Текст книги "Деньги и власть. Как Goldman Sachs захватил власть в финансовом мире"

Когда 5 сентября дело было направлено на судебные слушания, Times сообщила, что в показаниях 3 мая 1972 г., когда Леви был вынужден признать, что Goldman не раскрыл важную информацию своим клиентам, он настаивал на том, что банк «тщательно соблюдал требования закона и строго следовал принципам деловой и профессиональной этики». Когда репортер Times позвонил Леви и попросил прокомментировать показания, Леви заявил, что они «не касаются этого дела» и отказался общаться на эту тему. А Новотны заявил журналисту Wall Street Journal, что показания Леви «уже не новость».

На следующий день Goldman урегулировал спор с Fundamental Investors[363]363
  Информацию о соглашении с Fundamental см.: NYT, September 6, 1974.


[Закрыть], договорившись на выплату компенсации в размере $5,25 млн и перечислении 75 % от суммы, которую Goldman получит от Penn Central по сделкам с коммерческими бумагами после завершения процедуры банкротства, если такая сумма когда-либо будет выплачена. Хотя сделка с Fundamental в размере около 26 центов за доллар позволила устранить серьезную угрозу потери капитала, она не убедила остальных истцов по этому делу – сети магазинов одежды и Welch’s – отказаться от судебного преследования и урегулировать дело мирным путем. По словам Чарлза Эллиса, Welch’s хотел вернуть свои деньги еще и потому, что год «выдался неурожайным»[364]364
  Charles D. Ellis, The Partnership (New York: Penguin Press, 2008), p. 104.


[Закрыть], а две сети магазинов «считали это дело результатом нечестной сделки и сохраняли за собой моральное право на получение полной компенсации».

Слушание дела Welch’s против Goldman началось 9 сентября в суде Южного Манхэттена. Коллегия присяжных включала трех мужчин и трех женщин – как сообщалось, они были представителями «рабочих» профессий. Невероятно, но Goldman позволил перетрясти свое «грязное белье» из-за $2,4 млн, что составляло разницу между требованиями истца ($3 млн) и суммой $600 000 (20 центов на доллар), которую, вероятно, готов был предложить Goldman. В первый день слушаний Поллак[365]365
  Вступительное слово Поллака на слушании дела Welch Foods Inc. v. Goldman, Sachs & Co. trial transcript, September 9, 1974.


[Закрыть], молодой адвокат истца, владелец юридической фирмы Pollack & Singer, заявил присяжным: «Главный момент, как видят его истцы, заключается в следующем: они знали, но не сказали». Поллак объяснил присяжным, что у Goldman была своя система для хранения внутренней информации о компаниях, чьи ценные бумаги размещал банк, и в зависимости от ее типа записи велись на бумаге разных цветов. Так, зеленая использовалась для сообщения покупателям информации, которая стала известна Goldman из других источников, кроме официально публикуемых отчетов для SEC (например, в ходе телефонного разговора с руководством компании). Как показал Леви, зеленая бумага использовалась для «сообщения» инвесторам «последних данных».

Кроме того, были в ходу так называемые синие листы. «На синей бумаге в документообороте Goldman Sachs и кредитных досье хранились секретные данные, полученные в ходе контактов и переговоров между Goldman Sachs и эмитентом – в данном случае между Goldman Sachs и Penn Central, – сказал Поллак. – Эти синие листы, как следы на снегу, имеют огромную важность для успеха дела. Полагаю, у того, кто прочитал бы текст на этой бумаге, не осталось сомнений в том, что Goldman Sachs обладал инсайдерской информацией. Послушав свидетелей, вы узнаете, что они не раскрывали своим клиентам информацию, записанную на синей бумаге». По словам Поллака, на листах зеленого цвета было то, что «они нам говорили», а на синих – то, «что они знали».

К документам на синей бумаге в архиве Goldman относилось многое, начиная с важнейшего телефонного разговора между О’Херроном из Penn Central и Вогелом из Goldman Sachs 19 сентября 1969 г., в котором О’Херрон сообщил Вогелу, что у Penn Central будут проблемы с денежными средствами в первом квартале 1970 года. Также на синей бумаге была зафиксирована реакция партнеров Goldman, когда 5 февраля 1970 г. они узнали из «ленты новостей», что в 1969 г. убытки Penn Central составили $56 млн. «Господин Уилсон из Goldman Sachs срочно позвонил г-ну Леви в Сент-Луис, – описывал Поллак присяжным ход событий, – и Леви сказал: “Срочно нужно встретиться с ними в Нью-Йорке. Пригласи Бевана и О’Херрона. Я вылетаю из Сент-Луиса”». На синей бумаге было описано, как Уилсон сообщил О’Херрону, что Goldman будет продавать коммерческие бумаги Penn Central «по мере спроса», т. е. не будет покупать их до тех пор, пока не появится возможность их продать. А также попросил О’Херрона выкупить обратно коммерческие бумаги Penn Central на $10 млн, на что тот согласился 9 февраля. «Как раз в это время были заключены сделки с Younkers и остальными, – сказал Поллак присяжным. – Они не сказали нам, что выходят из дела в тот момент, когда мы были готовы в него войти, и что они спасаются бегством».

В конце встречи, как зафиксировано на синей бумаге, Уилсон сказал О’Херрону: «Нам нужна история, которую мы можем рассказать покупателям». И это стало отправной точкой для построения обвинения. «Зачем им понадобилась такая история? – задал Поллак риторический вопрос присяжным. – Ведь они должны были рассказать нам все как есть».

Основным мотивом, который «красной нитью»[366]366
  Там же.


[Закрыть] проходит через всю сагу о Penn Central, как заявил Поллак присяжным, было безудержное стремление Goldman постоянно наращивать объем операций, после того как банк стал единственным распространителем бумаг этой компании. Поллак считал, что именно это помешало Goldman сохранить объективность при оценке уровня финансовых рисков, связанных с компанией. Goldman не желал раскачивать лодку. «Goldman Sachs использовал коммерческие бумаги… как ключ к открытию новых сфер сотрудничества с компанией, – сказал Поллак. – Они страстно хотели сотрудничать с Penn Central – быть брокером на рынке акций, андеррайтером их долговых ценных бумаг, предоставлять им офшорное финансирование». Он обратился к тексту телеграммы Леви, направленной Бевану, из которой «понятен образ мыслей [Goldman]»: «Пытался дозвониться, чтобы сообщить, что мы в Goldman очень рады, что вы продолжаете подготовку к размещению коммерческих бумаг на $100 млн, и надеемся, что эту работу вы отдадите именно нам. Также надеюсь, что в случае принятия решения о размещении простых или конвертируемых долговых инструментов этим тоже будем заниматься мы. С уважением, Гас».

Поллак вступил в схватку с «Голиафами» из Sullivan & Cromwell. Уолтер Сакс, описывая взаимоотношения между Goldman и этой юридической фирмой, назвал их «неизменно доверительными». Выступая перед присяжными, Уильям Пайел-мл.[367]367
  Вступительное слово Паела см: там же.


[Закрыть] заявил, что Goldman провел «достаточный, надлежащий и необходимый» анализ положения Penn Central, чтобы «удовлетворить свои потребности» и «сохранить репутацию ведущего дилера коммерческих бумаг» в стране. Далее Пайел сообщил, что инвесторы получили всю «надлежащую» информацию.

Также он сообщил присяжным, что обвинение Goldman Sachs в банкротстве Penn Central равносильно «обвинению человека, построившего дом, в том, что в дом ударила молния». «Эти ситуации очень схожи. И мы покажем, насколько они похожи. Действительно, эта катастрофа, подобно раскату грома, потрясла весь финансовый мир, изумление и шок от случившегося испытали все, в том числе и некоторые руководители железнодорожной компании. Не следует забывать, что задним числом легко обвинять тех, кто пытался быть в курсе, в том, что следовало предусмотреть возможное развитие событий. Лишь сегодня мы уже знаем обо всем, что произошло. Именно в такой ситуации сейчас находится Goldman Sachs».

В конце своей речи Пайел допустил, что Леви и Вайнберг были мало осведомлены об операциях с коммерческими бумагами Penn Central – хотя Penn Central и была клиентом Леви, но это нередко бывает в компаниях, которые, подобно Goldman Sachs, во многом полагаются на доверие, которое оказывают им клиенты. «Когда вы руководите компанией, работа которой основана на доверии и конфиденциальности, вам не нужен – по крайней мере, вы так полагаете – полицейский, который присматривает за другим полицейским, а также третий полицейский, чтобы наблюдать за вторым полицейским. Вы просто думаете, что у вас есть способный, ответственный и честный сотрудник, который может сделать определенную работу, поэтому вы даете ему эту работу и полагаетесь на то, что он ее выполнит».

Любопытно, но в данном случае Sullivan & Cromwell и Goldman Sachs имели в виду не Гаса Леви и Джона Вайнберга, а Боба Уилсона – партнера, возглавлявшего отдел по операциям с коммерческими бумагами. Неважно, какое решение примут присяжные, казалось, говорил Пайел, ответственность за все произошедшее лежит исключительно на Уилсоне. «Глядя на него, когда он дает показания, вы, вероятно, подумаете, что он довольно молод, чтобы нести такую ответственность, и будете правы, – продолжал Пайел, – но именно в этом возрасте проявляет свои способности талантливая молодежь». Довольно странный комментарий для уважаемого адвоката в 1969 г. «В определенном смысле, это его судебный процесс. Это процесс Welch Company, Anthony Company и Younkers Company против Боба Уилсона, потому что он нес ответственность перед своими партнерами за принятие обоснованных решений». Такой же трюк – толкнуть под поезд молодого сотрудника – Goldman повторит с Фабрисом Турре в скандальной истории с ценными бумагами в 2007–2008 гг.

Девятнадцатого сентября, когда истцы закончили представление дела, Goldman попросил суд отказаться от его рассмотрения в полном объеме. По утверждению компании, рассматриваемый иск не относился к юрисдикции данного суда, поскольку продажу коммерческих бумаг нельзя назвать сделкой между штатами и она не шла по переписке, а значит, это был спор на уровне штата, а не на федеральном уровне. Goldman также утверждал, что коммерческая бумага не подходит под определение ценной бумаги согласно закону «О торговле ценными бумагами» 1934 г. Суд отверг аргументы Goldman, так что Леви, Уайтхеду, Бевану и жертвенному ягненку Уилсону пришлось пережить ряд неловких моментов, выступая перед судом. Поллак выставил их не в лучшем свете, зачитав присяжным их показания, которые значительно отличались от того, что они говорили в суде.

Поскольку Sullivan & Cromwell решили сосредоточить процесс вокруг фигуры Уилсона – вне всяких сомнений, с целью снять ответственность с Леви и Вайнберга, – Поллак довольно хитрым образом заманил их в их собственную ловушку. Он ловко обезвредил Уилсона, как и других свидетелей со стороны Goldman, в своей заключительной речи зачитав присяжным их ответы при даче показаний и во время слушаний в суде. Так, выступая в суде, Уилсон сказал, что ему регулярно докладывали о текущей кредитоспособности Penn Central. Однако ранее на вопрос, отслеживал ли он кредитоспособность Penn Central, ответил: «Нет, я считал, что в этом не было необходимости из-за огромной, на наш взгляд, стоимости активов [компании]». Когда его спросили, занимался ли кто-то в его отделе еженедельным или ежемесячным анализом положения Penn Central, Уилсон сказал: «Мне об этом неизвестно». Поллак справедливо заметил, что это «поразительное заявление для начальника отдела по операциям с коммерческими бумагами». По словам Поллака, как свидетель Уилсон не вызывал доверия.

После длинного перечня фактов, которые Goldman намеренно не сообщил или исказил в общении с клиентами, Поллак обратился к письму на синей бумаге, написанному Джоном Уайтхедом, партнером, занимающимся корпоративными финансами. Уайтхед писал, что опасается за работу отдела по операциям с коммерческими бумагами, который «ощущает сильное давление со стороны компании, требующей от него максимальной прибыли». «Очевидно, это не лучшая цель, к которой нужно стремиться, и мы должны им об этом сказать. Их задача – делать максимальный вклад в совокупную прибыль компании, и нужно, чтобы эта прибыль была не сиюминутной, а рассчитанной на длительный срок». Поллак назвал Уайтхеда «проницательным», потому что тот видел, «в чем проблема» отдела по операциям с коммерческими бумагами.

Выступление Поллака в конце слушаний было блестящим. Он заявил, что суть дела можно свести к следующему: «На момент, когда компания начала тонуть, позиция Goldman Sachs, который в течение почти двух лет постоянно держал в запасе портфель [коммерческих бумаг Penn Central], была равна нулю. А позиция истцов составляла $3 млн»[368]368
  Заключительное слово Поллака см.: October 7, 1974, там же.


[Закрыть].

Девятого октября присяжные единогласно вынесли решение и постановили, что компания Goldman должна выплатить трем истцам компенсацию в размере $3 млн, а также проценты за четыре года, накопившиеся с момента подачи иска в суд. Times назвала это дело «решающим»[369]369
  NYT, October 10, 1974.


[Закрыть], а также «первым делом такого рода, которое слушалось присяжными», но в конце заявила, что вынесенный вердикт «может дать основания» для вынесения решений по другим 35 искам против Goldman на общую сумму почти $30 млн. Это был первый прецедент, когда присяжные распространили действие законов о ценных бумагах на коммерческие бумаги, которые с формальной точки зрения были скорее долговыми расписками, нежели ценными бумагами.

Вердикт присяжных стал сильным ударом – «эпохальным»[370]370
  Интервью с Дэном Поллаком.


[Закрыть], как охарактеризовал его Поллак – как по репутации Goldman, так и по традиционной юридической стратегии, в рамках которой компании стремились отразить обвинения в суде, а не урегулировать дело мирным путем, заплатив разумную сумму. Присяжные обязали банк выплатить трем истцам компенсацию из расчета 100 центов на доллар, а также проценты в размере $1 млн. Goldman не мог позволить, чтобы остальные процессы, касающиеся Penn Central, закончились таким же образом. «Это событие имело для них огромное значение, – говорит Поллак. – Учитывая, что общая сумма непогашенной задолженности составляла $82,5 млн, а их капитал был равен $50 млн, можно представить, насколько критической была ситуация для Goldman Sachs. Образно говоря, это был красный, самый высокий уровень опасности»[371]371
  Там же.


[Закрыть].

В марте 1975 г. Goldman урегулировал спор с Getty Oil, заплатив $1,4 млн, или 70 центов на доллар. Нерассмотренными оставались около 20 исков на общую сумму около $20 млн. Согласно заявлению, опубликованному Новотны, Goldman «тщательно подготовился к любому исходу судебных процессов, чтобы предотвратить их негативное влияние на капитал компании». В декабре 1975 г. федеральный суд обязал компанию выплатить $500 000 и проценты Franklin Savings Bank, который приобрел коммерческие бумаги Penn Central всего за несколько месяцев до банкротства. Даже в тех случаях, когда Goldman выигрывал судебные процессы, он все равно оставался в проигрыше. Так, в июне 1976 г. федеральный суд Сент-Луиса вынес решение в пользу Goldman по иску Alton Box Board Company из Альтона, штат Иллинойс, которая требовала компенсации в размере $625 000. Суд не нашел «доказательств, что покупка бумаг была результатом искажения или сокрытия важной информации» банком Goldman и что у него «были основания» заявлять о «кредитоспособности» Penn Central, когда он продавал ее коммерческим бумаги. Однако в ходе апелляции Goldman не смог доказать свою правоту, и в ноябре 1977 г. его обязали выплатить Alton $925 000, т. е. не только первоначальный долг и проценты, но и юридические и судебные издержки компании. В октябре 1976 г. федеральный суд постановил выплатить компенсацию в размере $600 000 и проценты University Hill Foundation – фонду Университета Лойолы в Лос-Анджелесе. (В итоге объем выкупленных Goldman коммерческих бумаг Penn Central позволил банку компенсировать часть своих убытков, когда компания вернулась к жизни после завершения процедуры банкротства. «После реорганизации железнодорожной компании стоимость бумаг возросла и наши потери немного снизились»[372]372
  Whitehead, p. 115.


[Закрыть], – утверждал Уайтхед.)

* * *

Если какое-либо из судебных решений и задело за живое Гаса Леви, он не показывал вида. В 1976 г. он случайно встретил Поллака на одном из публичных мероприятий, а до этого не разговаривал с ним шесть лет. (Когда-то они вместе работали в совете директоров Foster Grant Corporation.) Мужчины обменялись любезностями, поговорили о семейных делах и самочувствии. «Он сказал, что у него все отлично»[373]373
  Интервью с Дэном Поллаком.


[Закрыть], – сказал Поллак о Леви. Казалось, Леви не расстроило и неожиданное решение Джея Тененбаума уйти из Goldman в ноябре 1975 г., после 22 лет работы в компании. В тот момент он занимал третье или четвертое место среди партнеров по величине дохода – его доля от прибыли составляла 3,5 %. Но Джей перегорел. К тому же незадолго до этого он снова женился – на стюардессе – и не хотел, чтобы его второй брак повторил судьбу первого, что было бы весьма вероятно, останься он в Goldman Sachs. «Джей устал, – сказал Питер Леви. – Он испытывал огромное давление и просто хотел уйти»[374]374
  Интервью с Питером Леви.


[Закрыть]. Деликатный Роберт Рубин описал уход Тенебаума из Goldman как тщательно спланированный акт эгоизма: «Он готовил почву для увольнения уже когда нанял меня на работу, хотя тогда ему было лишь 44»[375]375
  Rubin, p. 68.


[Закрыть].

После ухода Тененбаума Рэй Янг, партнер, руководивший направлением по продаже акций, дал Рубину неожиданный совет. По словам Янга, он должен был сделать выбор. Можно было продолжить заниматься событийным арбитражем в сфере торговых операций, для чего «полностью сосредоточиться на своей работе, быть сдержанным с другими и демонстрировать свое бесстрастное отношение»[376]376
  Там же, p. 81.


[Закрыть], что, как писал Рубин, позволило бы ему «быть успешным арбитражером». Или же он мог последовать совету Янга и «начать больше думать о людях в торговом зале и в отделе продаж – об их заботах и взглядах, о том, как помочь им добиться успеха… [а также] более активно участвовать в жизни компании». Неудивительно, что Рубин последовал этому совету и начал иначе воспринимать свою роль в компании. «Совет Рэя Янга позволил мне открыть для себя совершенно новый мир, о котором я раньше почти не задумывался», – признал он. Ну конечно, Тененбаум оставил в Goldman не только базу для получения огромной прибыли, но и более важное наследие – людей, которых он взял на работу, включая Рубина и сотрудников, пришедших в арбитражный отдел вслед за ним, в том числе Роберта Фримана и Ричарда Перри. Он также взял на работу еще одного молодого юриста – Стива Фридмана, который будет работать в зарождающемся отделе по слияниям и поглощениям.

Что касается Гаса Леви, в его внешне неуязвимом образе не появилось ни одного изъяна. В апреле 1976 г. Леви дал интервью корреспонденту United Press International (UPI), после чего в ряде газет в разных районах страны появились хвалебные статьи, в которых не было ни слова ни о деле Penn Central, ни об исках, поданных против Goldman после банкротства компании. Статьи рассказывали о напряженном рабочем графике Леви, о его работе в советах директоров «более 20» американских компаний, а также о его благотворительной и политической деятельности. В ней также подчеркивалось, как напряженно работают сотрудники Goldman, поскольку Леви был «требовательным» руководителем. «Конечно, в нашей работе много трудностей, – утверждал Леви. – Но один из секретов успеха состоит в последовательности, а чтобы быть последовательным, нужно постоянно “делать звонки”, четко выполнять свои обязанности и не упускать из виду своих клиентов – как настоящих, так и будущих. Но я никогда не слышал, чтобы кто-то в фирме жаловался на переработку». Далее сообщалось, что Goldman занимает лидирующую позицию в качестве консультанта компаний, которые подверглись риску недружественного поглощения со стороны рейдеров или других фирм. Леви особо подчеркнул, что «политика» Goldman не предполагает «сотрудничества с компаниями, которые стремятся поглотить другую компанию против ее воли». Хотя и добавил, что «все это непросто».

Когда его спросили, как ему удается во всем успевать, Леви ответил: «Хотел бы я знать», – и похвалил свою жену, «очень понимающую женщину». Автор также сообщал, что, поскольку Леви отводит на сон не более пяти-шести часов, он находит дополнительное время, чтобы делать как можно больше. «Хотя мешки под глазами говорят об обратном», Леви предстает «энергичным здоровым человеком». Леви не курит и редко пьет, хотя по вечерам часто позволяет себе бокал мартини. Не забывает он и о своем здоровье – либо занимается на тренажере дома, либо отправляется на пробежку в близлежащий парк. «Наверное, мне просто повезло, что у меня столь крепкое здоровье», – объяснял Леви.

Шесть месяцев спустя, 26 октября, во время заседания в Управлении аэропортов Нью-Йорка и Нью-Джерси Леви вдруг опустил голову, словно глубоко задумался. Казалось, он задремал, что было вполне естественно, так как в то утро он вернулся ночным рейсом из Лос-Анджелеса, куда ездил на заседание совета директоров May Department Stores, а затем весь день работал в Goldman. «Зная о привычке Леви мысленно концентрироваться на какой-либо теме, – объяснял Рой Смит, – участники заседания не обратили внимания, что он сполз в своем кресле и, казалось, смотрит на что-то перед собой. Через некоторое время кто-то спросил, хорошо ли он себя чувствует, и когда оказалось, что это не так, ему вызвали скорую»[377]377
  Smith, p. 107.


[Закрыть]. Ему было 66 лет. Леви отвезли в Mount Sinai Hospital, председателем совета попечителей которой он был. Новотны сообщил New York Times, что Леви перенес «небольшой инсульт». Но это, скорее всего, было неправдой. В ту ночь Леви находился в палате интенсивной терапии, и его состояние, согласно небольшой заметке в газете, оценивалось как «стабильное».

Его сын Питер, который был партнером в Goldman, вспоминает, что ему позвонили сразу после заседания. «В тот вечер его не разрешили навестить, – рассказывал он, – но на следующий день меня к нему пустили. Казалось, что с ним все в порядке. Он был в сознании и узнал меня, хотя на следующий день уже не узнавал. А потом впал в кому»[378]378
  Интервью с Питером Леви.


[Закрыть]. В эти нелегкие дни Питер Леви почти постоянно находился рядом с отцом в Mount Sinai, хотя ему было известно, что прогнозы неутешительны – когда он задал вопрос врачу, тот пожал плечами: «Нужно готовиться к худшему». Гас Леви скончался 3 ноября.

Одним из показателей его значения для Уолл-стрит и Нью-Йорка стала волна теплых воспоминаний слов о нем. «Гас Леви был особенным человеком, – писали партнеры Goldman. – От всей души он занимался благотворительностью, боролся за улучшение здравоохранения, за более широкие возможности для получения образования и братские отношения между людьми. Его неутомимая работа на благо клиентов, друзей и партнеров, а также его достижения в финансовом сообществе говорят о нем как об истинно выдающемся человеке. Каждому из нас повезло, что мы были знакомы с Гасом Леви». Компания опубликовала длинный список гражданских и деловых достижений Леви и рассказала о его работе в сфере благотворительности – здесь были его 31 должность в советах директоров, три почетные степени и – кто бы мог подумать? – 14-летний стаж в качестве казначея Международной синагоги в аэропорту им. Кеннеди. В Times были опубликованы слова благодарности его коллег – титанов Уолл-стрит, в том числе Лоренса Тиша и Генри Крависа. А 4 ноября в память Леви на Нью-Йоркской фондовой бирже была объявлена минута молчания.

На похоронную службу в синагогу Эману-Эль на 5-й авеню утром 7 ноября пришли около 200 человек. Большую надгробную речь произнес вице-президент Нельсон Рокфеллер, который на протяжении многих лет был другом Леви. Но все же этот момент был срежиссирован: речь для Рокфеллера написал Новотны и даже напечатал ее на специальной машинке, чтобы вице-президент, страдающий дислексией, смог ее прочитать. «Это был выдающийся человек», – сказал Рокфеллер, который часто обращался к Леви за советом. Уолтер Франк, предшественник Леви на Нью-Йоркской фондовой бирже, заявил, что для него было «шоком» узнать о смерти Леви. «Мы потеряли великого человека, – заключил Франк. – Он действительно был великим». (Кстати, в 2002 г. банк Goldman приобрел принадлежащую Франку специализированную компанию при фондовой бирже.) Бывший мэр Нью-Йорка Джон Линдзи, которого после окончания службы остановил один из репортеров, сказал, что «пребывает в шоке» из-за смерти Леви и что «в годы, когда я был мэром и работал в конгрессе, Гас Леви оказал мне неоценимую помощь».

На следующий день тело Леви было отправлено в Новый Орлеан для захоронения на Метерийском кладбище на бульваре Понтшартрен, в одном из надземных склепов. Никто из Goldman не приехал на похороны. Там не было и ни жены Леви, и ни его детей. «Я туда не поехал, – рассказал Питер Леви. – И не поехал никто из семьи. Моя мать заявила: “Не надо ехать. Мы будем оплакивать его здесь”»[379]379
  Там же.


[Закрыть]. Леви оставил после себя наследство стоимостью в «миллионы», как сказал его сын, в том числе большую квартиру на Саттон-плейс, 4, и загородное поместье Apple Hill Farm в Армонке, штат Нью-Йорк, неподалеку от Blind Brook Club, где он регулярно играл в гольф. Рассказывали, что Леви мог прилететь ночным рейсом из Лос-Анджелеса после встречи с клиентом и отправиться прямиком на поле для гольфа.

Принимая во внимание скоропостижность кончины Леви, Боб Рубин тоже не успел проститься с ним. «После смерти Гаса я всегда жалел, что не спросил его, занимавшегося делом круглые сутки, в чем он видел смысл жизни, – написал Рубин в некрологе. – Не знаю, нашелся ли бы у него ответ, но, думаю, я вряд ли услышал, что все дело в деньгах»[380]380
  Rubin, p. 73.


[Закрыть].