Текст книги "Человек над ситуацией"

Возможно, я откажусь от решения задачи с неопределенным исходом; возможно, я сочту для себя более разумным лучше применить свои силы. Но если я все-таки намерен «решать» и выбрал для себя направление поиска, то я уже не должен терять веру в саму возможность решения, не волен под грузом первых трудностей менять направленность поиска; иначе говоря, я должен поступать так, как если бы мне было достоверно известно, что задача имеет решение и на избранном мною пути меня ожидает успех.

Из сказанного ясно, что и сам по себе факт предпочтения задач с не определенным исходом, и проявляемая личностью настойчивость в реализации стратегии решения этих задач составляют предпосылку расширения сферы как индивидуального, так и общественного сознания. Презумпция существования решения выступает в качестве специфического признака познавательной активности личности.

Итак, гипотетически мы выделяем некоторые новые проявления активности личности в познавательной деятельности – «тенденцию к автономии при решении задач», «готовность к пересмотру собственных решений», «презумпцию существования решения».

Что же лежит в основе отмеченных познавательных проявлений?

Гипотеза, выдвигаемая здесь, состоит в том, что «субъект – объектная» ориентация (построение адекватного образа предмета) при разрешении проблемных ситуаций, мыслительных задач и т. п. образует лишь один из аспектов познавательной деятельности. Другой аспект – «субъект– субъектная» ориентация как направленность личности на выявление, проверку и реализацию своих познавательных возможностей (построении адекватного образа самого себя – «образа Я»). Иначе говоря, в условиях решения личностью мыслительных задач возникает особая – личностная – задача. Возникновение этой второй задачи является специфическим выражением присутствия в деятельности познавательного мотива. Вторая задача создает дополнительное побуждение к осуществлению деятельности и придает ей характер личностной значимости, делает ее внутренне мотивированной. В том случае, если нет рождающейся в деятельности второй задачи, нет, на наш взгляд, и собственно познавательного мотива. Эта вторая сторона деятельности, не всегда осознаваемая самим человеком, составляет задачу самопознания, самовыражения, самооценки. «Решение» второй задачи не является целью или подцелью решаемой мыслительной задачи. Они лежат как бы в разных измерениях: первая – в субъект – объектном, вторая – в субъект– субъектном. И тем не менее, как можно предположить, они связаны. Не случайно процесс решения первой задачи вызывает к жизни вторую задачу. И, наоборот, появление второй, личностно ориентированной задачи, влечет за собой постановку новых, не требуемых ситуацией, мыслительных задач.

Мы можем предположить также, что условия постановки и решения первой и второй задач не совпадают. Так, уверенность в том, что я без труда справлюсь с предложенной мне задачей, может возникнуть задолго до того, как я фактически решу эту задачу или сумею представить себе конкретные пути ее решения. В этих условиях – условиях решенности «личностной» задачи – к мыслительной задаче утрачивается интерес, и она превращается для человека в рутинную задачу. Наоборот, мыслительная задача может быть успешно разрешена, в то время как возникшая на ее основе внутренняя личностная задача еще далека от решения. Именно в таких случаях проявляется познавательная активность личности. В итоге предпринятого ранее обсуждения проблемы активности мы пришли к выводу, что собственно активность, в отличие от других характеристик субъекта, выступает в актах выхода субъекта за рамки ситуативно-заданной деятельности, в частности – в осуществлении неадаптивных действий над порогом ситуативной необходимости. Это положение было первоначально обосновано нами на примере анализа явления «бескорыстного» риска. Теперь нам надлежит рассмотреть некоторые из возможных проявлений надситуативной активности на материале анализа познавательной деятельности.

Удастся ли выделить соответствующие формы активности в познавательной деятельности и в чем они будут состоять? Этот вопрос определяет собой первую ступень решения указанной исследовательской задачи.

В специальных экспериментах по предложенной нами схеме (Петровский В. А., Шарага, 1985, с. 45–46) были затронуты некоторые из предположительно выделенных форм познавательной активности, а именно: тенденция к автономии при решении задач и обусловленность познавательной деятельности презумпцией существования решения. Испытуемым – школьникам старших классов (всего в эксперименте было занято 70 человек) – предъявлялись группы пословиц русского языка. Нужно было найти общее основание, критерий, по которому пословицы могли бы быть объединены в эти группы.

Приведем, в качестве примера, некоторые из групп пословиц, чтобы читатель составил представление о мере интересности и трудности этой задачи для школьников. Итак, перед нами пословицы, извлеченные из книги Владимира Даля «Пословицы русского народа», основание классификации которых должно быть установлено.

Одна из групп пословиц:

«Аленький цветок бросается в глаза».

«Плохо лежит – брюхо болит».

«Всяк уста, где вода чиста».

«Мимо пройти – дураком назовут».

«Видит волк козу – забыл и грозу».

«Худые прятки портят и доброго человека».

«Да, дело это нехорошее… А дай-ка попробуем!»

Другая группа:

«Глаза даны на пагубу человеку».

«Глаза – ямы, руки – грабли».

«У кого нет голоса, тот и петь охоч».

«Люди живут, как ал цвет цветет, а наша голова вянет, как трава».

«Там хорошо, где нас нет».

«Звонки бубны за горами, а к нам придут, как лукошки».

«У людей и шило бреет, а у нас и ножи неймут».

Что образует основание, критерий объединения пословиц в такие группы?

Если читателю определение оснований образования этих групп и не доставило особых хлопот, хотя автору это не кажется таким уж очевидным, – то школьникам приходится хорошо потрудиться, прежде чем они догадаются, что в первом случае пословицы, объединены критерием «искушение», «соблазн», а во втором случае – критерием «зависть» (таковы основания группировки, указанные самим Далем). Подчеркивая, что задача достаточно трудна, экспериментатор разрешает испытуемым свободно пользоваться подсказкой; в качестве подсказки выступают пословицы из того же ряда, только более очевидным образом связанные с конечным решением. Создаются, как видим, условия для изучения тенденции испытуемых к автономии при решении задач. Каков процент испытуемых, отказывающихся принимать подсказку, и чем определяется тенденция отклонения помощи? Ниже мы рассмотрим соответствующие данные.

Во второй серии эксперимента испытуемым предъявляются наборы пословиц, об одном из которых заранее известно, что он содержит единое основание для их классификации. Относительно другого набора подобной информацией испытуемые не располагают. Предлагается сделать выбор, с какой из двух групп испытуемый хотел бы иметь дело; регистрируется время, затрачиваемое на поиск нужного основания классификации (в группе пословиц с «неопределенным» решением последнее в действительности имеется, но его очень трудно найти; проще решить, что его вовсе не существует). Таким образом, создаются условия для изучения возможных фактов презумпции существования решения.

Количественные данные по обеим сериям экспериментов следующие. Отказываются принимать подсказку 78 % испытуемых (соглашаются 22 %). Обнаруживают потребность искать решение в ситуации с неопределенным исходом 80 % (противоположную ориентацию, соответственно, 20 %). Нельзя не обратить внимание на высокое сходство полученных количественных показателей, что, как тут же и выясняется, обусловлено высоким совпадением числа случаев, когда испытуемый, проявляющий автономию при решении задачи, обнаруживает также и готовность решать задачу с неопределенным исходом, и наоборот, когда презумпция существования решения в деятельности испытуемого согласуется с его же желанием не принимать подсказку.

Однако остается все же известный процент испытуемых (и не малый – около 20 %), которые проявляют противоположную ориентацию в познавательной деятельности. Что представляет собой соответствующий личностный «коррелят», объясняющий как наличие, так и отсутствие подобных проявлений познавательной активности? Вернемся к предположению о «второй задаче».

Проверка гипотезы о возникновении и действенности второй, «внутренней задачи», в которой проявляется познавательная направленность личности на себя в ходе решения первой, «внешней задачи», составляет другую ступень экспериментального анализа феноменологии познавательной активности.

Была разработана специальная проективная методика исследования, заключающаяся в следующем. Первоначально группа экспертов (100 человек) оценивает 30 фотографий-портретов взрослых людей с точки зрения направленности мысли изображенных на фотографии людей. Оценка осуществлялась по ряду оснований, которые далее обобщались в одно: «Думает ли человек, изображенный на фотографии, в данный момент о себе или же он думает о чем-то другом». Фотографии оценивались по девятибалльной шкале (максимальная оценка – 9 баллов – означала воспринимаемую сосредоточенность человека на самом себе, оценка 1 балл – минимальную направленность на себя).

Для второй, основной, серии – собственно экспериментальной – из 30 предложенных фотографий было отобрано 3 фотографии, удовлетворяющие следующим двум условиям: 1) наличие высокой корреляции между ними по указанному основанию; 2) оценивание фотографий подавляющим большинством экспертов средними баллами (то есть эксперты не относили людей, изображенных на фотографиях, ни к явно сосредоточенным на себе, ни к сосредоточенным на чем-то ином). Именно эти фотографии в силу их «нейтральности», неопределенности могли выявить скрытые тенденции испытуемых.

Далее в эксперименте основной группе испытуемых предлагалось последовательно оценить три отобранные фотографии также по девятибалльной шкале. Первая фотография оценивалась ими до осуществления познавательной деятельности, то есть до начала работы над интеллектуальной задачей. Вторую из трех фотографий испытуемому предъявляли после первых неуспешных попыток решения (задание было трудновыполнимым и заключало в себе неоднозначность возможных решений). Третья фотография предлагалась тогда, когда испытуемый накопил опыт неудач, но все же еще напряженно продолжал поиск решения. Порядок предъявления фотографий чередовался.

В итоге были получены следующие результаты. По мере погружения испытуемых в процесс решения задачи, изменялось восприятие и оценка изображенных на фотографиях людей, а именно: при предъявлении второй и третьей (по порядку) фотографий наблюдалась тенденция завышения оценок (приближение к 8 баллам), то есть люди, изображенные на фотографии, оценивались как явно думающие о себе, сосредоточенные на своем внутреннем мире.

При предъявлении последней, третьей, фотографии наблюдался еще более заметный сдвиг в указанном направлении; человек на фотографии оценивался максимальными баллами по шкале направленности на свое Я. Этот факт может быть интерпретирован как появление и усиление активности самооценивания в процессе решения личностью интеллектуальной задачи. Проведение контрольной серии, в которой фотографии «прорезали» решение испытуемыми сложной, но достаточно скучной и однообразной работы (выполнение сложных подсчетов, требующих преобразования дробей), не дало характерной картины усиления познавательной самоориентации.

Именно те испытуемые, в познавательной деятельности которых выявлялась данная тенденция, в экспериментах с пословицами обнаруживали самостоятельность, отказываясь от подсказки, а также, как правило, готовность осуществлять настойчивый поиск решений, которых, как им хорошо было известно, могло и не быть вовсе. Наоборот – испытуемые, в познавательной деятельности которых не выявлялась активность самооценки, как правило, были более пассивными при выполнении задания с пословицами: не отклоняли подсказок, выбирали только те задания, которые имеют решения, а выбрав задание с неопределенным решением, быстро отказывались продолжать поиск. Итак, приоткрывается взаимосвязь между проявлениями активности в познавательной деятельности при решении поставленных перед испытуемыми задач и возникновением «внутренней задачи», «решением» которой является построение образа своего Я.

Какие же «внутренние задачи» личность решает в процессе осуществления деятельности, в основе которой лежит познавательный мотив? Старые заповеди – «познай самого себя», «человек есть мера всех вещей», – служат самым общим ответом на поставленный вопрос. Суть этих задач состоит в том, что в процессе их решения человек строит или перестраивает образ самого себя, реализуя деятельность самопознания, самоопределения, то есть некую самоустремленную деятельность.

Проанализируем теперь психологическое строение субъектно-ориентированных задач. Целью их решения, как уже говорилось, является построение адекватного образа своего Я, образа себя в ситуации.

В то время как требования, реализуемые в ходе решения обычных мыслительных задач, касаются лишь достигаемого предметного результата, искомого знания, здесь необходимо выделить новую плоскость требований, предъявляемых человеком к самому себе в процессе решения мыслительной задачи. Эти требования могут рассматриваться как объединяющие в себе два «вектора», один из которых характеризует желаемую связь между результатами познавательной деятельности и искомым образом себя, а второй «вектор» – связь между начальным и формируемым образом своего Я. Следовательно, существует два возможных основания конкретного анализа «внутренних задач».

Вначале опишем некоторые разновидности «внутренних задач», определяющихся особенностями первого из двух названных оснований анализа – требованиями, выражающими нужное соотношение между результатами познавательной деятельности и искомым образом себя. Здесь решение «внутренней задачи» служит соотнесению представлений о себе с возможностью решения данной предметной задачи. Успех в решении задачи есть момент самоопределения. В зависимости от того, какие требования к себе предъявляет личность (какую конкретную цель преследует, на что, в конечном счете, рассчитывает и т. п.), мы выделяем следующие три ступени самоопределения в рамках осуществления данной познавательной деятельности.

Первая ступень самоопределения – это оценка своих ситуативных возможностей. Решая стоящую перед ним предметную (например, учебную) задачу, человек отвечает для себя на такие вопросы: готов ли он к тому, чтобы действовать в направлении поставленной цели, доступно ли ему решение стоящей перед ним задачи и т. п. Приобретаемая при этом оценка своих возможностей («Я могу или не могу сделать что-то») не обязательно выступает для него как личностно значимая. Иными словами, оценка своих ситуативных возможностей может иметь для личности характер преходящий, случайный.

Вторая ступень самоопределения – это оценка себя как носителя определенных познавательных возможностей. Здесь предметом оценки выступают уже не сами по себе познавательные возможности субъекта, а он сам в качестве обладателя этих возможностей. Субъект как бы стремится прийти к решению: «Я есть тот, кто… (способен, может и т. п.)». Здесь деятельность самооценивания отмечена чертой отчетливой личностной значимости. Как решенность, так и нерешенность задачи выступают в качестве важного признака в плане оценки собственной личности.

Наконец, третья выделяемая нами ступень – это оценка своих атрибутивных (глубинных, сущностных) возможностей, самоопределение личности в собственном смысле этого слова. Здесь в трактовке самоопределения мы следуем аристотелевской «теории предикабелей». В этой теории определение выступает не только как собственный признак объекта, но как выражающее сущность объекта, обозначенного данным именем. «Определение, – указывает Аристотель, – есть высказывание, обозначающее сущность вещи…». Для нас важно то, что определение по Аристотелю допускает «простое обращение», то есть высказывание «S есть Р» делает необходимо истинным высказывание «Р есть S» (в случае, если признак Р есть определяющий признак).

Применительно к нашему случаю это положение следует трактовать следующим образом. Личность, решающая какую-либо задачу, переживает возможность (невозможность) ее решения, как существенную неотъемлемую характеристику своего Я. Это такой особый пример отношения личности к своей деятельности, когда о своих существенных особенностях человек заключает, исходя из оценки своих познавательных, творческих возможностях при решении стоящей перед ним проблемы. Возможности ее решения представляются человеку «эквивалентом» его Я. «Весь я в своих творениях», – так говорил о себе Лев Толстой.

Укажем теперь некоторые разновидности задач, обусловленные особенностями второго из двух выделенных оснований анализа – требованиями к установлению удовлетворяющего индивидуума соотношения между наличным и искомым образами себя.

Конституирующим признаком познавательной деятельности и, в частности, рассматриваемого личностного аспекта является, как мы полагаем, ее направленность на формирование, расширенное воспроизводство и преобразование исходного образа ситуации. С отмеченными моментами мы связываем специфику таких «внутренних задач», как задачи, решаемые субъектом в плане самопроявления, самореализации и внутреннего самоутверждения. Эти задачи различаются как по характеру начальных «условий», так и по роду «требований», предъявляемых личностью к себе.

В задачах, заключающих в себе момент самопроявления, имеющийся у субъекта исходный образ себя, относящийся к начальным условиям задачи, объединяет в себе два ряда переживаний: «определенно-чувственные», составляющие с точки зрения субъекта, как бы органическую часть его Я (с легкостью идентифицируемые и составляющие устойчивое ядро его личности), и «неопределенно-чувственные» (сомнения, предчувствия, ожидания, надежды и т. п.), осознание и идентификация которых лишь в рамках рефлексивных процессов невозможны и требуют выхода в область предметно-практических действий и общения. Поясним, что выделяемые нами «определенно-чувственные» переживания отчасти соответствуют тем психологическим феноменам, которые традиционно относятся к «сознательному» или так называемому «предсознательному», а «неопределенно-чувственные» переживания – к явлениям неосознаваемого или смутно осознаваемого субъектом. Обращаясь к понятиям практической деятельности и реального общения, мы пытаемся ввести критерий разграничения «определенно-чувственного» – как переживаний, остающихся тождественными при их осознании, и «неопределенно-чувственного» – как переживаний, «смещающихся», «ускользающих» в процессах их непосредственного осознания и требующих для своей фиксации выхода за рамки самосознания субъекта.

Требования, принимаемые личностью при решении задачи самопроявления, заключаются в стремлении как бы избавиться от «неопределенно-чувственных» элементов путем «перевода» их в область «определенно-чувственного».

Акты объектно-ориентированной познавательной деятельности могут интерпретироваться при этом как механизм реализации процессов самопроявления.

Очевидно, что решение рассматриваемой задачи есть процесс формирования образа Я. В качестве «материала» построения этого образа могут быть указаны исходные «неопределенно-чувственные» элементы переживаний, а в качестве его «формы» – особенности результативной стороны познавательной деятельности.

Итак, говоря о «самопроявлении» как особой личностной задаче, мы подчеркиваем, что это задача оформления образа Я, обогащения его конкретностью. Но мы не хотим сказать этим, что при разрешении этой задачи происходит – в терминах Р. Мейли – «расширение территории Я». Наоборот, отличительным признаком этих задач является то, что субъект придерживается рамок исходного чувственного Я.

В решении задач самореализации человек исходит из уже достигнутого, сложившегося представления о себе и о своих возможностях. Однако, реализуя в деятельности рож дающиеся в ней самой избыточные потенциальные возможности, он постоянно выходит за рамки исходных представлений о себе, осуществляя расширенное воспроизводство образа Я.

Задачи самоутверждения личности представляют собой весьма сложный для анализа случай. Здесь мы различаем два варианта.

Первый из них это, так сказать, внешнее самоутверждение, когда человек стремится к тому, чтобы окружающие оценили его по достоинству, иначе говоря, чтобы в их глазах был построен должный образ его способностей. Внешнее самоутверждение не является задачей самопознания, так как личность исходит здесь из некоторых наличных представлений о своих возможностях, не ставя перед собой вопроса об их адекватности и не стремясь к их изменению. Поэтому данная форма самоутверждения может быть рассмотрена лишь как дополнительный стимул познавательной деятельности.

С точки зрения анализа собственно познавательной деятельности интерес представляет другая форма самоутверждения. Это – «внутреннее» самоутверждение. Исходное чувственное Я субъекта в данном случае представляет собой соединение находящихся в противоречии «частей». Отмеченный ранее конфликт «могу – не могу» дает пример подобного противостояния двух равноправных начал; разрешить этот конфликт и, тем самым, установить истинность одной из посылок и ложность другой может лишь действие. Таким образом, исходный образ себя объединяет два момента. Первый из них характеризует наличное Я субъекта, то есть в данном случае сложившееся в его опыте представление о своих реальных возможностях, реализуемых в деятельности. Другой момент – это потенциальное Я субъекта, то есть некоторые предвосхищаемые им возможности, возникшие в условиях выполнения данной деятельности.

Задача, которую здесь решает субъект, направлена на особое преобразование исходного образа Я, позволяющее, так сказать, отделить «злаки от плевел»: трансформировать «потенциальное» Я в Я «наличное»; придать статус «неподлинности» наличному Я. Субъект утверждается в своих глазах, и это значит, что он как бы порывает с не устраивающим его образом себя и строит удовлетворяющий его образ. Поэтому процесс трансформации образа себя включает момент преодоления, что непосредственно характеризует высшие формы активности. Данный вид самоутверждения может рассматриваться как важный внутренний компонент познавательной мотивации.

Деятельность самопостроения обнаруживает себя не только в перестройке мотивационно-смысловых отношений, проявляющихся в феноменах инициативы, самостоятельности, готовности «докапываться» до истины, «открытости» незнаемому и т. п. В результате постановки и решения «второй» задачи, изменения могут затрагивать также и уровень собственно когнитивных процессов при выполнении «первой» задачи. Появляется новый взгляд на познаваемый объект и действительно новые решения.

Прежде чем подробнее остановиться на этом, напомним читателю условие задачи «Четыре точки» (известной по материалам классических исследований Я. А. Пономарева – Пономарев, 1968). Экспериментатор рисует на листке четыре точки в вершинах некоторого воображаемого квадрата. Требуется, не отрывая карандаша от бумаги, соединить все точки тремя прямыми линиями так, чтобы начало движения совпадало с концом. Секрет решения состоит в преодолении некоторого ограничения, которое испытуемый непроизвольно устанавливает для себя сам: область поиска ограничивается контурами квадрата. Действительное же решение состоит в очерчивании треугольника, вершины которого выходят за пределы квадрата.

Итак, не может ли стремление испытуемых решить «внутреннюю задачу», отвечающую потребности построения образа себя как субъекта, вызвать качественную перестройку в мыслительной деятельности – переход от шаблонного к нешаблонному пути решения? В этом случае мы бы также фиксировали «выход», но только не за рамки требований задачи, а за рамки мысленной модели искомого, ограничивающей область возможных решений контурами квадрата. Но что представляет собой модель искомого? Это определенный прогноз, истинность которого должна быть проверена (Брушлинский, 1979).

Поэтому можно и в такой форме обозначить вопрос исследования: не проявится ли принятие «внутренней задачи» (как и в только что описанном эксперименте) в факте деформации поведения испытуемых в сторону «неподтверждения» прогноза ожидаемого от них решения? Хотя это очень легко проверить; подобное экспериментальное исследование проведено не было, и можно было бы только предложить читателю провести его самостоятельно. Вот «рецепт».

Предложите вашим знакомым задачу «Четыре точки». До того, как они примутся за решение, сообщите им, что вы совершенно не сомневаетесь в том, что сейчас они будут делать. Сделайте один или, может быть, два рисунка, соответствующие возможным неадекватным действиям ваших испытуемых, то есть действиям, ограниченным контурами квадрата. Если ваш испытуемый справился с решением задачи, отметьте время, затраченное на решение, и число неуспешных попыток перед самой последней, успешной попыткой. Если не справился – зафиксируйте, как долго и настойчиво он будет пытаться решить задачу, вплоть до отказа решать. Сравните эти данные с результатами контрольной выборки (это испытуемые, не знающие о ваших прогнозах). Думается, ваши наблюдения будут достаточно интересными и подготовят вас к восприятию результатов эксперимента, который был предпринят фактически.

В нашем исследовании (Петровский В. А., Уварина, 1982) прослеживалась возможная зависимость правильных решений задачи «Четыре точки» от актуализации «внутренней (второй) задачи» в общении. Изучалось влияние тенденции к индивидуализации («быть непохожим») на организацию мыслительной деятельности. Экспериментальные группы состояли из пар испытуемых. Эксперимент протекал следующим образом. Вначале задачу решал первый испытуемый, а второй в это время отсутствовал. Далее, после того как первый испытуемый накапливал опыт неудач, ему разрешали оставить задачу, и тут же приглашали второго испытуемого, которому давали ту же задачу. Пока второй испытуемый решал задачу, первый находился рядом и наблюдал за действиями второго (как правило, тоже неуспешными).

Гипотеза состояла в том, что восприятие шаблонных неуспешных действий второго испытуемого в ряде случаев будет стимулировать правильное решение первого испытуемого. Это должно наблюдаться в «гетерогенных» группах, то есть группах, где люди резко отличаются в глазах друг друга по своим возможностям успешно справиться с задачами такого рода, и менее выражено в «гомогенных» группах, где испытуемые, скорее, отождествляют свои возможности с возможностями других. Эксперимент проводился с шестиклассниками московских школ. В каждом были образованы четыре группы диад. Первая группа была образована парами хорошо успевающих учащихся («отличники»), вторая группа – слабо успевающими учениками (условно – «двоечники»), третья группа определялась сочетанием: «успевающий – неуспевающий» («отличник – двоечник»), четвертая – сочетаниями: «слабо успевающий– хорошо успевающий» («двоечник – отличник»). В итоге исследований выяснилось следующее. В парах «отличник – двоечник» достаточно часто наблюдался эффект стимуляции деятельности первого неудачами второго. Иначе говоря, когда отличники видели, как с трудной для них задачей не может справиться слабоуспевающий ученик, их как бы «вдруг» осеняло решение. Этот эффект стимуляции «сильного» «слабым» мы, прежде всего, и ожидали получить в исследовании (хотя он и не казался авторам исследования таким уж бесспорным и очевидным). Подтверждающим гипотезу было и то, что аналогичный эффект наблюдался в парах «двоечник – отличник». Наблюдая за неудачными попытками «сильных», многие слабоуспевающие ученики достигали успеха. Эффект повышения креативности (творческих возможностей) наблюдался в основном в «гетерогенных» парах и значительно реже – в «гомогенных» парах: «отличник – отличник»; «двоечник – двоечник» (различия статистически значимы). Члены «гетерогенных» диад, как можно предположить, опирались в поиске решения мыслительной задачи на представление об определенной «дистанции», которая сложилась в их сознании между представлениями о себе и другом. Воспринимаемая ими одинаковость действий своих и другого актуализировала тенденцию проявить свою отличительность, «непохожесть», что и вело к преодолению шаблонной схемы решения[36]36
  В пользу данного предположения могут быть приведены и дополнительные данные. Тенденция проявить «непохожесть», регистрируемая по особой методике, повышала вероятность оригинального решения (см. глава 19 настоящей книги).


[Закрыть].

Теперь еще раз задумаемся над тем, что есть общего у всех «внутренних задач», решаемых в ходе выполнения исходной «внешней задачи»; не скрывается ли за ними какая-либо единая потребность, и притом потребность совершенно особая, выделяющаяся среди всех прочих потребностей? Думается, что такая потребность есть и может быть обозначена как потребность самополагания, то есть производства индивидом своего Я, – себя как субъекта деятельности.