Текст книги "Книга назидания"

Храбрость от самолюбия

А что касается безрассудства в смелости, то оно происходит не от презрения к жизни. Причина его лишь в том, что когда человек, известный своей храбростью и прославленный доблестью, вступает в сражение, то честолюбие заставляет его действовать соответственно своей славе, а все остальное становится неважным; однако душа его боится смерти и опасностей, и страх едва не берет над ним верх и едва не удерживает его от того, что он хочет сделать, пока человек не пересилит душу и не побудит ее к тому, что ей неприятно. Им овладевает из-за этого дрожь, и он меняется в лице, но когда он вступает в бой, то подавляет страх, и его волнение проходит.

Я присутствовал при осаде крепости ас-Саур[360]360
  Крепость ас-Саур была расположена около Мардина, в области Диарбекра.


[Закрыть] вместе с царем эмиров атабеком Зенги, да помилует его Аллах, о котором было уже кое-что упомянуто раньше. Эта крепость принадлежала эмиру Фахр ад-Дину Кара-Арслану ибн Дауду ибн Сукману ибн Ортуку[361]361
  Кара-Арслан стал впоследствии покровителем Усамы, дав ему под старость приют в своей крепости Кайфа.


[Закрыть], да помилует его Аллах, а гарнизон ее состоял [240] из лучников. Это происходило после того, как Зенги потерпел поражение под Амидом[362]362
  Событие относится к 1133-34 году.


[Закрыть].

Как только разбили палатки, атабек послал одного из своих людей, а тот крякнул под крепостью: «Лучники! Атабек говорит вам: «Клянусь милостью султана[363]363
  Имеется в виду сельджукский султан Махмуд-шах.


[Закрыть], если хоть один из моих товарищей будет убит вашей стрелой, я велю отрубить вам руки!»

К крепости подвели стенобитные машины, и они разрушили одну сторону, и не были еще стены настолько сокрушены, чтобы двинуть туда пехотинцев, как один из бойцов атабека из жителей Алеппо по имени Ибн аль-Урейк поднялся к бреши. Он стал биться мечом с врагами, и те нанесли ему несколько ран и сбросили с башни в ров. Наши люди во множестве прошли через брешь и овладели крепостью. Уполномоченные атабека поднялись в крепость, и атабек взял ее ключи, которые послал к Хусам ад-Дину Тимурташу ибн Ильгази[364]364
  Хусам ад-Дин Тимурташ – сын и преемник борца с крестоносцами Наджм ад-Дина Ильгази, эмира Мардина.


[Закрыть], передав ему эту крепость.

Случилось так, что стрела какого-то лучника попала в колено хорасанскому бойцу, пробила ему чашку над коленным суставом, и он умер. Как только атабек овладел крепостью, он потребовал к себе лучников, которых было девять человек, и они пришли, держа натянутые луки на своих плечах. Он велел отпилить им большие пальцы у самого основания, и руки у них расслабли и пропали, а Ибн аль-Урейк вылечился от своих ран после того, как был близок к смерти. Это был смелый человек, и он часто подвергал себя опасности.

Я уже видел нечто подобное. Однажды атабек расположился вокруг крепости аль-Бариа[365]365
  Крепость аль-Бариа лежала к западу от Хомса и Хама и в это время (1137 г.) принадлежала Раймунду II, графу Триполи.


[Закрыть]. Ее окружали скалы и камни, на которых нельзя было разбить палатки. Атабек тогда спустился в долину и приказал эмирам по очереди возглавлять войска. Однажды атабек [241] приехал к крепости, когда была очередь Абу Бекра ад-Дубейси. На этом эмире не было боевого снаряжения. Атабек остановился около эмира и сказал ему: «Ступай вперед сражаться с нами». Эмир двинулся вместе со своими бойцами, которые были без доспехов, и против них вышла пехота из крепости. Один из воинов Абу Бекра по имени Мазьяд, который прежде не был известен своей доблестью в бою, выступил вперед. Он сражался с великим ожесточением, нанося врагам удары мечом, и рассеивал их отряды. Он получил несколько ран, и я видел его, когда его несли в лагерь при последнем издыхании. Затем он выздоровел, и Абу Бекр ад-Дубейси выдвинул его, богато одарил и назначил в свою свиту. [242]

Жестокость аль-Ягысьяни

Атабек говаривал: «У меня есть трое молодцов; один из них боится великого Аллаха и не боится меня (он имел в виду Зейн ад-Дина Али Кучука, да помилует его Аллах); другой боятся меня и не боится великого Аллаха (он подразумевал Насир ад-Дина Сункара[367]367
  Один из везиров Зенги; убит около 1146 года.


[Закрыть], да помилует его Аллах), а третий не боится ни Аллаха, ни меня». Этот третий был Садах ад-Дин Мухаммед ибн Айюб аль-Ягысьяни[368]368
  Часто упоминавшийся правитель Хама, вассал Зенги, которого не следует смешивать со знаменитым Салах ад-Дином (Саладином).


[Закрыть], да помилует его Аллах.

Я видел со стороны Садах ад-Дина, да простит его Аллах, нечто такое, что подтверждало слова атабека. Однажды мы двинулись на Хомс[369]369
  Поход относится к маю 1137 года.


[Закрыть]; накануне ночью на землю пролился сильный дождь, так что лошади не могли двигаться, ибо дорога стала тяжелой от грязи. Пехотинцы сражались; Салах ад-Дин стоял на месте, и я был рядом с ним. Мы смотрели на бойцов, сражавшихся перед нами, и вдруг один из пехотинцев перебежал к пехотинцам Хомса и присоединился к ним на глазах Салах ад-Дина. [243]

Тогда Салах ад-Дин сказал одному из своих приближенных: «Подай сюда того человека, который стоял рядом с ним», и тот пошел и привел его. Салах ад-Дин спросил этого бойца: «Кто это стоял рядом с тобой и убежал и вошел в Хомс?» – «Клянусь Аллахом, о господин мой, я не знаю его», – ответил солдат. «Разрубите его пополам!» – воскликнул Салах ад-Дин, но я сказал ему: «Заключи этого человека в тюрьму и разузнай, кто был беглец. Если он его знал или был связан с ним родством, ты отрубишь ему голову, если же нет, ты посмотришь, как поступить с ним».

Салах ад-Дин уже соглашался со мной, но один из слуг, бывших в свите, сказал: «Когда кто-нибудь бежит, берут того, кто с ним рядом, и отрубают ему голову или перерубают его пополам».

Слова слуги разъярили Салах ад-Дина, и он крикнул: «Разрубите этого бойца пополам!», и его скрутили, как это обычно делалось, и разрубили пополам. А у Салах ад-Дина не было другого порока, кроме упрямства и недостаточной боязни великого Аллаха.

Я был вместе с Салах ад-Дином в другой раз, когда мы вернулись со сражения под Багдадом[370]370
  Вероятно, около 1138 года.


[Закрыть]. Атабек желал проявить твердость и силу и приказал Салах ад-Дину отправиться со своим отрядом против эмира Кипчака[371]371
  Эмир Кипчак — предводитель туркменских племен.


[Закрыть]. Мы шли из Мосула шесть дней и испытали крайние лишения. Наконец мы добрались до места, где был эмир, и оказалось, что он точно повис в горах Кухистана[372]372
  Кухистан — горная местность к югу от Мосула, с двумя крепостями – Масурра и аль-Керхини.


[Закрыть]. Мы расположились около крепости, называвшейся Масурра, и разбили свой лагерь при восходе солнца. Из крепости показалась какая-то женщина, которая сказала нам: «Есть у вас материя?» – «Время ли теперь покупать и продавать?» – ответили мы. «Нам нужна материя, – ответила она, – чтобы сделать вам саваны, потому что вы все умрете через пять дней». Она хотела этим сказать, что Кухистан – нездоровое место. [244]

Разбив лагерь, Салах ад-Дин распорядился приготовиться и начать с утра штурм крепости. Он приказал землекопам проникнуть под одну из башен крепости, а крепость была вся построена из необожженного кирпича, и ее гарнизон состоял из крестьян. Мы бросились на приступ и поднялись к пролому, а хорасанцы сделали подкоп под одну из башен, и она упала. На ней было два человека: один из них умер, а другого захватили наши товарищи и привели к Салах ад-Дину. «Разрубите его пополам», – приказал тот. «О господин мой, – сказал я ему, – теперь месяц рамадан[373]373
  Рамадан—девятый месяц мусульманского года, посвящен посту и считается священным.


[Закрыть], а это мусульманин: не будем же отягчать свои души его убийством».

Но Салах ад-Дин воскликнул: «Разрубите его пополам, чтобы они сдали крепость!» – «О господин мой, – возразил я, – ты сию минуту овладеешь крепостью», – но Салах ад-Дин повторял: «Разрубите его пополам», – и уперся на этом. Пленного разрубили, а мы взяли крепость почти сейчас же после этого.

Салах ад-Дин направился к воротам крепости, желая спуститься оттуда; с ним было множество победоносного войска. Он оставил нескольких своих приближенных сторожить крепость, а сам удалился и сидел в своей палатке до тех пор, пока не разошлись бойцы, бывшие с ним.

Затем он сел на лошадь и сказал мне: «Садись на коня». Мы сели на коней и поднялись в крепость. Салах ад-Дин сел и призвал к себе дозорного, который наблюдал за крепостью и осведомлял его о том, что там делается.

К нему привели женщин и детей – христиан и евреев, и с ними пришла одна старуха из курдов. Она спросила этого сторожа: «Видел ли ты моего сына такого-то?» – «Он убит, – ответил ей сторож, – его поразила стрела». – «А другого моего сына?» – сказала она. «Его разрубил пополам эмир», – ответил сторож. Старуха закричала и сорвала покрывало с головы; ее волосы походили на расчесанный хлопок. «Замолчи, – сказал сторож, – ведь тут эмир». – «А что [245] еще может эмир со мной сделать, – ответила она. – У меня было два сына, и он убил их».

Старуху увели, а сторож пошел и привел старого шейха с прекрасной седой бородой, который шел, опираясь на две палки. Он приветствовал Салах ад-Дина, а тот спросил: «Что это за шейх?» – «Это имам крепости», – ответил сторож. «Подойди, о шейх! – воскликнул Салах ад-Дни. – Подойди, подойди!» Шейх сел перед Салах ад-Дином, а тот протянул руку и, схватив его за бороду, вытащил нож, привязанный на поясе его платья, и срезал бороду шейха от самого подбородка. Борода осталась в руке Салах ад-Дина, похожая на бунчук.

Тогда этот шейх сказал ему: «О господин мой, за что ты сделал со мной такое дело?» – «За твое неповиновение султану[374]374
  Имеется в виду сельджукский султан Махмуд-шах.


[Закрыть]», – ответил Салах ад-Дин. «Клянусь Аллахом, – сказал шейх, – я не знал о вашем прибытии до тех пор, пока сейчас не пришел сторож, который сказал мне об этом и призвал меня к тебе».

Затем мы уехали и остановились у другой крепости, тоже принадлежавшей эмиру Кипчаку, которая называлась аль-Керхини, и захватили ее. В ней нашли кладовую, наполненную одеждой, сшитой из грубой материя, которая предназначалась в подаяние беднякам Мекки.

Все христиане и евреи, находившиеся под защитой в крепости, были взяты в плен, а их имущество было разграблено так, как грабят только румы. Пусть Аллах, да будет ему слава, проспит Салах ад-Дина.

Закончу на этом месте настоящий отдел, приведя слова своего же стихотворения:

 
Брось вспоминать про тех, кто убивает с любовью, ведь от рассказов о них сделаются седыми наши новорожденные дети. [246]
 

Превратности судьбы

Возвращусь к упоминанию кое-чего, случившегося у нас с исмаилитами в крепости Шейзар[375]375
  Речь идет, по-видимому, об одном из поздних нападений исмаилитов в 1135 году.


[Закрыть].

В этот день один из моих двоюродных братьев, по имени Абу Абдаллах ибн Хашим, да помилует его Аллах, проходя мимо, увидел в башне дома моего дяди одного батынита, с которым были меч и щит. Дверь дома была открыта, и снаружи стояло много народа из наших товарищей, но ни один из них не осмеливался войти к исмаилиту.

Тогда мой брат сказал одному из стоявших: «Войди к нему». Тот вошел, но батынит немедля ударил его мечом и ранил. Наш товарищ вышел раненый, и Ибн Хашим сказал другому: «Войди к нему». Тот вошел, но батынит опять ударил его мечом и ранил, и воин вышел в таком же виде, как вышел его товарищ. Мой двоюродный брат воскликнул: «О начальник Джавад, войди к нему!» – «Эй, распорядитель, – сказал Ибн Хашиму батынит, – а ты сам почему не входишь? Посылаешь ко мне других людей, а сам стоишь на месте. Входи, распорядитель, чтобы самому посмотреть». И Джавад вошел к нему и убил его. [247]

А этот Джавад был нашим судьей а спорах и доблестным борцом, но над ним протекло только немного лет, и я опять увидел его в Дамаске в пятьсот тридцать четвертом году[376]376
  В 1139-40 году христианской эры.


[Закрыть], он торговал фуражом и продавал ячмень и солому. Джавад стал стар, как протертый бурдюк, и не мог даже отогнать мышей от своего товара.

Чего только не делается с людьми! Я удивился тому, с чего начал Джавад, и тому, что с ним сталось в конце его дел и в какое состояние его привела долгая жизнь. Я не знал, что болезнь старости есть нечто общее всем и что она нападает на каждого, о ком забыла смерть, но когда я добрался до вершины девяноста, и течение лет и дней исчерпало мои силы, я сделался таким же, как Джавад, торговец фуражом, и стал непохож на щедрого[377]377
  Игра слов: Джавад — собственное имя и в то же время слово «щедрый».


[Закрыть] и расточительного. Слабость пригвоздила меня к земле, и одна часть моего тела вошла от старости в другую, так что я не узнал самого себя и стал вздыхать о том, чем я был вчера.

Я сказал, описывая свое состояние, такие стихи:

 
Когда я дошел до жизненного предела, которого раньше желал, я стал жаждать смерти.
Благодаря продолжительности жизни у меня не осталось силы, чтобы дать отпор превратностям судьбы, когда они на меня нападают.
Мои силы ослабли, и два моих верных союзника – мое зрение и мой слух – предали меня, когда я достиг этого предела.
Когда я встаю, мне кажется, что я подымаю гору, а при ходьбе я иду, как закованный в цепи.
Я тащусь, держа палку в той самой руке, которую я знал раньше несущей в сражении копье и меч из индийской стали.
Я провожу ночь на мягкой постели, но не сплю и ворочаюсь, словно я лежу на скалах.
Человека переворачивает жизнь, и, достигнув полного совершенства, он опять возвращается к тому, с чего начал. [248]
 

А в Мисре я сказал, проклиная в жизни покой и отдых, которые так быстро и поспешно оканчиваются:

 
Посмотри, как превратности судьбы приучили меня, после того как я поседел, к привычкам, не похожим на прежние.
В перемене воли судьбы заключается назидание, да и какое положение не меняется с течением дней?
Я был факелом войны, и всякий раз, когда она угасала, я разжигал ее, высекая белыми клинками огонь из головы врага.
Моей заботой было нападать на соперников, которых я считал добычей, отданной мне на растерзание, а они страшились меня.
В страшной схватке я двигался быстрее, чем ночь, я был стремительнее потока и тверже в бою, чем судьба.
А теперь я стал, как томная девушка, возлежащая на мягких подушках за покрывалом и пологом.
Я почти загнил от долгого отдыха, подобно тому как индийский меч ржавеет от продолжительного пребывания в ножнах.
После кольчуг войны я закутан в плащи из дабикских[378]378
  Дабик – селение в Северном Египте, известное вырабатывавшимися там тканями.


[Закрыть] материй. Горе мне и этим плащам!
Я не ищу довольства и не добиваюсь его, мне нет до благосостояния яи дела, ни заботы.
Я не хочу достигнуть славы в спокойствии или добиться высокого положения, не разбив в куски белых мечей и копий.
 

Я полагал, что в жизни новое не стареет и тот, кто силен, не слабеет, и что, когда я вернусь в Сирию, окажутся мои дни такими же, как раньше, и время их не изменит после меня. Но когда я вернулся, то лживыми оказались обещания моих надежд, и рассеялись эти предположения, словно блестящее марево. О боже, прости за эти случайные слова, вырвавшиеся вследствие заботы, которая меня постигла, а затем рассеялась!

Возвращусь же к тому, что меня занимает, и сброшу с себя гнет мрачной ночи. [249]

Жизненного предела не изменить

Если бы сердца были чисты от скверны грехов и вручали себя ведающему сокрытое, они бы знали, что устремление в опасности войны не сокращает времени, остающегося до назначенного предела. Однажды я видел, когда мы сражались с исмаилитами в крепости Шейзар[379]379
  Вероятно, в 1135 году, как и в предыдущем рассказе.


[Закрыть], назидательный пример, из которого ясно и доблестному, и умному, и трусливому, и глупому, что срок жизни заранее установлен и предопределен, что ее предел нельзя ни приблизить, ни отдалить.

А именно, когда мы кончили в тот день сражение, кто-то закричал из крепости: «Враги!» Около меня было несколько моих товарищей, имевших с собой оружие. Мы поспешно бросились к тому, кто крикнул, и сказали ему: «Что с тобой?» – «Я слышу шорох людей вот здесь», – сказал он. Мы пошли к пустой и темной конюшне и, войдя туда, нашли там двух вооруженных людей и убили их. Мы обнаружили в конюшне убитым одного нашего товарища, тело которого на чем-то лежало. Мы подняли его и нашли под ним одного батынита, который закрылся саваном и положил убитого себе на грудь. Мы подняли тело нашего товарища и убили того, кто был под ним, а товарища [250] положили в мечеть близ этого самого места. Он получил опасные раны, и мы не сомневались, что он умер, так как он не двигался и не дышал. Клянусь Аллахом, я потрогал его голову ногой на плитах мечети, и мы были уверены, что он мертв.

Этот несчастный проходил мимо конюшни и услышал шорох. Он всунул в стойло голову, чтобы проверить, что он слышит, и один из исмаилитов втащил его туда. Они били его ножами до тех пор, пока не решили, что он умер, но Аллах великий судил, чтобы его раны на шее и на теле были зашиты, он выздоровел и стал так же здоров, как прежде. Да будет благословен Аллах, определяющий судьбы и назначающий срок кончин и жизней.

Я был свидетелем одного похожего случая. Франки, да проклянет их Аллах, сделали на нас набег в последнюю треть ночи. Мы сели на коней, намереваясь их преследовать, но мой дядя Изз ад-Дин[380]380
  Правитель Шейзара.


[Закрыть], да помилует его Аллах, удержал нас от преследования и сказал: «Это разведка, а набег будет ночью».

Из города без нашего ведома выступила за франками пехота. Франки напали на некоторых пехотинцев, когда они возвращались, и убили их, а некоторые спаслись.

На другое утро я расположился в Бендер Капице, деревне около города. Я увидел три приближающиеся фигуры, две из которых были как люди, а у среднего лицо не походило на человеческое. Когда они приблизились ко мне, оказалось, что среднего ударил мечом по носу один франк и рассек лицо до самых ушей. Половина лица отвисла и оказалась у него на груди, а между двумя половинами был разрез величиной в пядь, и тем не менее он шел между двумя другими. Этот человек отправился в город, и врач зашил и залечил его лицо. Его рана затянулась, он выздоровел и оставался таким же, как прежде, пока не умер на своей постели. Он был продавцом вьючных животных и назывался Ибн Гази «рассеченный». Его прозвали рассеченным из-за этой раны. [251]

Тягость старости

Но пусть не вздумают предполагать, что смерть можно приблизить, подвергая себя опасности, или отдалить усиленной осторожностью. В моей долгой жизни самое яркое назидание: сколько я встретил ужасов и сколько раз устремлялся в страшные места и подвергался опасностям, сражался со всадниками и убивал львов, рубил мечами, ударял копьями и наносил раны стрелами и луками! И все-таки я был защищен от рока надежной крепостью, так что достиг девяноста лет, и смотрел на свое здоровье и долголетие так, как говорил пророк, да благословит его Аллах и да приветствует: «Довольно и такой болезни, как здоровье»[381]381
  Смысл этого изречения в том, что слишком преклонная старость так же тягостна, как и болезнь.


[Закрыть]. За моим опасением от этих ужасов последовало нечто более тягостное, чем смерть в бою и сражении: гибель во главе войска приятнее, чем тяготы жизни. Благодаря долгой жизни дни потребовали от меня обратно все разнообразные удовольствия и наслаждения, а тяжелая нужда замутила безоблачное счастье жизни. Я сказал о самом себе такие стихи:

 
Судьба к восьмидесяти годам иссушила мою кожу, и меня огорчает слабость ног и дрожание рук.
Когда я пишу, почерк у меня очень дрожащий, как почерк у испуганного человека с трясущимися руками. [252]
Удивляйся же тому, что моя рука слишком слаба, чтобы держать перо после того, как она ломала копья в груди льва.
Когда я иду с палкой в руке, моя нога становится такой тяжелой, как будто бы я погружаю ее в жидкую подмерзшую грязь.
Скажи тому, кто жаждет долгого пребывания на земле: вот последствия долгой жизни и преклонного возраста.
 

Мои силы ослабли и почти исчезли, и беспечное счастье прекратилось и пришло к концу. Долгая жизнь среди людей повергла меня, и притушенный огонь моего очага скоро совсем погаснет. Наконец я стал таким, как сказал о себе:

 
Судьба забыла обо мне, и я стал подобен верблюдице, истомленной долгим путешествием по пустыне.
Мои восемьдесят лет не оставили мне мощи, и когда я хочу встать, я чувствую себя разбитым.
Я произношу молитву сидя, а земные поклоны, когда я хочу поклониться, кажутся мне тягостью.
Это состояние предвещает мне, что время тронуться в последний путь приблизилось и путешествие уже недалеко.
 

Бессилие от преклонных лет сделало меня слишком слабым для службы султанам. Я покинул пороги их дверей и отделил свои судьбы от их судеб. Я уволился от служения им и возвратил им то, что они мне пожаловали из даров, так как я знал, что бессильная старость не в состоянии исполнять обязанности службы, и промысел со старым стариком не приносит выгоды эмиру. Я перестал выходить из дома и сделал безвестность своим покровом. И согласилась моя душа на уединенную жизнь на чужбине и разлуку с родиной и милыми сердцу местами, и, наконец, ее неудовольствие успокоилось, так что я не чувствовал никакой горечи. И терпел я, как пленник терпит свои цепи или как жаждущий путешественник терпит жажду, пока не дойдет до воды. [253]

Хвала великому Саладину

Потом меня призвал к себе письмом наш господин, царь победоносный, благо мира и религии[382]382
  Игра слов, основанная на буквальном значении почетных титулов Саладина: аль-Малик ан-Насир – «царь победоносный» и Салах ад-Дин — «благо религии».


[Закрыть], султан ислама и мусульман, объединяющий слова истинной веры и поражающий поклонников креста, воздвигающий знамя справедливости и добрых дел, оживитель власти повелителя правоверных, Абу-ль-Музаффар Юсуф ибн Айюб[383]383
  Юсуф ибн Айюб — имя султана Салах ад-Дина, последнего покровителя престарелого Усамы, давшего ему приют в Дамаске (в 1174– 1199 гг.).


[Закрыть], да украсит Аллах ислам и мусульман, даровав ему долголетие, и да укрепит их остриями его мечей и решений. Да очистит Аллах мусульманам пользование его густой тенью, как он очистил от мути источники его щедрости. Да распространит Аллах до крайних пределов земли его высочайшие приказы и запреты, и да поставит он острия его мечей судьями над шеями его врагов. Его милость откопала меня в глубине стран, хотя я был отделен от него горами и равнинами, и нашла меня в покинутом уголке земли, не имеющим ни средств, ни родины. Он вырвал меня из пасти превратностей своим прекрасным решением и перевел меня к своим высоким дверям обильными и богатыми [254] милостями. Он вправил то, что время во мне сломало, и вернул цену благодаря своему великодушию тому, что не имело цены для других по причине моих преклонных лет. Он засыпал меня самыми удивительными щедротами и пожаловал мне по своему великодушию самые драгоценные дары, так что своей безграничной милостью он вознаградил меня за мою прежнюю службу у других. Он засчитал мне эту службу и был так признателен за нее, словно сам был свидетелем ее и очевидцем. Его дары посещали меня ночью во время сна и притекали ко мне, когда я сидел в тоске. Благодаря его щедротам каждый день прибавляет мне милостей и почестей, так как он почитает достойных, хотя я и ничтожнейший из его рабов. Его благородное решение обезопасило меня от перемены счастья, его дары возвратили мне то, что вырвало у меня время губительными бедствиями. Он излил на меня свои преизбыточествующие благодеяния, после того как исполнил все должное и законное, так что всякая шея была бы слишком слаба, чтобы вынести даже легчайшую из его щедрот. Его великодушие не оставило мне ни одной мечты, исполнения которой я мог бы ожидать. Я провожу день и ночь, вознося за него молитвы; его милость достигает всех рабов Аллаха и оживляет своими благами страны. Он тот султан, который вернул к жизни заветы халифов, шедших по прямому пути[384]384
  Под этим именем разумеются обыкновенно четыре первых халифа: Абу Бекр, Омар, Осман и Али.


[Закрыть], и высоко воздвиг столпы власти и веры. Он река, не высыхающая от множества приходящих на водопои, и благотворитель, не урезывающий своих щедрот, несмотря на следующих друг за другом посетителей.

Пусть же народ не перестанет чувствовать себя под защитой его мечей в неприступном укреплении, под потоком его щедрот, как бы во время весны с ее благодатными дождями, и под его справедливым управлением, как бы в лучах света, рассеивающего мрак обид и отводящего протянутую руку хищного врага. Пусть его всепокоряющая власть держит народ [255] как бы в раскидистой тени я непрекращающемся блаженстве, идущем вновь и вновь по следам прошедшего до тех пор, пока ночь сменяется днем и вращается небесный свод.

 
Я молился, а два ангела – хранители свитков[385]385
  Ангелы, записывающие добрые и злые деяния людей.


[Закрыть] провозгласили: «Аминь!»
Ведь властитель небесного престола близок к тому, кто призывает его.
Он сказал уже, да будет ему слава, рабам своим:
«Просите меня, ибо я тот, кто слышит и отвечает»[386]386
  Ср. Коран, II, 64.


[Закрыть].
 

Слава Аллаху, господу миров, и да будет его благословение на господине нашем Мухаммеде и на всем роде его! Достаточно с нас Аллаха, славного промыслителя, и все счастье, которое вы имеете, все от Аллаха.