Текст книги "Клио и Огюст. Очерки исторической социологии"

Использование для изучения ацтеков теорий современного обществознания подчас приводило к весьма неожиданным результатам. Так, например, известно, что до прихода европейцев американский континент не знал лошадей или какого-нибудь их аналога для верховой езды. Поэтому при использовании критерия профессиональной занятости кроме понятных и привычных европейцу групп воинов и земледельцев боливийский историк, эссеист и профессор Нестор Табоада Теран выделял отдельную устойчивую группу древнеацтекских носильщиков.

Верхушку ацтекского общества составляла служилая землевладельческая и чиновная знать. Источники формирования знати были различны. Основу ее составляли потомственные аристократы, но можно было возвыситься и за счет личных достоинств: прежде всего за военные заслуги.

Ацтекская знать обладала развитой системой титулов. В. Е. Баглай пишет:

Первую, наиболее высокую категорию составляли тетеуктин (ацт. tecuhtli – «сеньор», «господин», мн. ч. teteuctin). Насколько можно судить по сохранившейся информации, за определенные льготы и вознаграждение они несли в течение всей жизни военную и гражданскую службу. В эту же категорию входил ацтекский правитель-тлатоани, хотя и был по правовому статусу выше всех, а также некоторые (наиболее лояльные к Теночтитлану) местные правители и вожди. Соответственно слой тетеуктин дробился на многочисленные «разные ранги».

Вторую категорию составляли пипилтин (ацт. pilli – «сын»; мн. ч. pipiltin). Это были люди, «знатные по происхождению», «знатные по рождению». В нее входили представители знати, которые по тем или иным причинам не имели или пока еще не получили должность. Тем не менее они вследствие безусловной принадлежности к знати определялись как «сыновья» знатных родов. В зависимости от ранга, занимаемого представителями их рода (отцами прежде всего), пипилтин также делились на категории: выделялись «сыновья тлатоани» (ацт. tlatocapilli или tlacopiltzin – «сыновья правителей») и «внуки правителей» (ацт. pipiltzintli). Остальные представители этой группы знати определялись официально как «идальго», «сыновья знати», если использовать европейскую средневековую классификацию, используемую в работе одного из раннеколониальных авторов (ацт. tecpilli или tecquiuac – «сын господина»).

Ранги становились очевидны окружающим благодаря внешним атрибутам. Например, качествам одежды: простонародье должно было ходить в одежде, изготовленной из волокон агавы (сейчас волокна агавы – сизаль – идут на плетение канатов), а знать могла ходить в одеяниях из хлопка. Кроме того, одеждой отмечались успехи молодых воинов.

<…> Если юноша, побывав несколько раз в бою, не пленил ни одного противника, его называли в насмешку «недостойный, имеющий космы койота» (ацт. cuexpalchicacpal). Его положение менялось с первыми успехами. Если ему удавалось пленить противника, его называли «молодой воин, который взял в плен» (ацт. telpochtli yaqui tlamani). Это давало право носить хлопчатобумажную одежду желтого цвета с определенного типа украшениями. Когда новый тлатоани брал своего первого пленного, устраивался очень большой праздник. Если воин брал в плен двоих, то, согласно «Кодексу Мендосы», награждался накидкой с оранжевой каймой (ацт. tilma) и военным костюмом, украшенным перьями (ацт. cuextlan). За захват в плен троих врагов отличившийся получал особую воинскую одежду, известную как «костюм бабочки». Такой воин уже имел право на командирскую должность и мог стать учителем-наставником в телпочкалли или калмекак. Захват четырех пленников позволял носить особую прическу, состоящую из завязанных высоким узлом на макушке длинных волос (ацт. temillotl – «каменная башня»). Она была уже признаком того, что обладатель ее – военачальник (ацт. mexicatl или tolnaucacatl). Кроме особых богатых одежд (ацт. nacazminqui) он надевал также во время ритуальных торжеств особую маску-шлем в виде головы ягуара. Воин, взявший в плен 5–6 человек, получал еще более богатый костюм (ацт. xopolli). Красную накидку с белой полосой (или сочетанием красного с белым) получали самые знатные и достойные воины, в том числе и сам тлатоани[49]49
  Баглай В. Е. Ацтеки: история, экономика, социально-политический строй. М.: Изд-во РАН, 1998.


[Закрыть].

Интересно, что в социальной терминологии индейцев названия социальных категорий нередко происходили из названий этнических групп. У инков «этническое» происхождение имела господствующая группа во главе с верховным правителем – Великим Инкой[50]50
  Березкин Ю. Е. Инки. Исторический опыт империи. Л.: Наука, 1991. С. 89.


[Закрыть], а у ацтеков ремесленников именовали словом «тольтека», которое происходило от названия древнего мексиканского народа тольтеков, создавших высокую материальную культуру[51]51
  Баглай В. Е. Социально-классовая структура древнеацтекского общества. С. 184.


[Закрыть].

Индия. Социальное устройство индийского общества настолько экзотично, и так сильно отличается от привычных европейцу форм, что его часто приводят в качестве яркого примера своеобразия восточного общества. Как известно, исторически индийское общество состоит из четырех, как принято говорить, каст. Или, если использовать более корректный термин, – варн. Слово «варна» имеет значение «род» или «цвет», что находит прямое подкрепление во время обряда «второго рождения», т. е. инициации: в разных варнах используют в торжественных одеяниях шнуры разного цвета.

Высшей варной считаются жрецы – брахманы, следующая за ними по степени общественного престижа – варна воинов-кшатриев. И в древности, и в новейшие времена она поставляла обществу солдат и аристократов. Потом идут вайшьи – скотоводы и земледельцы-общинники. И наконец в самом низу общественной лестницы находятся шудры – занимающиеся черной работой. Кроме того, вне каст существует группа неприкасаемых, чье положение можно характеризовать как почти рабское. Внутри варн люди делятся на более мелкие подразделения – джати.

Любознательного наблюдателя в системе индийских варн удивляет многое.

Во-первых, их абсолютная закрытость. Рационально мыслящий европеец не может не удивиться: если какой-нибудь молодой шудра ловок, силен и имеет боевой характер, то не логично ли поверстать его в воины-дружинники, как это происходило в раннесредневековых обществах германцев, кельтов и славян? Однако в социальной сфере индийцев действует не утилитарная, а сакральная логика. Понятно, что изначально деление общества произошло по принципу исполняемых общественных функций, но затем было осмысленно как имеющее божественное происхождение. Варны происходят от разных частей тела первочеловека Пуруши: брахманы происходят из губ Пуруши, кшатрии из рук, вайшью из бедер, а шудры из ступней. Боевого человека можно ввести в княжую дружину. Но как смешать губы с руками, или руки со ступнями? Это невозможно едва ли не физически без угрозы для стройности мира. Поэтому всякая «социальная мобильность» мыслится индийцем не в масштабе одной человеческой жизни, а в масштабе всей череды реинкарнаций. Если человек достойно исполнял свои долженствования как шудра, в следующей жизни он может родиться кшатрием и реализовать таким образом свой потенциал. Закрытость варн не может преодолеть не только практическая необходимость, но и высокое чувство, которому люди европейского мировоззрения привыкли придавать большое значение, – любовь. В европейской культуре после Средневековья сословная замкнутость была преодолена стараниями философов эпохи просвещения. Не зря страдал гётевский «юный Вертер», не зря проливала горькие слезы карамзинская «Бедная Лиза» – межсословные браки довольно скоро соединили представителей разных социальных слоев. Но в Индии и этого не произошло.

Во-вторых, не может не удивлять, что ни английское господство[52]52
  Есть мнение, что английское господство сделало кастовую систему более жесткой.


[Закрыть], ни наступающая глобализация, ни старания индийского правительства не могут уничтожить этой древней системы общественных отношений. Индийцы по-прежнему определяют себя по своей варне и касте. По логике вещей, выйти за пределы кастового строя должны стремиться прежде всего представители низших каст и неприкасаемые. Так оно отчасти и происходит: шудры и неприкасаемые принимают ислам или буддизм, выходя тем самым из системы кастовых отношений. Но происходит это далеко не массово. Люди предпочитают оставаться в веками существующей системе координат. Это тоже объясняется религиозным характером стратификации. Если бы речь шла о рационально и утилитарно понимаемой социальной мобильности, то смена религиозной принадлежности была бы самым простым и естественным шагом. Но именно этот-то шаг глубоко верующий индиец сделать не в состоянии – ибо его низкое/высокое положение опирается не столько на объективные критерии (сумма доходов, жизненные возможности и пр.), сколько на представление о его движении в цепочке перерождения. Что толку становиться мусульманином, если результатом такого шага будет перерождение в образе червя?

Впрочем, у представителей низших каст есть иная перспектива: они могут улучшить свой статус коллективно, измыслив себе происхождение от более высокой варны. Повышение статуса связано с принятием на себя более высоких ритуальных норм и обязанностей. С другой стороны, иногда прибыльный бизнес (например утилизация останков умерших животных) требует пребывания в незавидном статусе неприкасаемых. В этом есть определенное неудобство: нельзя пользоваться общим колодцем и пр. Но это неудобство приходится терпеть ради того, чтобы не терять источник пропитания[53]53
  Международная неправительственная организация “Video Volunteers” снимает и размещает в интернете видеоролики, фиксирующие жизнь и быт неприкасаемых в Индии. Корреспондент задает вопрос индийской деревенской девушке, идущей по воду. Она говорит, что в деревне два колодца – один для неприкасаемых, а другой – для представителей высших каст.
  – Можно ли брать воду из колодца высшей касты?
  – Нет, нельзя. Если у нас в колоде нет воды, представители высшей касты могут налить нам, но сами мы брать ее не можем.
  – Почему?
  – Они будут загрязнены нами.
  Девушка говорит об этом со спокойным достоинством. Она не выглядит грязной. Напротив, внешность ее весьма привлекательна.
  В другом ролике немолодые деревенские женщины из касты неприкасаемых жалуются, что в их колодце иссякла вода. Сами они не могут набрать ее из колодца высшей касты и вынуждены просить наполнить свои банки, стоя иной раз часа по три. Да еще представители высшей касты просят их отойти и встать подальше. Здесь уже в интонациях сквозит некоторое недовольство, обида и раздражение, далеко не революционное впрочем.


[Закрыть].

В-третьих, европейцам может показаться странным, что высшей кастой считаются не военная аристократия – кшатрии, а «духовенство» – брахманы. Теоретически в Западной Европе всё складывалось похожим образом: в XI в. получает распространение теория о трехчастном строении общества. Всестороннее развитие она нашла в трудах епископов Адальберона Ланского и Герарда Камбрезийского. Согласно этой теории, «богоустановленное общество, составлявшее в известном смысле “единое тело” – христианскую церковь, разделялось в действительности на три категории, так называемые ордо: один составляли те, кто молились, – духовенство (oratores), другой – те, кто защищали с оружием в руках церковь, – воины (bellatores); наконец “трудящиеся” – те, кто пахали землю (laboratores)»[54]54
  Ястребицкая А. Л. Средневековая социология // Средневековая Европа глазами современников и историков. М., 1995. С. 20.


[Закрыть]. То есть духовенство тоже идет впереди. Однако со временем военная аристократия, в руках которой находилась реальная власть, оттеснила с лидирующих позиций церковь. В Индии этого не произошло.

В-четвертых, кастовая принадлежность далеко не всегда коррелирует с материальными возможностями. Иногда кшатрий может работать официантом, брахман – торговать в лавке и пр. Есть бедные брахманские семьи. Возможность конвертировать ритуальную высоту в звонкую монету случается не всегда.

Вместе с тем меры поддержки неприкасаемых со стороны правительства Индии дают свои плоды. Нынешний президент Индии – Рам Натх Ковинд, избранный на свой пост в 2017 г., принадлежит к касте неприкасаемых. Еще интересней обстоят дела с премьер-министром Нарендра Моди. Он принадлежит к касте гханчи. Эта каста относится к варне кшатриев. Они считаются потомками королевского рода. Но его отец торговал чаем и жил крайне бедно.

Известный французский мифолог Ж. Дюмезиль отмечал, что трехчастный способ структурирования общества имеет глубокие корни в древнем мировоззрении всех индоевропейских народов[55]55
  Дюмезиль Ж. Осетинский эпос и мифология. М., 1976. С. 45.


[Закрыть]. Некоторые следы этих древних представлений можно отыскать и у славян. Историк и писатель Лев Прозоров (Озар Ворон) обратил внимание на фрагмент «Голубиной книги» – сборника восточнославянских фольклорных духовных стихов, запись которых произошла, как принято считать, веке в XV, но происхождение сокрыто «во тьме веков».

Фрагмент такой:

 
От того у нас в земле цари пошли:
От святой главы от Адамовой;
От святых мощей от Адамовых;
От того крестьяны православные:
От свята колена от Адамова[56]56
  Стихи духовные. М.: Советская Россия, 1991. С. 33.


[Закрыть].
 

Как видим, действительно, похоже на историю происхождения различных варн из разных частей тела первочеловека Пуруши. Однако Л. Прозорова так увлек поиск аналогий, что он в конце концов пришел к заключению, что кастовый строй существовал на Руси и в XI–XIII вв.[57]57
  Прозоров Л. Р. Боги и касты языческой Руси. М.: Яуза, 2006.


[Закрыть] Это, конечно, иначе как забавным «перегибом» назвать нельзя. Даже древнерусские князья, ревностно относившиеся к вопросу своего княжеского статуса и происхождения, не составляли эндогамную группу, не говоря уже обо всех остальных. Да и известный былинный пассаж, цитируемый Л. Прозоровым, свидетельствует против его концепции:

 
Ах ты молода Забава дочь Потятична!
Ты есть нунчу рода княженецкого,
Я есть роду крестьянского,
Нельзя назвать же другом да любимым.
 

Как же представитель «роду крестьянского» (выходит, представитель касты вайшьи) забрался в чисто кшатрийскую сферу деятельности – военную? Можно ли вообразить, чтобы какой-нибудь индийский раджа, пусть даже за совершённый подвиг, перевел индийского храбреца из касты земледельцев и ремесленников – вайшьи в касту воинов – кшатриев? Вообразить это невозможно ни при каких обстоятельствах. Ни о чем, хотя бы отдаленно напоминающем касты, нет ни слова не только в летописях, законодательных актах, свидетельстве иностранцев, посещавших русскую землю, но и в былинах, которыми Л. Прозоров пользуется достаточно широко именно для аргументации своей точки зрения. Историк приводит сюжет о выборе Ильей Муромцем подходящего поединщика для сражения с мимоезжим чужаком. Выбор идет действительно по принципу происхождения.

Главный богатырь безжалостно бракует кандидатуры:

 
Неладно, ребятушки, удумали,
Гришка роду боярского,
Боярские роды – хвастливые.
На бою-драке призахвастатеся,
Погинет Гришка по-напрасному…
Алешенька роду поповского,
Поповские глаза завидущие…
Увидит Алеша на нахвальщике
Много злата, серебра,
Злату Алеша позавидует,
Погинет Алеша по-напрасному…
 

Очевидно, есть роды поповские и роды боярские, делает вывод Озар[58]58
  Там же. С. 109.


[Закрыть]. Роды-то, может и есть. Но автор концепции, видимо, не обратил внимания, где, в каких условиях происходят действия рассматриваемой былины. Все эти представители разных родов не случайно встретились на узенькой дорожке. Они несут службу на заставе богатырской! Они все воины! Так где же здесь касты?

Вспомним, какого происхождения были главные русские богатыри. Думаю, это несложно: Илья Муромец – крестьянский сын (значит, из «касты» землепашцев), Алеша Попович – сын попа (значит, должен как представитель касты священников-брахманов в храме Божьем служить). Единственным потомственным военным в легендарной троице выглядит Добрыня свет Никитич. Да и с ним, как далее увидим, не всё ясно. Двор у него богатый, однако его в некоторых былинах, как и Илью Муромца, именуют «крестьянским сыном». Ему бы в кастовом обществе за плугом ходить, а он воюет, с князем пирует и дипломатические поручения исполняет.

Социальное устройство Древней Руси является предметом специальных научных изысканий автора этих строк. Поэтому я считаю целесообразным остановиться на ней подробно.

В современной исторической науке можно выделить два основных подхода к пониманию общественного устройства Древней Руси. Акад. Б. Д. Грековым была заложена марксистская, классовая концепция, согласно которой в Древней Руси в IX в. возникает крупное землевладение. Это приводит к формированию феодальных отношений и складыванию государства в форме раннефеодальной монархии. Согласно классической марксистской схеме, общество делится на два антагонистических класса: феодалов – в данном случае это были князья и бояре, и зависимых крестьян – смердов и холопов. Схема была нарисована весьма стройная. Большим ее достоинством было то, что она «без зазора» вписывала русскую историю в контекст истории европейской.

Вообще в деле «вписывания» отечественной истории в общеевропейский контекст советские историки достигли большого мастерства. Это было необходимо, ведь Маркс доказал неизбежность социалистической революции прежде всего для стран Западной Европы. Необходимо было показать, что все те же закономерности действуют и для России. Так в нашей истории появились не только феодалы, но и крестьянские войны (ср. классическую работу Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии»). После того, как советская идеологическая монолитность ушла в прошлое, теорию крестьянских войн стали критиковать. Выяснилось, что главной движущей силой в них были не крестьяне, а казаки.

Критика концепции акад. Грекова началась задолго до завершения советского периода. С нею выступил ленинградский историк проф. И. Я. Фроянов. Он обратил внимание на ряд существенных моментов. Во-первых, поземельная собственность порождает огромное количество разнообразных документов: купчих грамот, завещаний, решений судов по межевым спорам и пр. Но от IX в. до нас не дошло ничего подобного. Понятно, что степень сохранности документов тысячелетней давности не может быть очень хорошей. Но ученые все-таки располагают некоторым актовым материалом домонгольской эпохи, а земельных документов среди них нет. Кроме того, и это во-вторых, комплексный анализ древнерусских нарративных источников не дает никакой возможности усмотреть в них двухчастное общественное устройство: картина выглядит существенно сложнее и запутанней.

Фроянов выступил с концепцией дофеодального характера древнерусского общества. То есть, согласно его мнению, Древняя Русь в домонгольскую эпоху еще только двигалась в феодальном направлении, но не дошла до стадии складывания по-настоящему феодальных отношений. Что это означало? Прежде всего то, что основная масса свободных общинников – земледельцев и ремесленников оставались свободными, не были ни эксплуататорами, ни эксплуатируемыми. Кроме того, государственный строй этого общества не был феодальной монархией, а был ближе к военной демократии, в которой власть князя была ограничена правом народа на волеизъявление посредством вечевых собраний.

Основными социальными группами были следующие.

Свободные полноправные общинники – «люди». Обычно к этой характеристике, которая в современном русском языке обозначает человеческие существа вообще, добавлялось указание на их земельную/городскую принадлежность: «люди новгородские», «люди киевские» и пр. По своим занятиям они могут быть земледельцами (слово «крестьяне» появляется только в XIV в.), ремесленниками и мелкими торговцами. Они несли на своих плечах основную трудовую нагрузку в обществе. Наиболее обеспеченные из них могли быть владельцами холопов. Но это не избавляло их от необходимости трудиться – холопы играли только вспомогательную роль в ведении хозяйства. Их свобода выражалась кроме прочего в возможности участия в политической жизни через вечевые собрания. Залогом свободы была важная роль, которую они играли в военной сфере, составляя городовое ополчение. Они были вооружены и экономически независимы. Общинный быт обусловливал сохранение относительного имущественного равенства.

Однако в любом обществе существуют люди, возвышающиеся над общим средним уровнем. Такие люди именовались «лутшими», или «лепшими» мужами. Единого критерия, по которому выделялась эта группа, не существовало. Скорее всего, основным был критерий имущественный. Но не только. В «Повести временных лет» под 993 г. рассказана «Повесть о Кожемяке».

Вот она в переводе на современный русский язык: «…пришли печенеги по той стороне Днепра от Сулы; Владимир же выступил против них и встретил их на Трубеже у брода, где ныне Переяславль. И стал Владимир на этой стороне, а печенеги на той, и не решались наши перейти на ту сторону, ни те на эту. И подъехал князь печенежский к реке, вызвал Владимира и сказал ему: “Выпусти ты своего мужа, а я своего – пусть борются. Если твой муж бросит моего на землю, то не будем воевать три года и разойдемся; если же наш муж бросит вашего оземь, то будем разорять вас три года”. Владимир же, вернувшись в стан свой, разослал глашатаев объявлять: “Нет ли такого мужа, который бы поборолся с печенегом?” И не сыскался нигде. На следующее утро приехали печенеги и привели своего мужа, а у наших не оказалось. И стал тужить Владимир, посылая по всему войску своему, и пришел к князю один старый муж и сказал ему: “Князь! Есть у меня один сын меньшой дома; я вышел с четырьмя, а он дома остался. С самого детства никто его не бросил еще оземь. Однажды я бранил его, а он мял кожу, так он рассердился на меня и разодрал кожу руками”. Услышав об этом, князь обрадовался, и тут же послал за ним, привели его к князю, и поведал ему князь всё. Тот отвечал: “Князь! Не знаю, могу ли я с ним схватиться, но испытайте меня: нет ли крупного и сильного вола?” И нашли могучего вола, и приказал он разъярить вола; возложили на него раскаленное железо и пустили вола. И побежал вол мимо него, и схватил его рукою за бок и вырвал кожу с мясом, сколько захватила рука. И сказал ему Владимир: “Можешь с ним бороться”. На следующее утро пришли печенеги и стали вызывать “Где же муж? Вот наш готов!” Владимир повелел в ту же ночь облечься в доспехи. Печенеги выпустили своего мужа: был же он огромен и страшен. И выступил муж Владимира, и увидел его печенег и посмеялся, ибо был он среднего роста. И размерили место между обоими войсками и пустили их друг против друга. И схватились, и удавил муж печенежина руками до смерти. И бросил его оземь. И кликнули русские, и побежали печенеги, и гнались за ними русские, избивая их, и прогнали. Владимир же обрадовался и заложил город у брода того и назвал его Переяславлем, ибо перенял славу отрок. И сделал его Владимир великим мужем, и отца его тоже. И возвратился Владимир в Киев с победою и со славою великою»[59]59
  Повесть временных лет // Библиотека литературы Древней Руси (далее – БЛДР). Т. 1. XI–XII века. СПб.: Наука, 1997. С. 167.


[Закрыть].

Эта история дает пример социальной мобильности, когда представитель «среднего слоя» – свободный общинник, ремесленник-кожемяка, был за воинскую удаль возвышен князем до уровня «великого мужа».

Важно, впрочем, понимать, что социальный статус в Древней Руси не был формализован. Он манифестировался комплексом трудноуловимых признаков. Это типичная ситуация для обществ, находящихся в острой фазе переходного состояния.

Подобным образом структурировалось новое российское общество в «лихие девяностые». Возникла, например, характерная для той эпохи группа «новых русских». По каким критериям общество определяло, относится ли человек к этой категории? Прежде всего, конечно, «новые русские» – это были «новые богатые», нувориши. Но не всякого богатого человека можно было назвать «новым русским». Например, всемирно известный виолончелист и дирижер Мстислав Леопольдович Ростропович, дирижер и художественный руководитель Национального симфонического оркестра в Вашингтоне – человек небедный. Его благотворительный фонд оказывал помощь детским больницам и пр. Но никто не назвал бы его «новым русским».

Другой возможный критерий – это занятие бизнесом. Но и этот критерий не является определяющим. «Челнока», возившего в больших сумках товары из Турции на российские рынки, «новым русским» тоже никто бы не назвал.

Как же определяли «нового русского»? Как было сказано, актуализировался комплекс критериев. Это и видимое богатство, и вовлеченность в новую для той эпохи сферу бизнеса, и специфическая манера одеваться (пресловутые малиновые пиджаки, шокировавшие бывших советских граждан, привыкших к серо-черной гамме одежды). Важной была даже манера поведения, сочетавшая в себе купеческий размах и «блатную распальцовку» (т. е. набор поведенческих паттернов, связанных с уголовно-тюремной культурой). Всё это в комплексе сигнализировало со всей очевидностью: перед нами «новый русский». Ошибиться было невозможно, хотя статус этот не был никак зафиксирован. Очевидно, подобным образом человек Древней Руси отличал в людской толпе «нарочитого мужа».

Выше «нарочитых» общинников стояла дружинная верхушка: князья и бояре.

В изначальные времена в славянских языках слово «князь» обозначало старейшин-родовладык. Такое значение сохранило это слово и в современном болгарском языке. О древнем употреблении этого термина напоминает и обычай, сохранявшийся в русских деревнях XIX в., – именовать жениха князем, а невесту княгиней: они готовились стать основателями нового родового отростка – семьи. Как главный человек в роду князь брал на себя и функции жреца, священного защитника своих родичей. В чешском и словацком языках слово «князь» до сих пор означает «священник».

Однако со временем основное значение существенно изменилось – князем стали называть боевого вождя, главу дружины, вокруг которого была организована вся военная сфера славянского племени. Пока восточнославянские племена были разобщены, княжеских родов было очень много. А вот сведений о них почти не сохранилось. Да и те, что сохранились, часто носят легендарный характер. Иногда известны только имена: Мезамир, Бравлин, Буривой, Гостомысл, Вадим Храбрый…

В IX в. монопольное право на княжеский титул утвердили за собой потомки варяжского князя Рюрика, севшего в Новгороде в 862 г. После этой даты на несколько столетий стать князем можно было только одним способом – родиться в роду Рюриковичей. Остальные княжеские роды постепенно были сведены на нет: наиболее сильные и крупные (древлянский князь Мал, полоцкий князь Рогволд) были уничтожены. Княжеские роды помельче отступились от своих прав и постепенно затерялись среди бояр, дружинников, а то и простых родовичей. Не исключено, что сейчас по улицам российских городов ходят сотни и тысячи людей, чьи корни восходят к тем племенным князьям, но родословия их давно забыты, следы утеряны. Так в истории случается, увы, нередко.

Генеалогии дорюриковых династий безвозвратно канули в Лету. Что, впрочем, справедливо: ведь князь должен прежде всего быть воином. Лучшим стал тот, кто победил остальных. Среди наших современников принято считать, что успех приходит к человеку в первую очередь благодаря личным качествам: труду, смелости, упорству. Наши средневековые предки прибавили бы к этому списку еще один пункт – магическую силу удачи, которая дается судьбой не столько даже конкретному человеку, сколько целому роду. Если князь принадлежит к удачливому роду, то можно рассчитывать, что часть его магической силы перейдет и на идущих за ним людей.

Князь в Древней Руси должен был исполнять три главные функции.

Во-первых, князь это военный вождь и защитник города от врагов. Если князь не справлялся с этой главной для него обязанностью, горожане могли собрать вече – собрание свободных мужей, и изгнать недостаточно смелого потомка Рюрика. Именно так произошло в 1068 г., когда Русь впервые подверглась массированному нашествию половцев. Русское войско потерпело поражение, кочевники принялись разорять земли, и тогда киевляне, растерявшие в первом сражении оружие и коней, обратились к своему князю Изяславу Ярославичу с предложением вооружить их из княжеских запасов и сразиться с врагом еще раз. Однако князь проявил малодушие и непонятную скупость – не дал. После чего едва не потерял всё свое княжение – раздраженные поражением люди киевские пришли на княжеский двор, и пришлось Изяславу бежать под крылышко тестя, польского короля Болеслава II.

Во-вторых, обязанность князя – «наряд», или, если говорить суконным языком современных юридических документов, – поддержание общественного порядка. За исполнением этой функции граждане (слово это, кстати, происходит от древнеславянского слова «горожане») следили также очень пристально. Ведь в изначальном «ряде», т. е. договоре с Рюриком, заключенном в условиях социальной нестабильности, именно эта часть «княжеского ремесла» интересовала приглашавших.

Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами»[60]60
  Повесть временных лет. С. 75.


[Закрыть].

В-третьих, княжеская забота – суд судить. В рамках этой функции осуществлялась законодательная деятельность князей. Был создан великий памятник древнерусского права Русская правда, начало которой положил Ярослав Мудрый. Необходимость в писаном законе возникла потому, что жизнь по прежним укладам древних родовых обычаев стала невозможной. Племенная замкнутость нарушилась. В большом городе в судебной тяжбе могли сойтись смоленский кривич и киевский полянин. По законам которого племени судить? И кто будет вершить правосудие? Если судья окажется кривичем, то несдобровать полянину, если полянином – кривичу. В этой ситуации и нужен был князь, стоявший над всеми племенами, самим фактом своего рождения поставленный в справедливую нейтральную позицию.

Считалось, что род Рюриковичей коллективно владеет русской землей. Старший в роду по праву занимает место великого киевского князя. Дальше князья располагаются по городам в соответствии со своим положением в родовой иерархии – от степени старшинства зависело, какую землю они получат в управление. Следующей за Киевом по степени престижности были древняя столица – Новгород, где начинали свой княжеский путь Игорь, Владимир и Ярослав Мудрый. Несколько позднее в качестве последней ступеньки перед занятием высшего стола выдвинулись Переяславль и Чернигов, города, князья которых долго с переменным успехом соперничали за роль старейших.

Наследование было устроено по «лествичному» (т. е. «лестничному») принципу. Умершему князю наследовал не сын, а следующий по старшинству брат. Поэтому князья на долгое время не закреплялись в городах, а переезжали в течение жизни с места на место. Начиная карьеру в каком-нибудь маленьком городке, как князь Мстислав Мстиславович Удатный, – в Триполье, заканчивали в Галиче, Новгороде или, если повезет, в Киеве. Великий князь киевский не обладал неограниченной властью. К концу XII – началу XIII в. его роль стала во многом номинальной. Но авторитет высшего престола русской земли все-таки не давал покоя представителям разросшегося рода потомков варяжских князей. В борьбе за высшую честь они не жалели ни себя, ни свою дружину, ни людей.

Впрочем, не все. Были среди них мудрые правители, пытавшиеся бороться с набирающими обороты междоусобицами. Особая роль здесь принадлежала Владимиру Мономаху, князю Переяславскому, а с 1113 г. и Киевскому. Ему удавалось, пока был жив, сдерживать опасную для русской земли вражду. Дело его продолжил сын – Мстислав Великий. Но потом Русь снова погрузилась в пучину усобиц, которые и привели ее в конечном итоге к неспособности противостоять нашествию монголо-татар. По большому счету, XII–XIII вв. – это время последних русских князей, полностью соответствовавших древнему представлению о правильном вожде.

Наиболее древними чертами в понимании идеала князя является особое внимание к личным качествам, которыми он должен обладать. В отличие от современных представлений, согласно которым хороший руководитель не должен делать сам работу, а лишь правильно организовывать деятельность подчиненных, от древнерусского князя ждали личного участия во всех предприятиях. В битве он самолично предводительствует войску, увлекая его своим примером, выступая впереди всех на лихом коне. На войне хороший князь сам, не полагаясь на воевод, устраивает наряд сторожевой службы, а на охоте ловчий наряд, в церкви – наряд церковной службы. Дома он вникает во все мелочи организации хозяйства, не перепоручая заботу об этом ни тиуну, ни отроку. Сам творит суд, сам встречает гостей, сам проявляет удаль на охоте, сам говорит на иностранных языках. Он не может быть ни лентяем, ни засоней, ни обжорой. Таким представлен идеальный князь в «Поучении» Владимира Мономаха. Набор прекрасных личных качеств составляет его «личный капитал», обеспечивающий ему авторитет, сходный с авторитетом «старших мужчин» родовой эпохи. Чтобы его уважали, он должен сам много знать и уметь.