Текст книги "Патопсихология шизофрении"

Проблема аутизма разрабатывалась преимущественно на клиническом уровне. На пути ее клинико-психопатологического анализа был сделан ряд важных обобщений, и главное из них – следующее: аутизм признан фундаментальным признаком шизофрении, определяющим ее специфику. Исследователи обратились к внутреннему миру пациентов и к их взаимоотношениям с действительностью. Проблема аутизма была проанализирована ими с позиций тех психологических теорий, которые они разделяли. Патогенез аутизма одни рассматривали как формирование патологического субъективного опыта, предшествующего заболеванию, другие – как прямое следствие болезненного процесса. С нашей точки зрения, к изучению этой проблемы следует подходить с позиции взаимоотношений «патоса» и «нозоса» (Снежневский, 1972), оно требует обращения к истокам, к формированию ментального опыта пациентов.

Очевидно, что решение проблем шизофренической патологии требовало, наряду с клинико-психопатологическим методом патопсихологического анализа, привлечения экспериментально-психологических исследований. Начиная с середины XX столетия экспериментальные исследования психической патологии при шизофрении были связаны с расцветом когнитивного направления в психологии. Когнитивный подход, возникнув в США и Великобритании, произвел подлинную революцию в психологии и до сих пор во многом определяет направление современной психологической науки. В центре когнитивного подхода – механизмы переработки информации. В рамках информационного подхода компьютеры, интернет и человеческая психика включаются в общий круг понятий. Когнитивный подход принес в психологию математические методы анализа материала и методы компьютерного моделирования человеческой психики. На этом фоне родилась теория сверхвключений при шизофрении. Этот термин был введен Н. Камероном (Cameron, 1993, 1994), который в своих работах подчеркивал существенное отличие мышления больных шизофренией от детского мышления, с одной стороны, и от нарушений мышления, наблюдаемых при органических заболеваниях центральной нервной системы, – с другой. Автор характеризует мышление больных как «сверхвключающее» – т. е. они при решении различных задач привлекают избыточное количество категорий, или, как это обозначалось впоследствии, избыточное количество информации.

Факты сверхвключений в познании шизофрении были широко описаны и в разных исследованиях часто получали весьма неоднозначную интерпретацию. Так, в работах канадского исследователя Т. Вековича и его сотрудников (Wekowitz, 1959, 1960) эти явления были интерпретированы с позиций известной и широко распространенной в настоящее время селективной теории Дж. Брунера (Брунер, 1977). Наличие сверхвключений в мышление больных шизофренией связывалось с их неспособностью к удержанию установки (Shakow, 1962), с невозможностью противостоять эмоциональным стимулам (Venables, 1964). Дальнейшие исследования проблемы сверхвключающего познания связаны как с уточнением самого понятия, так и с усовершенствованием методов его изучения (см., например: Chapman,1996; Payne et al., 1959; Harrow et al., 1973).

Направление исследований, связанных с изучением сверхвключений при шизофрении, представляется продуктивным прежде всего в отношении выявления фактов, отражающих своеобразие патологии мышления при шизофрении в сравнении с другими видами нарушений мышления. Эти факты свидетельствуют о расширении у больных шизофренией объема информации, круга свойств и отношений, включенных в процесс мышления и восприятия. Несмотря на многочисленные попытки дать разные интерпретации этим фактам, истинные психологические механизмы данной патологии остаются невыясненными. Полученные данные анализируются либо с позиции теории информации, либо предпринимаются попытки их интерпретации с позиции разных физиологических теорий. При этом собственно психологические закономерности патологии познавательной деятельности не стали предметом анализа.

Исследование своеобразия патологии мышления при шизофрении породило продуктивные гипотезы о снижении избирательности познавательной деятельности таких больных и о роли латентных знаний в этом процессе. Данные гипотезы будут экспериментально изучены и обсуждены на страницах нашей книги.

В связи с проблемой «сверхвключения» в когнитивных процессах больных шизофренией возникает вопрос о внутренней психической организации, детерминирующей данный процесс. Эта проблема непосредственно связана с исследованием когнитивных контролей и их интерпретацией с позиций разных психологических теорий.

Вопрос о когнитивном контроле возник в рамках изучения когнитивного стиля, который был описан и интерпретирован на основе гештальт-психологических представлений о «поле» – предметном и социальном окружении. Когнитивный стиль, образуемый сочетанием когнитивных контролей, рассматривался с привлечением таких категорий, как конкретность/абстрактность, диапазон эквивалентности, широта обобщения, толерантность к нереалистичному опыту, импульсивность/рефлективность, ригидный/гибкий когнитивный контроль (Gardner et al., 1959, 1968).

Все чаще объектом внимания исследователей становятся устойчивые когнитивные характеристики личности – составные элементы когнитивного стиля. Наиболее ярким выражением когнитивного подхода к личности является теория личностных конструктов Дж. Келли (Kelly, 1955). Теория касается усилий человека понять, «сконструировать» окружающую действительность. Основная единица анализа личности – «конструкт», эталон, на основе которого происходит одновременная констатация сходства и различия поступающих стимулов и исключаются все события, ему иррелевантные.

Келли не останавливается на процессе формирования конструктов, его интересует функционирование уже готовых. Каждый конструкт имеет ограниченную сферу приложения, за пределами которой его использование неэффективно. «Проницаемость» конструктов – критерий их укладываемости в общую систему с точки зрения прошлого опыта. «Непроницаемость» означает, что события настоящего не связываются с прошлым опытом. Психопатология рассматривается как сбой, неупорядоченность в системе конструктов.

Интерес к теории личностных конструктов особенно проявлялся в 1960-е годы. Появилось высказывание о том, что в основе деструкции Я лежит разрыв концептуальных связей (Harvey, Hunt, Schroder, 1961).

Безусловно, можно согласиться с положением Келли о том, что искать своеобразие личности следует в особенностях понимания человеком происходящего. Основные проблемы – в интерпретациях индивидуальных особенностей понимания. Теория Келли строится на основе формальной логики, из объяснительной схемы выпадает мотивационный аспект личности. Не рассматривается процесс формирования конструктов в онтогенезе. Процесс развития личности и ее деструкции вряд ли можно объяснить с позиций вероятностного прогнозирования, основанного на логике повторяющихся событий.

Начиная с середины 1970-х годов когнитивные стили стали изучаться в отечественной психологии (Козлова, 1974; Колга, 1976; Соловьев, 1977; Егорова, 1979; Палей, 1982; Шкуратова, 1994; и др.). Наиболее детальное и теоретически обоснованное исследование этой проблемы содержится в работах М. А. Холодной (Холодная, 1990, 1998, 2002). Познавательные стили рассматриваются в них как производные по отношению к индивидуальным особенностям структурной организации ментального опыта, который является носителем свойств интеллекта. Ментальный опыт детерминирует наряду с когнитивными личностные характеристики и особенности социальных взаимодействий. Индивидуальные особенности ментальной структуры определяют субъективную форму видения происходящего (репрезентации), т. е. избирательность. М. А. Холодная подчеркивает системообразующую роль понятийных структур в системе ментального опыта.

Ряд положений автора являются важными для понимания своеобразия шизофренической патологии. Например, положение о том, что индивидуальная форма репрезентаций может быть различной, в том числе и фантастической, порождающей дезадаптивное и даже неадекватное поведение. Можно полагать, что «фантастическое» восприятие действительности может быть источником бреда и галлюцинаций. Положение о системообразующей роли устойчивых понятийных структур в ментальном опыте проводит водораздел между «парадоксальной» и «продуктивной» креативностью. В первом случае оригинальность сочетается с низким уровнем категориальности, с предпочтением ситуативных критериев и полезависимостью, что мы отмечаем у больных шизофренией, как это будет показано в дальнейшем изложении результатов экспериментальных исследований. Оригинальность как проявление творческой продуктивности является результатом высокого уровня когнитивного контроля. Таким образом, показатель оригинальности мышления не может быть критерием творческих способностей вследствие неоднородности этого явления. В этом смысле трудно согласиться с утверждением Г. Уиткина (Witkin, 1982), что к стилевым феноменам неприменимы оценочные суждения. Так, например, положение о том, что оба полюса – полезависимость и поленезависимость – в равной степени способствуют эффективности поведения, применимо лишь в норме. У больных шизофренией ситуативная полезависимость сочетается с высвобождением из социального контекста, что резко снижает их адаптивные возможности. Высвобождение из социального контекста характерно и для пациентов, тяготеющих к поленезависимому стилю.

Концепция когнитивных стилей, направленная на изучение индивидуально-своеобразных способов организации познавательной деятельности и поведения, соотносится с понятием о базовых характеристиках личности, имеющих связь с возрастом, полом и особенностями нервной системы. Установлена связь когнитивных стилей с психофизиологическими характеристиками человека, прежде всего – с темпераментом (Русалов, 2005; Голубева, 2005). Поленезависимость и широкий диапазон эквивалентности (аналитичность) связаны с высоким уровнем ориентировочной реакции и быстрым ее угашением, а также с интроверсией и второсигнальным способом переработки информации. Полезависимость и узкий диапазон эквивалентности сочетаются с относительно низким уровнем ориентировочной реакции и длительным угашением, а также с экстраверсией и преобладанием первосигнального способа переработки информации. Выявлено также влияние генотипического фактора на особенности стилевого поведения (Егорова, 1997).

Когнитивные стили являются результатом сложного взаимодействия биологических и средовых факторов. В исследованиях Уиткина была показана роль материнского влияния на формирование полезависимости ребенка при чрезмерной опеке и контроле. Полезависимость усиливается при ограничении общения детей со сверстниками. Следует отметить, что такое ограничение контактов согласно нашей гипотезе также обусловлено генетически.

Экспериментальные данные, полученные на материале исследования нормальной популяции, и теоретические обобщения по проблеме когнитивных стилей, свидетельствующие о их связи со множеством психологических характеристик личности, послужили основанием для формулировки гипотезы об особом, своеобразном когнитивном стиле лиц шизоидного круга. Гипотеза сформулирована на основании собственных экспериментальных исследований и исследований сотрудников лаборатории клинической психологии, проводимых на протяжении многих лет под руководством проф. Ю. Ф. Полякова.

Формулировке гипотезы способствовал также цикл исследований семей, имеющих потомка, больного шизофренией (Gitz, 1962; Wynne, Singer, 1963, 1965, 1972; Schopler, Loftin, 1969; Shenton, Solovay, Holzman, 1987; Hain, Mayer, 1995; Vaever, Licht, Moller et al., 2005). В этих работах отмечена общность стиля мышления и речи больных шизофренией и их ближайших родственников.

В ряде работ некоторые психологические особенности рассматриваются как предрасположенности («уязвимости»), на основе которых могут возникать шизофренические эпизоды. В качестве таких факторов у детей с высокой степенью риска заболевания шизофренией были выделены дисфункции внимания, нарушения коммуникабельности и низкая социальная компетенция (Erlenmeyer-Kimling, 2001). Общим итогом этих исследований является вывод о том, что дефицит ряда психических процессов и поведенческих реакций характеризует как больных шизофренией, так и лиц с повышенным риском возникновения данного заболевания, т. е. соответствующие особенности могут рассматриваться как предикторы шизофрении.

Когнитивный стиль как системное психическое образование рассматривается нами в структуре патопсихологического синдрома. Характеристики когнитивного стиля, отражающие специфику шизофренической патологии, являются его существенной составляющей и представляют относительно устойчивые типологические свойства лиц шизоидного склада. Обоснование этого положения будет дано в соответствующих разделах книги.

В конце прошлого столетия и до настоящего времени патология психической деятельности при шизофрении интерпретируется с позиций нейрокогнитивного дефицита. Основная масса исследований на эту тему посвящена изучению отдельных психических функций (восприятия, мышления, памяти, внимания) как элементов когнитивного функционирования (Mohamed et al., 1999; O’Leary et al., 2000; Galderisi et al., 2002; Cohen et al., 2006; Корсакова, Сидорова, 2005). Некоторые авторы пытались отнести шизофрению к заболеваниям нейрокогнитивного спектра. Однако нейрокогнитивный подход, разработанный в целях изучения очаговых поражений центральной нервной системы и адекватно применяемый при исследовании органической психической патологии, оказался недостаточно адекватным для исследования шизофренической патологии, так как он не позволял отразить ее специфику. Попытки привязать когнитивный дефицит к определенным морфологическим структурам мозга остаются малопродуктивными, до настоящего времени так и не удалось выделить специфичный для шизофрении нейропсихологический синдром. Анализ таких сложных психических образований, как аутизм, изменения самосознания, механизмы психологической защиты, невозможен с позиций функционального подхода.

Включение социального аспекта в анализ шизофренической патологии особенно обозначилось в последнее время в связи с расширением границ когнитивной психологии за пределы узко когнитивных процессов и распространением этого подхода на социальную психологию, психологию личности и эмоций. Социальный подход направлен на понимание социального поведения человека, определяемого его знанием о мире и способами получения им этих знаний. В психологический лексикон вводится понятие «ментальная репрезентация» – избирательное отражение субъектом окружающей действительности. Социальные репрезентации участвуют в поддержании социальных контактов и приемлемых способов социального поведения, они играют важную роль в формировании и поддержании образа Я и в понимании и интерпретации поведения других лиц.

Начиная с 1960-х годов в цикле работ, выполненных в лаборатории патопсихологии Института психиатрии АМН СССР под руководством проф. Ю. Ф. Полякова, было установлено, что когнитивная деятельность больных шизофренией характеризуется снижением избирательности, обусловленным недостаточной опорой на факторы социального опыта, обобщенного в общепринятых понятиях, категориях, знаниях (Критская, 1965, 1966; Мелешко, 1965, 1966а, 1966б; Богданов, 1967; Поляков, 1974). В исследовании Н. П. Щербаковой, Д. Н. Хломова и Е. И. Елигулашвили было обнаружено снижение ориентировки больных шизофренией даже с нерезко выраженным дефектом на социально значимые признаки при классификации человеческих лиц и интерпретации межличностных взаимодействий (Щербакова, Хломов, Елигулашвили, 1982). Так сформировалось целое научное направление в патопсихологии и психиатрии, изучающее нарушение «социального функционирования» у больных шизофренией.

В ряде исследований отмечалось снижение точности распознавания эмоций у больных шизофренией (Dougherty, Baltlett, Isard, 1974; Walker et al., 1980). В работе И. Г. Беспалько больные шизофренией при оценке выражения лиц реже, чем здоровые, ориентировались на эмоциональные признаки и чаще – на формальные особенности изображений (Беспалько, 1975). Особые трудности они испытывали при решении проблем, связанных с анализом межперсональных отношений (Хломов, 1984).

В последние годы отмечается общая тенденция к изучению социальной перцепции в системе других психологических категорий, таких как «социальный интеллект», «эмоциональный интеллект», «построение моделей психического», связанных с пониманием внутреннего мира других людей. Актуализация и внедрение этих понятий сопряжены со все более утверждающимся в психологии принципом системности, с отходом от рассмотрения отдельных функций, процессов и даже «сфер». Так, автор понятия «социальный интеллект» Е. Л. Торндайк определил его как способность понимать людей и управлять ими, т. е. им была подчеркнута социальная направленность интеллекта, которая помогала также понимать самого себя и управлять собой.

Понятие «эмоциональный интеллект» было введено Д. Мэйером, Д. Р. Карузо и П. Сэловеем, которые рассматривали его как часть социального интеллекта и определяли как способность воспринимать, выражать и регулировать эмоции (Mayer, Caruso, Salovey, 1999). Русскоязычная версия теста измерения эмоционального интеллекта разработана Е. А. Сергиенко и И. И. Ветровой (Сергиенко, Ветрова, 2010). В данной парадигме мотивация, эмоции и познание объединены в сложную систему личностно-социальных процессов. С этих позиций эмпатия – не только эмоциональный отклик на переживание другого, она содержит и оценочный (когнитивный) аспект и поэтому формируется как эмоционально-когнитивная система. Обобщение эмоционального опыта происходит постепенно. Авторы подчеркивают, что средний уровень интеллекта необходим, но недостаточен для эмоциональной и социальной адаптивности к окружающей среде. Ярким примером тому являются аутисты с достаточно высоким уровнем интеллекта. По данным авторов, показатели эмоционального интеллекта у девушек выше, чем у юношей по шкалам идентификации эмоций, использования эмоций при решении проблем и по сознательному управлению эмоциями. Юноши с низкими показателями эмоционального интеллекта обнаруживают склонность к девиантному поведению. Обнаружена связь эмоционального интеллекта с жизнестойкостью как у мужчин, так и у женщин.

Системный подход к проблеме эмоций осуществлялся в середине XX столетия в трудах С. Л. Рубинштейна. Говоря об эмоциональном стиле личности, он отмечал: «Совокупность человеческих чувств – это, по существу, совокупность отношений человека к миру и прежде всего к другим людям в живой и непосредственной форме личного переживания» (Рубинштейн, 1989, с. 166). И далее: «В моральных чувствах нечто общественно значимое переживается как личностно значимое» (там же, с. 168). Отмечая разную степень осознанности переживания, он подчеркивает, что неосознанное чувство либо не соотнесено, либо неадекватно соотнесено с объективным миром. Эти положения представляются нам чрезвычайно важными, в частности, для изучения аффективной патологии.

В зарубежных исследованиях последних лет отмечены снижение социального и эмоционального интеллекта и дефицит формирования модели психического (theory of mind) у больных шизофренией даже на ранних этапах заболевания, а также у лиц с повышенным риском возникновения этого заболевания (Mayer et al., 1999; Brune, 2005; Penn et al., 2008). В исследовании С. Бэрон-Коен и др. показана связь дефицита внутренней модели психического с аутизмом (Baron-Cohen et al., 1985). Авторы пришли к выводу, что на поведение больных шизофренией оказывает более существенное влияние социальное познание, чем нейрокогнитивный дефицит.

Обращение к проблеме дефицита социального функционирования при шизофрении отмечается в последние годы и у отечественных исследователей. Так, О. В. Рычкова и Г. А. Гуревич проанализировали связь между нейрокогнитивным дефицитом и нарушением социального познания при шизофрении (Рычкова, Гуревич, 2012). Исследование не обнаружило связи между показателями нарушения социальной перцепции и другими перцептивными и гностическими дефицитами. Обнаруженные корреляционные связи между снижением произвольной регуляции и снижением социальной перцепции, не вскрывая причинной зависимости между ними, свидетельствуют о включенности фактора социальной направленности в процесс произвольной регуляции деятельности и поведения субъекта.

Работа О. В. Рычковой и Е. П. Сильчук посвящена исследованию нарушений социального интеллекта у больных параноидной шизофренией (Рычкова, Сильчук, 2010). Авторы отмечают трудности, которые испытывали пациенты при расшифровке логики развития ситуации при предъявлении им картинок, отражающих последовательность действий персонажей. Они плохо понимали смысл их поступков и не могли предвидеть их дальнейшие действия. Выявлены также неадекватные интерпретации мимики и жестов, сниженная способность понимания смысла вербального сообщения в зависимости от включения его в разный контекст. Представляют также интерес отмеченные половые различия у пациентов в характере их ответов: более рациональный подход у мужчин и более импульсивные и необдуманные ответы у женщин. На основании статистического анализа полученных данных и сопоставления их с данными группы нормы авторы делают справедливый вывод о выраженном снижении у исследованных больных социального интеллекта. Особое значение О. В. Рычкова и Е. П. Сильчук придают данным, полученным по опроснику «Шкала социальной ангедонии». На основании результатов, полученных по этому тесту, они пришли к заключению, что дефицит положительных эмоций у исследованных больных и у всех больных шизофренией является причиной их «ухода» от общения. С этим утверждением трудно согласиться, и прежде всего потому, что ангедония присуща не всем больным шизофренией и далеко не всем аутистам, а в первую очередь – пациентам с депрессивным синдромом, который, в свою очередь, характеризует не только больных шизофренией. Как известно, депрессия преодолевается с помощью психофармакологических средств, а аутистические установки сохраняются на протяжении всей жизни пациентов, и это хорошо известно как психиатрам, так и клиническим психологам, имеющим дело с такими больными. Наличие корреляционной связи между показателями снижения социального интеллекта, коммуникативной недостаточностью и ангедонией не вскрывает причинной зависимости между ними. И главное – такое сложное психическое образование, как аутизм, необъяснимо исключительно с позиций принципа удовольствия/неудовольствия. Эмоции, включенные в систему потребностей человека, выступают в качестве важного компонента произвольной и непроизвольной регуляции его поведения наряду с когнитивными и волевыми ее компонентами (Сергиенко, Виленская, Ковалева, 2010).

Опросниковый метод, опирающийся на оценку пациентами собственных эмоциональных состояний, не совсем надежен и не дает достаточно объективных данных об их истинных переживаниях. Об этом свидетельствует и проведенное нами исследование, как это будет показано в дальнейшем изложении.

Весьма дикуссионно положение о «запрете на выражение чувств» у больных шизофренией. Авторы склонны объяснять этот феномен преимущественно логической, рациональной оценкой социальной информации больными, поскольку чувства препятствуют правильному восприятию ситуации. Тогда как это совместимо со снижением произвольной регуляции у этих пациентов?

Представляется вполне объяснимым факт отсутствия корреляционных связей между клиническими характеристиками шизофренического дефекта и показателями снижения социального интеллекта, так как дефицит социальной направленности обусловлен предиспозиционно и невыводим непосредственно из закономерностей развития болезненного процесса, т. е. относится к фактору «патоса», а не «нозоса». Болезненный процесс может лишь усугублять данный дефицит. Это положение мы постараемся обосновать в дальнейшем изложении.

Из приведенных фактов, полученных в разных исследованиях, следует:

1. Нарушение социального функционирования является наиболее устойчивой характеристикой больных шизофренией.

2. Данная особенность отмечается не только у хронических больных, но и у недавно заболевших, а также у ближайших родственников больных шизофренией.

3. В ряде исследований отмечен дефицит построения «внутренней модели психического» – понимания сознания другого – как у больных шизофренией, так и у их ближайших родственников. Некоторые исследователи склонны рассматривать этот феномен как потенциальный предиктор шизофрении (Irani et al., 2006).

4. Отмечается слабая связь (либо ее отсутствие) нарушения социального функционирования с базовыми когнитивными процессами (память, внимание, восприятие, формально-логическое мышление). Социальный интеллект нельзя оценить с помощью традиционных нейрокогнитивных методов.

5. Подчеркнута связь нарушения социально-когнитивных процессов с социальным функционированием больных шизофренией.

На этой основе была разработана широкая сеть методов «вмешательства», направленных на обучение больных социальным навыкам. Социальные тренинги включают задания на распознавание эмоций, на распознавание социальных ситуаций, ролевые игры и др. В лучшем случае это приводит к повышению показателей социальной перцепции, но поведенческий эффект такого вмешательства оказывается незначительным (см. обзор в кн.: Лоскутова, 2009). С нашей точки зрения, основным недостатком метода обучения социальным навыкам (тренинга) является то, что он предусматривает прежде всего воздействие на пациента, а не взаимодействие с ним. Об этом достаточно красноречиво свидетельствует широко используемый термин «вмешательство». Как хорошо известно, больные шизофренией особенно настороженно относятся ко всякого рода «вмешательству» в их внутренний мир. Процесс совладания с болезнью должен опираться на собственную активность больных, на их положительную мотивацию и желание принять помощь со стороны психотерапевта. Поэтому так важен индивидуальный подход к каждому из них, с учетом их способностей, интересов, профессиональных навыков и характерологических особенностей, как помогающих совладать с болезнью, так и препятствующих этому процессу. И лишь на такой основе становится возможным объединение пациентов в группы и проведение групповых занятий с ними. Организаторам групповой психотерапии следует активнее использовать в своих разработках теоретические и практические обобщения по проблеме группового субъекта (Журавлев, 2002).

Родоначальницей отечественной патопсихологии – области знаний, пограничной между психологией и психиатрией, – по праву считается Б. В. Зейгарник. Ее научная деятельность началась в 1920-е годы под руководством выдающегося представителя гештальтпсихологии К. Левина. На протяжении всей своей творческой деятельности исследовательница отстаивала один из важнейших научных принципов, усвоенных ею в школе К. Левина: важность теоретического подхода и подтверждения теоретических положений экспериментальными данными. Открытый ею феномен – «эффект Зейгарник» – вошел в мировую психологическую литературу. Его суть заключается в потребности снять напряжение, возникающее в результате незавершенного действия, посредством волевого поведения.

Начиная с 1930-х годов ее научная деятельность осуществлялась в нашей стране. Б. В. Зейгарник рассматривала патопсихологию как отрасль психологии, которая, опираясь на положения общей психологии и психиатрии, должна сохранять свою специфику. Ее научные воззрения не утратили актуальности и до настоящего времени. Она придавала принципиальное значение отграничению предмета патопсихологии от предмета психиатрии. Клинические феномены должны быть обязательно квалифицированы в понятиях современной психологии, т. е. они должны быть включены в структуру психологического анализа, и только при таком подходе патопсихологическое исследование может внести нечто новое в понимание клинической картины болезни. Б. В. Зейгарник неустанно подчеркивала важность психологического знания, выступая против эмпиризма и редукционизма в науке (Зейгарник, 1971, 1986).

Важным для изучения проблемы своеобразия психической патологии при шизофрении является цикл работ Б. В. Зейгарник, посвященных патологии мышления, в которых она представила классификацию нарушений мышления при разных нозологиях (Зейгарник, 1958, 1962). Она утверждала, что если для психической патологии органического генеза характерно снижение уровня формально-логического мышления, уровня обобщений, то при шизофрении ведущую роль в структуре патологии мышления играют нарушения мотивационно-личностных характеристик: разноплановость, искажение процессов обобщения, снижение критичности и резонерство. Положение Зейгарник о мотивационной природе психической патологии при шизофрении получило экспериментальное подтверждение в работах ее сотрудников и учеников (Рубинштейн, 1976; Соколова, 1976; Коченов, Николаева, 1978; Кожуховская, 1972; Тепеницына, 1965; Братусь, 1974; и др.).

Будучи ученицей К. Левина, Блюма Вульфовна Зейгарник высоко ценила его вклад в психологическую науку, подчеркивая, что он одним из первых сделал предметом психологического исследования потребностную и мотивационную проблематику. В противовес современной ему эмпирической функциональной психологии К. Левин считал, что источником человеческого мышления и поведения являются потребности, которые возникают в связи с принятыми намерениями и целями. Он ставил вопрос о связи потребности с предметом потребности. Предметы и явления «психологического поля» (конкретной ситуации) всегда выступают в определенном отношении к потребностям человека как средство их удовлетворения. Поэтому каждая «вещь» окружающего «поля» приобретает положительную или отрицательную валентность, определяя поведение человека.

Вместе с тем, отмечая слабую сторону концепции К. Левина, Блюма Вульфовна подчеркивает, что потребность для Левина означает некую внутрипсихическую «динамическую напряженную систему», стремящуюся к разрядке. Недостатки «теории поля» она видит в игнорировании содержательной стороны потребностей и их социальной обусловленности, ссылаясь на критику теории К. Левина Л. С. Выготским (Выготский, 1960).

В разработке методик, направленных на экспериментальное исследование важного аспекта изучения проблемы мотивации – уровня притязаний, – Б. В. Зейгарник опиралась на методические разработки сотрудника К. Левина Ф. Хоппе, суть которых заключалась в предоставлении испытуемым разных по сложности заданий при возможности свободы выбора более сложной или менее сложной задачи. Таким образом, следующее задание выбиралось в зависимости от успеха или неуспеха достижения цели, что дало возможность определить уровень притязаний испытуемого и проследить его динамику. Б. В. Зейгарник особо подчеркивала связь уровня притязаний с самооценкой личности. Диагностика уровня притязаний в норме характеризуется гибкой зависимостью от успеха/неуспеха, т. е. адекватным учетом своих достижений и поражений.