Текст книги "На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж!"

Из прихожей он вернулся в тихом бешенстве. То, с каким стуком он бросил кружку в раковину, заставило Инну посмотреть на него. Вадим стоял, опираясь руками о край стола, а пальцы от напряжения были белые-белые. И тут в дверь опять позвонили, а потом даже постучали.

Романов посмотрел в сторону коридора и уже рванул туда, засучивая по дороге рукава, как его перехватила Инна. Его темные, полные ненависти глаза, словно споткнулись об острые края голубоватых льдинок.

– Он? – спросила она.

Вадим не ответил, лишь сильней рванулся из ее рук, но она перехватила его вновь.

– Вы намерены пустить его в свою постель? – одними губами проговорила она.

Он даже потерял дар речи. Ведь что-то такое он предположил, когда увидел машину Леона у салона. Мелькнула мыслишка: а не поедет ли этот козел за ним? Почему, уже зная Юрку, он всё равно надеется на здравый смысл такого человека? Леон не может поступать правильно лишь по одной причине: ему плевать на остальных. И как от него отделаться, непонятно.

– Снимайте штаны и майку, – приказала Инна и распустила волосы.

– Что? – растерялся Вадим.

– Раздевайтесь, вам говорят! Сейчас мы ему покажем «Цыганочку» с выходом! Зараза!

С этими словами она зашла в ванную и через мгновенье выскочила в халате парня, накинутом, судя по всему, лишь на белье.

– Живей давайте! – рявкнула на него она. – И марш в постель. Живо!

Он смотрел на нее, затаив дыхание. Она замотала голову полотенцем и сняла очки.

– Теперь главное, не грохнуться, а то с нашим ремонтом ноги можно переломать, – она в который раз посмотрела на Вадима, подскочила к нему, и рванула на нем майку вверх, он даже не успел что-то сделать. – Вы издеваетесь? Марш в койку! Штаны сами снимите, а то у меня опыта в этом нет, боюсь, стяну вместе с трусами.

– Инна, вы что задумали? Вы в своем уме? – опомнился он, сопротивляясь.

– Я его в ванной на полке оставила, сами же сказали, – толкая его, проговорила она, и тут полы халата на груди разъехались, открыв незагоревший клочок кожи и родинку на правой груди чуть выше линии бюстгальтера, и Вадим, уткнувшись в нее глазами, забыл, что хотел сказать. Господи, да что же с ним такое? Какое ему дело до груди этой девушки? Всякий раз, видя то оголенные едва ли не до трусов ноги, то вот в такой близости грудь, в нем вдруг просыпался самый обычный самец. Только клича призывного не хватает.

– Вы это куда уставились? Нашли время в вырез пялиться! А потом, насколько мне помнится, вас это никоим образом не волнует, – с этими словами она затолкала его в свою комнату, где была еще расхристанная постель, – снимайте штаны и ложитесь.

– Да что вы задумали?

– Так, вроде бы всё, – пробормотала девушка и убежала, запахивая халат плотнее. – Иду, иду!

Инна на реактивной тяге рванула к двери, в которую вновь позвонили.

– Иду, иду! Потише никак нельзя, – с этими словами она распахнула настежь дверь, едва не стукнув гостя по носу. Тот успел отскочить в последнюю секунду. – Вам нужно было предварительно позвонить, чем вот так выносить дверь! Проходите! Проходите скорее, мы вас уже давно ждем!

Сказав это, она почти силком втащила ошарашенного Леона в дом. Каждую секунду она поправляла разъезжающиеся полы халата и тараторила без остановки:

– Вот сами смотрите, – показывая на провод телефона, натянутый под потолком, говорила Инна, – мне так не нравится. У нас, как видите, ремонт, поэтому уж если менять, то всё и сразу, как считаете?

Леон таскался за ней по квартире и пытался вставить хоть слово в ее монолог. Эта девка его бесила. Грудастая дылда. И что в ней нашел Вадим? А срач-то развели! Ни проехать, ни пройти! И она, видимо, только из душа.

– Послушайте, – сказал он, прервав ее.

– И да, конечно, в детской тоже нужно будет поставить. Там Вадим хочет какую-то программу то ли «спящий ребенок», то ли «беби-бум», я, честно говоря, не лезу в такие нюансы, оставляя право на решение ему. А провод от детской придется тащить вот сюда, в нашу комнату.

И тут она приоткрыла дверь в свою спальню. Леон заглянул чисто автоматически и застыл на пороге. В этой прекрасной светлой комнате, на огромной белой кровати, утопая в подушках, спал едва прикрытый одеялом человек, ради которого он пошел на всё это безумство. А на ковре стального цвета была разбросана одежда.

– Пардон, – буркнула девица и, заскочив в комнату, подобрала вещи с пола, затем подошла к кровати и аккуратно, заботливо, чтоб не потревожить и не разбудить, укрыла Вадима одеялом. Тот, что-то пробормотав, поймал ее за руку и потащил в постель, она кое-как вырвалась.

– Спи, спи, еще рано, отдыхай! – шепотом сказала она и пошла к двери.

Леон не сводил глаз с обнаженного Вадима. Утопая в белоснежном постельном белье, он казался вылепленным из гречишного меда. И скульптор не поленился, любовно выглаживая формы идеального тела. От взгляда на жилистые, перетянутые венами руки бросало в трепет. На смуглой коже соски казались почти черными. И как набат била в голове лишь одна мысль: на Вадиме не было майки. Значит… значит у него точно всё серьезно с этой девкой. Ведь есть одна тайна, которую знает Леон, вот только известно ли об этом стилисту? Наверняка, никому этот смуглый красавец не показывал свою спину. Он даже терпеть не может, когда кто-то просто стоит сзади. Вот только сейчас, с этой дебелой девицей, он не скрывает ничего.

Инна вытолкала Леона из спальни и повела его к входной двери.

– Вы сейчас замерять будете или потом? – спросила она.

Тот посмотрел на нее не то с брезгливостью, не то с презрением.

– Ты кто такая? – вдруг спросил он и шагнул к ней, она машинально отступила от него и, в конце концов, оказалась прижатой к стене. – Ты не в его вкусе. Я уже давно знаю Вадима и знаю многих из его девок, но ты… ты это нечто! Никогда не поверю, что он опустится до такой потаскухи. На какой помойке он тебя подобрал? Как такая толстожопая дылда, как ты, могла втереться к нему в доверие? Он что, на коксе сидит, коль снизошел до такой б…и! Да ты же давалка самая затрапезная! Сиськи силиконом накачала? Кто ты такая, что он даже спину тебе свою показал? Что ты для него значишь, если он от тебя не скрывает ничего? Он всё о себе рассказал? Он даже рассказал, откуда у него на спине…

– Какого хрена ты делаешь в моем доме? – вдруг раздался рядом глухой рык.

Инна и Леон обернулись. Буквально в двух шагах от них стоял одетый Вадим. Его темные глаза медленно, но верно превращались в две черные дыры, испепеляя Леона. Даже не сумев разглядеть его лицо, Инна понимала – он в бешенстве! Вадим подошел к паре и выдернул за руку девушку, отводя ее себе за спину, а потом просто без всякого предупреждения ударил Леона кулаком в лицо. Тот, не ожидая такого поворота событий, завертелся, как волчок, и так же по дуге упал на пол, прямо к мешкам с сухой смесью.

Вадим же, не дожидаясь, когда парень оклемается, подошел и, взяв его за грудки, врезал еще и еще раз. Тот лишь водил руками, словно пытаясь разогнать туман. Стилист же не видел ничего, кроме ненавистного лица Юрки и вымещал всю злость, что копилась так долго.

А накипело немало! С того самого дня. С того дня, как он вынужден был пригубить шампанского на каком-то званном вечере, куда был приглашен. Там была и эта безголовая звезда. А потом темнота. И сквозь эту темноту руки, наглые чужие руки. Он отворачивается. Но тело, тяжелое, непослушное, не отвечает ему. Потом ступеньки, и он, словно кулёк, висит на чьем-то плече. Перед глазами на миг вспыхивает свет, и Романов узнает свою комнату. Рядом кто-то. Вадим отталкивает чужие руки и рычит. Говорить он не может, и перед глазами туман. Ему удается отпихнуть человека, раздевавшего его, но в этом рывке он будто выплеснул все свои силы и рухнул на кровать. И вновь тень над ним…

Но потом откуда-то издалека донесся Алькин крик и звук тяжелого удара. Визги, вопли, Алька орет матом. До одурманенного наркотиком мозга с опозданием доходит мысль, что брат впервые слышит маты от сестренки. До этого он даже не знал, что она умеет материться. Если бы не Алька в тот день…

Но избитая сковородкой звезда решила, что Вадим – гей. Гей, который притворяется натуралом. Звонки. Смс-сообщения. Встречи у дома или у салона. Вадим терпел. Долго терпел. Почти год. А этот козлина, значит, в тот злополучный день еще и рассмотрел его красоту…

Поэтому Вадим бил с размахом, вкладывая всю силу в кулак, бил и замахивался вновь. И тут почувствовал, что рука больше не поднимается. Он даже не сразу понял причину этого, пока не посмотрел в сторону – на его правой руке висела Инна, и что-то кричала, вот только Вадим не слышал. Он даже пытался стряхнуть ее с руки, но она висела крепко и пыталась хоть как-то успокоить.

– Вадим! Вадим! Перестань, ты же убьешь его! Вадим!!! – наконец услышал он и посмотрел на Леона, лежащего у его ног. Тот водил мутными глазами да открывал и закрывал разбитый в кровь рот.

Инна, увидев, что Вадим пришел в себя, обхватила его руками и потащила в сторону. Романов шагнул назад, чувствуя горячее дыхание девушки в вырезе майке. Сердце лихорадочно колотилось в груди, в голове шумело, как после хорошего удара или лишнего стакана водки. Шумело как тогда. Инна заставила сделать его еще несколько шагов назад, и тут он понял, что она гладит его по спине и плечу, пытаясь успокоить и образумить. Сам не зная почему, он обнял ее и даже погладил по голове. Она вскинула на него удивленные глаза. Ее серебристые льдинки были так близко, что в душе парня вдруг, словно молния сверкнула, он лишь крепче прижал ее к себе, отчего льдинки оказались еще ближе и вспыхнули еще ярче. Она, не мигая, смотрела в его блестящие смоляные, понемногу успокаивающиеся озерца и, казалось, даже перестала дышать. Он вновь погладил ее по голове и отвел тонкие руки назад.

– Не бойся, – проговорил он и запахнул на ней халат, она в ту секунду покраснела до кончиков ногтей. – Иди, оденься, а я пока приведу его в чувство.

Она стянула полы на груди и ушла на чуть дрожащих ногах в ванную. На пороге оглянулась, Вадим склонился над Леоном и похлопал его по щеке.

– Давай, давай, разувай глазки! – приказал он. – Не так уж тебе и хреново!

Когда Инна вышла в гостиную, Леон сидел всё у тех же мешков и утирал разбитый нос, из которого сочилась кровь. Вадим на него не смотрел, стоял в стороне и свою помощь не предлагал. Он ждал девушку, и поглядывал то на дверь в ванную, то на свои разбитые казанки. Впервые в жизни он разбил руки в кровь. Обычно для драк, которые случались довольно редко, но всё же имели место в детстве и юности, он надевал перчатки, чтоб руки, не дай Бог, не повредить… Инна подошла к нему. Ее еще немного потряхивало, но держалась она молодцом. Всё-таки в критических ситуациях Снежная королева одерживала верх над хрупкой наивной девочкой. Романов, сам не зная почему, притянул ее к себе и обнял одной рукой.

– Испугалась? – спросил он, а голос был с хрипотцой.

Она опустила голову и кивнула. Когда, вот так стоя рядом с ним, она улавливала нотки аромата его геля для душа, когда под своей ладонью чувствовала, как, успокаиваясь, бьется его сердце, она забывала, что они всего лишь притворяются. Был только он и только она. И им что-то угрожало. Вернее даже не так. Их счастью что-то угрожало.

– Не бойся, сейчас выбросим мусор, и продолжим завтрак, – успокоил ее Вадим и в который раз погладил по голове. – Эй, звездень, давай, проваливай! И учти, в следующий раз синяками не отделаешься! Усек?

Он легонько пнул Юрасика. Тот поднял мутные от боли глаза и шмыгнул расквашенным носом.

– Топай, умывайся, а то перепугаешь соседей. Инн, дай ему полотенце, которое потом выкинуть будет не жалко, – попросил Вадим. – И слышь ты, урод, еще раз откроешь рот на мою жену, огребешься! Я тебя, мерзость, по судам затаскаю. Киркоров выплатил журналистке за оскорбление, а ты, думаешь, отмажешься? Не забывай – у меня связи везде. Достал! Надо будет твое фото показать нашему консьержу, чтоб всякий сброд не пускал.

Юрка, поднявшись, тихонько засмеялся. Вадим вперил в него тяжелый, словно танк, взгляд.

– А что? Разве я не прав? Она же и есть жопастая дылда! Ты ее на Лиговоском подобрал или…

Вадим еще не все расслышал, и его мозг не всю информацию обработал, а стилист уже замахнулся кулаком. Инна помешала, вновь перехватив руку. Тот лишь недоуменно посмотрел на нее.

– Он тебя специально провоцирует, ты разве этого не понимаешь? Может, он и мазохист, но точно не стоит того, чтоб ты разбивал о его гнусную рожу свои руки, – вразумляла она. Инна держалась более уверенно, значит, успела поставить линзы. Вадим отступил.

– Теперь что касаемо вас, Леон, – сказала девушка, – если не хотите, чтоб информация о том, что вы гей, распространилась в сети, больше никогда не ищите встреч с Вадимом. Не преследуйте его, не звоните, в противном случае я расскажу в сети о вашей ориентации. Сколько поклонниц у вас останется? Компромат на вас уже готов. Так что…

– Да какой компромат? Да что ты можешь? – рявкнул Леон и тут же скривился от боли.

– Элементарно, Ватсон, – спокойно ответила Инна. – Начнем с выкладки в интернет фотографий, что были сделаны в клубе «Какаду». Новогодние брать не стану – это будет слишком для психики твоих поклонниц, – а вот, скажем, с прошлого месяца или чуть раньше…

Леон стоял еле живой. Он даже перестал морщиться и кривиться и, не мигая, смотрел на девушку, а в глазах плескался откровенный ужас.

– Откуда… ты…, – промямлил он.

– Я многое о тебе знаю, – парировала Инна уверенно. – Даже то, в чем ты сам не очень уверен. Раздобыть фотографии – дело пяти минут и одного звонка. При моих-то возможностях! Не хочешь такого пиара, убирайся навсегда! Даже не смей записываться к Вадиму в салон. Я очень мелочна и мстительна и за своего мужчину могу и постоять, и побороться.

Парень перестал размазывать по лицу кровавые сопли и, когда Вадим за рукав потащил его в ванную, послушно поплелся следом. На пороге он несколько раз оглянулся на Инну. Та стояла, смотрела на него холодно и спокойно.

Когда за звездой закрылась входная дверь, Вадим зашел в кухню. Инна мыла посуду, как ни в чем не бывало.

– Клуб «Какаду»? – спросил он и вновь поставил чайник. Он внимательно смотрел на девушку, которая делала вид, что очень занята, и понимал, что ничего о ней не знает.

– Я не его фанатка, но мне очень нравились его песни, – просто ответила Инна.

– Нравились? Ты же вроде бы говорила, что нравятся.

– Боюсь, что теперь, после всего того, что случилось, не смогу уже как раньше слушать их. Знаешь, меня в жизни так не оскорбляли, – сказала девушка и усмехнулась, – какой гнилой человек. Словно яблоко с червяком.

– Яблоко с червяком?

– Снаружи гладкое, блестящее, красивое, откусишь, а там червяк.

– Ты что-то не договариваешь…

Инна закрыла кран и повернулась к Вадиму. Вид у нее был растерянный.

– Что случилось?

– Когда ты спросил, похож ли ты на гея, я ответила, что среди моих знакомых геев нет или я просто об этом не знаю. Я просто об этом и не подозревала. У меня нет подруг, но много друзей среди парней. И однажды, когда я говорила о своей симпатии к Леону, один из них сказал, что видел его в этом клубе. Даже рассказал, что тот вытворял там. Я не поверила, потому что в интернете нашла сведения о том, что это – клуб для людей с нетрадиционной ориентацией. С Леоном все понятно, а вот что гетеросексуал мог делать в гей-клубе? Руку на сердце положа, мне не то чтобы совсем всё равно… И это личное дело каждого, с кем делить свое ложе. Вот только… как будто…

Вадим вздохнул и сжал ее плечо. Она вскинула на него глаза-льдинки.

– Тот человек, что рассказал тебе об этом, хороший? Ну, как человек, как друг? – спросил стилист.

Инна уверенно кивнула.

– Так почему ты тогда в нем сомневаешься? Какая разница, с кем он спит? Главное, чтоб человеком был. Нормальным человеком.

Девушка вновь посмотрела на него внимательно.

– А ты… точно не гей?

Романов даже усмехнулся.

– Забыла, как я в вырез халата пялился? Хотя раньше за собой не замечал фетиша по большой груди. Взрослею, наверное, – сказал он и, бросив взгляд на Инну, расхохотался. Та стояла красная, даже багряная какая-то. – Кстати, кто-то говорил, что на дуэль драться за меня не пойдет!

Инна так посмотрела, словно автоматную очередь выпустила. Тот еще больше развеселился.

– Такие речи, аж за душу хватает: «за своего мужчину я постою и буду бороться!»

– А сам-то! Полез в драку, благо в отпуск ушел, а то завтра на работу с такими руками пошел бы.

– А неплохой у меня первый день отпуска получился! Насыщенный такой! С дыркой меж ребер, разбитыми руками и решенной проблемой.

– Еще не вечер! Где у вас аптечка, нужно помазать твои казанки!

– Чем? Йодом? Ядом? Бензином? А что насчет дырки в ребрах?

– Блин, вот ведь… даже слов нет! Там не дырка, а всего лишь синяк, сколько раз говорить! Еще раз услышу про дырку, возьму дрель – вон валяется – и просверлю самолично! – кричала она где-то в глубине квартиры.

– А насчет жены, я неплохо придумал, не находишь? – бросил Вадим, но тут Инна опять появилась на пороге кухни.

– А что насчет драки? – в тон ему сказала девушка, усаживаясь напротив его. – Странная у вас аптечка, вернее ее содержимое.

– Что с ней не так?

– Ни одной таблетки, кроме активированного угля, даже странно. Голова что, не болит? Или сердце? А вдруг грипп нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь?

Романов пожал плечами и положил правую руку перед девушкой. Инна обрабатывала разбитые в кровь пальцы и на него старалась не смотреть. Он бросился защищать ее, когда Юрка поносил девушку последними словами. Выдернул из угла, куда загнал Леон, а потом едва не убил того. Она впервые видела Вадима в таком состоянии, и действительно вид у него был ужасный. В какой-то миг она испугалась, что он убьет Леона, а потому бросилась защищать звезду.

– Да, а что такое о твоей спине говорил Леон? Что ты, дескать, ее никому не показываешь, – спросила Инна.

Она так и не подняла голову и на Вадима не смотрела. А тот даже в лице сменился, но быстро взял себя в руки. Инна не должна узнать его тайну. Зачем? Никто кроме Альки, Славяна и Лиды, массажистки, у которой он периодически бывает, не знает. Вот еще и Леон, скотина. Прибить его надо было! Правда, Инна так его припугнула, что вряд ли он станет болтать.

А еще просто здорово, что у квартирантки такое плохое зрение. Когда она сдернула с него майку, Вадим так перепугался, что и словами не описать! Столько лет прошло, а он до сих пор старается не поворачиваться спиной ни к друзьям, ни к врагам. Даже Наташка была не в курсе. Ну, оно и к лучшему. В конце концов, она сбежала, так что…

– У вас там татуировка в виде русалки? – спросила Инна. Романов глянул на нее.

– Мы вроде как на «ты» перешли, правда весьма стихийно и даже не спросив друг у друга разрешения, – заметил он, – не очень хочется обратно возвращаться к старому.

Инна усмехнулась.

– Какие планы у тебя на сегодня? Может, обдерем ту дальнюю комнату? И, думаю, лучше закончить все грязные работы, прежде чем приступать к поклейке обоев, – проговорила она. – И да вот еще что, принимаю заказы на обед. В честь твоего отпуска приготовлю, что попросишь…

– Фуагра! – тут же заявил Вадим, улыбнувшись.

Инна посмотрела на него и пожала плечами.

– Ну, фуагра, так фуагра, – сказала она и полезла в холодильник.

Он с нескрываемым интересом следил за ней.

– А ты хоть знаешь, из чего ее готовят? Ну, рыба это или мясо?

– Сейчас узнаю, залезу в интернет и узнаю. Делов-то! Ты давай не филонь, иди обдирай комнату.

– Не могу! Я на больничном! У меня дырка в ребрах!

Инна поднялась на ноги и вперила в него тяжелый взгляд, сдула прядь со лба и, посмотрев язвительно, заявила:

– Где там моя дрель?

И Вадим понял, что она просто почувствовала, что он не желает развивать тему, связанную со спиной, и лишь поэтому перевела разговор в другое русло. Так сделал и он, когда речь шла об ее женихе. В общем, отплатила той же монетой.

Глава

VIII

. Пролитого не воротишь…

Они хорошо поработали днем, и еще одна комната ощерилась ободранными стенами. Вот только хозяину пришлось переехать в гостиную. Он так и не включил за день телефон. Некоторое время кто-то упрямо названивал на домашний, но Вадим так же упорно не брал трубку, а потом, разозлившись, выдернул кабель из сети. К тому же он больше не заикался о дыре меж ребер. Сослался лишь один раз, что «там все еще тянет», когда проиграл Инне в споре на мытье посуды. Девушка, не удержавшись, расхохоталась: только что ползал под потолком, снимая тяжелые деревянные плинтуса, и не жаловался, а тут… Конечно, она и посуду помыла и даже сделала фуагра, что повергло Романов в легкий шок. Инна даже сервировала стол на кухне. Выглядел он, правда, довольно забавно посреди белых стен и стасканной в середину комнаты мебели, накрытой целлофаном от пыли и мусора.

Вадим несколько растерялся, увидев на столе бабушкин сервиз, который она привезла из Берлина и который ни разу не доставали после ее смерти. Самому Вадиму готовить было некогда, Алька же над этим вопросом не заморачивалась. В праздники они ходили по ресторанам, так что сервиз стоял без дела. А тут… У Вадима даже в душе что-то шевельнулось. И приборы были не повседневные, а праздничные – серебряные. И салфетки лежали правильно. И сами блюда словно манили к себе. Инна не поленилась и украсила каждое. Словно действительно был значимый день, праздник.

Вот только гости подкачали. Никаких смокингов и вечерних платьев. Девушка была в своих привычных штанах и просторной майке. Единственное, уже успела принять душ, а Вадим даже этого не сделал, и потому несколько некомфортно чувствовал себя перед таким столом.

– А где же свечи? – спросил он, чтоб скрыть собственную неловкость.

– Свечи появляются на столе лишь в том случае, когда ужин романтический, – улыбнувшись, ответила Инна.

– А у нас ужин…

– Праздничный, по случаю твоего отпуска.

Она уже примеривалась сесть, как вдруг Вадим обошел стол и отодвинул для нее стул. Она заулыбалась.

– Как вы галантны, сэр! – сказала она.

– Ну, это наименьшее, чем я могу отплатить за ваш труд, – заявил Вадим. Он откупорил бутылку вина и поухаживал за Инной. Та едва кивнула.

Она заметила, как парень вертел в руках вилку и нож, как погладил рисунок по краю тарелки, задумавшись.

– Я сделала что-то не то? – неуверенно спросила Инна.

Вадим вскинул на нее свои смоляные озерца.

– Что?

– Наверно, нельзя было брать этот сервиз, – сказала она, и Вадим услышал нотки сожаления и грусти в ее голосе, она даже положила приборы на край своей тарелки, – Я не знала, что его нельзя трогать. Просто… такая красота стоит и пылится в шкафу…

– С чего ты решила, что его нельзя трогать? Можно и даже нужно. Нам как-то не довелось его достать со дня бабушкиной смерти, а так-то… С чего ты решила, что его нельзя брать? – воскликнул Вадим, с удовольствием приступив к ужину.

Инна пожала плечами.

– В вашей семье очень много табу, – сказала она, и он поднял голову от тарелки.

– В смысле?

– Нельзя говорить о ваших родителях, о шикарном рояле, стоящем забытым в углу. Нельзя говорить о твоей спине и еще о многом другом, – пояснила она, орудуя ножом и вилкой. Девушка так была увлечена этим занятием, что на Вадима не смотрела. – Я не хочу и боюсь попасть впросак. Тем более, что с каждым этим скелетом, видимо, что-то связано, поэтому извини, если сделала что-то неправильное или вдруг обидела чем-то. Я не со зла и не нарочно.

Романов вздохнул.

Инна старалась, действительно старалась быть полезной, и очень переживала из-за каждого пустяка. Когда он ляпнул Изме Изральевне, что Инна его девушка, приняла это за чистую монету. Когда полез в драку с Леоном, решила, что это из-за нее, и он не спешил разубедить квартирантку, хотя это было совсем не заступничество за невинную девушку. Стилист вылетел из комнаты, не потому что Леон оскорблял Инну, а потому что тот едва не выболтал тайну, о которой известно лишь четверым. Даже любовницы Вадима, коих был не один десяток, ничего не знали. Он никогда не признается в том, что ему банально страшно, если кто-то стоит сзади. Даже в транспорте он поворачивается своей ахиллесовой пятой к окну или дверям, лишь бы там не стояли и не дышали… Он не сознается в том, что его охватывает паника, когда кто-то хотя бы просто касается позвоночника.

Впервые приехав к Лиде на массаж, Вадим долго себя уговаривал, что это просто необходимо сделать, если и дальше намерен так же упорно и много работать. Он кружил возле дома и не решался войти.

В итоге Лида позвонила и даже поговорила с ним перед тем, как приступить к массажу. Она не клялась и не божилась, всё сохранить в тайне, вот только эта чернявенькая, молчаливая девушка была первой, перед кем он снял майку. Нужно отдать ей должное, она не закатила глаза, не грохнулась в обморок и даже ничего не сказала по поводу его «украшения». Лишь спрашивала, больно ему или нет. Спустя два года она призналась, что удивилась, хотя случай с Вадимом для нее не так уж страшен. Вот ходил к ней другой пациент, молодой мужчина, пострадавший в пожаре…

– Там действительно страшно, а у тебя… Не переживай так, – сказала она.

Вадим уже давно не переживал. Что изменится, если он начнет биться головой о стену или проклинать свою загубленную судьбу? Всякий раз, когда начинало казаться, что у него никчемная жизнь, погрязшая в развалинах мечты, вспоминал Алькино лицо в день своей выписки из больницы.

Она ни разу не пришла к нему в палату. Не потому, что не хотела, а потому, что ему, взрослому двадцатилетнему парню, было стыдно смотреть в глаза маленькой сестренке. Он уговорил бабушку и врачей объяснить ей, что, дескать, брата нельзя беспокоить и прочее. И Алька терпеливо ждала. В то время очень помог Славян и многие другие, протянувшие руку помощи. Да и сама бабушка – молодец, продержалась до выписки внука из больницы.

Тогда стоял очень жаркий для Питера день, но Вадим мерз. Кутался в пиджак и сетовал на себя, что не попросил принести пальто. Спина казалось ледяной, хотя вдоль позвоночника бежал пот. Он вышел на крыльцо, Славян сзади тащил его сумки, и Вадим всё никак не мог придумать, как бы пропустить друга вперед, чтоб тот не дышал ему в затылок.

В больничном корпусе было относительно прохладно, а вот на крыльце воздух, казалось, дрожал и плавился. Славка, наконец, его обогнал и бросил сумки у припаркованной недалеко от крыльца машины. Потом взлетел вверх к Вадиму и, приобняв друга, помог тому спуститься вниз. Будущий стилист смотрел исключительно себе под ноги, боясь споткнуться. Всякий раз, поднимаясь или спускаясь по лестнице, он чувствовал, как шевелятся швы, и от этого неконтролируемого страха его знобило. И лишь когда ноги ступили на землю, по нервам полосонул отчаянный крик:

– Брат!

Вадим вскинул голову и увидел летящую к нему, плачущую девочку. Он этой девочки не знал.

Это была совсем-совсем незнакомая худенькая малышка, с косынкой на голове, в простом платьице, из длинных рукавов которого торчали тонюсенькие ручки-веточки. Она бежала к нему, а он перебирал в уме детей знакомых и соседей, силясь вспомнить, кто же это. Еще его удивляло, как она может бежать, ведь такие хрупкие ножки вряд ли могут держать на себе вес тела. И он переживал, как бы она не сломалась, если вдруг упадет или споткнется.

А девочка вдруг добежала до него, с разгону врезалась лицом ему в живот и так заплакала, что у парня земля качнулась перед глазами. Он нащупал хрупкое плечо и попытался оторвать от себя ребенка, но малышка, вцепившись обеими руками в полы его пиджака, ревела в сорок ручьев, отчего рубашка на животе промокла насквозь, и Вадим не знал, что делать.

Помог Славян. Он присел перед девочкой и, погладив ее по спине, что-то тихо сказал. Возможно, он сказал и нормальным голосом или даже громко, вот только Вадим не слышал ничего, кроме этого плача.

Она зашмыгала носом и подняла на него заплаканные глаза…

Что пережил в тот момент Вадим, словами не описать. Он смотрел на нее сверху вниз и никак не мог понять, почему у этой незнакомой, чужой девочки Алины глаза? Почему она так держится за него, словно он ей близкий… родной человек.

Словно он ей брат. Брат? Брат???

– А… А… Аля? – кое-как произнес Вадим.

Девочка протяжно всхлипнула и вновь уткнулась мокрым носом ему в живот. Он смотрел на ее белую косынку, под которой не чувствовалось ни одной кудряшки. Смотрел на костлявые пальчики, намертво вцепившиеся в его пиджак, и никак не мог сопоставить это со своей сестрой.

В считанные секунды он взмок, будто на него ушат воды перевернули. Попытался что-то сказать, но словно забыл русский язык. В голове было пусто, как в холодильнике за три дня до зарплаты. Парень несколько раз глубоко вздохнул и потянул девочку от себя. Она не сразу, но всё же немного ослабила свою хватку. Посмотрела на него снизу вверх, а брат кое-как опустился на колено перед сестрой. У него тряслись руки, и он никак не мог справиться с собой, чувствуя себя жалким и слабым.

Вадим видел перед собой глаза сестры, видел, как на пушистых ресницах дрожат слезинки, как всё еще кривится от плача такое незнакомое лицо, и… проклинал себя.

Это его вина.

Это его вина!

ЭТО ЕГО ВИНА!!!

Он провел ладонью по косынке сестры, не почувствовав под ней волос, вытер бегущую по впавшей щеке слезинку и притянул к себе невесомую девочку. Она очень аккуратно обняла его за шею, и, спрятав лицо на широком плече брата, тихо-тихо всхлипывала.

Это был последний раз, когда Вадим плакал…

Когда Але было не то тринадцать, не то четырнадцать лет, она впервые увидела его спину. Он с полной уверенностью, что находится дома один, выйдя после душа из ванной, стоял на кухне и пил чай у окна. День выдался не из легких, а потому так приятно было пить обжигающий чай в тишине и спокойствии. И тут сзади что-то с грохотом упало. Мозг еще не успел до конца проанализировать этот звук, а тело уже разворачивалось на сто восемьдесят градусов, чтоб уберечь голую беззащитную спину. А в следующую секунду Романов увидел безумные глаза сестры.

Что случилось после, напоминало кошмар. Алька словно сошла с ума. Она билась головой о стену, проклиная себя и мать. То несла какую-то околесицу, то начинала хохотать, и Вадим крутился вокруг нее, не зная, что делать. Он молил Бога о том, чтоб Тот сжалился над Алей и всё это поскорее прекратилось. Он боялся вызывать «Скорую», потому что знал, что ее опять увезут, и не был уверен, что сможет потом забрать свою несчастную сестренку, которой просто не повезло родиться в этой семье.

Ситуацию спасла Изма Изральевна. Она влетела в квартиру, надавала Альке таких оплеух, что на следующий день у девочки болело лицо, благо хоть не до синяков. Пожилая дама хладнокровно загнала ребенка под ледяной душ, и пока у того не прояснился взор, не выпускала из рук, держа Альку за волосы. Вадим бы так не смог.