Текст книги "Гамп и компания"

Глава 4

За следущие года два я столько узнал про свиновоцтво, что даже подумать страшно.

Каких только свиней не разводил мистер Макгиввер: были у него и здоровенные польско-китайские, и породистые гемпширы, и мангалицы, и дюроки, и беркширы, и тамуорты, и чеширы. Держал он и несколько овец-мериносов, с виду жудковатых, но утверждал, что «на них глаз отдыхает».

Моя обязаность, как я очень скоро понял, состояла в том, чтобы выполнять все обязаности. Утром и вечером задавать свиньям жидкий корм. Ходить с лопатой, чтобы собрать как можно больше свиного дерьма, которое мистер Макгиввер продавал фермерам-земледельцам в качестве навоза. Еще я чинил изгороди, кое-как поддерживал чистоту в свинарнике. Раз в месяц грузил в кузов свиней, намеченных мистером Макгиввером для продажи, и вез на рынок – в Уилинг или куда прикажут.

Однажды возвращался я со свиных торгов – и в голову мне пришла богатая идея. Дорога тянулась вдоль крупной воинской части, вот я и подумал: наверняка там куча жратвы на выброс идет. Ну, то есть, когда я сам служил в армии, хоть это и было давным-давно, меня частенько ставили в наряд по кухне, посколько на мою задницу вечно сыпались какие-нибудь неприятности. Мне запомнилось, что съесное просто ведрами выносили из столовки в мусорный бак, и сейчас я подумал: что если эти пищевые отходы отдавать свиньям? Комбикорма стоили не дешево, и мистер Макгиввер сетовал, что из-за их дороговизны не может заметно расширить свое дело. Тормознул я у контрольно-пропускного пункта и сказал, что хочу переговорить с командованием. Провели меня в тесный кабинетик. За столом сидит здоровенный чернокожий мужик; оборачиваеца – и что я вижу? Это сержант Кранц, который во Вьетнаме был у нас командиром роты. При виде меня он чуть из кожи не выскочил!

– Боже правый! Ты ли это, Гамп? Какими судьбами?

Ну, расказал я ему, а он так заржал, что у него чудом штаны не лопнули.

– Свиновод! Это надо же, Гамп! С твоим-то послужным списком… Почетный Орден конгресса, одно, другое… тебе бы сейчас генералом быть или, на худой конец, сержант-майором, как я! Отходы для свиней… хм… почему бы и нет? Ступай-ка в столовую, Гамп, потолкуй там со старшим сержантом. Скажи, что я приказал отдать тебе все объедки – сколько увезешь.

Вспомнили мы с ним войну, Буббу, летенанта Дэна, еще кой-кого из наших. Я расказал, как на чемпионате по пинпонгу отличился в Китае, как в лапы НАСА попал, как организовал креведочный бизнес, как в футбол играл за «Новоорлеанских святых». Он порожаеца, да что уж теперь – каждому свое. А сам он, по его словам, дожидался трицатилетней выслуги, чтоб уйти в отставку и открыть такой салун, куда штацким вход воспрещен, будь ты хоть сам президент. На прощанье сержант Кранц похлопал меня по спине, а когда я вернулся на ферму с полным кузовом пищевых отходов, мистер Макгиввер на радостях чуть не заплясал.

– Черт побери, Гамп, – кричит, – просто блестящая идея! Как же я сам не додумался? Да эти армейские объедки позволят нам за считаные месяцы вдвое… да что там – вчетверо увеличить привес!

Мистер Макгиввер остался так доволен, что поднял мне почасовую ставку на пядесят центов и стал каждую субботу давать выходной. Так что у меня поевилась возможность поболтаца по городу. В Коулвилле занять себя особо нечем. Население – несколько тыщ человек, среди них полно безработных, потому как угольный пласт, давший рожденье этому населенному пункту, совсем истащился. Вход в шахту теперь огроменным глазом смотрел со склона на город, где на площади перед зданием суда день за днем сидели мужики и резались в шашки. Была там закусочная под названьем «Этта», куда старики-шахтеры ходили пить кофе; иногда заглядывал туда и я, чтоб послушать их расказы про старые времена, когда еще шахта работала. Если чесно, такое время провождение меня слегка удрочало, но все лутше, чем сутками на свиноферме копытица.

Со временем я договорился о регулярном вывозе отбросов из воинской части. Первым делом нужно было отделить пищевые отходы, которые шли на корм свиньям, от салфеток, бумажных пакетов, картонных коробок и всякой протчей дряни. Но сержант Кранц решил и этот вопрос. Он распоредился, чтобы каждый кухонный наряд сам сортировал мусор. Для этого возле кухни поставили два бачка: на одном написали «съедобное», на другом – «несъедобное». И все шло как по маслу до тех пор, пока не настал родительский день: солдацкие мамы-папы, решив, что «съедобным» кормят их сыновей, настучали генералу. Пришлось нам зашифровать маркировку бачков, а в остальном все осталось как прежде. Через пару месяцев дела наши так стремительно пошли в гору, что мистеру Макгивверу потребовались еще два грузовика для доставки отходов, и через год у нас на откорме уже была семь тыщ восемьдесят одна свинья.

В один прекрастный день получаю я письмецо от миссис Каррен. Пишет она, что близица лето и хорошо бы Форресту-младшему побыть некторое время со мной. Мне показалось, хотя прямо об этом у ней не говорилось, что у малыша Форреста не все благополучено. Она скорее намеками дала понять, что, дескать, «мальчишки – они и есть мальчишки», а потом добавила, что успеваемость у него не много снизилась «и, возможно, общение с папой могло бы пойти ему на пользу». Ну, черкнул я ответ, чтоб она с началом каникул посадила его в поезд, и где-то через месяц он сошел на станции Коулвилл.

Я глазам своим не поверил! Мой сын вытянулся на целую голову, красавчег стал, волосы русые, глаза такие хорошие – чистые, голубые, как у его мамы были. Но при виде меня он даже не улыбнулся.

– Как, – интересуюсь, – добрался?

– Куда я попал? – спрашивает он за место ответа, а сам озираеца и носом водит, будто на гороцкой свалке оказался.

– Я теперь тут живу, – сообщаю ему.

– Ты шутишь? – говорит он.

У меня возникло такое ощущение, кабудто настрой у малыша Форреста изменился.

– Раньше здесь добывали уголь, – расказываю ему, – пока он не иссякнул.

– Бабушка сказала, ты фермером заделался… это правда?

– Типо того. Хочешь ферму посмотреть?

– Можно, – отвечает он. – Не торчать же на станции.

Повез я его на ферму к мистеру Макгивверу. На подъезде, примерно за пол мили, Форрест-младший начал обмахиваца обоими руками и зажимать нос.

– Чем, – спрашивает, – так воняет?

– Свиньями, – говорю. – На ферме мы свиней разводим.

– Блин, угораздило же меня вляпаца в такое говно! Ты хочешь, чтобы я все лето провел среди вонючих свиней?

– Слушай, – говорю, – понятно, что отец из меня был никудышный, но сейчас я пытаюсь исправить наше с тобой положение, а другой работы пока нет. И попрошу тебя в здешних краях избегать таких слов, как «говно». Ты мал еще.

Он умолк, а когда мы приехали к дому мистера Макгиввера, ушел в отведенную ему комнату и затворил дверь. До ужина носу оттуда не казал, а когда сел за стол, только вилкой в тарелке поковырялся.

Дождавшись, чтоб он лег спать, мистер Макгиввер закурил трубку и спрашивает:

– Малой, вроде, не в восторге, правильно я понимаю?

– Да, – говорю, – типо того, но, думаю, через пару дней освоица. В конце-то концов, мы столько времени не виделись.

– Знаешь, Гамп, я считаю, нужно его к делу приставить. Может, повзрослеет чуток.

– Да, – говорю, – все может быть.

Пошел я тоже на боковую. Настроение – ниже плинтуса. Закрыл глаза и стал думать о Дженни, надеясь, что она снова появица и даст мне дельный совет, но этого не случилось. Остался я один на один со своими заботами.

А утром позвал малыша Форреста помочь мне задать корм свиньям. Его аж перекосило. Весь тот день и следущий молчал, хорошо, если пару слов по необходимости выдавил. На конец пришла мне одна мысль.

– У тебя дома, – спрашиваю, – есть собака или еще какая-нибудь живность?

– Нету.

– А хотел бы?

– Не-а.

– Готов поспорить – захочешь, если я тебе кой-чего покажу.

– Какую-то скотину?

– Иди, – говорю, – за мной.

Привел я его в свинарник, а там в не большой выгородке здоровенная свиноматка породы дюрок выкармливала шестерых поросят двух месяцев отроду; я среди них давно одну свинюшку заприметил: лутшую, я извиняюсь, в помете. Глазки ясные, голубые, на зов откликаеца, сама белая с черным, ушки на макушке.

– Я имя ей дал, – говорю, – Ванда.

Беру ее на руки и протягиваю малышу Форресту. Тот принял ее нехотя, но все же принял, и Ванда начала в него пятачком тыкаца и совсем по-щенячьи облизывать.

– А почему Ванда? – спрашивает он на конец.

– Сам не знаю. Наверно, в память об одной старой знакомой.

Ну, после этого малыш Форрест стал глядеть веселей. Не на меня, разумееца, но к Ванде прикипел. Ее все равно пришлось бы вскоре отлучать от свиноматки, так что мистер Макгиввер не возрожал – чем бы дитя не тешилось…

Пришло время везти свиней в Уилинг, на торги. Малыш Форрест помог мне загрузить их в кузов, и мы стартовали с утра пораньше. За пол дня доехали, потом вернулись за новой партией.

– Почему ты возишь свиней в Уилинг на раздолбанной колымаге? – спрашивает Форрест-младший, и это, пожалуй, за все время – самая длинная его фраза.

– Наверно, потому, что их требуеца туда доставить. У мистера Макгиввера так заведено.

– А ты разве не знаешь, что прямо через Коулвилл проходит железнодорожная ветка? Почему бы не погрузить свиней в товарный вагон, чтобы специально обученный человек их принял уже на месте?

– Ну, не знаю, – говорю я. – А для чего?

– Для экономии времени, для чего ж еще? – И глядит на меня с досадой.

– А зачем, – спрашиваю, – свиньям экономить время?

Форрест только головой покачал и, отвернувшись, стал смотреть в окно. Ну, думаю, малец решил, что папаша совсем с головой не дружит.

– Знаешь, – говорю я ему, – пожалуй, что-то в этом есть. Надо будет мне переговорить с мистером Макгиввером.

Однако на малыша Форреста это не подействовало. Сидит себе с Вандой на коленках. Вид какой-то отрешеченный, одинокий.

– Фантастика! – воскликнул мистер Макгиввер. – Доставлять свиней на торги по железной дороге! Это даст экономию в тысячи долларов! Почему же я сам не допер?

От волнения он чуть не лопнул, подхватил на руки малыша Форреста и прижал к груди:

– Ты гений, мальчик мой! Теперь мы все разбогатеем!

Короче, мистер Макгиввер дал нам обоим прибавку к окладу жалованья и два выходных: не только субботу, но и воскресенье, так что на досуге мы с Форрестом стали наведываца в коулвилльскую «Этту» и там беседовали со старыми шахтерами и другими завсегдаями. Они все очень тепло относились к малышу Форресту, и он не упускал случая распросить их обо всем, что они знали досканально. Мне кажеца, лето складывалось не худшим образом; шла неделя за неделей, и я чуствовал, что мы с Форрестом становимся как-то ближе.

Между тем перед мистером Макгиввером в полный рост встала принеприятная проблема, а именно: куда девать горы свиного дерьма, которое накапливалось по мере расширения бизнеса? У нас на откорме стало уже десять тыщ свиней, и с каждым днем их только пребывало. К концу года, по прикидкам мистера Макгиввера, поголовье грозило вырости до двацати пяти тыщ, а это чуть менее двух кило дерьма ежедневно от каждого животного… Уже сейчас было ясно, во что это выльеца.

У мистера Макгиввера свиное дерьмо в качестве навоза всегда уходило влет, но сейчас оказалось, что число покупателей снизилось, а в добавок горожане все настойчивей жаловались на исходящий от нас запах.

– Может, попробуем сжигать? – предложил я.

– Да бляха-муха, Гамп, люди и так говняются насчет вони. А если с нашей стороны повалит смрад от сжиганья двацати тонн свиного дерьма в сутки?

Еще несколько дней мы выдвигали всякие разные идеи, но все не жизни способные, однако как-то вечером, сев ужинать, разговор по привычке зашел о наболевшем дерьме, и малыш Форрест вставил:

– Я вот о чем подумываю: не использовать ли его как альтернативный источник энергии?

– Чего-чего? – не понял мистер Макгиввер.

– Вот смотрите, – обьесняет малыш Форрест, – отработанный угольный пласт залегает прямо под нашей недвижимостью…

– А ты откуда знаешь? – удевляеца мистер Макгиввер.

– От одного старого шахтера. По его словам, штольня тянется почти на две мили от входа, как раз под той территорией, где содержатся свиньи, и доходит почти до болота.

– Это правда?

– Какой смысл ему меня обманывать? – говорит Форрест-младший. – Так вот, прикиньте…

Выложив на стол привезенную из дома тетрадь в линейку, в ней оказались диковинные наброски, но сдаеца мне, у малыша Форреста окончательное решенье созрело только что.

– Вот это да! – кричит, разглядев рисунки, мистер Макгиввер, – Бесподобно! С ума сойти! Вам, молодой человек, нужно присудить Нобелевскую премию!

А предложил Форрест-младший следущее: первым делом замуровать вход со стороны города. Затем пробурить скважины под нашими землями, чтоб каждый день бульдозером сваливать туда свиные нечистоты. Через некторое время там начнет выделяца газ «сметан» и пойдет процесс форментации. К этому моменту нам нужно подготовить канал для подвода газа к оборудованью, для которого Форрест набросал все расчеты, и мы получим генератор, чьей мощи хватит не только на нашу ферму, но и на весь город Коулвилл!

– Подумать только, – волнуеца мистер Макгиввер, – мы поставим свиное дерьмо на службу городу! Да к тому же дело это нехитрое, каждый дурак управица с такой установкой!

Ну, на счет этого у меня уверенности не было.

В протчем, лиха беда начало. Все лето шла налатка оборудованья. Мистер Макгиввер сходил на поклон к отцам города и выбил для нас правительственный гранд. Вскоре к нам потянулись всякие инжинеры, бурильщики, иккологи, механики, строители – все копытились у нас на ферме, соорудили большой блиндаш и начали монтировать установку. Малыша Форреста прозвали «почетный главный инжинер». Он сиял от гордости!

А я занимался обычными делами: свиней кормил, свинарники чистил, сараи, то-сё, но в один прекрастный день подходит ко мне мистер Макгиввер и распорежаеца, чтоб я садился на бульдозер, потому как пора уже сваливать свиное дерьмо в шурв. На все-превсе ушла у меня неделя, а когда я управился, рабочие заделали скважины и малыш Форрест сказал, что теперь остаеца только ждать.

Ближе к вечеру, когда сонце стало клоница к горизонту, я увидел, как мой сын скрылся вместе с Вандой за не большим пригорком, сбегающим к болоту.

Ванда здорово вымахала, он тоже, и я гордился, как никогда в жизни.

Через пару недель, уже в конце лета, подходит ко мне малыш Форрест и говорит, что, мол, пришло время запускать свино-навозную энергоустановку. Перед наступленьем темноты повел он нас с мистером Макгиввером в блиндаш, где громоздилось все обрудованье – трубы, регулляторы, и стал обьеснять, как эта махина дает газ «сметан».

– Сначала, – говорит, – газ выходит из штольни через вот эту трубу, и здесь, – указывает на какую-то штуковину, похожую на большой водогрей, – воспламеняется. Затем, – говорит, – при помощи конденсатора пар сжимается и включает вот этот генератор, который производит электричество, и оно идет вот по этим проводам: так образуется энергия. – Отступает назад и улыбаеца от уха до уха.

– Чудо из чудес! – восклицает мистер Макгиввер. – Эдисон, Фултон, Уитни, Эйнштейн – в одном флаконе!

Тут малыш Форрест, не слова ни говоря, стал колдовать с какими-то клапанами, рукоядками, переключателями, и очень скоро стрелки на манометрах зашивелились, настенные датчики ожили. А потом блиндаш озарился много численными огоньками, и мы запрыгали от радости. Мистер Макгиввер выскочил на улицу и снаружи издал торжественный вопль, посколько в доме и в каждом поцсобном строении включился свет, кабудто настал ясный день, и в далеке, в черте города, тоже один за другим начали зажигаца огни.

– Эврика! – горланит мистер Макгиввер. – Свиное ухо к нам не глухо, из говна конфетку сделали!

Короче, на следущее утро малыш Форрест опять зовет меня в блиндаш и начинает инкрустировать, как управляца с этой установкой. Обьеснил назначение каждого клапана, каждого прибора, и через некторое время многое для меня проеснилось. В мои обязанности входило два раза в сутки проверять показания приборов, следить, чтоб нигде не зашкаливало, и по мере необходимости открывать или перекрывать нужные клапаны. Как видно, прав был мистер Макгиввер: даже такой идиот, как я, мог справица с этой задачей.

– У меня еще одна мысль есть, – начал Форрест-младший за ужином.

– Какая же, наш юный гений? – спрашивает мистер Макгиввер.

– Я вот о чем подумал. Вы сказали, что нужно немного ограничить приплод, чтобы в Уилинге и его окрестностях не возникало трудностей со сбытом.

– Да, верно.

– Идея такая: почему бы не отправлять свиней морским путем на экспорт? В Южную Америку, в Европу… а то и в Китай?

– Тут вот какая штука, мальчик мой, – отвечает мистер Макгиввер. – Идея, как всегда, блестящая. Но проблема в том, что за морем свинюшка – полушка, да перевоз – большой вопрос. Прикинь: стоимость транспортировки сожрет все прибыли.

– Это я предусмотрел, – говорит Форрест и достает свою тетрадочку для сочинений, а там – надо же! – опять полно всяких схем.

– Фантастика! Уму непостижимо! Обалдеть! – вскакивая из-за стола, кричит мистер Макгиввер. – Да тебе место в конгрессе, если не выше!

Малыш Форрест снова оказался на высоте. Он набросал модель торгового судна-свиновоза. Подробностей я не уловил, но суть понял. В корпусе такого судна свиньи содержаца на нескольких ярусах. Ярусы разделены прочной металической сеткой, и когда свиньи на верхнем ярусе ходят по большому, ихнее кало проваливаеца в низ, на второй ярус, оттуда на третий и тогдалее, пока не окажеца в трюме, где смонтирована такая же установка, какую мы поместили в свой блиндаш: от нее и будут работать судовые двигатели.

– Да ведь это, считай, обезпечит нас дармовым топливом! – возлековал мистер Макгиввер. – А какие откроются возможности! Перевозка свиней менее чем за полцены! В голове не укладываеца! Целые флотилии смогут работать на говне! А ведь можно пойти дальше: поезда, самолеты-вертолеты! Любой транспорт! Какой угодно! А там – и стиральные машины, сушилки, телевизоры! И к черту ядерную энергию. Перед нами откроеца новая эра!

А сам возбудился, руками машет, я уж испугался, как бы с ним припадка не было, а то и чего похуже.

– Прямо с утра пойду к специалистам, – решил мистер Макгиввер. – Но прежде хочу сделать объевление. Гамп, ты оказался таким ценным помощником, что в благодарность я собираюсь оформить на тебя одну треть всех наших прибылей. Что скажешь?

По началу не много прибалдев, идея мне понравилась, и я в ответ сказал без обивняков:

– Спасибо.

На конец пришло время малышу Форресту отправляться домой к началу учебного года. Я бы нипочем его не отпустил, но что подделаешь? Когда на платанах уже начали желтеть листья, посадил я его в кабину грузовичка, а Ванде пришлось в кузове ехать – уж больно здоровущая стала.

– Хочу задать тебе один вопрос, – начал Форрест-младший.

– Про что?

– Про Ванду. Как бы это сказать… вы ведь ее не…

– Нет-нет, что ты, ничего такого мы с ней не сделаем. Думаю, стоит оставить ее на племя, понимаешь? Будет как сыр в масле катаца.

– Обещаешь?

– Ага.

– Ну, спасибо.

– Дома веди себя хорошо, договорились? Бабушку слушайся, ладно?

– Ага.

Сидит он, смотрит в окошко, но я чую – что-то не так.

– Ты чем-то растроен, что ли?

– Я все думаю: почему мне нельзя остаться здесь и тоже помогать на свиноферме?

– Потому, что ты мал еще и должен в школу ходить. Но позже мы к этому вопросу вернемся, лады? Всему свое время. Может, ты ко мне на Рождество приедешь или еще когда, правда?

– Да, хорошо бы.

Как доехали мы до вогзала, Форрест-младший обошел грузовичок сзади и помог Ванде спустица на землю. Пошли мы на перон, уселись на краюшке платформы, он Ванду обнимает за шею, а у меня от жалости серце разрываеца. Но головой-то я понимаю, что все делаю правильно. Короче, подали состав, малыш на последок обнял Ванду и зашел в тамбур. Пожали мы друг другу руки, и я смотрел на него через окно, покуда поезд не тронулся. Форрест нам с Вандой помахал, и мы с ней вернулись на ферму.

Ну, доложу я вам, следущие дни прошли как в лихорадке, а мистер Макгиввер – тот просто закрутился, как хромой на танцульке! Сперва расширил в десять раз площадь свинарников. Еще и свиней на стороне прикупил, так что через пару месяцев поголовье наше взлетело до пятидесьти, а то шестидесьти тыщ – мы даже со счета сбились. Да и какая разница: чем больше было у нас скотины, тем обильней выделялся газ «сметан» и освящал теперь не только Коулвилл, но и два не больших поселения в глубенях. В Вашингтоне большие шишки из федерального правительства заевляли, что мы должны стать примером для других, и даже решили торжественно вручить нам какую-то премию.

Затем мистер Макгиввер приступил к созданию свиновозного флота, и вскоре с верфей Норфолка, что в штате Виргиния, сошли на воду три огроменных торговых судна. Почти все время мистер Макгиввер пропадал на берегу Атлантического океана, а на ферме теперь заправлял я. Нам, конечно, пришлось поднанять сотню работников из числа городских: те только рады были – на шахтеров-то спросу теперь не было. По мимо всего протчего, мистер Макгиввер договорился о вывозе пищевых отходов со всех военных баз в радиусе триста миль, и у нас появился целый автопарк мусоровозов; а излишки объедков мы продавали окресным фермерам.

– У нас теперь сельхозяйственное предприятие национального масштаба, – сказал как-то мистер Макгиввер, – и все было бы хорошо, если бы не удельный вес заемных средств.

Я не понял, с чем это едят, и он обьеснил:

– Долги, Гамп, долги! Нам пришлось занять не один миллион на строительство флота, прикупить земли, обзавестись мусоровозами. По ночам меня терзают мысли о банкротстве, но мы так увязли, что пути назад нету. Для покрытия расходов нужно увеличить производство газа; боюсь, придется поднять цены на продукцию.

Я спросил, могу ли хоть чем-нибудь поцсобить.

– Ты уж расстарайся: сгребай навоз ускоренными темпами, – сказал он.

Сказано – сделано.

По моим прикидкам, в конце осени у нас в штольне скопилось порядка трех или пяти тон свиного навоза, и газ «сметан» вырабатывался безпрерывно, днем и ночью. Мощности пришлось увеличить в двое.

На Рождество мы ждали Форреста-младшего, но за две недели до его приезда было назначено торжественное меропринятие в честь наших заслуг перед обществом. Город Коулвилл, уже в рождественском убранстве, сверкал разноцветными герляндами – и все благодаря нашей установке. Мистер Макгиввер на церемонию приехать не смог, потому как строительство флота требовало его догляда, и велел мне получить премию за место него.

Когда настал знамянательный день, я в костюме и при галстуке поехал в город. Народищу собралась уйма: не только из Коулвилла, но и с окресных городков. На двух автобусах доставили прецтавителей общественных и природы охранных организаций. Подъезжаю – и вижу: из Уилинга прибыли губернатор и прокурор, из Вашингтона – сенатор от штата Западная Виргиния. Из воинской части явился сержант Кранц, а мэр Коулвилла уже толкает речь.

– Даже, – говорит, – в самых смелых мечтах мы не могли прецтавить, что наше спасение придет так скоро, причем, с позволенья сказать, от стада свиней и от двух предприимчивых граждан: мистера Макгиввера и мистера Гампа!

Подмост для церемонии, разукрашенный красно-сине-белыми лентами и маленькими американскими флажками, сорудили на гороцкой площади, у подножья прегорка, где находился вход в штольню. Завидев мое приближение, речь мэра была прервана: школьный оркестр грянул «Боже, храни Америку», а когда я по ступенькам всходил на подмост, все пять или даже шесть тыщ зрителей разразились авациями и радосными криками. И мэр, и губернатор, и прокурор, и сенатор – все хотели пожать мне руку, причем их жены тоже, и еще сержант Кранц, прибывший в парадной форме. В заключении мэр подчеркнул, какой я прекрастный человек, и выразил мне благодарность за то, что я «своим удивительным изобретением вдохнул свежую струю в город Коулвилл». А потом призвал всех встать.

Оркестр приготовился исполнить государственный гимн, и тут земля кабудто слегка вздрогнула, но никто, кроме меня, этого, похоже, не заметил. Во время первого куплета подмост опять тряхнуло, и народ стал как-то нервно озираца. Третий толчок, сопровождаемый рокотом, пришелся на самую кульменадцию гимна; из магазина на другой стороне площади выпала рама вместе с витриной. И тут я понял: беды не меновать…

В то утро я так перенервничал, когда напяливал костюм с галстуком, что совсем забыл открыть вентиль главного манометра. А ведь малыш Форрест не раз предупреждал, что это необходимо делать ежедневно, чтобы не допустить оварийной ситуации. Сейчас большинство собравшихся еще пели гимн, однако многие уже переговаривались и крутили головами. Наклонившиь ко мне, сержант Кранц спрашивает:

– Гамп, что за фигня?

Я уже собрался ему обьеснить, но этого не потребовалось. Взглянув на вершину прегорка, где находился замурованный шурв, оттуда грянул оглушительный взрыв! С ярчайшей вспышкой, с языками пламени, а потом – бабах! – и вся махина взлетела на воздух!

В следущий миг площадь погрузилась в темноту, хоть глаз выколи, я даже подумал, что нас всех укокошило! Но через некторое время рядом со мной кто-то издал тихий стон, а когда я протер глаза и огляделся, мне открылось нечто неописуемое. Кто стоял на подмосте, все, типо, застыли – видимо, испытали шок или какое-либо нервное растройство, посколько их с головы до ног облепило свиное дерьмо.

– Господи спаси! – заверещала губернаторская жена. – Господи спаси!

Огляделся повторно: смотрю – весь город накрыло, к чертовой матери, слоем дерьма толщиной в ладонь, включая, разумееца, пять или даже шесть тыщ собравшихся. Дома, автобусы, машины, земля, дороги, деревья – буквально все утопает в дерьме! А самый пречудливый вид был у парня, который в оркестре на тубе играл. Когда рвануло, он, видать, выводил длинную ноту и от удевленья не сумел остановица, хотя у него в тубе, как незастывшее желе, вовсю клакатали нечистоты.

Я встретился взглядом с сержантом Кранцом: тот выпучил глаза, ощерился, но фурашку умудрился не потерять.

– Гамп! – орет. – Идиот, засранец! Что ты наделал?

Не успел я ответить, как он схватил меня за горло, и я понял, что будет дальше, а потому вырвался, перемахнул через перило и понесся проч, не разбирая дороги.

Сержант Кранц и другие, кто еще мог держаца на ногах, бросились в погоню. Кстате, со мной такое уже бывало. Сперва я хотел укрыца на ферме, но понял, что там не больно спрячешься, если за тобой гоница обгаженная кодла, проклиная не польско-китайский свиной навоз, а меня. Но я мчался отчертя голову, то есть с очень приличной скоростью, и сумел оторваца от погони. Хотел собрать вещи и дать деру, но толпа уже с воплями неслась по улице, поэтому я выскочил через черный ход и шмыгнул в хлев, чтобы забрать Ванду, которая покосилась на меня с подозрением, но упираца не стала. Бегу я мимо свинарников – и черт побери, свиньи, уж не знаю как выбравшись из своих стойл, смешались с толпой и увезались за мной следом. Мне оставался один путь – в болото, туда я и ринулся. Кое-как перекантовался в трясине до ночи, не взирая на проклятья и рев. Ванда, умница, вела себя тихо, однако даже в потемках, в ночном холоде и сырости нас не оставили в покое: болото обшаривали лучи фонариков, которые раз заразом выхватывали из тьмы то человека с вилами, то с мотыгой, как в кино про Франкенштейна. В воздух даже подняли вертолеты, которые слепили меня прожекторами, требуя, чтобы я вышел из болота с поднятыми руками.

– А вот фиг вам! – говорю, и тут пришло мое спасенье.

За болотом послышался лязг поезда – это был мой единственый шанс! Мы с Вандой по кочкам рванули в ту сторону прямо через топь и чудом успели вскочить в товарный вагон. Там едва теплилась одинокая свечка, и в куче соломы я разглядел какого-то мужика.

– Кого, нахер, еще сюда принесло? – ругнулся он.

– Моя фамилия Гамп, – говорю.

– А с тобой кто?

– Ванда.

– Девчонку, что ли, за собой таскаешь?

– Ну, – отвечаю, – типо.

– Как это понимать – «типо»? Хочешь сказать, с нами едет трансвестит?

– Да нет же. Это племенная свинья породы «дюрок», вот увидите, она еще уйму призов возьмет.

– Свинья? – переспрашивает он. – Слава богу! У меня целую неделю маковой росинки во рту не было.

Тут мне подумалось, что история эта может затянуца.