Текст книги "Вольф Месссинг. Экстрасенс Сталина"

Как уже говорилось, весь памфлет Шенфельда строится на том фантастическом основании, что Мессинг в эвакуации постоянно жил в Ташкенте и в феврале 1943 года сидел здесь в тюрьме. Но мы знаем, что местом его жительства в это время был Новосибирск. В столице Узбекистана он несколько раз выступал, но подолгу здесь не оставался – хотя Ташкент, несомненно, играл какую-то роль в его жизни. Возможно, в архивах Госконцерта сохранился график его гастрольных поездок, позволяющий доказать, что в нужное время он находился совсем в другом месте. История планируемого бегства в Иран явно вымышлена – в то время северные провинции этой страны были оккупированы Красной армией, и любой беглец из Советского Союза быстро был бы выявлен и схвачен, чего Мессинг не мог не знать. Что касается истории с передачей самолета летчику Ковалеву, то она относится не к 1942 году, как утверждает Шенфельд, а к 1944-му. Правда, сам Мессинг в мемуарах тоже пишет о 1942 годе, но это может значить лишь то, что в этом году он пожертвовал деньги на истребитель, а торжественная его передача состоялась двумя годами позже.

Телеграмма, в которой И. Сталин благодарит В. Мессинга за покупку самолета для Красной армии

Мы не знаем, общался ли Мессинг когда-либо с мелким авантюристом и стукачом Абрамом Калинским. Для верности Шенфельд обвиняет его еще и в дружбе с «красным графом» Алексеем Игнатьевым, который, по мнению многих, был засекреченным агентом МГБ. Однако генерал Игнатьев был знаком чуть ли не со всей советской элитой, и вряд ли сексот его класса использовался для связи с таким малоценным информатором, как Мессинг. Конечно, умей Вольф Григорьевич в самом деле читать мысли, ему в агентурном плане цены бы не было, но ведь Шенфельд напрочь отказывает ему в этом таланте…

На самом деле об истории с передачей самолетов мы знаем прежде всего из двух документов. Один из них – телеграмма Сталина, отправленная, судя по бланку, во Владивосток, где в то время выступал телепат. Оригинал ее пропал вместе со всем архивом Мессинга, а фото приведено в книге Лунгиной, откуда ее и заимствовал Шенфельд – а не из ташкентской газеты «Правда Востока», где телеграмма никак не могла появиться. В ней сказано буквально следующее: «Товарищу Вольф Мессингу. Примите мой привет и благодарность Красной армии, товарищ Вольф Мессинг, за вашу заботу о воздушных силах Красной армии. Ваше желание будет исполнено. И. Сталин». К сожалению, дата на фотографии не видна. Неизвестно и то, о каком желании идет речь – может быть, о получении Мессингом советского гражданства? Хитрый телепат вполне мог сопроводить передачу денег этой верноподданнической просьбой – она давала шанс, что Сталин узнает о нем и запомнит. Так и случилось.

В статье историка Леонида Александровича Любимского, посвященной Мессингу и его самолетам, опубликовано фото истребителя Як-1Б с надписью на борту «От польского патриота проф. Вольф-Мессинга польскому летчику». На фоне самолета позируют летчики в польской военной форме; по словам автора, он взял снимок из неназванной книги об истории польских авиасоединений в СССР, где говорилось, что самолет «был подарен истребительному авиаполку “Варшава” в мае 1944 года». Б. Соколов предполагает, что самолет мог предназначаться польской армии Владислава Андерса, которая начала формироваться из польских военнопленных в августе 1941 года, но уже в августе 1942-го она ушла в Иран, не желая воевать в составе Красной армии, а самолет Як-1Б начал производиться только в сентябре того же года. К тому же в армии Андерса изначально не было авиации. Скорее всего, самолет Мессинга все же был предназначен просоветским польским частям, сформированным в 1943 году.

Леонид Любимский встретился с Мессингом в 1973 году, когда тот гастролировал во Львове, и даже принял участие в его выступлении: «Вскоре Мессинг сошел в проход между рядами, остановился у кресла, где я сидел, и, кивнув мне (очевидно, каким-то образом вычислив из трехсот-четырехсот зрителей человека, беседовавшего о нем с директором филармонии), попросил дать что-либо. Я подал авторучку. Он ощупал ее своими тонкими пальцами, воскликнул: “О, подарок!” – и, предложив зрителям упрятать ее где вздумается, передал кому-то. После нескольких очередных номеров он прошел, напряженно вглядываясь, по залу, вывел на сцену дородную даму, попросил открыть сумочку и возвратить мне ручку.

Поговорить с маэстро после выступления не удалось: артистическая комната и подходы к ней были до предела заполнены жаждущими личного общения с магом. Протиснувшись все же поближе, он, заметив меня, дал знать, что на следующий день ждет меня в “Жорже” (так до освобождения Львова в июле 1944 г. называлась лучшая в городе гостиница “Интурист”). Прибыл в назначенное время. В просторном номере были Мессинг и приветливая его помощница Валентина Иосифовна Ивановская. Представился и сразу же показал фотографию. Рассматривая снимок, Вольф Григорьевич быстро ходил по комнате (позднее я отметил, что при малейшем волнении бьющая ключом внутренняя энергия мгновенно поднимала его со стула) и скороговоркой рассказывал: “Средства в фонд обороны я начал передавать в 42-м. Деньги у меня во время войны имелись: на концертах в Сибири, на Урале, Дальнем Востоке, да и везде, где выступал, залы были переполнены. Я просил использовать их для постройки самолетов. Сталин лично присылал мне благодарственные телеграммы”.

На секунду-две задумался, затем забросал меня вопросами: “Почему вас заинтересовала эта тема? Как попала к вам книга? Кто эти летчики, что на снимке? Как сложилась их судьба? Живы ли они? Что стало с моим самолетом?” Тогда я был в состоянии определенно ответить лишь на два первых вопроса. Едва начал рассказывать, как Мессинг опередил меня: “Понятно, вы собираете материал для диссертации. А о судьбе самолетов и летчиков вы не знаете”. Он произнес эти слова твердо, как бы поставил точку. И снова с неподдельным интересом всмотрелся в мои глаза: “А сможете ли вы узнать: участвовал ли мой самолет в боях? Живы ли эти юноши? Кто они, откуда? Как оказались в польском полку?” Затем неожиданно для меня, как бы между прочим, сказал: “И не волнуйтесь, диссертацию вы вскоре защитите”».

Леонид Александрович действительно скоро защитился, а вот о судьбе изображенных на фото летчиков узнал только после смерти Мессинга. Один из них, Ежи Човницкий, участвовал в боях на Висле и в Померании и благополучно пережил войну. Другой, советский капитан Олег Матвеев, тоже служил в авиаполку «Варшава» и в феврале 1945 года погиб при освобождении польского города Пила, направив свой подбитый самолет на немецкую танковую колонну. Оба летчика не могли летать на подаренном Мессингом истребителе вместе, но, возможно, делали это по очереди. Любимский пишет, что полякам телепат подарил именно второй самолет, причем сделал это по предложению известной польской коммунистки, писательницы Ванды Василевской: «Когда она узнала, что один мой самолет уже на фронте, сказала: “Было бы хорошо, если бы ты и польскому авиационному полку “Варшава” тоже подарил самолет”. Я так и поступил”».

В беседе с Любимским Мессинг неожиданно заявил, что очень хочет побывать на родине: «У меня есть большое желание побывать в Гура-Кальварии, Варшаве, Кракове. Но пока не получается. И знаете, по какой причине? Из-за денег. Нет, денег и теперь у меня достаточно, но при выезде мне разрешают обменять на злотые всего пятьсот рублей! Вы представляете, – негодовал он, – Вольф Мессинг спустя столько лет появляется на своей родине с грошами в кармане? Нет, я поеду в Польшу только тогда, когда буду иметь столько злотых, сколько мне понадобится. Люди должны увидеть: приехал Мессинг!» Конечно, это была отговорка – телепат не имел привычки сорить деньгами, да и 500 рублей в 1973 году были вполне приличной суммой и по официальному курсу (правда, достаточно фиктивному) обменивались на 700 долларов. Скорее всего, Мессинг хотел увидеть родные края, но боялся, что не узнает их – он уже знал и о печальной судьбе своих родных и земляков, и о полном разрушении немцами Варшавы и других польских городов. Поэтому мечта о поездке на родину так и осталась мечтой.

По данным Любимского, первым самолетом, подаренным Мессингом Красной армии, стал истребитель Як-7: «Его торжественно, в присутствии Мессинга, передали на аэродроме авиационного завода в Новосибирске летчику 13-го истребительного авиаполка ВВС Балтийского флота Герою Советского Союза капитану Константину Ковалеву. Самолет, на котором он ранее сражался, был к тому времени настолько исполосован фашистскими очередями, что его решили сохранить в музее как свидетельство отваги и мастерства летчика и надежности техники. На врученном новом истребителе Ковалев увеличил счет сбитых вражеских машин».

Передача самолета состоялась в марте 1944 года, а 22 мая в газете морской авиации Балтийского флота появилась статья Ковалева с благодарностью в адрес Мессинга – фотография из нее тоже воспроизводится в книге Лунгиной. Там же приведены слова Вольфа Григорьевича: «Как-нибудь покажу тебе экземпляр многотиражной газеты тех лет “Летчик Балтики”. В ней есть большая статья героя войны, летчика – капитана К. Ковалева, в которой он рассказывает о встрече со мной. Что ж, встреча эта памятна и мне. Но не могу без улыбки вспоминать, с каким трудом далось мне составление дарственного текста для фюзеляжа самолета. Ведь не писать же краской неграмотно составленный мной текст! Но меня отредактировали, и надпись выглядела так: “Подарок профессора В.Г. Мессинга балтийскому летчику Герою Советского Союза К. Ковалеву. За победу над фашизмом!”»

Константин Федотович Ковалев за годы войны лично сбил 20 и в групповом бою – еще 15 неприятельских самолетов. 22 января 1944 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза. В его статье в газете «Летчик Балтики» говорилось: «В этом бою я сбил тридцать первый самолет. В тот день на командном пункте полка я получил приятное известие: советский патриот профессор психологии В.Г. Мессинг дарит мне самолет. Я встретился с ним на вокзале. Я был в морской форме и летном реглане, и он безошибочно нашел меня. Мы обнялись и крепко пожали друг другу руку. И как-то сразу между нами установились самые близкие отношения. Всю дорогу мы беседовали горячо и взволнованно. Все напоминало встречу отца с сыном после долгой разлуки.

На следующий день профессор отправился со мной на завод. Ярко светит солнце. На заводском аэродроме собрались рабочие и служащие. Секретарь Новосибирского обкома открывает митинг. Первое слово предоставляется профессору Мессингу:

– Гитлеровские негодяи рассчитывали поставить великий советский народ на колени. Враги просчитались, на защиту своих прав советский народ поднялся. как один человек. Мне бесконечно дорога моя Родина, ее свобода, ее честь и независимость. Выполняя свой долг, я решил на личные сбережения построить самолет и подарить его Герою Советского Союза Ковалеву. Товарищ Сталин разрешил мне осуществить мое желание. Самолет построен. Вручаю его тебе, сын мой Костя. Бери его и бей врага, чтобы советская земля и небо были навсегда свободными от немецких оккупантов. Благословляю тебя на месть, на победу…

Новенький истребитель стоял, сверкая краской. “За победу!” – написано на фюзеляже. Читаю дальше: “Подарок от советского патриота профессора В.Г. Мессинга – балтийскому летчику Герою Советского Союза К. Ковалеву”».

На подаренном Мессингом истребителе Ковалев сбил еще четыре вражеских самолета. После войны он женился, уволился в запас и поселился в станице Мингрельская Краснодарского края. В 1947 году Мессинг, выступая в Краснодаре, узнал среди зрителей капитана Ковалева, который тут же пригласил его в гости. В кубанской станице Мессинг приобщился к фактически незнакомой ему сельской жизни и впервые с детских лет побывал на рыбалке. После этого он еще дважды навещал гостеприимную семью Ковалевых, с удовольствием рыбачил и непременно увозил домой копченую рыбу. Все годы Мессинг и Ковалев переписывались; к сожалению, эти письма пропали. Константин Федотович надолго пережил своего друга и скончался в 1995 году в возрасте 81 года.

Свободное от постоянных гастролей время Мессинг проводил в Новосибирске, ставшем на время войны его домом. Там он познакомился с одним из самых близких ему в последующие годы людей – Эгмонтом Месиным-Поляковым. Он называл себя «крестником» Мессинга и был так похож на него, что порой его принимали за сына телепата. Эгмонт Львович родился в 1938 году в Ашхабаде; необычное имя ему дал отец-музыкант, но дома его чаще звали Алексеем в честь дяди-летчика, погибшего на войне. Его семья осенью 1942 года переехала в Новосибирск, где бабушка Эгмонта-Алексея работала шеф-поваром в обкомовской столовой. В этой столовой кормили лучше всего в городе, и Мессинг, пользуясь знакомством с местной элитой, время от времени обедал там. «В один из таких визитов, – сообщает Месин-Поляков в интервью, – он увидел бабушку – она стояла у окна, была чем-то очень расстроена и погружена в свои мысли. Потом, когда я Мессинга знал уже не один год, я понял, что для него было естественным обратиться к опечаленному человеку – он был очень добрым. “Что случилось?” – спросил он тогда. Младший сын бабушки Леша был летчиком и находился на фронте, да еще я заболел. У меня было сильное истощение, кроме того, меня преследовали кошмары, спровоцированные впечатлениями от войны. Мне врезалось в память, как во время бомбежки, в которую попала наша семья при эвакуации, катятся арбузы, разбиваются, разлетаются… Их мякоть мне казалась кровью… Вольф предложил посмотреть меня. В тот свой визит он показал многое из того, что умел. С тех пор Мессинг стал заходить к нам. Зимой меня крестили в церкви, и он стал моим крестным отцом».

Это, мягко говоря, сомнительно – Мессинг всю жизнь хранил приверженность иудаизму, а крестный отец должен непременно быть православным. Конечно, он мог просто присутствовать при обряде, а «крестным» его прозвали позже в знак особой близости к маленькому Эгмонту. В крещении мальчику дали имя Алексея в честь дяди, который, как сообщил семье Мессинг, погиб в бою на Таманском полуострове в октябре 1943 года. Эта печальная новость вскоре подтвердилась, после чего Вольф Григорьевич стал для Поляковых непререкаемым авторитетом. Кстати, первую часть фамилии, «Месин», Эгмонт присвоил себе намного позже – быть может, именно для того, чтобы подчеркнуть свою связь со знаменитым телепатом.

В его воспоминаниях о Мессинге, записанных много лет спустя, реальность причудливо соединяется с фантастикой. Он пишет: «Я действительно очень отчетливо запомнил практически весь период нашей новосибирской жизни. Помню, например, как Мессинг зашел к нам в гости, и мы все вместе праздновали знаменитую передачу самолета летчику Константину Ковалеву. Обстановка была очень веселая и душевная. Что касается волшебства… Конечно, Вольф Григорьевич не раз изумлял и поражал меня. Как-то раз он одним взглядом заставил воробьиную стайку дружно спуститься ко мне, на землю. В тот день, когда отмечали передачу самолета, Вольф Григорьевич подарил Ковалеву, тоже гостившему у нас, замечательные золотые швейцарские часы. Точно такие же он носил сам. Мне, любопытному мальчишке, разумеется, тоже захотелось посмотреть на эти часы, и я попросил Вольфа Григорьевича показать их мне поближе. На что он сказал: “А ты пойди, встань вон в тот уголок, вытянись по стойке смирно, протяни ручку вперед – и через три минутки у тебя будут такие же часы…” Я так и сделал: постоял, постоял – и вдруг вижу, что на моей руке действительно надеты часы! Я их туда-сюда крутил, вертел, рассматривал, слушал. А через какое-то время они вдруг исчезли».

Напомним, что Эгмонту тогда было всего пять лет, и опытный гипнотизер легко мог внушить впечатлительному ребенку все, что угодно. Месин-Поляков в своих воспоминаниях приводит еще одну необычную историю: «Как-то зимой со мной произошел несчастный случай – я, решив проверить мамины слова о том, что хорошим детям Дед Мороз посыпает все вокруг сахаром, а плохим – льдом, лизнул щеколду и содрал кожу на языке. Рана заживала очень долго. Мы вынуждены были даже купить курицу – чтобы лечить мой язык свежим яйцом. И вот однажды бабушка отправила меня в сарай за яйцом. А Мессинг, который как раз в тот момент был у нас, говорит: “Не нужно ходить в сарай. Зайди в свою комнату – там, в штопальнице на столе, найдешь яичко”. Я захожу в комнату и вижу, что на столе в штопальнице и в самом деле стоит яичко – оно было теплым на ощупь, будто курица снесла его только что… У меня до сих пор в голове не укладывается, каким образом ему удавалось делать такие вещи». Как раз в этом случае ничего волшебного нет – Мессинг, в силу своей профессии любивший театральные эффекты, просто заранее взял яйцо из сарая и положил в штопальницу.

К Месину-Полякову восходит и легенда о том, что Мессинг предсказал дату окончания войны. По словам Эгмонта Львовича Месин-Полякова, телепат объявил об этом на одном из своих выступлений в Новосибирске: «Но еще раньше он сказал об этом в Кремле: 22 июня 1941-го – начало, 5 мая 1945 года – окончание войны. Берия возмутился. У СССР был пакт о ненападении с Германией, а дата окончания войны казалась еще более нереальной – Мессинг пророчил целых четыре года сражений… Позднее, в мае 1941 года, выступая в концертном зале гостиницы “Москва”, Вольф предсказал одной девочке, которая собиралась в “Артек”, что ничего этого не будет. Эта девочка, ставшая впоследствии журналисткой, Татьяна Лунгина, написала книгу о Мессинге, будучи уже в Америке, куда она уехала». В книге самой Лунгиной, как мы помним, сказано другое – Мессинг сделал предсказание не на выступлении, а ей лично, причем в крайне неопределенной форме. Такая «оговорка» красноречиво говорит о достоверности воспоминаний Месина-Полякова, который, как и другие друзья Мессинга, всячески старался поднять авторитет телепата, поднимая тем самым и свой.

Впрочем, о предсказании Мессингом дат начала и конца войны говорят и другие свидетели. Собирая материал для книги о Мессинге, Борис Соколов встретился с дочерью Михаила Хвастунова Натальей, которая общалась с Вольфом Григорьевичем в период работы над его мемуарами. Она поделилась с историком интересными сведениями: «Мессинг говорил, что предсказал в 1940 году или в начале 1941 года, но еще до 22 июня, что у Германии с Россией будет война, которая закончится советской победой между 3 и 5 мая 1945 года. Я считаю, что мысли можно читать, что будущее тоже можно предсказать. Хотя предсказаний судьбы Мессинг никому прямо не делал. Сталин прислал Мессингу после победы поздравительную телеграмму, где подтверждал его предсказание, сделанное в закрытом выступлении перед военными. Сталина при этом не было, но ему сообщили. Мне кажется, я ее видела, но точно не помню». Конечно, это предсказание – еще один вымысел телепата. Если бы он действительно сделал такое поразительное предсказание перед большой аудиторией, кто-нибудь непременно запомнил бы его и привел в своих мемуарах или хотя бы упомянул в разговоре. В реальности все эти истории восходят к одному человеку – самому Мессингу.

В Новосибирске случилось еще одно важное событие в жизни телепата – он женился. Если до этого у него и была жена, как он однажды обмолвился, то она осталась в Польше и, скорее всего, погибла. Более вероятно, правда, что это был не брак, а типичные для артистической среды «свободные отношения». Знакомые Мессинга отмечали, что он был влюбчив и при случае заводил романы со своими поклонницами. Этому помогали как его гипнотический дар, так и дорогие костюмы, крахмальные воротнички и бриллиантовые булавки. В СССР все это почти не встречалось, что повышало привлекательность Мессинга в глазах советских женщин.

Правда, он был уже немолод, а выглядел еще старше своих лет, во многом из-за психологического напряжения. На родине ему приходилось выступать перед доверчивой провинциальной публикой, притом в небольших аудиториях. В Советском Союзе, где было много домов культуры и кинотеатров с большими залами, публика была многочисленнее и в целом образованнее, и в ней всегда находился кто-нибудь, желавший вывести «обманщика» на чистую воду. К тому же Мессингу на первых порах пришлось работать в незнакомой языковой и культурной среде. Очевидцы вспоминают, что на выступлениях он нередко нервничал, срывался на крик, с него ручьями лился пот. Постоянные разъезды тоже не улучшали его здоровье и внешний вид. В СССР, тем более в военные годы, добыть модные и красивые вещи было куда труднее, чем в Польше, и телепат порядком обносился.

Такого человека вряд ли можно было назвать любимцем женщин. И все же именно в этот период он встретил свою спутницу жизни, что в мемуарах описано так: «В 1944 году в Новосибирске после сеанса “Психологических опытов” ко мне подошла молодая женщина:

– Мне кажется, вступительное слово к вашему выступлению надо бы читать по-другому…

– Ну что же, – ответил я, – попробуйте вы прочитать его… Следующее мое выступление – через два дня… Вы успеете подготовиться?

– Попробую.

Накануне я встретился с ней снова. Мне понравилась ее манера чтения…

– А у вас есть длинное платье для выступления?

– Нет, я думаю, следует надеть темный строгий костюм. Он больше подходит для сеансов ваших “Психологических опытов”.

Так впервые встретился я с женщиной, которая стала потом моей женой, – Аидой Михайловной. Она умерла в 1960 году. Годы, прожитые с ней, – самые счастливые в моей жизни».

Верный себе Игнатий Шенфельд описывает эту историю в сугубо недоброжелательном ключе: «В 1944 году закоренелый старый холостяк Вольф Мессинг женился. Якобы однажды, прямо после выступления, за кулисы явилась, судя по имеющимся фотографиям, немолодая, грузная бой-баба – Аида Михайловна Рапопорт. С места в карьер она разбранила манеру чтения вступительного слова. А всего через два дня она уже сама вела программу Мессинга. Странно, если вспомнить, как трудно сходился он с людьми. Необычайно скоро она стала его женой и непременным помощником. Мастер избавился от одиночества, но вряд ли он обрел спокойствие».

Что тут сказать? «Имеющиеся фотографии» относятся к 1950-м годам, когда Аида Михайловна и правда была немолодой и грузной, но и там у нее доброе приятное лицо. А во время встречи с Мессингом ей исполнилось лишь 32 года, она была довольно стройна и 45-летнему Мессингу казалась молодой и красивой. Вдобавок была умна и отличалась хорошим вкусом, что показал уже ее первый разговор с будущим мужем. Шенфельд, по своей привычке, намекает, что ее подослали к телепату чекисты, но это явная глупость. Просто, как поется в известной песне, встретились два одиночества – у обоих к тому времени почти не осталось близких людей. Биография Аиды Рапопорт известна мало – вроде бы ее родители умерли или были убиты немцами, а муж (если он был) погиб на войне. В Новосибирск она эвакуировалась то ли из Москвы, то ли – что более вероятно – откуда-то из западных районов. У нее была старшая сестра Ираида, но она жила в блокадном Ленинграде, откуда доходили ужасные слухи. Только после снятия блокады, летом 1944-го, ей удалось сообщить Аиде, что она жива, но ее семья умерла от голода. Осенью тяжело больная Ираида Михайловна, за которой некому было ухаживать, перебралась к сестре в Москву.

К тому времени Мессингу, как артисту Росконцерта, выделили для проживания номер в гостинице «Москва», расположенной в самом центре столицы. Без сомнения, это произошло не без помощи каких-то влиятельных покровителей. Они же четыре года спустя, в 1948 году, помогли семье Мессингов получить однокомнатную квартиру в только что построенном пятиэтажном доме на Новопесчаной улице, в районе метро «Сокол». По сообщению Т. Лунгиной, явно услышавшей об этом от самого Мессинга, квартира была предоставлена по личному распоряжению Сталина. Вождь, как уже было сказано, вряд ли водил личное знакомство с телепатом, но мог знать его как дарителя Красной армии двух самолетов. Этот патриотический поступок мог помочь Мессингу получить дефицитную жилплощадь в Москве. Но более вероятно, что за него попросил кто-то из высокопоставленных партийных работников, побывавших на его сеансах. Не исключено, что это был Пантелеймон Пономаренко, как раз в это время назначенный секретарем ЦК – не зря же телепат так благодарил его в своих мемуарах!

В квартире на Новопесчаной прошла почти вся московская жизнь Мессинга – только в 1972 году, за два года до смерти, он переехал на улицу Герцена, ныне Большую Никитскую. Конечно, много времени он, как и прежде, проводил в командировках, но теперь его сопровождала жена, трепетно следившая за его здоровьем. Она стала помощницей Вольфа Григорьевича не только в быту, но и на сцене – именно благодаря ей он выработал свой неповторимый стиль, запомнившийся многим зрителям «психологических опытов». Может быть, постоянная опека жены временами раздражала привыкшего к холостяцкой свободе Мессинга, но он был рад возвращаться домой, в тесную квартирку, где, кроме них с женой, жили больная Ираида Михайловна, собаки, птицы. Только здесь, заперев за собой дверь, он мог почувствовать себя, как писал в мемуарах, «не Вольфом Мессингом, а просто Вольфом Григорьевичем, обычным человеком».

…Мессинг не очень любил музыку и плохо знал ее. Среди нескольких пластинок, которые он часто слушал, была знаменитая ария Мистера Икс в исполнении Георга Отса:

 
Устал я греться у чужого огня,
Но где же сердце, что полюбит меня?
 

Наверняка он сравнивал себя с героем-артистом, которому после долгих скитаний тоже удалось обрести семейный очаг. Но, в отличие от него, Мессинг так и не смог снять с себя маску, которую до сих пор многие принимают за настоящее лицо.