Текст книги "Секреты величайших инвесторов мира. Как побеждать на рынках и в жизни"

«Вопрос в том, выходите ли вы за пределы?»

В наших беседах и в своих трудах Маркс неоднократно возвращается к нескольким темам, которые не давали ему покоя на протяжении десятилетий. Как мне кажется, пять важнейших идей всплывают снова и снова.

Важность признания того, что мы не можем предсказать или контролировать будущее.

Преимущества изучения паттернов прошлого и использования их в качестве приблизительного ориентира на то, что может произойти дальше.

Неизбежность того, что циклы обратятся вспять и безрассудная неумеренность будет наказана.

Возможность обратить цикличность в свою пользу, ведя себя контрциклично.

Потребность в смирении, скептицизме и благоразумии для достижения долгосрочного финансового успеха в нестабильном мире.

Жизнь настолько сложна, что полезно усвоить краткую суть простых и надежных идей, которые могут упорядочить наше расплывчатое мышление. Все эти пять идей чрезвычайно полезны для любого инвестора, стремящегося управлять непознаваемым будущим.

Но, обобщая то, что я узнал от Маркса, я не могу не думать о том, что один конкретный урок имеет настолько далеко идущие последствия, что мне необходимо поместить его в центр своего мировоззрения. Для меня это тот принцип, который он выучил в колледже более пятидесяти лет назад: все непостоянно.

Финансовые рынки предлагают нам множество примеров этого буддийского учения. За азиатским «экономическим чудом» последовал азиатский финансовый кризис 1997 года; за манией доткомов конца 1990-х последовал крах 2000-го; за жилищным пузырем последовал кредитный кризис, за которым последовал эпический «бычий» рынок, начавшийся в 2009 году; затем, в 2020 году, рынок упал на 34 процента за двадцать три дня, а затем в последующие недели вырос почти на 40 процентов.

Если бы Будда был менеджером хедж-фонда, он мог бы заметить, что изменение само по себе в конечном счете не является проблемой. Скорее, мы обрекаем себя на страдания – как в инвестировании, так и в жизни, когда ожидаем или жаждем, чтобы все оставалось прежним. Настоящая проблема заключается в этой привычке цепляться или полагаться на то, что недолговечно.

Как учит буддизм, нам нужно признать быстротечность всех мирских явлений, чтобы не удивляться и не пугаться, когда случаются перемены. Сюнрю Судзуки сказал: «Если мы не сможем принять учение о том, что все меняется, мы не сможем сохранять самообладание».

В финансовом плане неизбежность перемен имеет важные последствия. Для начала нам нужно признать, что нынешний экономический климат и траектория рынка являются временными явлениями, как и все остальное. Поэтому нам следует стараться не позиционировать себя так, чтобы мы зависели от их движения по той же траектории. Как отмечает Маркс, инвесторы постоянно совершают ошибку, переоценивая продолжительность подъемов и спадов рынка; они забывают, что ничто не вечно. Точно так же многие покупатели жилья разорились во время финансового кризиса, взяв слишком много долгов, полагая, что цены на жилье будут продолжать расти с этого момента и до вечности. Мораль? Никогда не ставьте все против неумолимых сил перемен.

Признание того, что все вещи преходящи, может наполнить вас дестабилизирующим ощущением, что ваша жизнь (и все, чем вы дорожите) безнадежно неустойчива. Так соблазнительно жить в отрицании. Но разумно признать, что мы идем по тонкому льду и никогда не знаем, треснет ли он. Это осознание не означает, что мы должны вечно прятаться дома – или вечно сидеть на деньгах, отказываясь идти на риск. Как на рынке, так и в жизни цель заключается не в том, чтобы принять риск или избегать его, а в том, чтобы разумно подходить к нему, никогда не забывая о возможности неприятного исхода.

Достичь баланса непросто. В самые мрачные дни 2008 года Марксу приходилось постоянно напоминать себе, что нужно сопротивляться склонности к беспокойству: «Если я переусердствую, то не смогу выполнить работу для своих клиентов, ведь они наняли меня не для того, чтобы я боялся. Они хотят, чтобы я был надежным инвестором, а не курицей». «Если это зайдет слишком далеко, – добавляет он, – „избегание риска“ обречет вас на „избегание дохода“».

К счастью, мы не бессильны перед переменами. Есть много способов сделать себя менее уязвимыми. Вместо того чтобы пытаться предсказать непредсказуемое, Маркс предлагает сосредоточиться на создании «нехрупких портфелей и нехрупких жизней», которые вряд ли рухнут даже в ужасных условиях[63]63
  Говоря о хрупкости, Маркс заимствует терминологию, использованную Нассимом Николасом Талебом в книге «Антихрупкость: как извлечь выгоду из хаоса». Однако другая книга Талеба, «Одураченные случайностью: скрытая роль шанса на рынках и в жизни», оказала на него более глубокое влияние.


[Закрыть]. Что это означает для постоянных инвесторов? «Избегайте больших долгов и левериджа» и не позволяйте своим мечтам о «золотом дне» привести вас к тому, чтобы «подвергнуть себя возможности катастрофы, – говорит он. – Не пытаться максимизировать – важный компонент в подготовке к тому, что может преподнести вам жизнь, и это верно в отношении инвестирования и жизни. Так что вопрос в том, выходите ли вы за пределы?»

Этот вопрос относится не только к инвестированию, но и к расходам. «Финансовая независимость не связана с зарабатыванием или наличием большого количества денег, – говорит Маркс. – Знаете, в чем ее суть? Тратить меньше, чем зарабатываешь. Жить по средствам. Важно знать, что ваша антихрупкость зависит от того, насколько близко вы подошли к грани».

Проблема в том, что мы склонны забывать об этом, когда преуспеваем – или когда наблюдаем, как преуспевают другие, а мы отстаем. И тогда мы начинаем двигаться к нашим пределам и в конце концов выходим за них.

Маркс добавляет, что нам также необходимо признать нашу финансовую и психологическую хрупкость. «Вам лучше бояться – бояться в том смысле, что вы признаете возможность того, что может случиться что-то плохое, и будете реалистичны в отношении своей способности противостоять плохим последствиям». Он советует не делать заявлений в духе «мачо», что мы не против, если фондовый рынок рухнет: «Когда он падает хотя бы на треть, люди паникуют, продают и превращают этот временный спад в постоянные убытки, а это худшее, что можно сделать».

Поэтому очень важно быть честными с самими собой в отношении того, с каким уровнем риска мы способны справиться: «Если вы возьмете на себя слишком много, это подорвет вашу эмоциональную устойчивость, и вы волей-неволей начнете делать ошибки, даже если ничего плохого с вами не происходит… как маржин колл или необходимость купить хлеб».

В этой привычке видеть реальность такой, какая она есть, без отвращения или самообмана, есть буддийское качество. Одним из величайших текстов буддизма является «Сатипаттхана Сутта», речь Будды о внимательности как средстве достижения нирваны. Он объясняет, что путь к пробуждению требует, чтобы мы «постоянно осознавали» все, что предстает перед нами, – беспристрастно наблюдали за тем, как все вещи (включая наши мысли, чувства и сенсорные восприятия) возникают и исчезают. Свобода приходит тогда, когда мы «ясно видим», что все эфемерно, и учимся не цепляться за то, что неустойчиво по своей сути. Будда повторяет один и тот же рефрен тринадцать раз: «И ты пребываешь независимым, не цепляясь ни за что в мире» [22].

Эта идея непривязанности может показаться холодной или неестественной. Но признание непостоянства имеет свои преимущества. Во-первых, исчезнут не только хорошие вещи (красота нашей молодости, наши близкие, экономический бум и «бычий» рынок). Плохое (эмоциональная и физическая боль, паршивые политические лидеры, рецессии и пандемии) тоже пройдет. Учитывая, что все меняется, мы не должны слишком увлекаться в хорошие времена или слишком унывать в плохие.

Чувство непостоянства также может вдохновить нас на то, чтобы ценить и развивать наши отношения (поскольку мы не знаем, как долго кто-либо из нас будет здесь) и жить более полной жизнью сейчас. В своей книге «Наука Просветления» Шинзен Янг пишет о том, как научиться познавать мир с «радикальной полнотой», сосредотачиваясь на каждом моменте с «необычайной концентрацией, сенсорной ясностью и невозмутимостью… Вы можете значительно продлить себе жизнь – не умножая число своих лет, а увеличивая полноту своих мгновений»[64]64
  Шинзен Янг описывает невозмутимость как «отстраненную, мягкую прозаичность фактов, в которой удовольствию и боли позволено расширяться и сжиматься без собственного вмешательства». Это похоже на то, как Маркс смотрит на рынки, признавая и принимая, что «это то, что есть», и в этом нереактивном состоянии сохраняя ясность, позволяющую реагировать логично и без эмоций.


[Закрыть].

Сейчас, когда ему за семьдесят, Маркс остро чувствует собственное непостоянство. Его отец дожил до 101 года, так что он, возможно, унаследовал генетическое преимущество. Тем не менее он знает, что шансов на то, что он бессмертен, нет. На этом этапе жизни он все чаще думает о том, достойно ли он ведет себя, особенно при общении с коллегами и клиентами. «То, чего вы достигаете в жизни, – не единственная важная вещь. Важно также, как вы это делаете, – говорит он. – Возможно, во мне говорит неуверенность. Но для меня очень важно получить признание за правильно прожитую жизнь». Он в восторге от доходов Oaktree, но он также гордится ее честной репутацией и своими отношениями с соучредителем Каршем. Маркс говорит, что за три десятилетия совместной работы они ни разу не поссорились.

Чего он надеется достичь в ближайшие годы? «У меня нет больших амбиций, – говорит Маркс. – У меня потрясающая жизнь. Я хочу быть хорошим мужем, отцом, дедушкой. И я хочу продолжать видеть в инвестиционном мире вещи, которые не видят другие люди, и четко объяснять их своим клиентам».

Он планирует работать бесконечно долго, потому что находит это интеллектуально полезным, а не потому, что у него «неутолимая» жажда денег или статуса. Он вспоминает, как его профессор японоведения объяснял буддийское учение о том, что «вы должны разорвать цепь получения и желания» – бесцельный цикл влечения, который неизбежно ведет к страданию. Возможно. Но Маркс признает, что накопление богатства дало ему свободу и безопасность и сделало его «менее боязливым». По крайней мере на настоящий момент статус миллиардера, похоже, не причиняет ему слишком больших страданий.

Оглядываясь назад на свою «счастливую жизнь», он скромно признается, что одного его таланта никогда не было достаточно, что очень многие вещи сложилось в его пользу, позволив ему достичь такого уровня успеха. Это знание уберегает его от гордыни, которая обычно предшествует падению. В настоящий момент Маркс, как никто другой, близок к тому, чтобы стать Мастером Вселенной. Но если и есть что-то, что он знает наверняка, так это то, что изменения придут – и всем нам придется подстраиваться под них.

Глава четвертая. Жизнестойкий инвестор. Как создать прочное богатство и выжить в дикой природе, которая подстерегает нас повсюду

Настоящая беда нашего мира не в том, что он неразумен, и даже не в том, что он разумен. Самая распространенная проблема состоит в том, что это почти разумно, но не совсем. Жизнь – это не нелогичность, и тем не менее это ловушка для логиков. Он выглядит немного более математическим и правильным, чем есть на самом деле: его точность очевидна, а его неточность скрыта; его дикость подстерегает нас повсюду.

Гилберт Кит Честертон

В 1960-х годах, будучи молодым инвестиционным аналитиком парижского Société Générale[65]65
  Société Générale – французский финансовый конгломерат, составляющий «большую четверку» банковского рынка государства. – Прим. пер.


[Закрыть], Жан-Мари Эвейяр понятия не имел, что делает. Его боссы внушили ему стандартную стратегию выбора акций, общепринятую в то времени. «По сути, их игра заключалась в том, чтобы активно торговать крупными акциями индекса, вот и все», – говорит он. Как и все вокруг него, он послушно шел по этому уважаемому пути к посредственным доходам. Как он позже заметил, «в толпе гораздо теплее».

Эвейяр начал сбиваться с пути в 1968 году, после того как банк отправил его в Нью-Йорк. Тем летом он катался на велосипеде в Центральном парке с двумя французскими студентами бизнес-школы Колумбийского университета. Они рассказали ему о Бенджамине Грэме, который преподавал там в 1920-х годах и по ходу разработал дисциплину стоимостного инвестирования[66]66
  Отношения Грэма с Колумбией сделали его интеллектуальным центром стоимостного инвестирования – статус, который он сохраняет по сей день. Грэм выиграл стипендию для обучения в Колумбийском университете и оказался настолько блестяще эрудирован, что перед выпуском в 1914 году его пригласили преподавать на трех разных факультетах: английского языка, математики и философии. Вместо этого он стал инвестором. Но в 1928 году он вернулся в Колумбию в качестве вечернего лектора и преподавал там в течение следующих двадцати восьми лет, воспитав поколение инвесторов, среди которых были Уоррен Баффетт, Ирвинг Кан и Билл Руан.


[Закрыть]. Эвейяр прочитал его книги «Анализ безопасности» и «Разумный инвестор» и мгновенно прозрел. Он сравнивает свое открытие Грэма с религиозным обращением Поля Клоделя, французского писателя, который спонтанно нашел Бога, стоя в соборе Нотр-Дам в 1886 году: «Меня озарил подход Бена Грэма. Я нашел то, что искал». Эвейяр пытался убедить начальство позволить ему инвестировать в соответствии с его новыми убеждениями, но они ничего не слышали о Грэме и не видели привлекательности в его чуждой для них философии [23]. Так что Эвейяр продолжал играть по-старому. В целом, говорит он, «я потратил впустую пятнадцать лет своей профессиональной жизни».

Наконец, в возрасте тридцати девяти лет он оказался на свободе. Банк назначил его управляющим SoGen International – взаимного фонда настолько маленького и малоизвестного, что никому не было дела до того, что он с ним делал. Когда в 1979 году Эвейяр возглавил компанию, активы фонда составляли всего 15 миллионов долларов. Обосновавшись на Манхэттене, он годами работал один, наслаждаясь отсутствием вмешательства со стороны своих корпоративных боссов во Франции.

Его новая инвестиционная стратегия была построена на одном очень важном выводе, который он почерпнул из «Разумного инвестора». «Поскольку будущее неопределенно, вам нужно минимизировать риск», – говорит Эвейяр. Как и большинство великих истин, она настолько проста, что легко не заметить ее важности, скользнуть по поверхности, не проникнув в ее глубокую суть.

Это был урок, который Грэм усвоил на горьком опыте. Родившись в Лондоне в 1894 году, он вырос в зажиточной семье в Нью-Йорке, зарабатывающей на жизнь семейным бизнесом, импортируя фарфор из Европы. Но в тридцать пять лет отец Грэма умер, оставив вдову одну воспитывать троих сыновей. Бизнес рухнул, поэтому она превратила их дом в пансион, который также потерпел крах. В довершение всего она заняла деньги, чтобы купить акции, и лишилась всего во время паники 1907 года, когда фондовый рынок потерял почти половину своей стоимости за несколько недель. Грэм, который вырос с кухаркой, горничной и гувернанткой, позже вспоминал «позор нашего падения», когда семья была вынуждена распродать все свое имущество на публичных торгах.

Одни только эти детские воспоминания могли бы объяснить зацикленность Грэма на том, как добиться устойчивости перед лицом неопределенности. Но в последующие годы он столкнулся с рядом бедствий: Первой мировой войной, крахом 1929 года и Великой депрессией. Заработав состояние в качестве управляющего капиталом на «бычьем рынке» 1920-х годов, он потерял 70 процентов с 1929 по 1932 год. Этот опыт привел его к тревожному осознанию: «Невозможно предсказать будущий курс ценных бумаг».

Закаленный огнем, Грэм сформулировал инвестиционное кредо, в котором приоритет отдавался выживанию. Он резюмировал это в последней главе «Разумного инвестора», написанной после Холокоста: «В старой легенде мудрецы, наконец, свели историю земных дел к одной фразе: „Это тоже пройдет“. Столкнувшись с такой же задачей сформулировать секрет надежного инвестирования в трех словах, мы рискнули использовать девиз „Запас финансовой прочности“»[67]67
  Грэм, которого первоначально звали Бенджамин Гроссбаум, происходил из семьи ортодоксальных еврейских иммигрантов из Польши. Как человек, разделяющий этот опыт, я думаю, что вполне разумно увидеть связь между его семейной историей (полной преследований и опасностей, с которыми сталкивались восточноевропейские евреи) и его инвестиционной философией (которая была сосредоточена на снижении риска и поиске безопасности).


[Закрыть].

Грэм объяснил, что запас прочности можно получить, покупая акции и облигации с «благоприятным» дисконтом к их «оценочной стоимости». Этот разрыв между ценой и ценностью обеспечил бы подушку, чтобы амортизировать удар собственных «просчетов» инвестора, «везения хуже обычного» и «неизвестных условий будущего». Это была житейская стратегия, построенная на признании человеческой слабости и опасностей истории. Мы совершаем ошибки. У нас случается невезение. Будущее неизвестно.

Грэм пришел к выводу, что покупка недооцененных активов даст инвесторам «больше шансов на прибыль, нежели на убыток», но предупредил, что это еще не гарантия того, что конкретная инвестиция не приведет к ужасным последствиям. Решение? Диверсификация.

Эвейяр, как и Грэм, был ребенком неопределенности. Он родился во французском городе Пуатье в 1940 году, всего за несколько месяцев до вторжения в страну Германии. На его настороженный, беспокойный, немного скорбный взгляд на жизнь повлияли проповеди, которые он услышал в детстве, посещая римско-католическую церковь своей бабушки во французской деревне. Обращаясь к сообществу, пережившему недавнюю травму поражения, кровопролития и бомбежки, священник говорил: «Не рассчитывай на счастье на этой земле. Это долина слез. Вы можете быть счастливы только в загробном мире». Таким образом, Эвейяр был полностью готов воспринять предупреждения Грэма о том, что инвесторам нужно быть готовыми к невзгодам и противостоянию им.

Расцвет карьеры Грэма пришелся на время, когда в Соединенных Штатах было так много проблемных активов, что у него не было необходимости искать сделки за границей. Эвейяр же копировал, а затем модифицировал эту стратегию для другой эпохи, собирая по всему миру акции, которые, по его оценке, были дешевле своей реальной стоимости как минимум на 30–40 процентов. Он основывал свои оценки на консервативном представлении о том, сколько наличных денег разумный покупатель был бы готов заплатить за всю компанию. По выражению Грэма, это был подход, основанный «не на оптимизме, а на арифметике». На всякий случай Эвейяр обычно держал более сотни акций. У Баффетта и Мангера хватило духу держать более концентрированный портфель, но Эвейяр не мог заставить себя сделать это. «Я слишком скептически отношусь к своим навыкам, – признается он, – и слишком беспокоюсь, что все это может просто лопнуть».

Его стратегия сработала, и он заработал репутацию компании с высокой доходностью при низких рисках. Business Week и Morningstar приветствовали его с распростертыми объятиями. Финансовые планировщики и брокеры завалили его активами своих клиентов. Он нанял команду аналитиков и запустил два новых фонда. Тем не менее его никогда не покидало чувство беспокойства. По мере того, как его средства росли, Эвейяр стал ощущать бремя управления деньгами сотен тысяч инвесторов, откладывающих средства на пенсию или образование своих детей. «Это деньги, которые они не могут позволить себе потерять, – говорит он. – Если бы я облажался, то это усложнило бы повседневную жизнь инвесторов моих фондов, что я прекрасно осознавал… Это заставило меня действовать с осторожностью».

Строгое внимание Эвейяра к оценке обеспечивало безопасность его акционерам. Например, в конце 1980-х годов инвесторы были настолько увлечены Японией, что цены на активы перестали отражать экономическую реальность. К 1989 году на Японию приходилось 45 процентов капитализации мирового фондового рынка – больше, чем на Соединенные Штаты и Великобританию вместе взятые, – и большинство крупнейших компаний мира были японскими. Эвейяр полностью ушел с японского рынка в 1988 году, не сумев найти ни одной японской акции, отвечающей его требованиям к оценке. Пузырь лопнул в конце 1989 года, и японские акции попали в смертельную спираль длиной в несколько десятилетий. К самой низкой точке 2009 года фондовый индекс Nikkei 225 потерял более 80 процентов за двадцать лет. Во время одного из наших разговоров Эвейяр поразился тому, что в 2020 году японский рынок «все еще был на 30 процентов ниже того, где он был тридцать лет назад».

В предисловии к «Разумному инвестору» Баффетт писал: «Чтобы успешно инвестировать в течение всей жизни, не требуется заоблачного IQ, необычных бизнес-инсайтов или инсайдерской информации. Что необходимо, так это прочная интеллектуальная основа для принятия решений и способность сдерживать эмоции, чтобы они не разъели эту основу». Каков был Эвейяр? Его интеллектуальная основа с проверенным временем акцентом на запасе финансовой прочности была надежной. Кроме того, у него была эмоциональная сила, позволяющая дистанцироваться от толпы и противостоять любым соблазнам смягчить свои стандарты, когда другие поддавали газу. Некоторое время он пользовался еще одним важным преимуществом: у него была институциональная свобода действий, чтобы идти своим путем, отчасти потому, что он работал почти в четырех тысячах миль от штаб-квартиры своей фирмы, а отчасти потому, что получаемые им прибыли не давали никому повода жаловаться или вмешиваться.

Все это были предпосылки для превосходства. Но, как вскоре обнаружил Эвейяр, существуют силы, которые словно неотвратимо сговариваются, чтобы привести к уязвимости и заурядным доходам. Нам необходимо понять эти силы, поскольку они являются безжалостными врагами прочности. В этой главе мы увидим, что потребовалось Эвейяру и его блестящему преемнику Мэттью Мак-Леннану, чтобы пройти это минное поле и добиться выдающихся результатов за более чем четыре десятилетия. Их размышления предлагают множество уроков о том, как накопить – и сохранить – состояние на протяжении вашей инвестиционной жизни.