Текст книги "Изгоняющий дьявола"

– Мама, что со мной не так?

Она явно была напугана. В ее голосе слышалось отчаяние. На мгновение Крис растерялась, однако быстро взяла себя в руки.

– Как я только что тебе сказала, Рэгз, это нервы. Тебе нужно всего лишь принимать эти таблетки, и – вот увидишь – тебе станет лучше. А теперь постарайся уснуть. Хорошо?

Ответа не последовало. Крис подождала.

– Хорошо? – повторила она.

– Хорошо, – прошептала Риган.

Внезапно по руке Крис пробежали мурашки. Она потерла руку и огляделась по сторонам. Боже праведный, до чего же в комнате холодно! И откуда только тянет таким сквозняком?

Она подошла к окну и проверила, хорошо ли закрыто окно. Закрыто. Причем плотно. Она повернулась к Риган:

– Тебе тепло, малыш?

Ответа не последовало.

Крис подошла к постели.

– Ты спишь? – шепотом спросила она.

Глаза закрыты. Ровное, глубокое дыхание.

Крис на цыпочках вышла из комнаты.

Из гостиной доносилось пение. Спустившись вниз, Крис с радостью увидела, что отец Дайер сидит за пианино. Вокруг него, весело ему подпевая, собрались другие гости. Когда Крис вошла в гостиную, они только что закончили исполнять старый хит «Когда мы встретимся вновь».

Крис направилась к ним, чтобы спеть вместе с остальными, но ее быстро перехватили сенатор с женой, которые уже перебросили через руку пальто. Вид у них был слегка недовольный.

– Уже уходите? Так скоро? – спросила у них Крис.

– О, мне очень жаль, моя дорогая, но нам пора. Мы провели замечательный вечер, – ответил сенатор. – Но у бедняжки Марты разболелась голова.

– Мне тоже жаль, но я ужасно себя чувствую, – простонала его жена. – Вы простите нас, Крис? Вечер прошел замечательно.

– А мне, право, жаль, что вы уходите, – сказала в ответ Крис.

Проводив пару до двери, она услышала, как отец Дайер спросил:

– Кто-нибудь знает слова песни «Уверен, теперь ты жалеешь, Токийская роза»?

Когда она возвращалась в гостиную, из кабинета на цыпочках вышла Шэрон.

– Где Бёрк? – спросила у нее Крис.

– Там, – кивком указала на кабинет Шэрон. – Спит. Послушай, что тебе сказал сенатор? Сказал что-нибудь?

– Нет, они просто ушли.

– Тем лучше.

– Что ты имеешь в виду, Шэр? Что он натворил?

– Ох уж этот Бёрк! – вздохнула Шэрон и, понизив голос, поведала о стычке между сенатором и Деннингсом, который как бы невзначай произнес, что в его бокале джина якобы «плавает чей-то лобковый волос». После этих слов он обернулся к жене сенатора и добавил слегка обвиняющим тоном: «Никогда в жизни его не видел. А вы?»

Крис ахнула и, закатив глаза, хихикнула. Шэрон описала ей, как вполне понятное возмущение сенатора в свою очередь вызвало у Деннингса приступ напыщенной ярости. Он громко выразил свою «безграничную благодарность» за существование политиков, ибо без них «человеку с улицы было бы нелегко понять, кто это такие». Когда же оскорбленный сенатор удалился в ледяном молчании, режиссер повернулся к Шэрон и с гордостью заявил: «Вот видишь? Я не ругался и не сквернословил. Согласись, что я разрешил ситуацию самым что ни на есть благовоспитанным образом».

Крис невольно рассмеялась.

– Ладно, пусть проспится. Но тебе лучше быть рядом. На тот случай, если он вдруг проснется, – попросила она. – Ты не против?

– Нет, конечно.

В гостиной в углу одиноко сидела Мэри Джо Перрин. Вид у нее был задумчивый. И встревоженный. Крис собралась было подойти к ней, но передумала. Вместо этого она подошла к сидевшему за пианино Дайеру. Тот перестал играть и посмотрел на нее.

– Да, юная леди, – сказал он. – Так что мы можем сегодня вам предложить? В данный момент у нас скидки на новенны[8]8
  Новенна, девятина – традиционная католическая молитвенная практика, заключающаяся в чтении определенных молитв в течение девяти дней подряд. Ежедневно в рамках новенны может читаться одна из частей Розария или особые молитвы.


[Закрыть].

Крис улыбнулась вместе с остальными, собравшимися вокруг Дайера.

– А я-то думала, что узнаю, что происходит во время Черной мессы, – сказала она. – По словам отца Вагнера, вы эксперт по этой части.

Собравшиеся умолкли, надеясь услышать нечто интересное.

– Нет, не особенно, – ответил Дайер, вновь легонько коснувшись пальцами клавиш. – А почему вы упомянули Черную мессу?

– Кто-то из нас недавно заговорил об этом… о том, что было обнаружено в церкви Святой Троицы и…

– Вы имеете в виду осквернение? – перебил ее Дайер.

– Кто-то объяснит нам, о чем вы говорите? – вмешался в разговор астронавт. – Я ничего не понимаю.

– Я тоже, – сказала Эллен Клири.

Дайер убрал руки от клавиш и посмотрел на них.

– В церкви на соседней улице обнаружили следы осквернения храма.

– Какие именно? – уточнил астронавт.

– Давайте обойдемся без подробностей, – посоветовал ему Дайер. – Скажем так, непристойности, – и оставим эту тему.

– Отец Вагнер сказал, что, по вашим словам, это якобы было похоже на Черную мессу, – напомнила Крис. – Мне стало любопытно, а что происходит в подобных случаях?

– Я мало что об этом знаю, – ответил Дайер. – Если честно, лишь то, что слышал от другого джеба на нашем кампусе.

– Кто такой джеб? – спросила Крис.

– Это кличка иезуитов. Отец Каррас. Он специалист по такого рода делам.

Крис внезапно насторожилась:

– Это тот смуглолицый священник из церкви Святой Троицы?

– Вы его знаете? – удивился Дайер.

– Нет. Я слышала, как о нем упоминали, только и всего.

– Если не ошибаюсь, он еще написал на эту тему научную статью. Что-то из области психиатрии.

– Что вы имеете в виду? – уточнила Крис.

– А что вы имеете в виду, задавая этот вопрос?

– Вы сказали, что он психиатр.

– Ну, конечно. Извините. Я думал, вы знаете.

– Послушайте, расскажите мне что-нибудь! – добродушно потребовал астронавт. – Что делают на Черной мессе?

Дайер пожал плечами.

– Скажем так, извращения. Непристойности. Богохульство. Это – злая пародия на обычную мессу. Когда вместо Бога поклоняются Сатане и иногда приносят в жертву людей.

Эллен Клири еле заметно улыбнулась, покачала головой и, отойдя в сторону, прошептала:

– Как-то все это чересчур жутко.

Крис не обратила на нее внимания.

– Но как вы можете это знать? – спросила она у Дайера. – Даже если Черные мессы проводятся, кто может сказать, что на них происходит?

– Думаю, главным образом это известно от тех, кого поймали, из их признаний.

– Да ладно, – произнес декан, который незаметно присоединился к остальным. – Эти признания ничего не стоили, Джо. Их вырвали пытками.

– Только у самых упертых, – упрямо произнес Дайер.

Гости нервно захихикали. Декан посмотрел на часы.

– Мне действительно пора, – сообщил он Крис. – У меня в шесть часов месса в часовне Дальгрен.

– У меня месса с банджо, – просиял Дайер. В следующий миг он посмотрел за спину Крис, и в глазах его появился ужас. Он моментально протрезвел. – Мне кажется, у нас гость, миссис Макнил, – произнес он и кивком указал, мол, вы только посмотрите.

Крис обернулась и ахнула. Риган в ночной рубашке шумно испускала струю мочи прямо на ковер. Если б это было все! Но нет. Глядя на астронавта потухшими, мертвыми глазами, дочь безжизненным голосом произнесла:

– Все вы сдохнете!

– О, моя девочка! – воскликнула Крис и бросилась к дочери. – Рэгз, дорогая! Иди сюда, милая! Пойдем! Давай поднимемся наверх!

Она взяла Риган за руку и повела ее за собой. На миг оглянувшись, увидела посеревшее лицо астронавта.

– Извините! – дрожащим голосом попыталась оправдаться Крис. – Она больна и, должно быть, гуляет во сне. Она не понимает, что говорит!

– Ну, что, пожалуй, нам пора, – сказал кому-то Дайер.

– Нет, нет, останьтесь! – крикнула из коридора Крис. – Всё в порядке! Я через минуту вернусь!

Остановившись у открытой двери кухни, она велела Уилли замыть ковер прежде, чем пятно станет невозможно вывести, после чего отвела Риган наверх, в ванную, где искупала и надела на нее новую ночную рубашку.

– Дорогая, почему ты это сказала? – добивалась она у дочери, но, похоже, Риган не понимала ее. Глядя на мать отсутствующим взглядом, она бормотала какую-то чушь.

Крис уложила ее в постель, и девочка почти мгновенно уснула. Крис немного подождала, прислушиваясь к дыханию дочери, затем тихо вышла из комнаты.

Внизу она встретила Шэрон и молодого режиссера второй съемочной группы, которые вдвоем выводили Деннингса из кабинета. Они уже вызвали такси и собрались проводить его до номера в гостинице «Джорджтаун Инн».

– Не принимайте близко к сердцу! – посоветовала им Крис, когда они, закинув себе на плечи руки пьяного режиссера, вместе с Деннингсом вышли из дома. Не выходя из своего полуобморочного состояния, тот пробормотал:

– А пошли вы все!

После чего все трое скрылись в тумане и салоне такси.

Крис вернулась в гостиную. Здесь она поведала оставшимся гостям о болезни дочери; те дружно выразили сочувствие. Когда же актриса упомянула постукивания в спальне и прочие случаи «привлечения внимания», то заметила, что Мэри Джо не сводит с нее глаз. В какой-то момент Крис посмотрела на нее, ожидая комментария, но Перрин ничего не сказала, и хозяйка дома продолжила свой рассказ.

– Она у вас ходит во сне? – поинтересовался Дайер.

– Нет, это первый случай. По крайней мере первый известный мне. Думаю, это как-то связано с ее гиперактивностью. Вам не кажется?

– Честное слово, не знаю, – ответил священник. – Я слышал, что лунатизм нередко случается в период полового созревания; правда… – Он пожал плечами. – Не знаю. Думаю, вам следует поговорить с врачом.

Оставшуюся часть вечера миссис Перрин сидела тихо, молча глядя на пляшущий в камине огонь. Крис заметила, что астронавт тоже заскучал. Он смотрел в свой бокал, время от времени издавая невнятные звуки, призванные, по всей видимости, означать интерес. В этом году планировалось его участие в экспедиции на Луну.

– К сожалению, мне нужно успеть к мессе, – сказал декан, вставая. За ним засобирались и остальные гости. Все встали и поблагодарили хозяйку за ужин и вечер в целом.

Уже на пороге отец Дайер взял Крис за руку, посмотрел ей в глаза и спросил:

– Как вы думаете, в вашем новом фильме найдется роль для низенького священника, который умеет играть на фортепиано?

– Если не найдется, – улыбнулась Крис, – мы ее напишем специально для вас, святой отец.

Она искренне пожелала ему доброй ночи.

Последней уходила Мэри Джо Перрин с сыном. Крис ненадолго задержала их у порога. У нее было ощущение, будто миссис Перрин хочет ей что-то сказать, но не решается. Чтобы задержать гостью, Крис спросила ее мнение о том, стоит ли разрешать Риган и дальше играть с доской Уиджа. И что ей делать с капитаном Хауди.

– Как вы считаете, это вредно? – спросила она.

Крис не ожидала серьезного ответа и искренне удивилась, когда мисс Перрин нахмурилась и посмотрела себе под ноги. Казалось, она о чем-то задумалась. Не поднимая головы, женщина шагнула за порог, к сыну, который ждал ее на крыльце. Когда она наконец подняла голову, глаза ее оставались в тени.

– Я бы забрала у нее эту штуку, – тихо произнесла Мэри Джо и отдала сыну ключи от машины. – Бобби, включи мотор, – велела она ему. – Холодно.

Взяв ключи, мальчик застенчиво сообщил Крис, что ему нравятся все ее роли в кино, после чего быстро зашагал к старенькому «Мустангу», припаркованному на улице недалеко от дома.

Глаза его матери по-прежнему оставались в тени.

– Не знаю, что вы думаете обо мне, – медленно и тихо проговорила она. – Для многих мое имя связано со спиритизмом. Но это не так. Да, я считаю, что у меня есть дар, – продолжала Перрин. – Но он не имеет никакого отношения к оккультизму. Более того, я не вижу в нем ничего странного. Будучи католичкой, я верю, что мы стоим обеими ногами в двух мирах. Тот, который мы осознаем, существует во времени, здесь и сейчас, но иногда чудаки вроде меня получают озарение от другой ноги, другого мира, который простирается в вечности, где времени не существует, а будущее и прошлое – то же, что и настоящее. Поэтому когда я изредка чувствую покалывание в другой ноге, думается, я вижу будущее. Хотя кто знает… – Она вздохнула. – Может, и нет. – Пожала плечами. – Какая разница. Но оккультное… – Мэри Джо умолкла, подбирая слова. – Оккультное – это нечто другое. Я держусь от него в стороне. Мне кажется, что заигрывать с такими вещами опасно. В том числе и с доской Уиджа.

Раньше Крис считала ее на редкость здравомыслящей женщиной. Однако сейчас нечто в манерах миссис Перрин вызывало у нее дурные предчувствия. Она попыталась отогнать от себя эти мысли.

– Да ладно вам, Мэри Джо, – улыбнулась Крис. – Можно подумать, вам неизвестен принцип действия доски Уиджа? Это не что иное, как наше с вами подсознание, вот и всё.

– Возможно, – согласилась Перрин. – Возможно. Не исключено, что все дело во внушении. Но из всего, что я слышала о сеансах, досках Уиджа и прочем, напрашивается вывод, что все это указывает на некую открытую дверь. О, я знаю, что вы не верите в мир духов, Крис. А я верю. И если я права, то вполне возможно, что между двумя мирами существует мост, и это, как вы сами недавно сказали, человеческое подсознание. Я знаю лишь то, что нечто такое постоянно происходит. И, моя дорогая, во всем мире есть сумасшедшие дома, а в них полно людей, которые заигрывали с оккультным миром.

– Вы ведь шутите, Мэри Джо, правда?

Молчание. Затем в темноте снова прозвучал все тот же тихий голос:

– В тысяча девятьсот двадцать первом году в Баварии жила одна семья. Не помню фамилию, но их там было одиннадцать человек. Если хотите, можете найти эту историю в старых газетах. Вскоре после спиритического сеанса все они сошли с ума. Все как один. Все одиннадцать человек. Закончилось тем, что они подожгли собственный дом. Сначала взялись жечь мебель, затем решили сжечь собственных детей. Начали с трехмесячного младенца, ребенка одной из младших дочерей. Помогло лишь вмешательство соседей. Те взломали дверь и положили конец этому безобразию. Всю семью поместили в психбольницу, – закончила Мэри Джо свой рассказ.

– О боже! – ахнула Крис, подумав о капитане Хауди. Теперь он воспринимался ею как угроза. Психическое расстройство. Что это? Нечто. – Наверное, мне следовало показать Рэгз психиатру!

– Прекратите, ради всего святого! – воскликнула миссис Перрин, шагнув вперед, в круг света. – Не слушайте меня. Слушайте вашего доктора.

В ее голосе сквозило желание успокоить Крис – правда, не слишком убедительное.

– Я неплохо угадываю будущее, – добавила с улыбкой Перрин. – Но в настоящем я абсолютно беспомощна. – Она порылась в сумочке. – Где же мои очки?.. Вот, видите? Не туда их положила. Вот они где! – Очки нашлись в кармане пальто. – Прекрасный дом, – заметила она, надев очки, и посмотрела вверх, на фасад здания. – Создает ощущение тепла.

– Приятно слышать, – призналась Крис. – Я уже было подумала, что вы сейчас скажете мне, что в нем водятся привидения!

Миссис Перрин с самым серьезным видом посмотрела на нее.

– С чего бы я стала говорить вам такое? – спросила она.

Крис подумала об одной своей знакомой, известной актрисе из Беверли-Хиллз, которая продала дом лишь потому, что в нем – как она всех уверяла – поселился полтергейст. Крис слабо улыбнулась и пожала плечами.

– Не знаю, – сказала она. – Я просто пошутила.

– Это хороший, гостеприимный дом, – заверила ее миссис Перрин. – Знаете, я бывала в нем раньше, причем много раз.

– В самом деле?

– Да, раньше он принадлежал одному моему знакомому, адмиралу флота. Время от времени я получаю от него весточки. Его снова отправили нести службу в море. Вот бедняга… Даже не знаю, по кому скучаю больше – по нему или по этому дому. – Она улыбнулась. – Может быть, когда-нибудь вы еще раз пригласите меня.

– Мэри Джо, я с радостью приглашу вас снова, обещаю вам. Вы удивительный человек. Послушайте, позвоните мне. Сможете прийти на следующей неделе?

– Да, хотелось бы услышать, как поживает ваша дочь.

– У вас есть мой телефонный номер?

– Конечно.

«Что-то не так?» – мелькнуло в сознании Крис. В тоне ее собеседницы как будто что-то изменилось.

– Спокойной ночи, – произнесла миссис Перрин. – Еще раз спасибо за чудесный вечер. – И, прежде чем Крис успела что-то ответить, она быстро зашагала по улице.

Крис какое-то время смотрела ей вслед, затем медленно закрыла входную дверь. Она буквально валилась с ног от усталости. «Ну и вечерок, – подумала женщина. – Просто какое-то безумие».

Она вернулась в гостиную. Ползая на коленях, Уилли мокрой тряпкой затирала следы мочи на ковре. Крис встала с ней рядом.

– Я протерла пятно белым уксусом, – пояснила Уилли. – Дважды.

– И как, есть результат?

– Может, сейчас будет… Не знаю. Сейчас увидим.

– Нет, сначала нужно дождаться, пока он высохнет.

О, да, как остроумно. Великолепное наблюдение. Черт возьми, детка, ложись-ка ты спать!

– На сегодня хватит, Уилли. Ложитесь спать.

– Нет, я доделаю.

– Ну, хорошо. Спасибо. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мадам.

Крис устало стала подниматься по лестнице.

– Кстати, замечательное карри получилось, Уилли. Всем очень понравилось, – крикнула она уже со ступенек.

– Спасибо, мадам.

Наверху Крис заглянула к Риган и увидела, что та спит. Затем вспомнила про доску Уиджа. Может, лучше спрятать ее? Или даже выбросить? Черт, когда разговор зашел об этой штуке, Перрин аж потемнела. И потом, Крис понимала: воображаемый товарищ по играм – это нечто нездоровое.

Да, пожалуй, эту штуковину нужно выбросить.

И все же у нее имелись сомнения. Стоя возле кровати и глядя на дочь, она вспомнила случай, когда Риган было три года. В ту ночь Говард решил, что дочь уже большая и ей пора перестать спать с пустышкой, к которой она так привыкла. В ту ночь он отобрал ее у Риган, и та кричала до пяти утра, после чего несколько дней закатывала истерики. Теперь Крис опасалась такой же реакции. Лучше подождать разговора с психиатром. Кроме того, риталин еще не успел оказать нужного действия. И Крис решила повременить. Тогда и подумаем, что делать.

Она вернулась к себе в комнату, устало легла в постель и почти сразу уснула. Ее разбудил крик дочери.

– Мама, иди сюда! Быстро иди сюда! Мне страшно!

– Иду, Рэгз! Иду!

Крис со всех ног бросилась по коридору и вбежала в спальню Риган. Всхлипы. Плач. Скрип кроватных пружин.

– Что случилось, детка?! – спросила Крис, зажигая свет.

Боже праведный!

Риган, с искаженным от ужаса лицом, вся в слезах, лежала на спине, вцепившись в края узкой кровати.

– Мама, почему она трясется? – плача, спросила она. – Пусть перестанет! Мне страшно! Скажи ей, чтобы она прекратила! Мама, сделай что-нибудь!

Матрас на кровати ходил ходуном.

Часть вторая. Край

Даже во сне боль, которую невозможно забыть, падает капля за каплей на сердце, пока в нашем собственном отчаянии, против нашей воли не придет мудрость через страшную милость Бога.

Эсхил «Агамемнон»

Глава 1

Они отнесли ее на дальний конец переполненного кладбища. Могильным камням здесь было так тесно, что даже странно, что они еще не падали в обморок.

Месса была одинокой, как и вся ее жизнь. Ее братья из Бруклина. Хозяин бакалейной лавки на углу, который продлевал ей кредит.

Наблюдая за тем, как они опускают ее в мир темноты, в мир без света и окон, Дэмиен Каррас, не в силах сдерживать себя, безутешно разрыдался.

– Ах, Димми, Димми…

Это дядя обнял его за плечи.

– Успокойся, она теперь на небесах, Димми. Она счастлива.

«О Боже, да будет так. О Боже! Умоляю! О Боже, умоляю Тебя!»

Они ждали в машине, пока он стоял возле могилы, не в силах сдвинуться с места. Ему была невыносима сама мысль об одиночестве.

По пути на Пенсильванский вокзал он слушал, как его дядья разговаривают о своих болячках, и ему резал слух их неистребимый акцент.

– …эмфизема… надо завязывать с куревом… едва не окочурился в прошлом году, ты в курсе?

Спазмы ярости рвались с его губ, но Каррас усилием воли подавил их и устыдился этого чувства. Он выглянул в окно. Они проезжали мимо дома милосердия, где по субботам, утром, пока он лежал в постели, она в зимний холод получала молоко и мешок картофеля. Мимо зоопарка в Центральном парке, где она оставляла его летом, пока просила милостыню возле фонтана перед «Плазой».

Проезжая мимо отеля, Каррас разрыдался, однако быстро подавил в себе воспоминания. Вытирая слезы жгучего раскаяния, он задался мысленным вопросом о том, почему любовь ждала этого расстояния, ждала момента, когда ему не нужно даже прикосновения, когда границы чувств и человеческого горя сжались до размера поминальной карточки, что была засунута в его бумажник. «In Memoriam…»

Он знал. Горе было застарелым.

Дэмиен вернулся в Джорджтаун к ужину; правда, аппетита не было. Словно пойманный в клетку зверь, он метался по комнате. Друзья-иезуиты выразили ему соболезнования. Недолго постояли рядом. Пообещали молиться за него.

Вскоре после десяти явился отец Дайер с бутылкой виски.

– «Чивас Ригал»! – Он с гордостью указал на этикетку.

– Откуда у тебя деньги на такое? Уж не из ящика ли для пожертвований?

– Не пори чушь, это было бы нарушением обета о нестяжательстве.

– Тогда откуда деньги?

– Я ее украл.

Каррас улыбнулся и покачал головой. Затем принес бокал и оловянную кофейную кружку и сполоснул их в маленькой раковине в ванной комнате.

– Я верю тебе, – хрипло сказал он.

– Большей веры я отродясь не видел.

Каррас ощутил знакомый укол боли, однако тотчас стряхнул ее и вернулся к Дайеру. Тот сидел на его койке и открывал бутылку виски. Дэмиен сел с ним рядом.

– Хочешь отпустить мне грехи сейчас или позже? – спросил Дайер.

– Ты просто наливай, и мы отпустим грехи друг другу.

Дайер щедро плеснул в стакан и чашку.

– Президентам колледжей нельзя пить, – пробормотал он. – Иначе они подают дурной пример. Думаю, я избавил его от ужасного искушения.

Каррас проглотил виски, но не слова. Он слишком хорошо знал повадки президента. Будучи человеком в высшей степени тактичным, тот не любил отдавать прямых распоряжений. Так что Каррас знал: Дайер пришел как друг, но и как личный посланник президента колледжа.

Впрочем, Дайер ему нравился. Юный иезуит смешил его, рассказывая о недавнем званом ужине у Крис Макнил, травил байки о префекте дисциплинарного отдела. Сам Дайер пил мало, зато постоянно подливал виски в стакан Карраса. И когда решил, что тот достаточно опьянел, чтобы уснуть, встал с койки и заставил Дэмиена лечь. Сам он сел на письменный стол, где продолжал трепать языком до тех пор, пока у Карраса не начали слипаться глаза, а вместо ответов слышалось невразумительное мычание.

Наконец Дайер встал, развязал шнурки на туфлях Карраса и снял их с его ног.

– Собрался украсть мои туфли? – пробормотал тот.

– Нет, я гадаю по складкам на их коже. А теперь молчи и постарайся уснуть.

– Ты иезуитский кот-ворюга.

Дайер усмехнулся и накрыл его пальто, которое вытащил из шкафа.

– Послушай, о счетах за коммунальные услуги позаботится кто-то другой. Остальные пусть себе перебирают четки перед алкашами на М-стрит.

Каррас ничего не ответил. Его дыхание было размеренным и глубоким.

Дайер осторожно приблизился к двери и щелкнул выключателем.

– Воровство – это грех, – сонно пробормотал из темноты Каррас.

– Mea culpa, есть за мной такой грешок, – мягко ответил Дайер.

Какое-то время он подождал, пока Каррас, наконец, заснет. Затем вышел наружу.

Ночью Дэмиен проснулся в слезах. Ему приснилась мать. Стоя у окна на Манхэттене, он увидел, как она появилась из входа в метро на другой стороне улицы. Мать стояла на тротуаре с коричневым бумажным пакетом для покупок и глазами искала его, звала по имени. Каррас помахал ей рукой.

Она не увидела его и двинулась дальше. Автобусы. Грузовики. Бездушные толпы людей. Ей стало страшно. Она вернулась в метро и стала спускаться вниз. Каррас запаниковал, бросился по улице и со слезами на глазах стал ее звать. Увы, он не смог найти мать. Он представил себе, как она, беспомощная и растерянная, бродит в лабиринте подземных туннелей.

Подождав, когда рыдания стихнут, Каррас потянулся за стаканом виски. Сидя на койке, он пил в темноте. Из глаз снова брызнули слезы и никак не желали иссякать. Совсем как в детстве.

Ему вспомнился телефонный звонок дяди:

– Димми, у нее отек мозга. Она не подпускает к себе врачей. Все время кричит, Димми, и разговаривает с чертовым радио. Ей срочно нужно в «Бельвью», Димми. В обычную больницу с этим не возьмут. Думаю, через пару месяцев она будет как новенькая. Тогда мы заберем ее оттуда. Договорились? Слушай, Димми, мы уже это сделали. Сегодня утром ей поставили укол и увезли на «Скорой». Мы не хотели беспокоить тебя, но все равно будет слушание в суде и тебе придется подписать кое-какие бумаги… Что?.. Частная клиника? У кого есть на это деньги, Димми? У тебя?

Каррас не помнил, как уснул.

Он проснулся в апатии. Стоило ему вспомнить о матери, как кровь будто отлила от его мозга. Шатаясь, он прошел в ванную, принял душ, побрился, надел сутану. На часах было пять тридцать пять. Он отомкнул дверь в церковь Святой Троицы, облачился в ризу и, встав слева от алтаря, отслужил мессу.

– Memento etiam… – молился он с тупым отчаянием. – Помяни рабу Твою Мэри Каррас…

В дверях табернакла Дэмиен увидел лицо сиделки из приемного покоя клиники «Бельвью». Из палаты доносились крики.

– Вы ее сын?

– Да, я Дэмиен Каррас.

– Я не стану заходить. У нее припадок.

Он посмотрел в наблюдательное отверстие в стене палаты – без окон, с потолка свисает голая электрическая лампочка, стены с мягкой обивкой, отсутствие мебели. Только койка, на которой она сейчас билась в припадке.

– …молим Тебя, даруй ей свет, отдых и покой…

Она увидела его. Их взгляды пересеклись. Она тотчас умолкла. Затем встала с койки и медленно подошла к круглому наблюдательному отверстию. Выражение ее лица было растерянным и обиженным. «Почему ты это делаешь, Димми? Почему?» В ее глазах было больше кротости, чем у библейского агнца.

– Агнец Божий… – пробормотал Каррас и, склонив голову, ударил себя кулаком в грудь. – Агнец Божий, берущий на себя грехи мира, даруй ей покой…

Через несколько секунд Дэмиен закрыл глаза и поднял гостию. Мысленным взором он увидел мать в зале суда; маленькие руки сжаты и лежат на коленях, выражение лица покорное и растерянное. Судья тем временем объяснял ей диагноз, поставленный психиатром клиники «Бельвью».

– Скажите, Мэри, вам все понятно?

Мать кивнула. Она не открывала рта – у нее забрали зубные протезы.

– Так что вы скажете на это, Мэри?

– Мой мальчик, он говорит вместо меня, – с гордостью ответила она.

Каррас склонил голову над гостией, и с его губ слетел сдавленный стон. Он ударил себя кулаком в грудь, как будто надеялся повернуть время вспять.

– Domine, non sum dignus[9]9
  Господи, недостоин я (лат.).


[Закрыть], – пробормотал Дэмиен. – Одно Твое слово, и душа моя исцелится.

Вопреки доводам разума, вопреки всему знанию, он надеялся, что есть Тот, кто услышит его мольбы.

Впрочем, он сильно в этом сомневался.

После мессы Каррас вернулся к себе и попытался заснуть. Тщетно. Позднее, тем же утром, к нему неожиданно пришел молодой священник, которого он раньше не встречал. Постучал и заглянул в открытую дверь.

– Вы заняты? Можно с вами поговорить?

В глазах безысходное отчаяние, в голосе отчаянная мольба. На какой-то миг Каррас возненавидел его.

– Входите, – мягко ответил он, хотя внутри был зол на самого себя. Эта сторона его «я» постоянно делала его беспомощным перед лицом чьей-то просьбы. В такие минуты он не переставал быть себе хозяином. Эта слабость лежала в нем, словно свернутая веревка, всегда готовая раскрутиться и броситься на чей-то зов о помощи. Это лишало его покоя. Даже во сне. Где-то на краю его снов часто возникал звук, похожий на далекий крик о помощи. После пробуждения он еще несколько минут не мог избавиться от ощущения некоего невыполненного долга.

Молодой священник робел, заикался, переминался с ноги на ногу. Каррас терпеливо дал ему успокоиться. Предложил сигареты. Растворимый кофе. Затем изобразил интерес. Постепенно его посетитель обрел дар речи и поведал о хорошо знакомой ему проблеме: гнетущем чувстве одиночества, столь характерном для священников.

Из всех проблем, с которыми Каррасу приходилось сталкиваться в церковном сообществе, эта в последнее время стала самой распространенной. Оторванные от родных и прежде всего от женщин, иезуиты опасались выражать симпатию к коллегам или завязывать долгие дружеские отношения.

– Допустим, я хочу обнять за плечи другого молодого человека, но мне тотчас делается страшно. Вдруг окружающие подумают, будто я «голубой». Ведь сейчас только и слышишь рассказы о том, сколько латентных геев идут в священники. Поэтому я воздерживаюсь. Я даже не захожу к кому-нибудь в комнату, чтобы послушать пластинки, поговорить или просто покурить. Дело не в том, что я его боюсь. Я не хочу, чтобы он обо мне плохо подумал.

Каррас ощутил, как груз медленно перемещается с плеч молодого священника на его плечи. Он не стал возражать. Наоборот, дал ему выговориться. Он знал, что тот вернется к нему снова и снова, чтобы обрести облегчение от одиночества, сделать Карраса своим другом. Когда же он поймет, что сделал это без страха и подозрительности, возможно, он станет и дальше завязывать дружеские отношения, уже с другими.

Ощущая усталость, Каррас поймал себя на том, что погружается в собственное горе. Он посмотрел на декоративную табличку с изречением. Ее кто-то подарил ему на прошлое Рождество. «Моему брату плохо. Я разделяю его боль. Я нахожу в нем Бога». Несостоявшаяся встреча. Он винил себя. Он составил карту улиц мучений своего брата, но никогда не ходил по ним. Во всяком случае, ему так казалось. Он думал, что эта боль – его собственная.

Наконец посетитель посмотрел на часы. Было время обеда в университетской столовой. Он уже встал, собираясь уходить. Внезапно его взгляд упал на обложку книги на столе Карраса.

– О, так вы читаете «Тени»! – воскликнул он.

– Вы читали эту книгу? – спросил Дэмиен.

Молодой священник отрицательно покачал головой:

– Нет, не читал. А стоит?

– Не знаю. Я только что закончил ее, но не вполне уверен, что до конца все понял, – солгал Каррас. Взяв со стола книгу, он протянул ее своему гостю. – Не желаете почитать? Хотелось бы услышать чье-то мнение о ней.

– Да, конечно, – ответил молодой иезуит. Отогнув клапан суперобложки, он прочитал, что там написано. – Попытаюсь вернуть через пару дней.

Его настроение, похоже, улучшилось.

Когда дверь за ним закрылась, Каррас испытал облегчение. И покой. Взяв свой требник, он вышел из дома во двор и принялся медленно расхаживать, читая про себя молитвы.

Во второй половине дня к нему пришел новый посетитель, пожилой пастор[10]10
  Несмотря на то что термин «пастор» обычно обозначает священника-протестанта, неофициально его употребляют и к священнослужителям в католичестве.


[Закрыть] из церкви Святой Троицы. Сев на стул возле письменного стола, он выразил соболезнования по поводу кончины матери Карраса.

– Я провел две мессы за упокой ее души, Дэмиен, и одну за вас, – сообщил он с сочным ирландским акцентом.

– Весьма любезно с вашей стороны, святой отец. Благодарю вас.

– Сколько ей было?

– Семьдесят.

– Что ж, солидный возраст.