Текст книги "Книга назидания"

Исцеление благодаря ране

Однажды я присутствовал при том, как на нас напал небольшой отряд конницы Кафартаба. Мы ринулись на них, жаждая сразиться с ними, так как их было мало, но они спрятали против нас засаду, где были их главные силы. Те, кто напал на нас, бросились в бегство, и мы их преследовали, незаметно отдалившись от города. Тут засада выскочила на нас, а те, кого мы гнали, повернули обратно. Мы увидели, что, если мы побежим, они опрокинут нас всех, и встретили их лицом к лицу, и Аллах даровал нам победу над ними. Мы опрокинули восемнадцать всадников. Некоторые из них были ранены и умерли, а некоторые, получив удар копьем, падали с коня невредимыми. У других были ранены лошади, и они стоили на ногах. Те, которые оказались на земле и остались невредимы, обнажили мечи и держались на месте, ударяя мечом всякого, кто проезжал мимо. Джум‘а нумейрит, да помилует его Аллах, проезжал мимо одного из них. Тот подбежал к нему и ударил его по голове, на которой была надета одна шапочка. Удар прорвал шапочку и рассек ему лоб; оттуда полилась кровь. Когда она остановилась, рана осталась открытой, точно рыбий рот. Я встретил его, когда сражение с франками еще продолжалось, и спросил: «О Абу Махмуд, отчего ты не забинтуешь рану?» – «Не время теперь бинтовать и перевязывать раны», – отвечал [115] Джум‘а. На лице у него всегда была черная тряпка: он страдал воспалением глаз, и жилки в них были красны. Когда же он получил эту рану, из нее вышло так много крови, что глаза перестали его беспокоить. Он больше не страдал воспалением глаз, и они не болели. Бывает, что тело становится здоровее от болезни.

А что касается франков, то они собрали свои войска после того, как мы убили тех из них, кого убили, и остановились напротив нас. Ко мне подошел мой двоюродный брат Захират ад-Даула Абу-ль-Кана Хитам, да помилует его Аллах, и сказал: «Брат, у тебя два запасных коня, а я сижу на этой разбитой кляче». – «Подведи ему гнедую лошадь», – крикнул я слуге. Слуга подвел ее, и мой брат, как только вскочил в седло, сейчас же бросился один на франков. Они расступились перед ним, так что он оказался в середине войска, и его ударили копьем и сбросили с лошади, которую тоже ранили. Затем они перевернули копья и стали колотить его ими. На нем была прочная кольчуга, и копья не могли ничего с ней поделать. Мы все принялись кричать: «Ваш товарищ, ваш товарищ!» – и, бросившись на франков, прогнали их от него. Мы освободили его невредимым, а лошадь пала в тот же день.

Да будет же слава сохраняющему и всемогущему! Это сражение принесло Джум‘е счастье и исцелило его глаза. Да будет прославлен сказавший: «Может быть, вы чувствуете отвращение к чему-нибудь, а оно оказывается для вас благом»[157]157
  Коран, II, 213.


[Закрыть].

Нечто подобное еще раньше случилось со мной. Я был в Месопотамии в войске атабека[158]158
  Вероятно, в 1132 году, когда Усама участвовал в битве при Текрите (на Тигре, между Мосулом и Багдадом).


[Закрыть]. Один приятель пригласил меня к себе в дом. Со мной был стремянный по имени Гунейм, больной водянкой. Его шея стала совсем тонкой, а живот раздулся. Он приехал вместе со мной в чужую страну, и я был признателен ему за это. Он вошел с мулом в конюшню моего приятеля вместе со слугами приехавших гостей. С ними был молодой тюрк, который много пил, и хмель разобрал его. Он вошел в конюшню, вытащил нож и стал бросаться на [116] слуг. Те разбежались, а Гунейм от слабости и болезни положил под голову седло и еще до этого заснул. Он не встал даже, когда все бывшие в конюшне выбежали. Пьяный тюрк ударил его ножом пониже пупка и рассек живот на четыре пальца. Гунейм упал на месте. Тот, кто пригласил нас (это был властитель крепости Башамра), велел отнести его ко мне домой; тюрк, ранивший его был доставлен туда же вместе с ним со скрученными руками. Я его отпустил, а к Гунейму ходил врач, и он поправился, начал ходить и двигаться, но рана его не закрывалась, и из нее продолжали выделяться в течение двух месяцев какие-то корочки и желтая жидкость. Потом рана закрылась, живот похудел, и он опять стал здоров, и причиной его выздоровления была эта самая рана.

Однажды я увидел, как сокольничий моего отца, да помилует его Аллах, пришел к нему и сказал: «О господин мой, у этого сокола выпали перья, и он умирает; один его глаз уже погиб. Поезжай с ним на охоту, это ведь ловкий сокол, а теперь он все равно пропадет».

Мы отправились на охоту. С отцом, да помилует его Аллах, было несколько соколов. Он пустил этого сокола вслед за рябчиком. Сокол бросился в заросли, где рябчик подавал голос в чаще кустарника. Сокол полез туда же за ним. На глазу у него образовалась как бы большая точка; шип одного куста уколол его в эту точку и проткнул ее. Сокольничий принес его; глаз у него слезился и был закрыт. «О господин мой, – сказал отцу сокольничий, – глаз сокола пропал». – «И весь он пропадет», – отвечал отец.

На другое утро сокол открыл глаз. Он был цел, и сам сокол выздоровел и даже дважды сменил у нас перья. Это был один из самых ловких соколов.

Я упомянул о нем из-за того, что произошло с Джум’ой и Гунеймом, хотя здесь не место говорить о соколах.

Я видел одного больного водянкой, которому вскрывали живот, и он умер, а Гунейму этот пьяница проткнул живот, но он остался жив и выздоровел. Да будет же слава всемогущему! [117]

Сражение с франками

Однажды войско из Антиохии напало на нас. Наши товарищи уже вступили в бой с их отрядами, шедшими впереди. Я стоял у них на дороге, поджидая, пока они подойдут ко мне, и надеясь, что, может быть, и мне удастся помериться с ними. Но мои товарищи мчались мимо меня, убегая от врага. Среди них проехал с одним отрядом и Махмуд, сын Джум‘ы. «Эй, Махмуд, остановись!» – крикнул я ему. Он остановился на мгновение, потом погнал свою лошадь и уехал от меня. Передовые отряды франков достигли меня, и я попятился, повернув свое копье против франков и следя за ними, чтобы какой-нибудь всадник не успел ранить меня копьем. Передо мной было несколько наших товарищей. Мы находились между садами, которые были обнесены стеной в человеческий рост. Моя лошадь толкнула грудью одного моего товарища. Я повернул голову лошади налево, пришпорил ее, подъехал к стене, перескочил через нее и сдержал лошадь, так что франки оказались против меня, а между нами была стена. Один из всадников быстро ехал мимо; на нем был плащ из зеленого и желтого шелка. Я думал, что под плащом нет панциря, и, дав всаднику со мной поравняться, повернулся, пришпорил коня и, приблизившись к стене, нанес ему удар копьем. [118]

Он согнулся так, что его голова коснулась стремени, щит и копье выпали у него из рук, а шлем слетел с головы. Тем временем мы соединились с нашей пехотой. Потом всадник снова выпрямился в седле: на нем была надета под плащом кольчуга, и мой удар не ранил его. Его товарищи подъехали к нему, но затем вернулись, а пехотинцы подобрали щит, копье и шлем.

Когда сражение кончилось и франки отошли назад ко мне подошел Джум‘а, да помилует его Аллах, извиняясь за своего сына Махмуда. «Эта собака убежала от тебя!» – воскликнул он. «Что же из этого?» – сказал я. «Он бежал от тебя, и это ничего не значит?» – воскликнул Джум‘а. «Клянусь твоей жизнью, о Абу Махмуд, – ответил я, – ты сам тоже убежишь от меня». – «О эмир, – сказал Джум‘а, – мне приятнее умереть, чем бежать от тебя». [119]

Стычка с конницей из Хама

Прошло лишь немного дней, и на нас напала конница Хама[159]159
  Так как Шихаб ад-Дин, правитель Хама, в этом рассказе не упоминается, то, вероятно, событие произошло после его смерти (в 1124 году).


[Закрыть]. Враги захватили у нас стадо быков и загнали его на остров пониже мельницы аль-Джалали. Их лучники поднялись на мельницу, чтобы охранять стадо. Я подъехал к ним вместе с Джум‘ой и Шуджа ад-Даула Мади. Это был наш вольноотпущенник, очень храбрый человек. Я сказал им: «Переправимся через реву и заберем животных». Мы переправились, но в лошадь Мади попала стрела и убила ее; я с трудом отвел его к товарищам. А мою лошадь ранили стрелой в шею, и стрела вонзилась в нее на пядь, но, клянусь Аллахом, она не ударила копытом и не забилась, словно не почувствовав раны. Что же касается Джум‘ы, то он вернулся назад, боясь за свою лошадь. Когда мы возвратились, я сказал ему: «О Абу Махмуд, не говорил ли я тебе, что ты убежишь от меня! А ты бранишь своего сына Махмуда». – «Клянусь Аллахом, – ответил Джум‘а, – я боялся только за лошадь, так как она дорога мне». После этих слов он извинился.

Мы столкнулись в тот же день с конницей из Хама, и часть всадников ушла вперед к острову вместе со стадом [120] быков. Мы сражались с ними, а в числе их были герои из войска Хама: Серхенк, Гази ат-Тули, Махмуд ибн Бальдаджи, Хадр ат-Тут и начальник отряда Хутлух[160]160
  Из перечисленных лиц два первых встречаются еще в других отделах воспоминании Усамы.


[Закрыть]. Их было больше, чем нас, но мы бросились на них и обратили их в бегство. Я устремился на одного из их всадников, намереваясь ударить его копьем, и вдруг оказалось, что это Хадр ат-Тут. «Твой слуга, о Усама!» – закричал он. Я повернул от него к другому всаднику и ударил того. Копье попало ему под мышку, и если бы он не схватил его, то сам бы не упал, но он прижал к туловищу локоть, чтобы захватить копье, а меня лошадь умчала обратно. Всадник слетел с седла на шею лошади и упал. Потом он вскочил на берегу потока, спускавшегося к аль-Джалали, ударил свою лошадь и, погнав ее перед собой, спустился в долину. Я прославил Аллаха, да будет он превознесен, за то, что с ним не случилось беды из-за этого удара, ибо это был Гази ат-Тули, да помилует его Аллах, а он был человек выдающийся. [121]

Подвиг Джум‘ы

Войска из Антиохии однажды[161]161
  Вероятно, в 1129 году, если упоминаемый в этом отделе Ибн Маймун – Боэмунд II.


[Закрыть] двинулись на нас и расположились лагерем в том месте, где они разбивали его каждый раз, как шли против нас. Мы выстроились, сев на коней; между нами была река. Никто из франков не двинулся к нам; они разбили свои палатки и расположились в них. Мы вернулись и разъехались по домам и смотрели на франков из крепости. Человек двадцать наших воинов отправились к Бандар Камину, деревне поблизости от Шейзара, пасти своих лошадей, оставив дома копья. Два франкских всадника выехали из лагеря и подъехали к воинам, пасшим лошадей. Она встретили на дороге человека, который гнал перед собой корову, и захватили его вместе с коровой. Мы видели их из крепости. Наши воины сели на коней, но оставались на месте, так как у них не было копий.

Мой дядя[162]162
  Правитель Шейзара Абу-ль-Асакир Изз ад-Дин-султан.


[Закрыть] сказал: «Эти двадцать не могут освободить пленника, захваченного двумя всадниками! Если бы Джум‘а, был с ними, вы бы увидали, что он сделал». Он еще говорил это, а Джум‘а уже облачился в доспехи и поскакал к ним. «Сейчас увидите, что он сделает!» – крикнул дядя. Когда Джум‘а подскакал к рыцарям, [122] он натянул поводья лошади и поехал за ними шагом, стараясь не быть замеченным. Когда мой дядя, смотревший на это со своего балкона в крепости, увидел, что Джум’а не подъезжает к франкам, он в гневе сошел с балкона и сказал: «Это измена!» А Джум‘а задержался, опасаясь пещеры, бывшей перед рыцарями, – нет ли там их засады. Когда же он подъехал к пещере и в ней никого не оказалось, он бросился на рыцарей, освободил человека и корову и погнал обоих франков к их палаткам.

Ибн Маймун, властитель Антиохии[163]163
  Боэмунд II, сын Боэмунда I, был князем Антиохии с 1126 года. Умер в 1131 году, по время похода против атабека Зенги.


[Закрыть], видел все, что произошло. Когда рыцари вернулись, он велел взять у них щиты и сделать из них кормушки для животных. Он повалил их палатки и выгнал их, говоря: «Один мусульманский всадник гонит двух франкских рыцарей! Вы не мужчины, вы – женщины!»

Что же касается Джум‘ы, то мой дядя выбранил его и рассердился за то, что он сначала держался вдали от франков, когда поехал за ними. «О господин мой, – ответил Джум‘а, – я боялся, нет ли у них засады в пещере карматов[164]164
  Карматы — одна из мусульманских сект, близкая исмаилитам, игравшая крупную политическую роль в IX—XII веках.


[Закрыть], чтобы напасть на меня, но когда я осмотрел ее и не увидел там никого, я освободил человека и корову и гнал обоих франков, пока они не вернулись в свой лагерь». Но, клянусь Аллахом, мой дядя не принял его извинений и остался им недоволен. [123]

Рыцари у франков

У франков, да покинет их Аллах, нет ни одного из достоинств, присущих людям, кроме храбрости. Одни только рыцари пользуются у них преимуществом и высоким положением. У них как бы нет людей, кроме рыцарей. Они дают советы и выносят приговоры и решения. Раз я просил у них суда относительно стада овец, которое захватил в лесу властитель Банияса[165]165
  Банияс — город в северной Палестине, на южных отрогах Антиливана, около истоков Иордана.


[Закрыть]. Между нами и франками был тогда мир, а я находился в Дамаске[166]166
  Первое пребывание Усамы в Дамаске относится, как видно из предшествовавшего, к 1138—1144 годам.


[Закрыть]. Я сказал королю Фулько, сыну Фулько[167]167
  Фулько V, сын Фулько IV, графа анжуйского, был после Балдуина II королем иерусалимским (1131—1142).


[Закрыть]: «Он поступил с нами несправедливо и захватил наших животных. А это как раз время, когда овцы приносят ягнят; ягнята умерли при рождении, а он вернул нам овец, погубив ягнят». Король сказал тогда шести-семи рыцарям: «Ступайте, рассудите его дело». Они вышли из его покоев и совещались до тех пор, пока все не сошлись на одном решении. Тогда они вернулись в помещение, где принимал король, и сказали: «Мы постановили, что властитель Банияса должен возместить стоимость их овец, которых [124] он погубил». Король приказал ему возместить их цену, но он обратился ко мне, надоедал и просил меня, пока я не принял от него сто динаров. Такое постановление, после того как рыцари окончательно утвердят его, не может быть изменено или отменено ни королем, ни кем-нибудь из предводителей франков, и рыцарь у них – великое дело.

«О Усама, – сказал мне франкский король, – клянусь истиной моей религии, я вчера испытал великую радость». – «Аллах да обрадует короля! – отвечал я. – Чему же ты радовался?» – «Мне говорили, – сказал король, – что ты великий всадник, а я и не подозревал, что ты герой». Я ответил: «О господин мой, я один из всадников своего народа и племени». Если всадник строен и высок ростом, он больше всего им нравится. [125]

Жестокость Танкреда

Однажды Танкред[168]168
  Танкред, племянник Боэмунда I, правил Антиохией в 1104—1112 годах, во время поездки дяди в Европу.


[Закрыть], первый властитель Антиохии после Маймуна[169]169
  Боэмунд I, норманский князь, участник первого крестового похода и первый антиохийский князь, умерший во время поездки в Европу в 1111 году.


[Закрыть], пошел против нас[170]170
  Событие относится к 1108 году.


[Закрыть]. Мы сражались, а потом заключили перемирие. Танкред прислал гонца, желая получить лошадь одного слуги моего дяди Изз ад-Дина, да помилует его Аллах. А это была отличная лошадь. Мой дядя послал ее Танкреду с одним из наших товарищей, курдом, которого звали Хасанун, чтобы он принял участие в скачке перед Танкредом на этой лошади. Это был один ив наших доблестных всадников, юноша приятной внешности, стройный станом; он скакал и опередил всех пущенных лошадей. Он явился к Танкреду, и франкские рыцари стали осматривать его руки и восхищаться его юностью и стройностью. Они убедились, что он доблестный всадник.

Танкред одарил его богатыми подарками, и Хасанун сказал ему: «О господин мой, я прошу у тебя обещания оказать мне милость – отпустить меня на свободу, если ты когда-нибудь захватишь меня в сражении». Танкред [126] дал ему это обещание. Так, по крайней мере, полагал Хасанун, потому что франки говорят только по-франкски, и мы не понимаем, что они говорят. После этого прошел год или больше, и время перемирия истекло. Танкред пошел на нас во главе антиохийского войска[171]171
  Весной 1110 года.


[Закрыть], и мы сражались у стен города. Наша конница вступила в бой с передовыми отрядами франков. Некий Камиль аль-Маштуб, наш сотоварищ курд, бился особенно яростно. Он и Хасанун соперничали в доблести. Хасанун был с моим отцом, да помилует его Аллах, и сидел на какой-то кляче, ожидая, пока слуга приведет ему лошадь от коновала и принесет кольчугу. Слуга запоздал, и Хасануна стали волновать удары копьем Камиля аль-Маштуба. Наконец он сказал моему отцу: «О господин мой, прикажи дать мне хотя бы легкие доспехи». – «Вот стоят мулы, нагруженные оружием, – отвечал отец. – Что тебе годится, то и надень». Я стоял в это время сзади отца. Я был еще мальчиком[172]172
  Усаме в 1110 году было 16 лет.


[Закрыть] и впервые в этот дань видел сражение. Хасанун осмотрел кольчуги, уложенные в кожаные мешки и нагруженные на мулов, но ни одна не подходила ему. А он горел желанием выйти в бой и действовать так же, как Камиль аль-Маштуб. На своей кляче он двинулся вперед, не надев доспехов. Один франкский рыцарь преградил ему дорогу и ударил его лошадь по крупу. Она, закусив узду, умчала Хасануна в самую середину франкского лагеря. Франки захватили Хасануна в плен и подвергли его разнообразным мучениям. Они хотели выколоть ему левый глаз, но Танкред, да проклянет его Аллах, сказал им: «Выколите ему правый глаз, чтобы он не мог ничего видеть, когда будет нести щит и закроет им левый глаз». Они выкололи ему правый глаз, как приказал Танкред, и потребовали с него тысячу динаров и караковую лошадь, принадлежавшую моему отцу. Это была лошадь породы хафаджи[173]173
  Бедуинское племя Хафаджа ибн Амр славилось породистыми лошадьми.


[Закрыть], одна из чистокровных прекрасных лошадей, и мой отец, да помилует его Аллах, выкупил его ценой этой лошади. [127]

Из Шейзара в этот день выступило много пехотинцев. Франки бросились на них, но не могли выбить их с места. Тогда Танкред разгневался и сказал: «Вы – мои рыцари, и каждый из вас получает содержание, равное содержанию ста мусульман. Это „сердженды“[174]174
  Слово в арабском тексте представляет, вероятно, простую передачу европейского термина.


[Закрыть] (он разумел пехотинцев), и вы не можете выбить их с этого места!» – «Мы боимся только за лошадей, – ответили ему. – Если бы не это, мы бы их затоптали и перекололи копьями». – «Лошади мои, – сказал Танкред, – всякому, у кого будет убита лошадь, я заменю ее новою». Тогда франки несколько раз атаковали наших пехотинцев, и семьдесят лошадей у них было убито, но они не могли сдвинуть наших с места. [128]

Рыцарь Бадрхава

В Апамее[175]175
  Апамея была с 1106 года во власти франков.


[Закрыть] был рыцарь, один из славнейших среди франков, которого звали Бадрхава[176]176
  Какое европейское имя кроется в этой арабской форме, установить едва ли возможно.


[Закрыть]. Он постоянно говорил: «Увидите, что будет, когда я встречусь с Джум‘ой в бою». А Джум‘а говорил: «Увидите, что будет, когда я встречусь с Бадрхава в бою».

Войска Антиохии пошли на нас[177]177
  Вероятно, вскоре после занятия Апамеи франками.


[Закрыть] и разбили палатки там, где они обыкновенно располагались. Между нами и франками была вода. Один наш отряд стоял против них на пригорке. Один франкский рыцарь выехал верхом из лагеря и, приблизившись, остановился под нашим отрядом, но между ним и отрядом была вода. Всадник крикнул им: «С вами Джум‘а?» – «Нет, клянемся Аллахом», – отвечали ему. Джум‘ы среди них не было. Этот всадник был Бадрхава; он обернулся и увидел четырех наших всадников на своем берегу. Это были Яхья ибн Сафи «левша», курд Сахль ибн Абу Ганим, Хариса нумейрит и еще другой всадник. Он бросился на них, обратил их в бегство и, догоняя одного из них, нанес ему удар копьем, но слабый, так как его лошадь не могла настичь противника для настоящего удара. [129] Франкский рыцарь вернулся в лагерь, а эти люди в город. Они покрыли себя позором, их упрекали, бранили и презирали. «Четверых всадников, – говорили им, – обратил в бегство один рыцарь! Вы рассеялись перед ним, когда он ударил одного из вас, а трое остальных могли бы его убить. Вы же покрыли себя позором!» Сильнее всех на них нападал Джум‘а нумейрит.

Это бегство как бы сделало их сердца другими, чем прежде, и придало им такую доблесть, о которой они сами даже и не мечтали. Они пришли в ярость, отправились в бой, сражались и прославились в войне и стали после этого бегства знаменитыми героями.

Что же касается Бадрхава, то он уехал после этого из Апамеи по какому-то делу, направляясь в Антиохию. По дороге на него напал лев в долине ар-Рудж[178]178
  Ар-Рудж — местность по дороге между Алеппо и аль-Мааррой.


[Закрыть], сбросил Бадрхава с седла, унес в чащу и там съел его, да не помилует его Аллах! [130]

Один стоит многих

В числе случаев, когда один человек нападал на многих противников, был такой. Полководец Маудуд[179]179
  Маудуд — сын Алтун-Тегина, с 1108 года был в Мосуле наместником сельджукского султана Мухаммед-шаха и получил главное командование над войсками, отправленными по настоянию халифа аль-Мустазхира против Танкреда. Он был убит в 1113 году.


[Закрыть], да помилует его Аллах, расположился лагерем в окрестностях Шейзара в четверг девятого числа первого раби пятьсот пятого года[180]180
  15 сентября 1111 года.


[Закрыть]. Танкред, властитель Антиохии, двинулся на него с большими силами. К Маудуду вышли мой дядя[181]181
  Правитель Шейзара Изз ад-Дин-султан


[Закрыть] и отец и сказали ему: «Лучше всего тебе сняться с лагеря (а он стоял к востоку от города, у реки) и расположиться в самом городе, а бойцы пусть разобьют палатки на крышах домов. Мы встретим франков после того, как наши палатки и обоз будут надежно укрыты».

Маудуд снялся с лагеря и расположился там, где ему сказали. Наутро отец и дядя вышли к нему, а из Шейзара выступили пять тысяч воинов в снаряжении. Полководец обрадовался им и стал бодрее душой. С ним, да помилует его Аллах, были превосходные воины. Они построились к югу от реки, а франки были к северу [131] от нее. Наши мешали франкам пить из реки и спускаться к водопою весь день, а когда наступила ночь, они уехали обратно в город, и народ собирался вокруг них.

На другой день франки расположились у Телль ат-Тирмаси, но им не давали спуститься к водопою, как и накануне. Ночью они снялись с лагеря и расположились у Телль ат-Тулуля. Наши войска теснили франков и мешали им двигаться вперед. Они окружили реку и не давали им подойти к водопою. Ночью франки снова двинулись в путь, направляясь в Апамею. Наши войска преследовали их и окружали, а они двигались дальше. Из их рядов выехал всадник и напал на наших людей, так что оказался между ними. Они убили его лошадь и покрыли его самого ранами, но он продолжал сражаться, пока не пробился к своим. Франки между тем вступили в свою землю, и мусульмане вернулись, а полководец Маудуд, да помилует его Аллах, отправился в Дамаск[182]182
  Дамасский атабек Тугтегин был в союзе с Маудудом.


[Закрыть].

Через несколько месяцев к нам пришло письмо от Танкреда, властителя Антиохии. Его привез рыцарь, с которым были слуги и товарищи. Письмо гласило: «Этот рыцарь пользуется у франков почетом; он совершил паломничество и собирается вернуться в свою страну. Он просил меня отправить его к вам, чтобы посмотреть на ваших всадников. Я послал его и прошу вас хорошо его принять».

Это был юноша красивой наружности и хорошо одетый, на нем виднелись следы многих рая, а один удар меча рассек ему голову от темени до подбородка. Я расспросил о нем, и мне сказали: «Это тот, который напал на войско полководца Маудуда. Его лошадь убили, и он бился, пока не вернулся к своим». Да будет прославлен Аллах, властный над тем, чего хочет и как хочет! Робость не отодвинет назначенного срока, а смелость не приблизит его.

Такой же случай рассказал мне поэт аль-Укаб, один из наших воинов из Магриба. Он говорил: «Мой отец [132] отправился как-то из Пальмиры[183]183
  Пальмира (арабск. Тадмор) лежала на торговом пути из Дамаска к Евфрату.


[Закрыть] в Дамаск на базар. С ним было четыре всадника и четверо пеших, которые гнали туда восемь верблюдов на продажу. «Мы шли вперед, – рассказывал мне отец, – как вдруг увидали всадника, приближавшегося к нам из глубины пустыни. Он подвигался вперед, пока не подъехал к нам близко, и крикнул: „Отойдите от верблюдов!“ Мы все закричали на него и стали его ругать, но он пустил на нас свою лошадь и ударил копьем кого-то из наших всадников, сбросил его на землю и ранил. Мы погнались за ним, но он умчался. Потом он опять вернулся к нам и крикнул: „Отойдите от верблюдов!“ Мы закричали и обругали его, но он напал на нас, ударял копьем еще одного из наших и сильно его ранил. Мы бросились его преследовать, но он ушел от нас, а потом вернулся, когда двое из нас уже не могли сражаться. Он опять пустился на нас, и к нему бросился один наш товарищ и ударил его копьем. Удар пришелся в луку седла, и копье сломалось, а противник ударил его и ранил. Затем он бросился на нас и ударил копьем еще одного из наших, сбросив его на землю. „Отойдите от верблюдов, – крикнул он, – а не то я уничтожу вас всех!“ – „Подъезжай, возьми половину их!“ – закричали мы в ответ, Всадник сказал: „Нет, отделите четырех из них и оставьте их стоять, а четырех берите и отправляйтесь“. Мы так и сделали и не верили, что спаслись с теми верблюдами, которые у нас остались. Он погнал этих четырех верблюдов на наших глазах, а у нас не было ни возможности, ни желания помешать ему. Он скрылся с добычей, и он был один, а нас было восемь человек».

Нечто подобное произошло, когда Танкред, властитель Антиохии, сделал набег на Шейзар[184]184
  Из дальнейшего видно, что событие произошло в 1108 году.


[Закрыть]. Он угнал много вьючных животных и многих людей убил или взял в плен. Он расположился в деревне Залин, где была недоступная пещера, как бы подвешенная в самой середине горы. К ней не было ни спуска сверху, ни подъема снизу. Те, кто скрывался в этой пещере, спускались [133] туда по веревке. Это было в четверг двадцатого числа второго раби пятьсот второго года[185]185
  27 ноября 1108 года.


[Закрыть]. Один из их дьяволов-рыцарей пришел к Танкреду и сказал: «Сделай мне деревянный сундук. Я в него сяду, а вы спустите меня к врагам на цепях. Только прикрепите их получше к сундуку, чтобы их не разрубили мечом, иначе я упаду». Ему сделали сундук и спустили на цепях в подвешенную пещеру. Он захватил ее и привел всех, кто там был, к Танкреду. Это произошло потому, что пещера была открытая, в ней не было местечка, где бы люди могли спрятаться. Этот франк пускал в них стрелы и всякий раз в кого-нибудь попадал, так как место было тесное, а людей было там очень много.

Среди пленных, взятых в этот день, была женщина, принадлежавшая к старинному арабскому роду. Ее расхваливали моему дяде Абу-ль-Асакир-султану, да помилует его Аллах, еще раньше, когда она была в доме своего отца. Мой дядя послал тогда старуху из своих близких посмотреть на нее. Старуха вернулась и принялась расписывать ее красоту и ум. Ей, может быть, сделали подарок, а может быть, показали кого-нибудь другого. Мой дядя посватался за нее и женился, но, когда она вошла к нему, он увидел совсем не то, что ему описывали. К тому же она была немая. Мой дядя заплатил ей сполна приданое и вернул ее обратно к своим. В этот день ее увели в плен из родной семьи. Мой дядя сказал: «Я не оставлю в плену у франков женщину, которую я взял в жены и которая сняла передо мной покрывало». Он выкупил ее за пятьсот динаров и вернул к ее родным, да помилует его Аллах.

Нечто похожее рассказал мне аль-Муайяд[186]186
  В арабский текст или в воспоминания Усамы вкралась какая-то неточность: поэт аль-Муайяд умер в Мосуле уже в 1162 году, а его сын Мухаммед, тоже поэт, умер по пути в Дамаск в 1169 году.


[Закрыть], поэт из Багдада. «Когда я был в Мосуле в пятьсот шестьдесят пятом году[187]187
  В 1170 году н. э. Усама приезжал в Мосул во время своего пребывания в Диярбекре (1164—1174).


[Закрыть], – говорил он, – халиф[188]188
  Багдадский халиф из династии Аббасидов – аль-Мустанджид (1160—1170).


[Закрыть] наделил моего [134] отца деревней, и отец часто наезжал туда. Вокруг было много бродяг, грабивших на дорогах, но отец ладил с ними, так как боялся их и пользовался иногда чем-нибудь, что они захватят. Однажды мы сидели в этой деревне; к нам подъехал на лошади молодой тюрк. С ним был верховой мул, несший дорожный мешок, на котором сидела девушка. Тюрк сошел с лошади, спустил на землю девушку и сказал: «Эй, молодцы, помогите мне снять мешок». Мы подошли и сняли с таим мешок, и вдруг оказалось, что там одни золотые динары и драгоценности. Тюрк и девушка посидели у нас и поели, а потом, он сказал: «Помогите мне поднять мешок». Мы с ним подняли мешок, и он спросил: «Где дорога в Анбар?»[189]189
  Город в среднем течении Евфрата.


[Закрыть] – «Дорога-то здесь, – сказал отец и показал ему дорогу, – да только на дороге шестьдесят бродяг, и я боюсь за тебя из-за них». Но юноша стал смеяться над ним и сказал: «Стану я бояться бродяг!» Мой отец оставил его и пошел к бродягам. Он рассказал им про юношу и про то, что он везет с собой.

Они вышли и встретили юношу на дороге. Когда он увидел их, то вытащил лук, приложил к нему стрелу и натянул его, собираясь выстрелить в них, но тетива лука оборвалась, и бродяги бросились на него. Он пустился бежать, а бродяги забрали мула, девушку и мешок. Девушка сказала им: «О молодцы, ради Аллаха, не позорьте меня, а дайте мне выкупить себя вместе с мулом ценой ожерелья из драгоценных камней, которое у тюрка. Оно стоит пятьсот динаров. Возьмите себе меток и все, что в нем есть». – «Мы согласны», – ответили ей бродяги. «Пошлите со мной кого-нибудь, – сказала девушка, – чтобы я могла поговорить с тюрком и взять ожерелье». Они послали с девушкой одного из своих для охраны; она подскакала к тюрку и сказала ему: «Я выкупила себя и мула ценой ожерелья, которое в голенище твоего левого сапога. Дай его мне». – «Хорошо», – сказал тюрк. Он отошел от них и снял сапог, и вдруг в нем оказалась тетива. Он натянул ее на лук и вернулся к бродягам. Они стали сражаться с ним, а он убивал их одного за другим, пока не перебил сорока [135] трех человек. Вдруг он увидел среди оставшихся моего* отца. «И ты с ними! – воскликнул он. – Хочешь, я дам тебе твою долю стрел?» – «Нет», – отвечал отец. Юноша сказал тогда: «Возьми семнадцать оставшихся и отведи их к правителю города, чтобы он их повесил». А бродяги до того перепугались, что побросали оружие. Тюрк погнал своего мула вместе со всем, что на нем было, и уехал. Аллах, да будет он превознесен, послал на бродяг в его образе беду и проявил великий гнев».

Я присутствовал при таком же происшествии в пятьсот девятом году[190]190
  1115—1116 год.


[Закрыть]. Мой отец, да помилует его Аллах, вышел с войсками к военачальнику Бурсуку ибн Бурсуку[191]191
  Бурсук – эмир Хамадана (в Иране), в 1115 году был назначен султаном Мухаммед-шахом, сыном Сельджукпда Мелик-шаха, главнокомандующим войсками.


[Закрыть], да помилует его Аллах. Этот последний по приказанию султана отправился в поход. С ним было много войск, и множество эмиров сопровождало его. В числе их были[192]192
  Большинство перечисляемых дальше лиц мало известие в истории.


[Закрыть]: «эмир войск» Узбек – правитель Мосула, Сункар Дираз – властитель Рахбы, эмир Кундугади, главный хаджиб Бектимур, Зенги ибн Бурсук[193]193
  Брат главнокомандующего.


[Закрыть] – истый герой, Темирек и Исмаил аль-Бекчи и другие эмиры. Они обложили Кафартаб[194]194
  Кафартаб, неоднократно упоминавшийся в предшествующих рассказах,– укрепленный город между аль-Мааррой у Шейзаром,—в этот период принадлежал крестоносцам,


[Закрыть], где был брат Феофила и франки. Наши войска штурмовали город. Хорасанцы[195]195
  Хорасан – северо-восточная провинция Ирана, откуда часто вербовались войска


[Закрыть] вошли в ров и стали подкапываться. Франки, убедившись в близости гибели, подожгли крепость. Они сожгли крыши домов, огонь перешел на лошадей, на вьючных животных, на мелкий скот, на свиней и на пленных, и все это сгорело. Франки остались как бы висеть в вышине, на стенах крепости.

Мне пришло на ум войти в подкоп и взглянуть на него. Я спустился в ров, – а стрелы и камни дождем [136] сыпались на нас, – и проник в подкоп[196]196
  Дальнейшие саперные подробности в тексте не совсем ясны.


[Закрыть]. Я увидел, что он замечательно устроен: от рва до бастиона прорыли галерею, а по бокам ее поставили два столба, на которых лежала перекладина, мешавшая обрушиться верхней части галереи. Стены ее выложили деревянными балками вплоть до основания бастиона.

Затем хорасанцы пробили его стену и, подперев ее, добрались до фундамента башни. Галерея была узка, но это был единственный путь к башне. Когда они подошли к ней, они сделали широкий пролом в стене башни, укрепили ее балками и стали постепенно выносить выломанные глыбы камней. Земля в галерее из сухой становилась глинистой; я осмотрел подкоп и вышел. Хорасанцы не узнали меня, а если бы узнали, то не дали бы мне выйти иначе, как за большой выкуп. Они принялись рубить сухой валежник и набили им подземный ход. Утром они подложили туда огня. Мы уже надели доспехи и направились ко рву, чтобы ворваться в крепость, когда башня обрушится. А стрелы и камни наносили нам большой урон. Под действием огня сначала стала выпадать прослойка из известки между камнями, затем стены треснули, трещина стала расширяться, и башня обвалилась. Мы полагали, что, когда она обрушится, мы сможем войти к ним, но башня обвалилась только с наружной стороны, а внутренняя сторона осталась, как была. Мы стояли, пока солнце не начало припекать, а потом вернулись в свои палатки. Камни франков причинили нам большие потери.

Мы провели так время до полудня. Вдруг из лагеря вышел пехотинец с мечом и щитом и направился к обвалившейся стене башни. Ее выступы были теперь похожи на ступеньки лестницы, и он взбирался по ним, пока не влез на верхушку стены. Когда наши воины это увидели, человек десять поспешили за ним, надев оружие. Они влезли на башню один за другим, а франки и не заметили их. Мы все тогда облачились и бросились из палаток. Наши люди столпились на башне, прежде чем франки успели собрать против них войска. Потом они двинулись на наших и забросали их стрелами, ранив [137] того бойца, который влез первым. Он спустился, а наши люди продолжали подыматься по стене. Они встретились с франками на одной из площадок стены башни. Против них была башня, в воротах которой стоял рыцарь, одетый в доспехи, со щитом и копьем. Он охранял вход в башню, на которой было множество франков, поражавших наших людей стрелами и камнями. Один тюрк влез на стену на наших глазах и пошел по ней под угрозой гибели. Он приблизился к башне и бросил в того, кто стоял у входа, сосуд с нефтью. Я увидел, как этот рыцарь скатился с камней к франкам, словно падающая звезда, а они бросились на землю, боясь сгореть.