Электронная библиотека » Вадим Кожинов » » онлайн чтение - страница 29


  • Текст добавлен: 8 мая 2023, 10:10


Автор книги: Вадим Кожинов


Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 29 (всего у книги 68 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Господствует мнение, что гибель в 1937–1938 годах всех (кроме Сталина) перечисленных руководителей прискорбной войны с Польшей привела к крайне тяжким последствиям в 1941 году. Но это, надо прямо сказать, весьма спорный вопрос. Гитлер, который отнюдь не был лишен проницательности (хотя это принято отрицать), в конце войны неоднократно говорил об одной из причин победы СССР: «Правильно сделал Сталин, что уничтожил всех своих военачальников…»[361]361
  Цит. по кн.: Мельников Д. Е., Черная Л. Б. Нацистский режим и его фюрер. – М., 1991, с. 13.


[Закрыть]
. Но к этой нелегкой проблеме мы еще вернемся.

* * *

26 января 1934 года Сталин заявил на заседании XVII съезда партии об «изменении политики Германии», о смене предшествующей – «мирной» – политической линии Германии в отношении СССР «политикой, – как он иронически определил в кавычках, – “новой”, напоминающей в основном политику бывшего германского кайзера, который оккупировал одно время Украину и предпринял поход против Ленинграда»[362]362
  Сталин И. В. Сочинения, т. 13. – М., 1951, c. 303.


[Закрыть]
(то есть – тогда – Петрограда). Речь шла о политике Германии в 1918 году, то есть уже в отношении советской, а не царской России. Но, конечно, «политика кайзера» была той же самой до 1917 года; об этом просто неудобно было говорить в начале 1934 года, когда еще всецело господствовало большевистское толкование Первой мировой войны, согласно которому царская Россия рассматривалась в качестве столь же враждебной пролетариату силы, как и кайзеровская Германия…

Но вот что в высшей степени важно. Сталин, говоря об угрозе войны с Германией, подчеркнул: «…дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной (Италия как таковая, сама по себе, действительно никогда не имела планов войны против СССР. – В. К.) … Дело в изменении политики Германии» (там же). Эта постановка вопроса и по сей день вызывает негодование тех или иных идеологов: смотрите, говорят они, Сталин еще в январе 1934 года готов был иметь «наилучшие отношения» с фашизмом! Между тем в стратегическом и, шире, геополитическом плане такая постановка вопроса была всецело обоснованной. Ибо германский фашизм, или, точнее, нацизм, лишь в пропагандистских целях уверял, что ведет борьбу именно и только с большевизмом; действительной его целью было сокрушение России как геополитической силы, и Сталин правильно видел в этом давнюю «традицию»: политика Гитлера была «новой» именно в кавычках. Не исключено, что разведка сообщила Сталину хотя бы о первом выступлении Гитлера перед германским генералитетом 3 февраля 1933 года (фюрер нацистов стал рейхсканцлером всего четырьмя днями ранее – 30 января): «Цель всей политики в одном: снова завоевать политическое могущество», а затем – «захват нового жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация»[363]363
  «Совершенно секретно! Только для командования!» Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы. – М., 1967, c. 42, 43.


[Закрыть]
.

Иными словами, противостояние «фашизм – большевизм» – это лишь внешняя оболочка принципиально более глубокого и широкого исторического содержания. Заявив еще в 1934 году, что «дело не в фашизме», Сталин обнаружил тем самым осознание внутреннего смысла этого геополитического противостояния и, естественно, по-иному стал воспринимать историческое прошлое России, ограничившись, правда, поначалу напоминанием о политике кайзеровской Германии в 1918 году, то есть уже после превращения Российской империи в РСФСР, а не о войне, начавшейся в 1914 году.

Однако, осознав, что назревающая война будет по существу войной не фашизма против большевизма, но Германии против России, Сталин, естественно, стал думать о необходимости «мобилизации» именно России, а не большевизма. По-видимому, именно в этом и заключалась главная причина сталинской поддержки той «реставрации», которая так или иначе, но закономерно совершалась в 1930-х годах в самом бытии страны (а не в личной политической линии Сталина, которая ее только «оформляла»).

Впоследствии Сталин будет утверждать, что он всегда, с молодых лет был озабочен судьбой России (а не только большевистской политикой): так, выступая по радио с «обращением к народу» 2 сентября 1945 года, он скажет: «…поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны… легло на нашу страну черным пятном… Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной…»[364]364
  Сталин И. В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. – М., 1946, c. 182.


[Закрыть]
.

Ясно помню, что я, тогда пятнадцатилетний, испытал чувство глубокого удивления, услышав из тарелки репродуктора эти произносимые подчеркнуто спокойным тоном Сталина слова. Об историческом «реванше» за поражение 1904 года как-то ничего до тех пор не говорилось, это поражение было только одним из поводов для обличения «самодержавия» (например, во всем известной тогда повести Валентина Катаева «Белеет парус одинокий»). И несмотря на свой столь юный возраст, я не очень поверил тому, что Сталин в самом деле с 1904 года «ждал» этого реванша. Сейчас я допускаю, что он мог его ждать, но только не сорок, а максимум десять лет…

Ответы на подобные вопросы весьма важны, ибо речь идет в конечном счете вовсе не об изменении личных воззрений Иосифа Виссарионовича, а о понимании истории страны. Ныне с прямо противоположных сторон Сталина стремятся представить, так сказать, прирожденным, исконным «русским патриотом», хотя одни – так или иначе чуждые России авторы – говорят об этом с проклятиями, а другие, напротив, с удовлетворением или даже восхищением.

М. П. Лобанов, которого я издавна глубоко уважаю и – решаюсь печатно зафиксировать это задушевное слово – люблю, все же, думаю, не прав, утверждая на страницах «Нашего современника» (1996, № 7, с. 175–176), что Сталин был «непреклонным государственником» (тут же конкретизируя: «“сторонником органического” развития государства как целого, которое вбирает в себя и подчиняет себе все его составляющие – личность, классы и т. д.») уже в то предоктябрьское время, когда «ленинская гвардия» жаждала превращения России в костер мировой революции. И еще до Октября Сталин-де выступал в этом вопросе «в противовес Ленину».

В качестве доказательства приводится заявление Сталина на VI съезде партии в июле 1917 года: «…не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму». И Михаил Петрович заключает, что уже тогда Сталин видел будущую Россию «государственностью (“социализм в одной отдельно взятой стране”), не зависимой от мировой революции, мировых капиталистических сил».

Однако Сталин делал доклад на VI съезде по прямому поручению Ленина, который в тот момент находился на «нелегальном положении». И процитированные сталинские слова явно опирались на то, что было сказано в работе Ленина, написанной еще двумя годами ранее, в августе 1915 года: «…возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального капиталистического мира…» и т. д.; этот ленинский прогноз Сталин, кстати сказать, впоследствии неоднократно цитировал.

И при всем желании едва ли можно обнаружить существенные противоречия между постановкой подобных вопросов у Ленина и Сталина в 1910–1920-х годах. Даже в позднейшем часто цитируемом письме Сталина к Демьяну Бедному (от 12 декабря 1930 года) высказано именно то понимание «национальной гордости», которое было сформулировано Лениным еще в 1913 году и согласно которому в историческом прошлом России ценно одно только революционное движение: «Руководители революционных рабочих всех стран, – писал в самом конце 1930 года Сталин, – с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала еще Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых (имелся в виду старший брат Ленина. – В. К.), Халтуриных и Алексеевых». Между тем вы, Демьян Бедный, возмущался Сталин, «запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и не менее скучными изречениями из “Домостроя”, стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения»[365]365
  Сталин И. В. Сочинения, т. 13, c. 25.


[Закрыть]
.

Исследователь этого периода Ю. В. Емельянов справедливо писал о сталинском послании «запутавшемуся» Демьяну: «Из этого письма ясно, что И. В. Сталин решил отказаться от оголтелой дискредитации русского национального характера… лишь постольку, поскольку это вредило развитию мировой революции»[366]366
  Емельянов Ю. В. Заметки о Бухарине. Революция. История. Личность. – М., 1989, с. 291.


[Закрыть]
. Не приходится уже говорить о том, что в качестве объектов «национальной гордости» предложены главным образом террористы…

До 1934 года, в сущности, нет и намека на приверженность Сталина собственно русской (а не только революционной) теме. В своем докладе на XVI съезде партии (27 июня 1930 года) он посвятил целый раздел разоблачению «уклона к великорусскому шовинизму»: «Нетрудно понять, что этот уклон отражает стремление отживающих классов господствовавшей ранее великорусской нации вернуть себе утраченные привилегии. Отсюда опасность великорусского шовинизма, как главная опасность» (т. 12, с. 370–371). К этому времени, кстати сказать, уже были арестованы почти все виднейшие русские историки…

Позднее, 5 февраля 1931 года, Сталин публикует следующее прямо-таки удивительное рассуждение: «История старой России (вся ее история вообще! – В. К.) состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били… Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны»[367]367
  Там же.


[Закрыть]
и т. д. Впоследствии Сталин «вспомнит» и о Дмитрии Донском, и о Суворове и Ушакове, триумфально бивших этих самых «турецких беков», и о сокрушающих победах России над «шведскими феодалами», которые в результате навсегда отказались от каких-либо военных предприятий вообще, и о Минине и Пожарском и т. д. Но, повторяю, это было позже – после 1934 года, явившего собой определенную историческую грань. И опять-таки повторю, что суть дела не в выяснении развития личных сталинских представлений, а в понимании исторического развития самой страны.

Приписывание Сталину роли инициатора того (разумеется, весьма относительного) «воскрешения» России, которое совершалось в 1930-х годах, несостоятельно уже хотя бы потому, что в течение всего послеоктябрьского времени в стране было немало пользовавшихся более или менее значительным влиянием людей, которые никогда и не «отказывались» от тысячелетней России, – несмотря на риск потерять за эту свою приверженность свободу или даже жизнь. Ведь именно таковы были убеждения названных выше крупнейших историков во главе с С. Ф. Платоновым, арестованных в 1929–1930 годах! То же самое было присуще Сергею Есенину и писателям его круга (Клюев, Клычков, Павел Васильев и другие), которых начали арестовывать еще в 1920-х годах. И с теми или иными оговорками это можно сказать и о таких достаточно влиятельных в 1920-х – начале 1930-х годов писателях (пусть и очень разных), как Михаил Булгаков, Иван Катаев (не путать с Валентином!), Леонид Леонов, Михаил Пришвин, Алексей Толстой, Вячеслав Шишков, Михаил Шолохов, да и многих других. Притом нет сомнения, что за этими писателями стояла, как говорится, целая армия читателей, в той или иной мере разделявших их убеждения. Люди этого склада вели более или менее упорную духовную борьбу за Россию, и совершенно ясно, что поворот середины 1930-х годов был подготовлен и их усилиями.

Стоит коснуться здесь одного эпизода из жизни Михаила Булгакова – тем более что он преподносился подчас с грубейшими искажениями. Так, театровед А. Смелянский писал в своем изданном в 1989 году 50-тысячным тиражом сочинении: «Осенью 1936 года в доме Булгаковых были поражены разгромом “Богатырей” в Камерном театре по причине “глумления над крещением Руси”. В 1939 году урапатриотические тенденции стали официозной доктриной режима»[368]368
  Смелянский А. М. Михаил Булгаков в Художественном театре. – M., 1989, c. 360.


[Закрыть]
. Незнакомый с фактами читатель неизбежно поймет процитированные фразы в том смысле, что-де «в доме Булгаковых были поражены» прискорбно или даже возмущенно… На деле же все было, как говорится, с точностью до наоборот.

Пресловутая «опера» по пьеске Демьяна Бедного-Придворова была беспримерным издевательством над «золотым веком» Киевской Руси – над великим князем Владимиром Святославичем, его славными богатырями и осуществленным им Крещением Руси. «Опера» эта была поставлена впервые еще в 1932 году и всячески восхвалялась. Журнал «Рабочий и театр» захлебывался от восторгов: «Спектакль имеет ряд смелых проекций в современность, что повышает политическую действенность пьесы. Былинные богатыри выступают в роли жандармской охранки. Сам князь Владимир… к концу спектакля принимает образ предпоследнего царя-держиморды» и т. п. (1934, № 1, с. 14). Через четыре года, в 1936-м, один из влиятельнейших режиссеров, Таиров-Корнблит, решил заново поставить в своем театре эту стряпню – явно не понимая, что наступает иное время. «Спектакль» был, если воспользоваться булгаковскими образами, зрелищем, организованным Берлиозом на стишки Ивана Бездомного (еще не «прозревшего»).

Е. С. Булгакова записала в своем дневнике 2 ноября 1936 года: «Днем генеральная репетиция “Богатырей” в Камерном. Это чудовищно позорно». А 14 ноября она записывает: «Миша сказал: “Читай” и дал газету. Театральное событие: постановлением Комитета по делам искусств “Богатыри” снимаются, в частности, за глумление над Крещением Руси. Я была потрясена»[369]369
  Воспоминания о Михаиле Булгакове. – М., 1988, c. 405.


[Закрыть]
. Вот фрагменты из постановления: «Спектакль… а) является попыткой возвеличивания разбойников Киевской Руси как положительный революционный элемент, что противоречит истории… б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются… носителями героических черт русского народа; в) дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа…».

Все это настолько «отличалось» от насаждаемой ранее идеологии, что «потрясение», испытанное и супругой писателя, и, без сомнения, им самим, вполне понятно. Не прошло и десяти дней, как М. А. Булгаков (23 ноября) делает наброски к либретто другой оперы, озаглавленные для начала просто: «О Владимире»[370]370
  Там же.


[Закрыть]
. Он сгоряча преувеличил последствия совершающегося политико-идеологического поворота, но, очевидно, понял затем его «ограниченность» и не продолжил работу над произведением о Крестителе Руси.

* * *

Но поворот все же совершался.

Как мы видели, Троцкий был непримиримым противником этого поворота. В первое послереволюционное десятилетие он – о чем подробно говорилось выше – стремился постоянно подчеркивать «видимость» русского национального характера революции, но когда видимость начала становиться реальностью, он не жалел проклятий по этому поводу. Однако совершенно неверно полагать, что яростными противниками «реставрации» были только Троцкий и близкие ему деятели «левацкого толка». Бухарин, который в середине 1920-х годов активнейшим образом боролся против Троцкого, в середине 1930-х годов мог бы быть его вернейшим союзником.

В последние годы фигура Бухарина была представлена множеством авторов в заведомо ложном освещении – притом, пожалуй, в большей мере, чем какого-либо другого «вождя». Это искажает и общую картину 1920–1930-х годов, и потому необходимо хотя бы кратко сказать о действительной сущности идеологии Бухарина.

В 1930-х годах Троцкий – что вполне понятно – сделал главной мишенью своих обличений Сталина, который в результате стал восприниматься как главный или даже единственный его враг. Между тем ранее, сразу после окончательного отстранения его от власти в октябре 1927 года, Троцкий совершенно недвусмысленно писал: «Всем известно, что Бухарин был главным и, в сущности, единственным теоретиком всей кампании против троцкизма…»[371]371
  Троцкий Л. Д. Сталинская школа фальсификаций. – М., 1990, c. 91.


[Закрыть]
. Ныне нередко утверждают, что за спиной Бухарина стоял Сталин, который им манипулировал. Но это едва ли верно. Бухарин – что явствует из множества его вполне определенных высказываний – к середине 1920-х годов проникся чрезвычайно тревожными опасениями, полагая, что преобладающее в стране крестьянство, если его охватит сильное недовольство, неизбежно погубит большевистскую власть. И в «левацкой» программе Троцкого и его единомышленников, постоянно требовавших усиления нажима на «мелкую буржуазию», Бухарин видел смертельную угрозу. Это выражено в целом ряде его важнейших докладов и статей 1925–1927 годов, посвященных непримиримой борьбе с «троцкизмом».

В докладе же 13 апреля 1928 года Бухарин удовлетворенно констатировал: «После разгрома оппозиции (троцкистской. – В. К.) вся наша партия, естественно, должна приняться за деловую работу»[372]372
  Бухарин Н. И. Путь к социализму. – Новосибирск, 1990, c. 261.


[Закрыть]
. Однако всего лишь через полтора месяца, 28 мая, Сталин неожиданно выступил с заявлением о необходимости неотложной коллективизации (об этом подробно говорилось выше). И, как иронически писал 7 февраля 1930 года – уже в Константинополе – высланный из СССР Троцкий, «правое крыло (Бухарин, Рыков, Томский) порвало со Сталиным, обвинив его в троцкизме…»[373]373
  Бухарин Н. И. Избранные произведения. – М., 1988, c. 431.


[Закрыть]
.

Благодаря этому конфликту со Сталиным Бухарин обрел, пользуясь модным сегодня словечком, имидж «защитника крестьянства» – крестьянства в целом, включая «кулаков», – и потому чуть ли не патриота, поскольку речь шла прежде всего о русском крестьянстве; именно так его необоснованно воспринимал, в частности, ряд писателей есенинского круга. И в наше время сей бухаринский имидж внедрен в сознание самых широких кругов.

В действительности же Бухарин, выступая против «сплошной коллективизации», стремился «защищать» тем самым вовсе не крестьянство, а большевистскую власть, для которой, по его убеждению, крестьянское сопротивление представляло смертельную опасность. В своем вызвавшем резкие нападки Сталина докладе «Политическое завещание Ленина» (21 января 1929 года) он заявил, что «если возникнут серьезные классовые разногласия» (выделено самим Бухариным) между рабочим классом и крестьянством, «гибель Советской республики неизбежна»[374]374
  Сталин И. В. Сочинения, т. 12, с. 14, 15.


[Закрыть]
.

И нетрудно показать, что своей репутацией защитника крестьянства и даже – страшно подумать! – кулака Бухарин целиком и полностью обязан именно Сталину и его сподвижникам по борьбе с «правым уклоном». Стремясь всячески очернить Бухарина, ему совершенно безосновательно приписали тогда эти ни в коей мере не свойственные ему устремления (для политической борьбы такое искажение взглядов противника – дело типичное…).

По мере развертывания коллективизации Бухарин убедился в том, что ни о какой «гибели Советской республики» не может идти речи, и в статье, опубликованной в «Правде» 19 февраля 1930 года, далеко «обгоняя» самого Сталина, громогласно заявил, что с кулаками «нужно разговаривать языком свинца» (эти его слова уже цитировались).

После этого с Бухарина были полностью сняты те – в сущности, чисто клеветнические – обвинения, в силу которых он предстал как некий пособник кулачества; сохранилось лишь обвинение в крайнем преувеличении кулацкой опасности. Судите сами: в своем «заключительном слове» на XVI съезде партии (2 июля 1930 года) Сталин свел всю «вину» Бухарина и «правого уклона» в целом к необоснованной «тревоге», которую вызвало у них решение о «чрезвычайных мерах против кулаков»: «Помните, – вопрошал Сталин, – какую истерику закатывали нам по этому случаю лидеры правой оппозиции?.. “Не лучше ли проводить либеральную политику в отношении кулаков? Смотрите, как бы чего не вышло из этой затеи”… Появилась у нас где-либо трудность, загвоздка – они уже в тревоге… приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти…

И – “пошла писать губерния”… Бухарин пишет по этому поводу тезисы и посылает их в ЦК, утверждая, что политика ЦК довела страну до гибели… Рыков присоединяется к тезисам Бухарина… Правда, потом, через год, когда всякому дураку становится ясно, что… опасность не стоит и выеденного яйца, правые уклонисты начинают приходить в себя… заявляя, что они не боятся… Но это через год. А пока – извольте-ка маяться с этими канительщиками…»[375]375
  Агурский М. С. Идеология национал-большевизма. – Paris, 1980, c. 207, 236.


[Закрыть]
.

Поскольку с лидеров так называемых правых были тем самым сняты заведомо клеветнические обвинения в защите кулаков, то есть «классового врага», Бухарин, Рыков и Томский тут же, 13 июля 1930 года, были переизбраны членами ЦК партии – то есть высшего эшелона власти, состоявшего тогда всего из семи десятков человек. «Врагами» эти трое «оказались» намного позднее, в 1937 году; в 1929–1930-м они потеряли только свои места на самой что ни есть вершине власти – в Политбюро ЦК (ранее роль Бухарина была сравнима лишь с ролью самого Сталина).

Но Бухарин – и в этом он не отличался от Троцкого – был полностью чужд повороту, начавшемуся в 1934 году. Ю. В. Емельянов в своей уже упомянутой книге о Бухарине совершенно справедливо писал: «Н. И. Бухарин безоговорочно принял и плоды “сплошной коллективизации”, и меры против кулачества. Однако там, где позиция руководства вступала в полный конфликт с его идеями, он как мог оказывал сопротивление новому курсу. По словам С. Коэна (американский биограф Бухарина. – В. К.), “Бухарин попросту отказывался от уступок и не участвовал в неонационалистической реабилитации царизма”. Так как ясно, что под “реабилитацией царизма” С. Коэн имеет в виду частичные попытки восстановить уважение к достижениям прошлого России и что никакой реабилитации царизма на самом деле не происходило, становится очевидным, – заключает Ю. В. Емельянов, – что непримиримый протест Бухарина вызывало возвращение с начала (вернее, с середины – В. К.) 30-х годов в учебники истории и публикации имен героев русской истории, свидетельств побед русского народа» (цит. соч., с. 291).

Между прочим, то же самое писал о Бухарине и совершенно другой исследователь – сионист М. С. Агурский: «О нем сложилось немало легенд, и одна из них заключается в том, что он якобы был настоящим русским человеком, близко к сердцу бравшим страдания русского народа и в особенности крестьянства…»; на деле же «Бухарин испытывал подлинную ненависть к русскому прошлому… он до самого конца пытался сражаться, как только мог, с русским национализмом… Он говорил (имеется в виду статья Бухарина в редактируемой им газете “Известия” от 21 января 1936 года. – В. К.), что русские были нацией Обломовых, а слово “русский” было синонимом жандарма и т. п. Правда, при этом Бухарин прославлял современный ему русский рабочий класс за то, что ему удалось победить в себе отрицательное наследие прошлого (как и Сталин до 1934 года. – В. К.). “Правда” резко отозвалась на эту статью Бухарина: “Партия всегда (сие, конечно, никак не соответствовало действительности! – В. К.) боролась против…

"Иванов, не помнящих родства", пытающихся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет”»[376]376
  Орлов А. М. Тайная история сталинских преступлений. – Нью-Йорк – Иерусалим – Париж, 1984, c. 47, 46, 49.


[Закрыть]
(цитируется «Правда» от 10 февраля 1936 года).

* * *

Как уже говорилось, «реабилитация» исторического прошлого была лишь одним из проявлений того поворота, той «контрреволюции», которая совершалась в 1930-х годах, но проявлением особенно наглядным, особенно выразительным – почему и уместно говорить о нем подробно. Троцкий определил «восстановление» в 1935 году дореволюционных воинских званий как «самый оглушительный» удар по «принципам Октябрьской революции». Но едва ли иначе воспринимал это «восстановление» столь, казалось бы, далекий от Троцкого Бухарин (Троцкий, кстати сказать, относился к нему с презрением, именуя его в своем кругу «Колей Балаболкиным»). Неприятие и в какой-то мере прямое сопротивление «реставрации» было присуще преобладающему большинству революционных деятелей.

Правда, это неприятие чем дальше, тем менее выражалось открыто, публично, что вполне понятно: ведь дело шло о неприятии «поворота», становившегося к середине 1930-х годов одной из основ политико-идеологического курса страны! Ю. В. Емельянов говорит по этому поводу: «Н. И. Бухарин активно не принял… поворота в отношении прошлого. Он никак не мог принять и упорно продолжал клеймить “рабское”, “азиатское” прошлое России, обзывая ее “нацией Обломовых”. Лишь в 1936 году это вызвало огонь критики, и Бухарин отрекся от столь любимого ярлыка, который он придумал для своей Родины» (цит. соч., с. 292); имеется в виду «покаянная» бухаринская статья, опубликованная в редактируемых им «Известиях» через три дня после нападок на него в «Правде», 14 февраля 1936 года.

«Загадочность» 1937 года во многом обусловлена тем, что открыто говорить о неприятии совершавшегося с 1934 года поворота было, в сущности, невозможно: ведь пришлось бы заявить, что сама власть в СССР осуществляет контрреволюцию! Но именно об этом и заявляли находившиеся за рубежом Троцкий и – хотя и с совершенно иной оценкой – Георгий Федотов.

И в высшей степени показательно, что именно к этому «диагнозу» присоединились многие из тех, кто, будучи посланы с политическими заданиями за границу, решили не возвращаться в СССР. Так, один из руководящих деятелей ОГПУ-НКВД Александр Орлов (урожденный Лейба Фельдбин), ставший в 1938 году «невозвращенцем», рассказывал позднее, что начиная с 1934 года «старые большевики» – притом, как он отметил, «подавляющее большинство» из их среды – приходили к убеждению: «Сталин изменил делу революции. С горечью следили эти люди за торжествующей реакцией, уничтожавшей одно завоевание революции за другим»[377]377
  Кривицкий В. Г. «Я был агентом Сталина»… – М., 1991, c. 287.


[Закрыть]
.

Так, «Сталин воскресил казачьи войска со всеми их привилегиями (это, конечно, преувеличение. – В. К.), включая казачью военную форму царского времени… На праздновании годовщины ОГПУ, которое состоялось в декабре 1935 года в Большом театре, всех поразило присутствие… группы казачьих старшин в вызывающей форме царского образца… Взгляды присутствующих чаще устремлялись в сторону воскрешенных атаманов, чем на сцену. Бывший начальник ОГПУ, отбывавший когда-то каторгу, прошептал, обращаясь к сидевшим рядом коллегам: “Когда я на них смотрю, во мне вся кровь закипает! Ведь это их работа!” – и наклонил голову, чтобы те могли видеть шрам, оставшийся от удара казацкой шашкой» (имелся в виду зампред ОГПУ в 1926–1930 годах М. А. Трилиссер, вскоре репрессированный). Все это, заключил Орлов, призвано было «показать народу, что революция со всеми ее обещаниями кончилась» (с. 52, 53).

Что же касается верных принципам Революции большевиков, Орлов писал о них: «…они втайне надеялись, что сталинскую реакцию смоет новая революционная волна… они помалкивали об этом. Но… молчание рассматривалось как признак протеста» (c. 49).

Все высказанное отнюдь не было оригинальной личной «версией» Орлова. Так, еще один «невозвращенец», сотрудник НКВД Игнатий Рейсе (Натан Порецкий), писал 17 июля 1937 года, что СССР является «жертвой открытой контрреволюции», и тот, кто «теперь еще молчит, становится… предателем рабочего класса и социализма… А дело именно в том, чтоб “начать все сначала”; в том, чтоб спасти социализм. Борьба началась…»[378]378
  Разгон Л. Э. Плен в своем отечестве. – М., 1994, c. 89.


[Закрыть]
(в сентябре 1937 года Рейсе был разыскан в Швейцарии группой под руководством специально присланного из Москвы виднейшего деятеля НКВД Шпигель-гласа и убит…).

То же самое согласно утверждали и другие тогдашние «невозвращенцы»: Вальтер Кривицкий (Самуил Гинзбург), по словам которого в СССР осуществляют «ликвидацию революционного интернационализма, большевизма, учения Ленина и всего дела Октябрьской революции» (там же, с. 284–289), Александр Бармин (Графф), объявивший, что в СССР произошел «контрреволюционный переворот» и «Каины рабочего класса… уничтожают дело революции» (там же, с. 289) и т. д. (в некоторых из процитированных высказываний «контрреволюционный» поворот целиком приписан личному своеволию Сталина, но, как уже не раз говорилось, это заведомо примитивное объяснение; Троцкий и Федотов справедливо видели в совершавшейся метаморфозе воплощение объективной исторической закономерности послереволюционной эпохи, а не индивидуальный произвол).

В самом СССР противники «контрреволюции» редко решались говорить нечто подобное (разве только в кругу ближайших единомышленников), но несдержанные на язык это все же делали. Так, кадровый сотрудник НКВД, а затем заключенный ГУЛАГа Лев Разгон (впоследствии – автор нашумевших мемуаров) уже в наше время обнаружил в собственном следственном «деле» следующую агентурную информацию о своих речах 1930-х годов: «Говоря о картине “Петр I” и других, Разгон заявляет: “Если дела так дальше пойдут, то скоро мы услышим "Боже царя храни"”…»[379]379
  Роговин В. З. Сталинский неонэп. – М., 1994, c. 246.


[Закрыть]
.

Восстановление дореволюционных «реалий» особенно бросалось в глаза и едва ли не более всего раздражало революционных деятелей. Когда в середине 1930-х годов стали неожиданно возвращаться из ссылки «разоблаченные» в 1929–1930 годах как «монархисты» и «шовинисты» видные историки, сам этот факт, без сомнения, крайне возмущал тех деятелей, которые всего несколько лет назад так или иначе способствовали тотальной расправе над русской историографией.

Поистине «замечательно», что даже и в наши дни находятся авторы, негодующие по поводу «реабилитации» историков во второй половине 1930-х годов. Так, нынешний поклонник Троцкого В. 3. Роговин гневно писал в 1994 году, что «коренной идеологический сдвиг» (это его – верное – определение) 1930-х годов «выдвинул на первый план историков “старой школы”… В 1939 году был избран академиком Ю. В. Готье, чьи дневники периода гражданской войны дышат неистовой ненавистью к большевизму и зоологическим антисемитизмом (об “антисемитизме” 1920–1930-х годов еще будет речь. – В. К.). Тогда же Высшей партийной школой был переиздан курс лекций по русской истории академика Платонова, не скрывавшего своих монархических убеждений и за шесть лет до того умершего в ссылке»[380]380
  Звенья. Исторический альманах. Вып. 1. – М., 1991, с. 204–205.


[Закрыть]
.

При этом Роговин умалчивает о том, что и Ю. В. Готье был репрессирован в одно время с С. Ф. Платоновым, а кроме того, обнаруживает свое невежество, ибо платоновский курс лекций был переиздан лишь в 1993 (!) году, да и не мог появиться раньше; в 1937-м (а не в 1939-м, как пишет Роговин) вышло в свет новое издание классических «Очерков по истории смуты в Московском государстве XVI–XVII вв.» С. Ф. Платонова (впервые были изданы в 1899 году).

Можно представить себе, с какими чувствами воспринимал «реабилитацию» виднейших русских историков Бухарин! Помимо мифа о нем как о «защитнике крестьянства» в массовое сознание внедрена и столь же фальшивая идейка о Бухарине – «защитнике интеллигенции». Но вот хотя бы один факт. В конце 1930 – начале 1931 года было официально объявлено о «разоблачении» двух «вражеских» центров – Промпартии во главе с выдающимся инженером Л. К. Рамзиным и «контрреволюционного заговора», возглавляемого выдающимся историком, академиком С. Ф. Платоновым. Ко второму «делу» Бухарин имел прямое отношение, ибо в 1928 году он возжаждал стать академиком, как будто ему было мало его тогдашних постов в Политбюро и Исполкоме Коминтерна. Академики, вполне понятно, сопротивлялись внедрению в их среду полупросвещенных большевистских идеологов. Но последовал упорный и жесткий нажим власти, о чем теперь подробно рассказано в ряде упомянутых выше исследований, и Бухарин в январе 1929 года все-таки «пробился» в академики – правда, за счет всего только одного голоса (за него проголосовали 20 академиков, а если бы их было 19, избрание не состоялось бы). Это сопротивление академиков сыграло свою роль в начавшихся против них в том же 1929 году репрессиях. И нельзя не упомянуть, что 19 октября 1929 года Бухарин вместе с другими «большевиками-академиками» подписал обращение в ЦК ВКП(б), «уличающее» во враждебных деяниях С. Ф. Платонова[381]381
  Бухарин Н. И. Этюды. – М., 1932. Ротапринт: 1988, с. 242, 288–289.


[Закрыть]
, который сразу же был освобожден от своих постов в Академии наук, а затем арестован…


  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации