Текст книги "За что наказан великий импровизатор"

– И только?

Субъект поднял указательный палец, как бы говоря: погодите.

– Начните сначала с одной пачки, ну скажем, с математики. Как только проверите, нажмите кнопочку на стене, видите вон, над столом, и две лампочки сверху. Вылезет ящичек. Вы туда тетради положите, кнопочку нажмёте и ждите. Если всё будет правильно, лампочка загорится зелёным, и считайте полдела сделано! Потом приступайте за вторую. Если и тогда всё будет правильно, эта решётка, – он взялся рукой за стальной прут: – поднимется, и всё – вы свободны. Выход будет там, – субъект махнул направо, откуда сам пришёл: – Только, пожалуйста, не кладите обе пачки сразу, иначе система может не сработать. Она ещё недостаточно усовершенствована. Но учтите, если хоть одна лампочка будет гореть красным, значит, что-то сделали неправильно. Надо, чтобы горели обе. Всё поняли? Ну, держите, – субъект через прутья передал мне по одной, чтобы не перемешать тетради, две пухлые пачки: – Одна… вторая. Работайте, пожалуйста.

– А если не справлюсь, тогда что?

– Не скромничайте. Вы справитесь, Виталий Александрович, уверен, что справитесь. Человек вы не глупый. Тут, если с умом взяться, за денёк-другой можно справиться.

– Денёк-другой?! – испугался я: – Мне же на работу в понедельник!

– Ну это уж от вас зависит, – развёл руками субъект: – Вас я отпустить не могу, а вы если постараетесь, хоть сегодня на волю.

– Но меня же могут уволить! Как вы не понимаете!

– Вы в командировке, – напомнил субъект.

Вот же какой, а! Ничем не возьмёшь!

– И всё-таки я хочу знать: если не справлюсь, на пожизненное оставите, что ли?

Субъект долго мялся, кривил лицом, будто лимон проглотил:

– Сколько сюда не попадало, все спрашивали одно и то же. Вот как вы совсем. Ах, если б вы только знали, какая для меня мука…

– Перестаньте изворачиваться и ответьте прямо!

– Ну хорошо-хорошо, – морщился мой собеседник, потирая пальцем висок: – Если вы… гм… – тут он полез в карман за папиросами: – если вы не предоставите работу должным образом…

Я представил себе, как меня, те же двое, что похитили ночью с квартиры, ведут по тёмному коридору к свету, где в центре огромной арены, густо заполненной любопытной публикой, стоял эшафот, а на нём висела, медленно покачиваясь, петля.

– …ваш диплом, – дунул в папироску и смял фильтр: – аннулируется, впрочем, как и всё портфолио в целом. Одним словом, вы лишитесь права преподавания и не сможете работать в школе. Но это поверьте, – он опять приложил руку к груди: – совершенно крайняя мера, которая в вашем случае вряд ли возможна. Да и применялась она так редко, что можно сказать, совсем не применялась.

– Но вы сами сказали, что я могу выйти хоть сейчас.

– А я от своих слов и не отказываюсь. Вот сделайте дело – и гуляйте.

Обманули! Как нехорошо и подло обманули!

– Всё, что вам необходимо, Виталий Александрович, в камере есть. Пожалуйста, книги на полке. Мы постарались подобрать самую необходимую литературу. Ручки и карандаши в стакане на столе. Уборную комнатку посмотрите, если ещё не видели. И если нужно что-то ещё, только скажите, я всегда здесь. Пожелание?

– Есть. Два.

– Слушаю вас.

– Верните портфолио и выпустите меня.

– Поверьте, рад, но никак не могу. Не в силах! Не в моей власти.

– Ах вот ка-а-ак! – тут я даже не знаю, что со мной случилось. Сделав шага три назад, я со всей дури подбросил тетради вверх. Те взлетели и с шелестом упали на пол, как подстреленные. Под потолком запрыгала лампочка, и смялся картонный абажур. Шагая босыми ногами по тетрадкам, я бухнулся в кровать, обидчиво сложил руки на груди, как ребёнок, у которого отняли любимую игрушку, и отвернулся к стене. Что-то хрустнуло под боком: одна из тетрадок попала на кровать. Не глядя, схватил её и швырнул в сторону. Впрочем, я тут же и пожалел, что вспылил, но на долю секунды всё-таки было приятно.

– Зря вы так, с тетрадками-то, – спокойно сказал субъект: – Вы, извиняюсь, не голодовку ли вздумали объявить?

– Хе! – недовольно хмыкнул я, колупая пальцем стену.

– Полно вам, голубчик Виталий Александрович, вам бы не ребячиться, а за дело с умом взяться. Ведь не мальчик же.

На это я ничего не сказал.

– О-хо-хо, – покачивая головой, прокряхтел субъект и, скрипя столиком-тележкой, удалился.

Глава третья. Портфолио и кое-какие бесполезные идейки

Милый коллега! Если, читая тетрадку, Вы осуждаете меня, мои поступки и поведение, то совершенно справедливо. Ну в самом деле, в чём субъект не прав? Вспомните первую часть моего рассказа. Подготовка к уроку слабая, что не знаю – задаю учить дома, дежурить не оставил, а вместо этого прибрался сам, и крайне неаккуратно. Позволительно ли подобное отношение учителю? Да любой здравомыслящий человек скажет, что худшего извращения и придумать сложно! Опять же ошибки в школьных тетрадках, которые я же, дипломированный, и допустил! Ну стыдно!

А между тем, лёжа в кровати и уставившись в потолок, я дул губы, как девица, и ворчал:

«– Пусть что хотят – делают, а я и палец о палец не ударю! Они что думают, я, когда отсюда выберусь, молчать стану! Как бы не так! Затаскаю! По всем судам затаскаю, и добьюсь того, чтобы их сюда, на моё место!»

Зеленея от злости, я разглядывал разные точки и линии на потолке. Особенно выделялись два жирных пятна, а чуть ниже – трещинка, которая к середине расширялась, а потом опять сужалась. Получалось какое-то дьявольское лицо, ухмыляющееся и даже издевающееся.

Может всё это мои пустые фантазии или паранойя, но от этого настроение совсем испортилось, я встал и начал ходить по камере от решётки до стены и обратно. Такие прогулки раньше меня успокаивали. Но тут чем дольше я ходил, тем сильнее себя накручивал.

– Так я этого не оставлю! Ох, я вам устрою! Ох, дайте мне только выйти! Я вам устрою, вы у меня ещё попляшите!

Сейчас, когда кончилось всё, вспоминаю себя тогдашнего и стыдливо смеюсь. Каким же я был всё-таки олухом! Погляди тогда кто-нибудь со стороны, никто бы в жизни не сказал, что у меня педагогическое образование и прекрасное портфолио при моём-то крохотном стаже в четыре года. Субъект тут был, конечно, прав совершенно: портфолио действительно отменное. И по совести сказать, на него ушло больше денег, чем умственного труда и практического опыта.

В конце прошлого учебного года ко мне подошла Елена Владимировна, наш завуч, с вопросом:

– Виталий Александрович, вы курсы ОРКСЭ проходили?

– Нет.

– Нужно обязательно пройти, в следующем году вы будете вести этот предмет, а без документа вас не допустят.

– Хорошо, а как пройти?

– Поищите в интернете, там много всяких курсов. Найдите подешевле, оплатите и пройдите. Чек только потом нам принесёте, чтоб денежки вам вернули.

И того же дня вечером я полазил по интернету и нашёл подходящий и по цене (всего рублей 600), и по срокам – обучение за месяц. Отправил заявку, тут же по QR-коду оплатил квитанцию и жду. Часа через два мне на почту выслали Zip-пакет с лекциями, дидактическим материалом и тестами. Бегло просмотрев всё присланное, я решил пока ничего не делать, а вернуться к этому дня через три-четыре, когда будет свободное время.

Но прошла неделя, там другая… В суматохе я как-то и забыл совсем про обучение. Кроме того, в школе завалили документацией: нужно было подготовить анализы контрольных работ, составить отчёты об успеваемости, привести в порядок электронный журнал и так далее.

И вот, вернувшись с работы домой, я обнаружил в почтовом ящике большой, согнутый пополам, но так, чтоб не оставить линию сгиба, белый конверт с печатями. Поднимаясь по лестнице, я разглядывал конверт и с лицевой стороны, и с задней, и пытался угадать, что внутри. Мне никто и никогда писем не посылал, а тут пришло, да ещё такое огромное.

Войдя в квартиру, тут же, не раздеваясь и не включая чайник, как обычно я всегда делал, аккуратно отрезал краешек и, запустив два пальца в конверт, вытащил лист бумаги в тонкой прозрачной плёнке. По центру крупно было выписано: «Удостоверение», а ниже, мелко «…в том, что Часиков Виталий Александрович прошёл курс по предмету „Основы религиозной культуры и светской этики“ в объёме 72 часа».

– Ничего себе, – удивился я, смотря в листок. И куда больше меня развеселила приписка, что «за время обучения я сдал зачёты и экзамены по дисциплинам:

1. Педагогическое мастерство 28 часов зачтено

2. Основы религиозных культур 40 часов зачтено

3. Основы светской этики 40 часов зачтено»

Дата, подпись.

Печать.

– Обалдеть можно! Я ничего не сдавал, – усмехнулся я своему отражению в зеркале, но всё-таки был рад, что учёба прошла так легко и без умственных вложений.

Итак, удостоверение в кармане! Следом за ним появилась и ложная уверенность в то, что будто бы я что-то понимаю в ОРКСЭ. Изменилась осанка, стал ходить с чуть поднятой головой, плечи расправил, и время от времени вынимал из ящика заветный лист с печатью и любовался им.

Что бы сделал на моём месте другой? Наверное, остановился бы. Мне же понравилось. Никаких трудностей, ничего решать и учить не нужно – заплатил и на тебе готовая бумажка. Со следующей зарплаты я, на том же сайте, нашёл другой курс, касающийся на этот раз детей с ОВЗ. Схема та же: отправил заявку, оплатил – и через недели две документ. Красота!

И так с каждой зарплаты я по одному, а бывало и по два за раз получал удостоверения. В школе меня за это хвалили, пожимали руку, поздравляли, радовались, что профессионально расту и предрекали будущий успех в работе.

Похвала только подливала масло в огонь. Я продолжал, не жалея денег. Пришлось даже купить в интернет-магазине папку для портфолио, куда стал складывать, складывать и складывать.

За полгода папка увеличилась примерно наполовину. Это, поверьте мне, много. Я получал эстетическое удовольствие оттого, что держал её в руках, обожал, гуляя по комнате взад-вперёд, листать страницы, а пролистав, возвращался в начало, и листал снова, снова и снова, пока не надоедало.

Теперь, когда прошло время, и после того, как кончилась эта история с моим странным тюремным заключением, я понимаю, что, в сущности, моё портфолио не более, чем просто набор глянцевых бумаг. Нет за ними ничего: ни знаний, ни умений, ни навыков, и относился я к нему скорее как к ценной коллекции, которую обожал и лелеял.

В первый день ареста я думал:

«– А вот не стану ничего делать! Из принципа! Пусть, пусть мне будет хуже, а не сделаю ничего! И пусть увольняют! Не велика потеря! Мне всё равно!»

И очень возможно, что так бы всё и было, но мне никак не хотелось потерять портфолио. Очень уж я к нему привык! И денег-то, денег жаль! Ведь уплачено не мало! Одна папка рублей 900 стоит, а уж курсы, если в сумме посчитать, так вообще…

Именно поэтому я никак не мог выйти из тюрьмы, не вернув портфолио.

Что же касается моего заключения, то я и вправду находил в этом много несправедливого и незаконного. Я, может, действительно, никакой учитель, и гнать меня надо поганой метлой, но разве мыслимо ли подвергать за это такому унижению? Обходились со мной, конечно, удивительно. Субъект говорил вежливо, приносил еду, умолял покушать, словом, умел к себе расположить. Если бы мы встретились с ним при других обстоятельствах, то, полагаю, стали бы друзьями. Но насильно запереть в камере, неизвестно как, неизвестно где, это уже сродни похищению.

Сделав ещё несколько прогулок, я, наконец, сел на кровать и, обхватив руками голову, стал думать, что б такое предпринять. На ум ничего путного не приходило, кроме пустых фантастических идей.

Такая, например:

«– Вот было б хорошо, если бы какой-нибудь посетитель принёс мне спрятанный в хлебе или в батоне напильник. Я ночью спилил бы оконную решётку и сбежал бы к чёртовой матери отсюда, с собаками бы не догнали!»

«– Идея-то хорошая! – отвечал мне внутренний голос: – А портфолио? Его ты разве оставишь? Ведь ты так его любишь!»

Сначала от этой мысли я расстроился. Но после придумал вот что:

«– Дайте только выйти, а там вернусь, с полицией, со спецназом вернусь! И пусть тогда попробуют не отдать!»

«– А думаешь, тебе там поверят?»

«– Буду убедителен – поверят».

Тут почему-то вспомнился и граф Монте-Кристо. И аббат Фариа.

«– Вот бы и мне такого соседа», – подумал я и решил испробовать, вдруг получится.

Не вставая с кровати, я повернулся к стене и стал тихонечко, поглядывая на решётку, не идёт ли кто, косточкой пальца стучать и прислушиваться. Нечего слышно не было. Тогда я подскочил к столу, высыпал из стакана ручки, карандаши и линейки, что-то упало на пол, и вернулся. Приложив стакан к стене, стучу и слушаю.

– Есть кто-нибудь? – сказал я в дно стакана как в трубку телефона и опять слушаю.

Тишина.

Я не сдавался, и то же самое повторил у другой стены. И стучал, и слушал, и звал. Но глухо. Или не было никого в соседних камерах, или других камер не было.

Если Вы смеётесь сейчас надо мной, коллега, так это ничего. Самому смешно. Тогда же было, сами понимаете, совсем не до смеха!

«Чёрт возьми, нужно же что-то делать!».

В отчаянии, я упал на кровать и чуть не плакал.

Лежал долго… Думал… Анализировал…

«– Не знаю, может, и справедливо со мной так, но…»

Я повернул голову и увидел тетради, валявшиеся на полу.

«– Надо поднять, а то как-то действительно…»

Встал, собрал, не сортируя, тетради в одну стопку, положил на стол, и обратно в кровать. Накрылся одеялом. Спать, конечно, не хотелось, но и действовать, как советовал субъект, тоже.

Здесь я хочу сделать остановку. Чтоб показать, что я, действительно, не «поконченный человек», прилагаю к этой тетради отрывки из моего производственного дневника, сохранившиеся после окончания колледжа. Впрочем, из прежнего только титульный лист, внутреннее содержание я перепечатал, сделал его более художественным.

Получился такой рассказ.

Глава четвёртая. Из дневника по производственной практике «ПМ.01. Преподавание в начальных классах» студента 203 группы Часикова Виталия Александровича

Анна Николаевна, преподававшая нам основы педагогики, часто повторяла на лекциях, что теперь с введением ФГОС второго поколения, учитель не может просто стоять у доски и рассказывать, как раньше. Он обязан направлять учеников, учить их учится, самостоятельно искать и работать с информацией, быть исследователем, уметь вступать в дискуссии и отстаивать свою точку зрения. Эту непростую доктрину мы, студенты второго курса, усвоили далеко не сразу. Первые свои уроки в качестве практиканта я проводил «по старинке». Оно и понятно, куда проще всё делать самому. Сам показал, рассказал, разъяснил. Ученики на таких уроках принимали пассивное участие: слушали, читали, на вопросы отвечали редко. Методисты из колледжа, посещавшие мои занятия, не очень-то радовались, оттого и писали в дневнике замечания, начинающиеся всегда так: «Урок мало соответствует федеральному образовательному стандарту, так как….» и далее длиннющий список в пунктов девять-десять.

По старому методу я работал с начала января до середины марта. А дальше случился именно тот переломный момент, изменивший моё отношение к уроку.

В колледже на первом этаже был вывешен график для студентов, проходивших производственную практику. Выходило, что в следующий понедельник я должен провести урок литературы в 3 классе. После пар заскочил в школу. Учительница Ирина Анатольевна дала мне тему: Константин Паустовский, рассказ «Стальное колечко».

Для меня это был первый урок литературного чтения. Мне почему-то представлялось, что нет ничего проще литературы. Сиди на уроке, читай, обсуждай. Не хочешь сам читать, пусть дети читают, а ты сиди себе, командуй да оценки выставляй. Да-а-а, это вам не математика с её гиперболами, параболами, логарифмами, синусами да косинусами. И не важно, что в началке ничего подобного нет, проще от этого предмет не становится. Вот литература!… Халявней предмета, казалось мне, нет.

В общаге вечером, лежа в кровати с ноутбуком на коленях, стал готовиться к уроку. Хотя, как сказать, готовиться. Все мы были студентами, и как обычно готовятся многие студенты, известно. Скачал из интернета готовый конспект. Переправил имя учителя с «Марии Ивановны» на «Виталия Александровича», и все слова, выдававшие пол учителя, переделал с женского на мужской. Внёс несколько, впрочем, и малозначительных поправок, мол, и моя капля мёду есть в улье. Распечатал и в таком виде, в файле, понёс в колледж к методисту Алле Григорьевне. Она должна заверить и подписать работу, иначе не допустят к практике.

В восторг Алла Григорьевна, конечно, не пришла, но в целом одобрила, подписала и предупредила, что придёт в школу посмотреть.

– Когда у тебя урок?

– В понедельник, третьим.

– Всё, хорошо. Буду, – черкнула Алла Григорьевна пометку в своём ежедневнике.

Вышел я из кабинета и чувствовал себя совершенно свободным.

– «Ну вот, с конспектом разобрался, можно и отдохнуть!»

До практики оставалось шесть дней, пять из которых я потратил впустую. Вторник и среду провёл в общежитии, смотря по ноутбуку какой-то длинный американский сериал о супергерое. В четверг вместе с Наташкой, моей одногруппницей, с которой одно время мы проводили уроки вместе, сходил в местный кинотеатр на премьеру нашумевшего фантастического фильма о космосе, а после посетили парк развлечений. В пятницу – самое невероятное! – спал. Даже на пары не ходил, в отличие от первых четырёх дней, где приходил ко второй и сбегал с третьей. И за всё время ни разу не вспомнил об уроке.

За день до предстоящей практики я всё-таки решил прочитать рассказ Паустовского, чтобы быть в курсе дела. Мне он показался простым, понятным, к тому же в конспекте был целый ряд вопросов, которыми можно осыпать и осыпать учеников. Словом, всё представлялось крайне несложным.

На следующий день утром, держа трубочкой конспект, я зашёл в кабинет. Алла Григорьевна сидела за последней партой вместе с Ириной Анатольевной.

– Здравствуйте, ребята, – поздоровался я: – Меня зовут Виталий Александрович. Сегодня урок литературного чтения у вас проведу я. Пожалуйста, присаживайтесь.

Ученики тихо сели, руки положили на парты и так на меня смотрели, что я растерялся.

– Сегодня мы с вами будем читать рассказ Константина Григорьевича Паустовского «Стальное колечко». Откройте, пожалуйста, страницу учебника 137, – проговорил я, а сам краем глаза посматривал то на Аллу Григорьевну, то на Ирину Анатольевну. Одна, приподняв брови, что-то торопливо писала в таблицах, а другая, проверяя тетради, почему-то недовольно кривила рот. Не знаю, может ей не нравилось то, что писали её ученики, но я это принял на свой счёт.

«– Походу что-то не так делаю, – подумал я: – А, ладно, теперь уже поздно. Отступать некуда. Пусть будет, как будет», – Продолжил:

– Посмотрите на картинку в ваших учебниках. Как думаете, о чём этот рассказ?

Какая-то девочка подняла руку:

– О колечке.

– Так, хорошо, – похвалил я: – А ещё о чем?

– О девочке! – не поднимая руки, крикнул мальчик с третьей парты.

– Никита! – Ирина Анатольевна постучала ручкой по столу. Она не допускала никакого нарушения дисциплины.

Я сделал вид, будто ничего не заметил, хотя в душе было совестно. «Я сам должен был сделать замечание». В какой-то момент растерялся, не зная, как вести себя дальше. Держался за конспект руками так, как тонущий за спасательный круг.

– Да, правильно, и о девочке тоже, – неловкая пауза: – Гм.. я вам сейчас прочитаю рассказ, а вы внимательно слушайте и за текстом следите, хорошо?

И начал читать. Читал минут десять, и всё время чувствовал на себе взгляд Аллы Григорьевны и Ирины Анатольевны (И, как мне казалось, совсем недоброжелательный).

«– Лучше, лучше надо готовиться, лучше! – ругал сам себя: – Тем более, когда на тебя приходят смотреть! Как же трудно вести урок в присутствии наблюдателей. Всё понимаю, они здесь, чтобы помочь мне, научить, указать на ошибки, но лучше, если бы их не было. Тогда бы, пожалуй, я развернулся на полную катушку!»

Читать старался с выражением и с видом невозмутимым. Намеренно тянул время, мечтая, чтобы урок кончился быстрее. Поглядывал на часы и удивлялся. Как странно, подумать только! Казалось, прошло минут двадцать, а по факту, всего пять. Даже время против меня!

Когда рассказ я дочитал до конца и тянуть дальше было невозможно, я сел за стол и спросил:

– Ребята, вам понравился рассказ?

Ученики кивнули, но никто ничего не сказал.

– А чем?

Молчание.

– Что вам понравилось… в этом рассказе? – настойчиво спрашивал я. По той же растерянности я забыл даже про свой конспект, а в нём были вопросы куда поинтересней моих. Впрочем, на одну только растерянность списывать тоже неправильно. Тут элементарное незнание материала, по которому работал, тут вы со мной наверняка согласитесь.

«– Ну ради бога, дети, – мысленно умолял я: – Ну хоть что-нибудь скажите! Пожалейте студента, не дайте погибнуть!»

– Вот тебе, девочка, – я спросил ученицу с первой парты. Она сразу испуганно на меня посмотрела, будто я её ругать начал: – Тебе понравился рассказ?

– Да, – тихо ответила она.

– А чем?

Девочка опустила глаза и виновато пожала плечами.

«– Так, этим вопросом, похоже, я ничего не добьюсь. Попробуем с другой стороны…»

– Ну хорошо, тогда давайте сами почитаем. Кто желает?

Мальчик у окна поднял руку.

– Ты хочешь читать? Ну давай.

– У меня эта… вопрос такой.

Тут я испугался. «Сейчас как спросит что-нибудь такое, чего не знаю, вот будет комедия! Да что же это, милые дети, совсем что ли меня дорезать хотите?!»

– Ка-какой?

– Что такое лещина?

Что я говорил? Вот так номер! Ну откуда, скажите, пожалуйста, я могу знать, что такое лещина?! Мальчик, ну не всё ли тебе равно, а?

Ну что – стал выкручиваться, куда деваться. У всего класса спрашиваю:

– А кто знает, что такое лещина?

И снова тоже самое. Никто руки не поднял.

Вот влип. Что делать?

Тут мгновенно вспомнилась наша Антонина Владимировна, преподаватель психологии. Как-то раз она рассказывала:

«– Девочки (и мальчики тоже), запомните такую педагогическую хитрость. Если ученики вас спросят на уроке, чего вы не знаете, дайте им задание, пусть сами дома найдут ответ на свой вопрос и на следующем уроке расскажут. И вам хорошо, и дети поработают. Только сделайте это так, чтобы никто не понял, что вы сами не в курсе, а то авторитет свой уроните в глазах класса».

«– Иного пути нет, – решил я: – Придётся пойти так!»

– Ну раз никто не знает, что такое лещина, вот вам домашнее задание, запишите: найти значение слова «лещина».

Зашелестели страницы дневников. Старательно записывают.

– Записали? Ну, будем читать. Кто желает?

Опять никого.

– Тогда читаем по цепочке. Начнё-ё-ём… – сказал я тоном, каким обычно учителя говорят «к доске пойдёт». Поискал глазами, с кого начать.

Ребята пригнулись, как будто их собирались лупить розгой.

– Начнём с первой парты первого ряда и до последней парты третьего ряда. Читаем постранично. Поехали.

Стали читать. И так быстро и ловко читали, что хотелось сказать: «Дети, давайте помедленнее! До конца урока ещё двадцать минут. А то сейчас прочитаем, что я потом с вами делать буду?»

Когда прочитывали до конца, те, кто не читал, начинал с самого начала. Я только успевал следить за часами. «Когда же звонок?… Когда же звонок?» и даже представлял себе кнопку, находящуюся где-нибудь под лестницей.

«– Вот бы протянуть руку сквозь все эти перекрытия и как нажать на неё, и всё! – кончится весь этот проклятый позор! Не так, ох не так я представлял себе урок! Литература-то, оказывается, ничуть не легче математики!»

Так ругал себя я, поглядывая на лица наблюдающих. Ирина Анатольевна проверяла тетради, и во взгляде её отражалось немое: «Ну что скажешь? Студент!» Алла Григорьевна торопливо заполняла таблицы, и я узнал эту манеру писать – так методисты пишут замечания. И судя по всему, много их будет.

Пока дети читали, я, сидя за столом, не знал куда себя деть. Ёрзал на стуле, без всякой нужды поправлял конспект, листал страницы учебника, проверяя сколько ещё осталось читать. И ко всему прибавилось полное ощущение того, что я явно не на своём месте. Лжедмитрий Самозванец!

Урок кончился раньше, чем последний ученик успел дочитать.

«– Рефлексия! – тут же спохватился я: – Надо быстро провести рефлексию!»

– Ребята, скажите, чем мы занимались на уроке?

(Что за глупый вопрос?!)

Девочка с первой парты:

– Сегодня мы читали рассказ… ээээ, – она посмотрела в учебник: – «Стальное колечко».

– Правильно. А кому понравился урок?

(Да никому, чего спрашиваешь? Сам-то как считаешь?)

К удивлению, руки поднял почти весь класс.

(Из вежливости. Это, Виталя, из вежливости. Пожалели тебя просто, вот и всё. Стыдись!)

– Всем спасибо, можете готовиться к следующему уроку.

***

Страшнее урока для студента может быть только отзыв на этот урок, особенно если подсознательно понимаешь, что поработал плохо.

Алла Григорьевна молча, одним жестом, пригласила сесть. Я сел, теребя под партой руки (нервное!)

– Ну что, – начала говорить Алла Григорьевна, с паузами, подыскивая подходящие слова.

Я бросил взгляд на листок. Он был исписан полностью, причём так, что чем ниже строчки, тем расстояние между ними становилось меньше. Последние строки вообще наслаивались одна на другую.

– Я вам в дневнике всё написала, почитаете, поэтому быстренько озвучу основные моменты. Во-первых, – Алла Григорьевна стала загибать пальцы, поглядывая то на меня, то в таблицу: – Вы весь урок читали. То есть, получилось всё очень однообразно. Во-вторых, не было физминутки. А она обязательно должна быть, хотя бы одна. Детям такого возраста трудно высидеть сорок минут. Так что, в следующий раз не забудьте. В-третьих, вас вот мальчик спрашивал про лещину. Вот и надо было продумать работу со словами. Вы, я так понимаю, очень интересно выкрутились. Конечно, как вариант, так делать можно, но не всё же время так будете поступать, правильно?

Я согласился.

– Со словами надо работать. Значение слов знать. Тщательнее продумывать словарную работу. Вот, скажем, вы прочитали рассказ, наткнулись на незнакомое слово, можно в словарь заглянуть. Если это предмет или явление природы, картинку покажите, чтобы это всё наглядно было. Словарная работа должна быть, это очень важно. И вам полезно, словарный запас пополняете, и дети будут знать. А главное избежите вот таких ситуаций. Когда у вас следующий урок?

– Литературы?

– Да.

– Через неделю.

– Вот к следующему уроку, – сказала Алла Григорьевна, стуча ручкой по столу в такт словам: – все замечания, пожалуйста, учтите. Физминутки, словарная работа, рефлексия. Кстати, по поводу рефлексии. Она у вас получилось очень скомкано, как-то наспех. Надо чётче подводить итог. Карточки сигнальные, или просто устно. Но не на уровне «понравилось не понравилось», а что нового узнали, чему научились, что поняли, что не поняли, что получилось или не получилось. Если не получилось, то почему. Понятно? И вот ещё что: обязательно должно быть оценивание. Можно устно оценить, скажем, похвалить там Машу, Ваню, Петю. «Ты, – скажем, – сегодня хорошо читал», «А ты правильно отвечал на вопросы», понятно. Можете оценки поставить. В журнал вам пока нельзя, вы студент, но озвучить можно, а учитель поставит. Так что к советам прислушайтесь, пожалуйста. Сейчас возьмите тему и готовьтесь. Всего доброго.

– Пойдёмте, я вам скажу, – сказала Ирина Анатольевна и пошла к столу с пачкой тетрадок в руке. Посмотрела в тематическое планирование, нашла 24 марта.

– Записывайте. «Самуил Маршак. Стихотворение „Хороший день“».

Сказала учительница с какой-то грустью. Возможно, у неё были свои планы и идеи по этому уроку, но вот приходится жертвовать студенту, который запросто может всё испортить.

От этого я чувствовал себя до того отвратительно и мерзко, будто бы урвал чужой кусок хлеба, не выразив никакой благодарности.

Трудно сказать, что именно подействовало на меня в тот день. Тон учительницы или отзыв методиста – чёрт его знает. Но тройка за производственную практику резала душу как бритва. Если бы речь шла о математике или об окружающем мире, можно было бы и стерпеть. Хотя и это было бы не так просто. Но литература! Я, Виталий Часиков, мечтал преподавать литературу, спал и видел как стану учителем русского языка, но не получилось, представлял, что мои уроки будут лучшими в городе, а может и в стране, и что в итоге? Тройка!

Стыдно? Конечно, стыдно. Исключительно стыдно! Но этого мало. Надо реабилитироваться, показать, что я что-то умею. Не важно, пусть пока не получаются другие уроки, пройдёт время, научусь и им, но дать как положено урок литературы необходимо сейчас.

В методических пособиях я мало что нашёл интересного, лишь пару полезных приёмов, которые взял на заметку и записал в блокнот. В интернете нашлось огромное количество уже готовых конспектов по моей теме, и даже с презентациями, но почитав их, мне они показались слишком простыми, а хотелось чего-то оригинального.

«– Если реабилитироваться, – рассуждал я: – так по полной.»

Три дня составлял план, искал, придумывал, записывал. На четвёртый день я уже чётко представлял, как будет выглядеть мой будущий урок. К каждому этапу подходил со всей аккуратностью, правильно строя мостики между ними. Сам придумал задания и нашёл нужный материал. Купил конверт, от имени вымышленного мною героя написал письмо детям. Вот где пригодилась фантазия и мой актёрский талант. Впервые за всё время почувствовал, что мне самому интересно готовиться к уроку. Вот если бы всегда так получалась.

В пятницу утром со всеми наработками вновь подошёл к Алле Григорьевне. Всё подробно расписал, как и что у меня будет, какое участие примут ученики, зачем нужен конверт, что это за Ваня Кувырков, и так далее.

Алла Григорьевна слушала сначала с сомнением, но по мере того, как я рассказывал и с какой уверенностью и воодушевлением, сомнение растаяло.

– Ну что, – сказала она: – идея мне понравилась. Очень необычно. Я думаю, если всё получится, это будет отличный урок.

Впервые не сделав никакого замечания, она подписала конспект, пожелала удачи и сказала, что обязательно придёт посмотреть.

– Спасибо, – сказал я и вышел из кабинета удивительно радостный, прижимая к груди свой первый по достоинству оценённый труд.

Первая половина работы сделана, и очень успешно. Впереди – вторая, самая волнительная.

На выходные я уехал домой, увезя конспект. Хороший учитель должен на зубок знать свой урок – это я понимал. Преподаватель, неотрывно смотрящий в бумажку, не зная, что ему дальше говорить, смотрится неуверенно.

Прочитав конспект два раза, я понял, что знаю его в совершенстве. Вот что значит, сам делал! Это вам не скаченный из интернета.

Чем бы я дома не занимался – помогал ли готовить обед, носил ли воду в дом или топил печь – я всё думал об уроке. Как буду стоять, как буду говорить, как буду одет. К уже прописанным фразам подбирал интонации и, не скрою, что репетировал у зеркала, пока никто не видел.