Текст книги "Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии"

Так и произошло, а худшее еще предстояло. К лету 1890 года американский партнер информировал Эссен, что от крупповской железнодорожной стали «избавляются, и она идет на металлолом». (Фирма продолжала производить бесшовные колеса Альфреда до 1 сентября 1939 года, когда танки его внучки устремились в Польшу.) Но для процветающего Рура потеря американских заказов казалась мелочью. Архивы завода свидетельствуют о том, что этот вопрос даже никогда не поднимался на заседании совета директоров. Фриц списал Америку и с лихвой компенсировал потерю, построив четыре новые пушечные фабрики.

Намного более серьезной из «Хюгеля» виделась возможность того, что новый кайзер может стать политиком левого толка – как бы абсурдно это сейчас ни звучало. 18 марта 1890 года Вильгельм II уволил Бисмарка и начал сам править своим собственным рейхом. Костью между ними было антисоциалистическое законодательство Бисмарка. Надеясь отговорить трудящихся от участия в СДП, император предложил ограничить детский труд, сделать воскресенье днем отдыха, поощрять рабочие комитеты. Печать окрестила его «лейбористским императором», и он был этим доволен. Фриц – нет. Он был встревожен и, набросав черновик длинного письма протеста, повез его Бисмарку. Канцлер сидел на корточках под деревом в своем парке. Он простонал, что согласен, но чувствует себя «старой цирковой лошадью»; он много раз все это обдумывал, не имеет желания вмешиваться и в данных обстоятельствах едва ли может чего-нибудь добиться. С другой стороны, размышлял он, пристально глядя на гостя, самому Фрицу, пожалуй, кое-что удалось бы. Он обладает великим именем, и монарх об этом знает. Молодой правитель относится к людям с уважением. Фриц принял совет канцлера и отправил свое письмо во дворец Гогенцоллернов.

Ответа не было. Если бы не поджимало время, Крупп, несомненно, приближался бы к кайзеру потихоньку, через своих советников. Он попросил аудиенции. В их первой встрече – противостоянии отчетливо проступает подтекст тяжелой иронии. Вильгельм, который вовсе не питал искреннего беспокойства о судьбе трудящихся, выступал как их защитник. Фриц, который всячески избегал вспышек, злился на своего императора. Социальная программа неприемлема, сказал он. И процитировал собственные слова кайзера: «Только один человек является хозяином в этой стране, и этот человек – я». Испытующе посмотрев на Вильгельма, спросил: да? Точно, холодно ответил Вильгельм. Очень хорошо, сказал Фриц; тогда и предприниматель должен быть «хозяином в собственном доме». Он цитировал своего отца, и Альфред был бы им горд; годы судорожной писанины приносили плоды. Высочайший погладил свои нелепые усы, а Фриц поспешно продолжал. Если он не сможет управлять своими фабриками так, как сам считает нужным, заявил он, ему, возможно, придется переехать в другое место. Кроме того, утверждал он, терпимость по отношению к ленивым рабочим только воодушевит социал-демократов. Дай им палец, и они откусят всю руку. Крупп безжалостно наказывал строптивых, и такая политика работала очень хорошо.

Кайзер не пошевельнулся. Фриц уехал, чувствуя, что потерпел провал. Вильгельм отменил социальный закон Бисмарка. Но последовавшие выборы доказали правоту Круппа. К удивлению всей Европы, выпущенная из подполья СДП собрала почти полтора миллиона голосов, по одному из каждых пяти, и завоевала тридцать пять мест в рейхстаге. Император был вне себя. В последовавших заявлениях он заклеймил социалистов как «банду предателей», которые «недостойны того, чтобы именоваться немцами»; члены любой партии, которые подвергали критике «Высочайшего правителя, должны быть до конца выкорчеваны», как «бродяги без племени». Ужаленный император позабыл о детях, о выходных по воскресеньям и одетых в грубую ткань представителях советов директоров. Вместо этого он начал изучать промышленную статистику. Она его ошеломила. Производство стали в рейхе возрастало в семь раз быстрее, чем в Великобритании, – немецкие сталевары уступали только этому отдаленному чудовищу, Соединенным Штатам, а человеком, который платил самые высокие в империи налоги, был Ф.А. Крупп из Эссена; сам кайзер платил меньше.

В это же время Вильгельм был вынужден выступить в защиту крупповской артиллерии в своем собственном официальном дворе. Трудно поверить, но, тем не менее, это факт, что почти через двадцать лет после окончания Франко-прусской войны в армии все еще тосковали по бронзовой пушке. Если основываться на личных документах Фридриха фон Хольштейна, бывшего подчиненного Бисмарка и злого гения германской внешней политики, в споре «в отношении бронзы против литой стали произошло новое событие, и в этом споре Его Величество встал на сторону Круппа и выступил в защиту литой стали, тогда как Верди, новый военный министр, выступал адвокатом бронзы. Сторонники бронзы постоянно обыгрывали тот факт, что бронза не дает трещин. Ну а недавно треснули три бронзовые пушки. Канцлер сказал мне: «Это великий триумф для Его Величества».

Это было триумфом и для Фрица, хотя остается только удивляться, зачем в те годы могли понадобиться в армии три бронзовые пушки. Его величеству недоставало терпения его деда; 1 октября министр Верди был уволен. Вскоре после этого Фриц стал привилегированным адресатом императорских писем. Кайзер хотел поправить взаимоотношения. Но, сам того не сознавая, выбрал худший из возможных вариантов. Ведь у Фрица на всю жизнь выработалось стойкое отвращение к напыщенной прозе. И вот, к своему ужасу, он обнаруживает, что Вильгельм обожает писать письма. Похоронив одного неуемного писаку, молодой Крупп уселся в одно седло с другим, который бомбардировал его мудрыми советами:

«Утешайтесь тем, что на тысячу горьких часов приходится один сладкий, отдавайте лучшее из того, что могут предоставить сердце и ум, даже если за это не последует благодарности».

Или:

«Мир настолько велик, а мы, люди, настолько малы, что даже от вселенной едва ли можно ожидать, чтобы она озаботилась одним индивидом».

Это были не просто банальности, но еще и плагиат. Вильгельм пришелся бы Альфреду хорошим сыном; он трудолюбиво выписывал ужасные пассажи из работ Людвига Гангхофера, захудалого романиста 90-х годов XIX века. Правда, кайзер ни во что из этого не верил. Он был убежден в том, что вселенная заботится об одном индивиде, о нем самом. И когда в следующем послании он написал (выдернув из Гангхофера): «Недоверчивые виновны в том, что совершают несправедливость по отношению к другим и наносят раны самим себе», подвыпивший Крупп заподозрил второе дно. Должно быть, человек, занимающий такой пост, к чему-то клонит.

Человек клонил к приглашению не для того, чтобы банально разглагольствовать, а чтобы поговорить об артиллерии. Фриц с готовностью принял это приглашение, и, когда кайзер спросил, есть ли какие-нибудь жалобы, Крупп ответил: множество. Уже полвека идет вражда между династией Круппов и офицерским корпусом. Испробованы все меры для примирения: приглашения в Меппен, предложения провести специальные демонстрации экспериментального оружия, сниженные цены. Ничто не помогает. Почему германская армия пренебрежительно относится к его испытательным стрельбам? Почему рейх всегда размещает заказы на пушки в последнюю минуту, а потом настаивает на немедленных поставках? Почему военное ведомство отказывается даже встретиться с инженерами Круппа? Вильгельм широко открыл глаза. Неужели это действительно так? Фриц сказал, что он рад, что Высочайший задал этот вопрос, потому что у него в кармане лежат чертежи и планы нового скорострельного полевого орудия с использованием бездымного пороха Нобеля. Германские солдаты смотреть на них не будут, но, может быть, у их Верховного главнокомандующего найдется время, чтобы взглянуть. Кайзер взглянул. Это моментально произвело на него впечатление, он начал стучать кулаком по столу и выкрикнул, что хочет встретиться со своим Генеральным штабом. За счет Круппа Генеральный штаб наслаждался тысячью сладких часов; теперь настало время для горького. Назавтра генералы были вызваны к кайзеру. Этот день они назвали черной пятницей. Фриц сидел молча, спокойно, как будто ему грезились египетские цапли, а Вильгельм обрушил на военных всю свою ярость. Не стесняясь в выражениях, он потребовал, чтобы они приняли на вооружение новое скорострельное орудие, регулярно направляли в Эссен свои делегации, присутствовали на каждом испытании в Меппене. Дабы убедиться в том, что ему повинуются, он сам будет время от времени выезжать на полигон. Для него это будет праздником, сказал он, – просто отдохнуть от надутых и тупоумных юнкерских бюрократов и «немножко полюбоваться стрельбой».

Глава 9
Оскар Уайльд второго рейха

Полигон привел кайзера в восторг. Здесь по-настоящему рвались снаряды, уничтожались цели, земля дрожала от гулкого грохота и смирялась под его мужественным сапогом. При наличии некоторой доли воображения – которым он обладал в избытке – можно было увидеть картину реального боя. Вильгельму это представлялось невероятно грандиозным зрелищем. При одной только мысли о битве у него слезы наворачивались на глаза, не по причине скорби, но от гордости, и Фриц думал, что эффект усиливается командой Круппа, скандировавшей «Слава тебе, кайзер!» и «О чем трубят трубы?», а также служащими увеселительного клуба для мужчин, которые громко распевали «Глория Виктория»:

 
Славная победа!
Всем сердцем, всей душой —
Для родины одной.
 

Визит его величества в Меппен означал взлет Фрица, а для армии, пережившей унижение «черной пятницы», наступил еще более мрачный момент, когда Крупп продемонстрировал его величеству новый металл на своем полигоне. За годы, проведенные в качестве единственного наследника единственного собственника, Фриц видел корабли военно-морских сил разных стран, где броня на уровне ватерлинии наращивалась с 4,5 дюйма до солидной толщины в два фута. Он подозревал, что прочный сплав мог бы исправить это «недоразумение», и чуть ли не первое, что он сделал, став владельцем, – это велел испробовать возможности никелевой стали. Она показала себя наилучшим образом.

Более того, выдерживая сплав при температуре 2 тысячи градусов по Фаренгейту в течение двух недель, пропуская через его поверхность светильный газ, а затем погружая в воду и в огонь в процессе закаливания, Крупп получал металл твердый снаружи и упругий внутри. Новая броня пригодилась бы не только флоту; она была абсолютно необходима полевой артиллерии: пусть неудачливый генерал Верди заблуждался, все же была доля здравого смысла в его аргументации, поскольку новый порох Нобеля на основе пикриновой кислоты обладал такой взрывной силой, что сокрушал и бронзу, и литую сталь. Крупп полагал, что орудия из никелевой стали могли бы выдержать, и к началу 1890-х годов его первые стволы были готовы к испытаниям. Он попросил военное ведомство прислать комиссию. С сыном обошлись так же, как когда-то с его отцом, когда тот впервые предложил стальные пушки: генералы ответили, что их устраивают те, что имеются. Фриц апеллировал к его величеству, и его величество появился в Меппене, чуть ли не таская корпусных генералов за ремешки головных уборов. «Присутствовавшие офицеры – члены комиссии, – отмечает историк, – извергали проклятия». Опять они сели в лужу. Новые полевые орудия могли выдерживать самый мощный заряд, и его императорско-королевское величество постановил: нелегированную сталь считать устаревшей наравне с бронзой. Никелевая сталь крепко связала молодого Гогенцоллерна и молодого Круппа. Кайзер назначил Фрица своим тайным коммерции советником, в соответствии с чем Крупп стал «вашим превосходительством», и взял за правило посещать по крайней мере раз в году виллу «Хюгель». Император был докучливым гостем. Время не слишком отразилось на его внешности и повадках. Беспардонный, напыщенный, импульсивный и фатоватый монарх никогда не прекращал играть в войну. Полагая, что своей помпезностью может сломить социал-демократов, он выходил из своего замка и разражался гневными заявлениями такого типа: «Как и в 1861 году, так и теперь, раскол и недоверие преобладают в наших рядах», «Наш германский рейх опирается на единственно прочный фундамент – армию. Если когда-нибудь случится так, что город Берлин восстанет против своего монарха, гвардейцы ответят штыками на непослушание народа своему королю!» У него все было военизировано. Канцелярия была «главной штаб-квартирой», и даже для самых безобидных его чиновников предусмотрены униформа и звания. Министр образования имел звание майора, а министр финансов – лейтенанта. Если начальник хорошо руководил своим отделом, его повышали, если плохо – его ждал военный суд, иногда прямо за обеденным столом на вилле «Хюгель». (Однажды утром, после того как не удалось сбалансировать бюджет, министр финансов фон Шольц, взяв в руки газету «Дер рейхсанцайгер», прочитал в ней, что разжалован до сержанта.) Его величество был страстным фехтовальщиком, он гремел и лязгал настоящим клинком в настоящих ножнах и в замок входил в мундире фельдмаршала, даже при шпорах. Содержание его гардероба было главной проблемой материально-технического обеспечения; в нем насчитывалось 200 комплектов униформы, и, чтобы обслуживать его гардероб, требовалось привлекать с полной занятостью 12 слуг, или «офицеров императорской охраны», как он предпочитал их называть».

Благодаря своему покровителю его превосходительство Крупп получил абсолютную монополию, о которой мечтал предшественник – Большой Крупп. Когда годовой доход Фрица подскочил с 7 миллионов до 21 миллиона марок, деловые отношения фирмы с Берлином выросли с 33 процентов до 67 процентов валового продукта. Поскольку налогооблагаемые богатства стали достоянием гласности, каждый мог прочитать все подробности в специальном ежегоднике, а тот факт, что пурпурное знамя императора часто поднималось над виллой «Хюгель», подтолкнул к новой жизни старые слухи, будто Вильгельм имеет свою долю от доходов. Архивы Круппа не содержат сведений хотя бы об одном пфенниге, перешедшем из рук в руки во время этих визитов, но некоторые советники Вильгельма полагали, что он набивал карманы. Хольштейн, циничный протеже Бисмарка, писал о подобных случаях новому канцлеру, добавляя, что, может быть, император «просто ведет себя неосмотрительно в этом деле, так же как и в других». Канцлер был прекрасно осведомлен о «неосмотрительных поступках». Знали и все в правительстве. Некоторые даже считали опрометчивые высказывания Вильгельма слишком невероятными, чтобы принимать их всерьез. Граф Ойленбург, главный маршал двора, писал: «Просто счастье, что в этом вертепе, если не сказать в сумасшедшем доме, есть что-то, над чем можно посмеяться». Иностранцы не находили тут ничего забавного, и холодом повеяло в Европе, когда кайзер, посылая германские войска в экспедицию международных сил, собранных для подавления Боксерского восстания в Китае, сказал им: «Как некогда гунны под водительством Аттилы стяжали себе незабываемую в истории репутацию, так же пусть и Китаю станет известна Германия».

Сам император соединил гуннов с немцами. Этот рефрен был пронесен через две величайших войны в истории и все еще звучит сегодня.

Близость между императором и его оружейником была тягой друг к другу двух противоположностей. Фриц никогда не признавал цветистых фраз и даже никогда не ругался в сердцах, хотя его директора выкрикивали проклятия и чертыхались в разгар «боксерского кризиса». Они были вне себя от ярости на кайзера – не на китайцев. Поход в Пекин спровоцировал серьезную размолвку между Круппом и императором. Она напоминала о холодном приеме, который встретил Альфред Крупп у первого кайзера двадцать восемь лет назад. Корень проблемы заключался все в той же продаже Эссеном оружия другим странам. Вильгельма особенно возбуждали вести из Пекина – он был страшно обозлен убийством там своего посла и вне себя от радости, когда немецкая канонерка одержала блестящую победу. Войска международного экспедиционного корпуса наступали, чтобы освободить окруженных в Пекине европейцев и американцев, но были прижаты огнем из фортов на левом берегу реки Хэй (Хэйлунцзян). Крошечная немецкая канонерка «Ильтис» под командой Ланса проплыла вверх по реке Хэй и в одиночку атаковала форты. Конечно, их пушки быстро превратили судно в пылающие обломки, и Ланс был серьезно ранен, но успел-таки высадить отряд морских пехотинцев на берег. Они атаковали артиллерию «боксеров-ихэтуаней» с фланга; выведя из строя орудия, моряки обратили внимание на металлические пластинки на казенной части пушек: «Фрид. Крупп из Эссена». Из штаб-квартиры в Берлине его величество в эйфории направил депешу, в которой сообщалось, что Лансу будет вручен орден «За заслуги» – высочайшая в Пруссии воинская награда. В ответ его величество получил послание от мужественного капитана: «Нас атаковали семнадцать раз, большинство снарядов разрывались на судне, и мои храбрецы получили ранения. Но каков парадокс! Все орудия и снаряды врага были из нашей собственной страны – это скорострельные пушки Круппа».

В бешенстве кайзер направил телеграмму Фрицу: «Когда я посылаю своих солдат в битву с желтыми бестиями, попытки извлечь золото из серьезности ситуации неприемлемы». Для Эссена ситуация была неблагоприятна; Ланс стал национальным героем. Фриц терпеливо объяснял, что если доблесть капитана бесспорна, то точность его информации вызывает серьезные сомнения. К сожалению, форты были действительно вооружены артиллерийскими орудиями Круппа, но это были не скорострельные пушки, а устаревшие модели. И что его отец продал их в начале века, когда Фриц был еще ребенком. Как кайзер может обвинять ребенка! И коли на то пошло, как может он обвинять отца мальчика? Когда совершалась та сделка, Ли был добрым другом Германии. И фактически им оставался. Он вовсе не нес ответственности за восстание в Пекине. Теперь ему уже семьдесят семь лет и, как губернатор, он сам подвергался большому риску, находясь в оппозиции к «желтым бестиям». Но императору уже было известно это, он знал Ли и был в числе суверенов, назначив его уполномоченным по восстановлению мира после подавления Боксерского восстания.

Берлин хранил гробовое молчание. Ведь нелегко признать, что офицер с высшим орденом мог заблуждаться, и еще труднее допустить, что сам кайзер попал впросак. Месяц молчал телеграф, связывавший Берлин с Эссеном. Затем Вильгельм, сменив гнев на милость, пригласил Круппа для беседы в Берлин. Они говорили о другом. Император делал вид, что ничего не произошло. Как бы то ни было, Фриц его простил. Он не умел таить обиду; когда импульсивного императора стал критиковать их общий друг барон Арманд фон Арденне, Крупп был смущен. Майор (позднее генерал Арденне) вспоминал слова Бисмарка о Вильгельме: он хотел бы, чтобы у него каждый день был день рождения. Арденне согласился с этим мнением, он считал монарха недалеким малым. Это не так, сказал Фриц. Недавно он обедал в главной штаб-квартире, и за бренди в мужской компании кайзер авторитетно говорил о рентгеновских лучах, консервативной партии, об Англии, Фридрихе Великом и о научных и технических проблемах. «Гениальность сквозила в речи императора, – сказал Крупп тепло. – Это величие духа». Арденне спросил: «А что говорили другие гости?» – «Но ведь никто не говорил, кроме его величества», – ответил Фриц. «Вот именно!» – воскликнул барон и, к замешательству Фрица, разразился смехом.

Бой «Ильтиса» становился национальной легендой, в которой не было места недоумению – как это неведомые «ихэтуани» умудрились нанести такой урон немецкому военному кораблю, и уже никто в Эссене и в Берлине не вспоминал об императорском гневе. Но и раскаяния не требовалось. В разъяснении Круппа был дан ответ на все вопросы, а все потому, что Вильгельм II, подобно Вильгельму I. привел слабый аргумент. Главной проблемой была международная индустрия вооружений, и каждое новое изобретение делало ее еще сложнее. Пять колоссов боролись за свою долю мирового богатства: Крупп, Шнайдер, Армстронг, Виккерс и Мицуи. Затем в этот круг вступил австриец по имени Эмиль фон Шкода, переоборудовавший свой уже сорокалетний машиностроительный завод в Пльзене в предприятие военной промышленности. В 1890-х годах король Альфонс XII, обеспокоенный действиями кубинских повстанцев, дал понять, что Мадрид интересуется рынком новой техники; Фриц тут же нацелил своего аса в торговых делах, Фридриха Вильгельма фон Бюлова, который фактически присвоил шедевры вооружений Турции, Португалии и Италии. К своему несчастью, Бюлов наткнулся на сэра Базиля Захарофф – бывшего балканского беженца, который провел детство на базарах Константинополя, встретил юношескую зрелость вором и на службе у Виккерса настолько отточил искусство подкупа военных министров, что его вторая родина с благодарностью удостоила Базиля титула Рыцаря Большого креста Бани и ученой степени доктора гражданского права (Оксфорд). Пять лет Бюлов и Захарофф вели между собой жестокую дуэль. В конце концов почти каждый испанский офицер в ранге выше майора становился служащим либо у Круппа, либо у Виккерса. Но никто не поступал так подло, как сэр Базиль, когда он по-настоящему брался за дело; он закупил оружие у Круппа и передал его повстанцам на Кубе, выдал повстанцев Испании по имевшемуся у него списку и пришел к Альфонсу со свидетельством против них. Это вывело ситуацию из тупика. Королевские песо стали конвертироваться не в марки, а в фунты. А так как Захарофф имел еще и акции Шнайдера, довольные французы позднее наградили его Большим крестом Почетного легиона. Бюлов вернулся домой обескураженным. Фриц ободрял его: графики финансового советника Хокса даже не покажут неудачу, а в следующий раз, говорил он, Бюлов сработает лучше. (Однако судьба распорядилась иначе. В 1914 году, как лондонский агент Круппа, он был обвинен в шпионаже и на четыре года брошен в тюрьму. Правда, после войны был принят в фирму в Берлине и стал эффективным звеном в секретном перевооружении, но беда все время шла по пятам: его сына, вместе с внуком Фрица, обвинили в организации одной из самых страшных империй рабского труда Третьего рейха. См. главы 19–22.)

На Всемирной ярмарке в Чикаго 1893 года Круппу сопутствовал успех. Чтобы разместить экспонаты, он построил отдельный павильон, уменьшенную копию виллы «Хюгель», со своим именем над парадным входом. Затраты составили 1500 американских долларов. Журнал «Сайнтифик Америкэн» посвятил этому событию целый выпуск. «Из всех зарубежных стран, принимающих участие во Всемирной Колумбийской выставке в Чикаго, – подчеркивала передовая статья, – Германия лидирует по размаху, разнообразию, по затратам и уровню. Среди частных экспозиций держит пальму первенства крупнейший металлопроизводитель Германии Крупп. Его экспозиция великолепна и своей грандиозностью затмевает чуть ли не все представленное на выставке в этой области». На чертежах был изображен образец стальной формы для отлива новых германских защитных покрытий, один из мостовых кранов для подъема и переноса больших пушек Круппа и три 16,24-дюймовых орудия на гидравлических лафетах. «Особый интерес вызвал этот последний тип орудия, – гласил один из заголовков, – потому что пушка была испытана в присутствии германского императора в Меппене, 28 апреля 1892 года. По такому случаю стрельба велась на расстояние почти в 13 миль». Реклама товара не была бы столь красноречивой, если бы статьи были написаны в Эссене (что, конечно, было возможно), но никто не попался на удочку. Америка была удовлетворена своей собственной техникой, и справедливо: пятью годами позже пушки Соединенных Штатов свели на нет рынок тех товаров, которые предлагал Захарофф, в Манильском заливе, в Эль-Кэни, в Сан-Хуан-Хилл и Сантьяго. Интересно, каким бы был ход испано-американской войны, если бы Бюлов не потерпел неудачу в Мадриде. А в следующем году буры, которые закупили себе орудия (и орудийные расчеты) у Круппа, поколебали британскую империю, разгромив три английские армии всего за неделю. (Кайзер со своим неизменным тактом тут же написал принцу Уэльса, что Британии следует уйти: «Даже наилучшая футбольная команда, потерпев поражение в решающей игре, делает при этом хорошую мину и мирится с поражением».)

Фриц не только удержал в руках превосходство, которого добился его отец в этой области; он неуклонно его наращивал. Единственным конфликтом 1890-х годов, в котором потерпело поражение оружие Круппа, была китайско-японская война 1804 года, когда китайцев – старых клиентов Альфреда – потеснили с поля битвы японцы, ставшие новыми клиентами Фрица. К началу нового века, через десяток лет после того, как сын вступил во владение фирмой, Крупп стал официальным оружейником Москвы, Вены и Рима и продал 40 тысяч пушек европейским капиталистам – «вполне достаточно, чтобы заставить их поверить в необходимость вооруженного мира» (цитата из «Нэйшн»). Так же как и отец, Фриц удостоился наград (16 из них за исключительный героизм) и громких титулов: кавалера Командорского креста ордена короны Румынии первой степени с бриллиантами, Большого креста зоркого белого сокола, Ордена короны первой степени с бриллиантами – последний был от его величества, на которого произвела впечатление хладнокровная отповедь Фрица под огнем обвинения из Меппена.

Похоже, запас хитрых ходов у Круппа был бескрайний. Наверное, самым выгодным оказался тот, что он в шутку назвал качелями «атака – оборона». А раскачивались они следующим образом. Доведя до совершенства свое оружие из никелевой стали, Фриц известил об этом все канцелярии. Армии и флоты начинали вкладывать средства. Затем он разрекламировал снаряды из хромированной стали, которые пробивают никелевую сталь. Армии и флоты вновь вкладывают деньги. Новый шаг – как раз на чикагской ярмарке, и одного этого уже было достаточно, чтобы оправдать развертывание павильона, – броневые листы из высокоуглеродистой стали против хромированных снарядов. Посыпались заказы. Но как только все генералы и адмиралы решили, что они оснастили свои войска непробиваемой броней, Фриц объявляется вновь. Хорошие новости для ярых сторонников атаки: оказалось, что и этот щит можно пробить снарядом с бронебойной взрывающейся головкой, который стоил чертовски дорого. Правительства мировых держав трясли казну, забираясь в нее все глубже.

Фриц показал цифры доходов императору. Тот посмеивался, не зная, что смеется над собой, попав на «качели». Берлин только что вложил 140 миллионов марок в новейшее крупповское («Образец-96») полевое орудие. Как и все пушки в истории войн вплоть до того времени, она была жестко закрепленной; это означало, что у ствола отсутствовал механизм поглощения отдачи. То есть сильная отдача при выстреле заставляла перенацеливать ее для следующей серии выстрелов. Шнайдер наблюдал из Крезо. В тот день, когда Эссен поставил последнюю партию товара с грузом в Тегель, Париж начал вооружаться 75-мм полевыми орудиями Шнайдера, которые поглощали собственные сотрясения. Генеральный штаб был в панике. Фриц телеграфировал, что он уже в пути. В Берлине он с гордостью доложил, что в его лабораториях только что завершена доводка безоткатного орудия Круппа. Оно столь же защищено от сотрясений, как и французское орудие 75-го калибра. При всеобщем облегчении никто не спросил о точном времени его выпуска или о том, сколько будет стоить новое оружие. А оно было дорогим: такой скачок повысил доходы Круппа на 200 миллионов марок.

То и дело ползли вверх брови, но события происходили слишком быстро; прежде чем восприимчивый критик успевал прочистить горло, Фриц применял новый подход, о самом существовании которого никто не подозревал. В последние четыре года XIX столетия он фактически додумался до того, чтобы перекачивать наличные средства у конкурирующих между собой сталепроизводителей. Его инструментом был примитивный трастовый фонд вооружений. К 1897 году существовало два основных процесса для поверхностной закалки броневых листов. Один принадлежал Круппу; другой был разработан американцем Г.А. Харви. При объединенной сталелитейной компании Харви, которая существовала только на бумаге, а председателем был Альберт Виккерс, обменивались патенты. Все представители входящих в нее организаций – Крупп, Виккерс, Армстронг, Шнайдер, Карнеги и «Вифлеем стил» – договорились накапливать информацию об усовершенствовании технологий закаливания, и Крупп получал гонорар в 45 американских долларов с каждой тонны произведенных бронепокрытий.

Броня создана для защиты, снаряды – наоборот, и в 1902 году Крупп и Виккерс заключили второе соглашение, о котором никто и не догадывался. Инженеры Фрица довели до совершенства точнейшие в мире взрыватели с часовым механизмом, и они настолько понравились Альберту Виккерсу, что он хотел, чтобы их получили его клиенты. Фриц выслал чертежи и пообещал прислать подробные пояснения, касающиеся любых будущих усовершенствований. В свою очередь Виккерс будет ставить специальное клеймо «патентованный взрыватель Круппа» и выплачивать Эссену один шиллинг и три пенса за каждый выпущенный из орудия снаряд. Возникни вражда между азиатскими или южноамериканскими клиентами двух фирм, урегулирование ее будет относительно безболезненным. Но в случае войны между Англией и Германией положение становится ужасающим: Крупп будет получать доходы по спискам жертв, понесенных рейхом.

* * *

Эта вероятность начинает вырисовываться все отчетливее. Германские и британские студенты, встречаясь на континенте, откровенно говорят о конфликте с беспокоящим оптимизмом, сами того не замечая. Еще в 1891 году только что созданный Alldeutsche Verband – всегерманский союз распространил среди торговцев вывески с надписью «Немцам принадлежит мир», а в своей штаб-квартире кайзер – главная подстрекательская сила – продолжает играть со спичками. Смещение Бисмарка устранило единственный эффективный сдерживающий механизм в проводимой кайзером политике экспансии. В видении императора Франко-прусская война подняла великую волну тевтонских завоеваний, и он был озабочен только тем, чтобы ее не остановили.

На вилле «Хюгель» Фриц искал способы помочь своему другу. Один состоял в том, чтобы способствовать потоку провокационных разговоров. Поэтому в 1893 году он основал в столице ежедневную газету и организовал работу телеграфного агентства. Служба новостей, правда, просуществовала недолго, но газета продолжала выходить вплоть до революции 1919 года. Ее линия была ясна: она поддерживала фирму Круппа, его величество, армию, флот, германскую промышленность и всегерманский союз. Вильгельм был благодарен. Но все-таки слов недостаточно, вздыхал кайзер горестно. Как насчет дел? Почему бы не поддержать власть? Фриц поморщился. Он уже однажды пробовал. Так попробуй снова, призвал Вильгельм. В рейхстаге было слишком много ненадежных депутатов. Кайзер просил их голосовать за выделение ему 100 миллионов марок, так чтобы он мог набрать в армию дополнительно еще 60 тысяч человек. Эти Schweine (свиньи) имели наглость ответить, что уже дали ему 12 миллиардов, что численность армии со времени Седана увеличилась в три раза и хватит. В ответ на такую дерзость он должен распустить старый рейхстаг, и он будет в высшей степени благодарен, если Крупп станет баллотироваться в новый.