в газетах и приглашали на телеканалы. Восприятие кулинарии с точки зрения национального престижа изменилось, когда высокая кухня стала важным символом статуса. Уайт помог сделать более статусной и саму работу повара: новые поколения британцев стали рассматривать игру в шефа как один из способов добиться престижа, к тому же сформировался развивающийся кулинарный рынок, на котором их ждали.

Поднимаясь вверх, Уайт активно играл в статусную игру. «Марко пришел украсть мои рецепты, – писал о нем шеф Пьер Коффман, в лондонском ресторане которого La Tante Claire Уайт проходил стажировку. – Но он – один из лучших шефов, когда-либо побывавших на моей кухне. Марко все время смотрит и слушает, стараясь вобрать как можно больше информации как можно быстрее». Однако, когда Уайт сам стал знаменитым, он вернул долг и даже более того. В крошечной кухне ресторана Harvey’s под началом Уайта работали несколько молодых шефов, которые в дальнейшем принесли Великобритании собственные мишленовские звезды. Среди них был юный Гордон Рамзи. Уайт описал его как «одного из самых азартных людей, которых мне доводилось встречать в жизни… Гордон хочет выловить больше рыбы, чем Марко, Гордон хочет поймать более крупную рыбину, чем Марко». Рамзи, который во многом представлял собой мини-Марко, в дальнейшем завоевал 16 звезд в разных ресторанах и воспитал бóльшую часть элиты следующего поколения шефов: Клер Смит, Анжелу Хартнет, Марка Сарджента, Маркуса Вэринга, Джейсона Атертона и других.

Марко-Пьер Уайт был самой настоящей машиной по производству статуса. Награды, слава, красота, телесериал, книга – это были подсказки о престиже, сигнализирующие о высоком статусе на основе успеха. Они воодушевили следующее поколение и помогли изменить культуру. Превосходная еда стала символом статуса, и ее ценность распространилась на большие и маленькие города, на фермы и фермерские магазины, среди нишевых лавок и супермаркетов. Это нашло свое выражение на экранах телевизоров, в журналах, газетах и в конце концов – в социальных сетях. Разумеется, имели место и другие важные факторы, не последний из которых – процветающая экономика, и Уайт был не единственным, благодаря кому подул свежий ветер, нагнавший волну. Но он внес огромный вклад в обретение Великобританией кулинарной гордости. Именно так часто и развивается культура. В основе этого процесса лежит наша личная склонность к подражанию людям, пользующимся престижем, в надежде самим стать такими же.

Но это работает и в обратную сторону. Если люди, которых мы считаем существенно ниже себя, начинают нас копировать, мы, возможно, откажемся от этого типа статусного поведения. Когда фирменная «клетка» модного бренда Burberry стала популярна у футбольных фанатов и кумиров простонародья, которые демонстрировали ее на бикини, зонтиках и детских колясках, владельцы бренда посчитали необходимым отозвать ряд лицензий, чтобы остановить отток клиентов из более высоких классов. Ученые обнаружили, что афроамериканцы аналогичным образом отказываются от одежды и сленга, позаимствованных белыми.

Целые общества могут оставлять те или иные привычки по схожим причинам. Начиная с эпохи Возрождения дуэль долго была популярным методом, с помощью которого дворяне и знать в Европе и США разрешали споры. Сотни тысяч человек лишились жизней в поединках, часто возникавших из-за самых незначительных примет статуса. Типичный дуэлянт был готов «скорее погибнуть от пули или клинка, чем позволить, чтобы о нем осталось плохое впечатление», – считает Ален де Боттон, описавший, как в Париже один человек был убит за то, что объявил жилище своего соперника «безвкусным»; другой флорентинец лишился жизни, после того как обвинил своего кузена в том, что тот «не понимает Данте», а кто-то еще устроил дуэль за право обладания ангорской кошкой.

Дуэли были распространены на протяжении сотен лет. В XVIII веке Дэвид Юм жаловался, что на дуэлях «проливается кровь лучших представителей христианского мира». Утверждают, что одна из причин, почему в начале 1800-х дуэли вышли из моды, состоит в том, что их стали копировать представители низших сословий, и это заставило высшие классы отказаться от них. Это послужило сигналом, что дуэли больше не являются престижными, и с ними было покончено. Один из членов британского парламента, живший в то время, так описал этот процесс: «Я помню, как однажды воскресным утром каким-то продавцам из галантерейной лавки пришло в голову поссориться <…> и они подрались на дуэли; а как только продавцы пристрастились к дуэлям, они приобрели дурную славу в глазах представителей высших классов <…> Теперь вряд ли можно было представить себе что-то настолько же смешное, как ситуацию, когда дворянин или джентльмен в ответ на оскорбление готов был драться на дуэли».

Или же взять не столь далекое прошлое: в 2010-е годы, во многом благодаря манипуляции статусными символами, в Китае серьезно снизилась популярность супа из акульих плавников. Это в общем-то безвкусное и непитательное блюдо считалось в Китайской империи деликатесом для элиты, и обычай есть такой суп активно копировали в новом государстве, где богачи подавали его в качестве признака своего статуса на свадьбах и банкетах. Каждый год ради супа убивали 73 миллиона акул. Была запущена масштабная информационная кампания с участием знаменитостей, включая звезду баскетбола Яо Мина. Важно отметить, что председатель КНР дал указание исключить это блюдо из меню всех официальных банкетов. С 2011 по 2018 год потребление акульих плавников в Китае сократилось на 80 процентов.

Важным фактором для действия такой динамики статуса стало влияние. Когда мы распознаем престижных игроков, запускается наша подсознательная программа «подражай – льсти – приспосабливайся», и мы позволяем ей изменять наши взгляды и наше поведение. Статусные игры проходят по каналам влияния и почтения, насквозь пронизывающим иерархию. Именно поэтому влияние, пожалуй, самый стабильный из бесконечного количества символов статуса. Мы часто считаем, что наиболее надежные приметы статуса – деньги или модные вещи, но у самого высокопоставленного священнослужителя в мире может быть меньше материальных благ и галстуков от Hermès, чем у самого мелкого банковского служащего на Уолл-стрит. А вот влияние – совсем другое дело.

Разумеется, оно не является идеальным признаком статуса; люди с невысоким рейтингом могут влиять на других с помощью сплетен, лести или лжи. Но взаимосвязь прямая и предсказуемая. Даже в небольших обществах статус человека обычно проявляется в его способности влиять на других людей. Такой человек «чаще всего более заметен в дискуссиях внутри группы, высказывает свое мнение и четко обозначает свои предложения, а также озвучивает консенсус, как только он будет достигнут». Повышенное влияние высокостатусных игроков может также определяться тем, как много они говорят. По результатам одного из исследований доисторических обществ было установлено, что люди на вершине социальной лестницы говорят в 15 раз чаще, чем те, кто находится у ее подножия, и почти в пять раз чаще тех, кто стоит на ступеньку ниже.

Влияние – полезный сигнал в играх доминирования, где оно означает власть, а также в двух играх престижа, где влияние добровольно предлагается другими игроками. Везде, где видны следы влияния – в форме внимания людей или поведения, копирующего поведение тех, кто стоит выше, – можно говорить о том, что идут статусные игры и кто-то в них выигрывает. Мы часто соотносим величину собственного статуса со своей способностью влиять на других. Наши системы распознавания статусов мониторят, насколько часто к нам прислушиваются окружающие в ходе самых незначительных переговоров, по их поведению, языку тела и тону голоса.

Это одна из причин, почему мы принимаем так близко к сердцу, когда отвергают наши идеи, вкусы или мнения. Если бы человеческая жизнь была строго рациональной, мы, вероятно, испытывали бы ощущение пустоты, когда с нами не соглашаются, или беспокойство, когда принимается неоптимальное решение. Мы могли бы даже чувствовать, что довольны этим, принимая несогласие за признак строгости группы. Но когда наши попытки влиять проваливаются – особенно публично, тем более в присутствии игроков более высокого статуса, – мы можем задуматься, рассердиться, серьезно расстроиться или возжелать мести. Когда это происходит, мы часто начинаем играть в более примитивном режиме, при котором статус не зарабатывается демонстрацией собственной пользы, а отнимается с помощью агрессии.

7. Игры доминирования

Пасхальное воскресенье 2018 года, штатная проверка на дороге в Тенафлай, штат Нью-Джерси. Полицейские заметили машину, явно не из их городка, с частично закрытой номерной табличкой и тонированными боковыми окнами на территории штата это было запрещено. Остановив автомобиль, полицейские обнаружили в нем трех молодых людей (считая водителя), у которых не было ни действующей страховки, ни регистрации. Машину временно конфисковали, уведомив, что задержанные смогут забрать ее, как только предоставят нужные документы. Одна из пассажирок позвонила своей матери и договорилась, чтобы та приехала за ними.

С этого момента все пошло наперекосяк.

Подъехала 60-летняя женщина, стройная и элегантная, в облегающей черной спортивной одежде и бордовой пуховой жилетке. И, сдвинув на лоб солнцезащитные очки, протягивая руку с визитной карточкой, объявила:

– Я – Карен Тернер.

– Очень хорошо, – сказал первый полицейский, взглянув на визитку. – Карточка не нужна.

– Что ж, ладно. Я – Карен Тернер, – снова произнесла женщина.

– Вы приехали сюда подвезти молодых людей, не так ли?

– А вот и нет. Я здесь как обеспокоенный гражданин. И как друг мэра. Я живу в Тенафлай 25 лет и полностью ручаюсь за этих ребят. Почему их вообще остановили?

– Вся информация есть у водителя. Он вам расскажет.

– Нет-нет-нет. – Каждое «нет» вылетало изо рта женщины, подобно пуле. – Я должна знать!

– Вам вовсе нет необходимости это знать. Вас же это не касается. Вы просто приехали забрать участников инцидента.

– Нет-нет-нет! Меня это касается. Уж поверьте. Очень даже касается.

Во время этого разговора, который записывался на полицейскую камеру, Тернер неоднократно пыталась заставить полицейских рассказать ей, почему задержали машину. А полицейские несколько раз советовали ей спросить об этом у водителя. Тернер снова показала свою визитную карточку, но на нее снова отказались смотреть со словами: «Нам не нужны ваши документы». И тут женщина достала золотой жетон.

– Я – главный инспектор управления портов, и у меня под началом работает больше четырехсот полицейских. Окей? Так вот… Если есть проблемы…

– Проблем нет, – сказал второй полицейский. – Просто машина не зарегистрирована.

– Но почему их вообще остановили?

– Мисс…

– Я вам не мисс! Я – главный инспектор. Спасибо.

Тернер безуспешно пыталась получить ответ на свой вопрос. Ничего не вышло и после того, как она сообщила, что является адвокатом. И когда она сказала, что среди пассажиров есть люди, «оканчивающие магистратуру, а также один докторант». Не сработал и требовательный повтор фразы «Я должна знать!». Второй полицейский объяснил отказ предоставить женщине требуемые сведения следующим образом:

– Все дело в том, как вы обратились ко мне, в вашем тоне.

Тернер распалялась все больше, она начала размахивать руками и тыкать во второго полицейского указательным пальцем, подходя к нему все ближе и ближе, практически впечатывая его в машину.

– Отойдите! – потребовал полицейский. – Отойдите от меня на шаг назад.

Примерно через семь минут она начала отчитывать оппонентов:

– Я очень разочарована вашим поведением!

Когда второй полицейский предложил ей забрать молодых людей по домам, она уперла руки в бока и перешла к оскорблениям:

– Это просто убого. Вы – убожество.

Затем Тернер повернулась к другому полицейскому:

– И вы ему под стать. Такое же убожество.

– Вы можете забрать их прямо сейчас, – повторил полицейский номер два.

– Вы не смеете. Указывать. Мне. Когда. Забирать. Моего. «Ребенка», – произнесла женщина, выделяя каждое слово и подчеркивая его кивком головы. – Лучше вам завалить ебало и не диктовать мне, когда я могу забрать свою дочку и ее друзей, которые учатся в докторантуре в Массачусетском технологическом и в Йеле. Не надо мне указывать, раз вы не можете ничего объяснить. Позор вам обоим! Я буду обсуждать это с шефом полиции и с мэром. Я запомнила все ваши данные, мои хорошие!

В конце концов Тернер ушла. Но затем вернулась. Когда один из офицеров признался, что «слегка разочарован» в ней, она злобно ответила:

– Кто ты такой, чтобы во мне разочаровываться? Вся полиция побывала в гостях в моем доме, и в моем втором доме, и в моем третьем доме в Тенафлай.

– Не вижу, какое отношение это имеет к данной ситуации, – заметил первый полицейский.

Видеозапись этой беседы попала в интернет и медиа. Неделю спустя Тернер ушла в отставку с поста главного инспектора управления портов Нью-Йорка и Нью-Джерси, где вдобавок была еще и председателем комиссии по этике. В своем заявлении она написала, что сожалеет, что «эмоции взяли над ней верх», и приносит извинения за «некорректную лексику». При этом она отрицала, что использовала служебное положение, стремясь добиться особого отношения, и закончила заявление такой причудливой фразой: «Я призываю полицию Тенафлай изучить передовой опыт по части тона общения и деэскалации конфликтов, чтобы инциденты, подобные этому, не повторялись».

В ту солнечную пасхальную субботу случился довольно простой спор. Карен Тернер хотела узнать, почему остановили машину, в которой ехала ее дочь с друзьями. Полицейские посоветовали ей спросить водителя, который стоял от них, наверное, метрах в трех и знал ответы на все вопросы. Однако, если копнуть глубже (не очень глубоко, всего на полмиллиметра), это была битва за статус, спор по поводу того, у кого выше ранг. Карен Тернер играла в игру доминирования. И проиграла.

Почувствовав, как в рассмотренном случае, угрозу своему статусу, мы можем легко перейти в другой режим. Мы запускаем первобытный нейронный код, записанный миллионы лет назад, в доисторическую эру доминирования. Хотя игры престижа – в успех и в добродетель – сделали нас мягче и мудрее, высшие режимы игры не искоренили полностью наших животных свойств. По мнению психолога профессора Дэна Макадамса, «мысли о возможности завладеть социальным статусом с помощью грубой силы и устрашения, о том, что самый сильный, большой и наглый всегда будет командовать обычными людьми, появились очень давно, они невероятно интуитивны и глубоко в нас сидят. Юный соперник этих ожиданий – престиж – никогда не мог вытеснить из человеческого мозга идею доминирования».

Зверь все еще живет в нас. Он – наше второе «я». Многие из нас незаметно перемещаются между разными состояниями несколько раз в день, часто не понимая, что трансформируются из одной личности в другую. И речь действительно идет о разных режимах существования. Принципы поведения престижа и доминирования «основаны на разных психологических процессах, моделях поведения, нейрохимических реакциях, которые были выбраны для разных видов давления эволюционного отбора». Находясь в разных версиях себя, мы обычно ведем себя по-разному: когда на сцене наше стремящееся к доминированию второе «я», мы занимаем больше места, чаще жестикулируем, реже улыбаемся и чуть наклоняем голову вниз; в состоянии ориентации на престиж мы воплощаем свой статус способами потоньше: расправляем грудь, выдвигаем вперед торс, поднимаем голову. Исследования показывают, что даже полуторагодовалые дети способны различать игроков, использующих стратегии доминирования и престижа.

Обе стратегии работают. И игроки, выбравшие доминирование, и те, кто предпочел престиж, оказывают больше влияния на остальных. И доминантные, и престижные самцы добиваются бóльших успехов в размножении. Анализ, обобщивший более 30 исследований, выявил, что доминирование – одна из «самых надежных предпосылок для появления лидера, куда сильнее, чем совесть, интеллект и бесчисленное множество других переменных». И это несмотря на то, что лидеры доминантного типа обычно менее эффективны, чем ориентированные на престиж, так как скорее ставят свои интересы выше интересов группы и менее склонны спрашивать совета, а на критику могут отвечать «агрессией самозащиты». Такие лидеры к тому же обычно заносчивы, любят публично ставить себе в заслугу успехи группы, поддразнивать и унижать подчиненных, прибегать к манипуляциям. Это отличает их от лидеров, сделавших ставку на престиж, – те самоироничны, любят пошутить и публично приписывают успех команде. Характерно, что мы особенно склонны выдвигать доминантных лидеров, когда статус нашей игры находится под угрозой. По данным исследований, мужчины и женщины выбирали силуэты высоких крупных людей с маленькими глазами, тонкими губами и выступающим подбородком в качестве идеальных лидеров во время войн, а в мирное время были более популярны люди с узкой костью.

Принципиальная разница между престижем и доминированием состоит в том, что за последнее мы не присваиваем статус. Обычно доминантные игроки сами отвоевывают его у нас. Согласно определению психологов, стратегия доминирования «посредством запугивания и принуждения вызывает страх, чтобы добыть или поддержать статус и влияние». Доминантные игроки силой добиваются внимания со стороны окружающих, навязывая им «страх перед своей способностью нанести физический или психический ущерб», с использованием «актов агрессии, принуждения, угроз, уничижения, обесценивания и манипулирования». Игроки второго «я» могут использовать жестокость и страх перед ней, чтобы проложить себе путь к высшим позициям в рейтинге, но еще они способны манипулировать разными типами боли, связанными не с кровью и синяками, а со слезами, стыдом и отчаянием.

Эти режимы доминирования лежат в основе самой очевидной разницы между мужчинами и женщинами. Представители обоих полов нередко бывают враждебны, защищая свой статус. По данным одного из исследований, примерно половина мужчин и женщин называют «обеспокоенность по поводу статуса/репутации» главной причиной недавнего акта агрессии со своей стороны. Однако и сегодня в мозг, мускулы и кости мужчин все еще встроено стремление к физическому превосходству. Они слишком часто оказываются убийцами или жертвами убийств, причем 90 % убийств в мире совершают мужчины, они же в 70 % случаев становятся и жертвами. В основном убийцами становятся холостые безработные с низким уровнем образования в возрасте моложе 30 лет – и с шатким статусом. Доктор Майк Мартин, специализирующийся на изучении конфликтов, пишет, что в большинстве стран основная часть озвученных причин убийства «связана со статусом и убийство является результатом стычки из-за незначительных вещей».

Профессор Джеймс Гиллиган, более 30 лет использующий тюрьмы и тюремные больницы в качестве «лабораторий» для изучения причин криминального насилия, считает, что «раз за разом» мужчины дают один и тот же ответ на вопрос, почему совершили нападение или убийство: «Потому что он меня не уважал» или «Потому что он не уважал моего гостя (или жену, мать, сестру, подружку, дочь и так далее)». Они называли эту причину так часто, что сократили ее до сленгового «диссил»[18]18
  В оригинале автор упоминает сокращение «dis’ed», образованное от «disrespected», то есть «проявил неуважение». В хип-хоп-среде (в том числе русскоязычной) «дисс» означает выпад в сторону оппонента, часто в форме песни или куплета, наполненных оскорблениями и злыми шутками над рэпером-соперником.


[Закрыть]. Когда люди говорят что-то так часто, что появляется сокращение, очевидно, соответствующая фраза находится в центре их словаря для описания нравственных и эмоциональных аспектов. Когда-то Гиллиган считал, что разбой и вооруженные нападения вызваны в основном алчностью или нуждой. «Но когда я взялся за глубинные интервью с рецидивистами, я все чаще стал слышать комментарии вроде: „Я никогда в жизни не чувствовал такого уважения в свой адрес, как когда тыкал стволом в лицо какого-нибудь чувака“».