Текст книги "На острие меча"

Глава 8

Пантикапей, это же время

– Показывай, где твой ценный пленник. Пока я вижу только жалких псов.

Боспорец всматривался в группу стоявших на причале людей – оборванных, хмурых, злых – и брезгливо морщился. Высокий и холеный, с крепкими толстыми руками, пальцы которых были унизаны золотыми кольцами, он явно пользовался здесь уважением и имел определенную власть.

Командир отряда охранения шагнул вперед и выдернул из неплотной массы пленных Кезона.

– Вот этот! Говорит, из Сирии. – Он грубо подтолкнул его к боспорцу.

Тот смотрел недолго, но придирчиво, оценивающим взглядом профессионала. Наконец спросил:

– Мне сообщили, ты можешь составлять карты. Это так?

– Да, господин, – ответил Кезон на довольно сносном греческом, что явно понравилось незнакомцу.

– Как твое имя?

– Меня зовут Гарпаг, господин.

Боспорец пожевал губами, как бы пробуя имя на вкус, качнул головой.

– Гарпаг – вполне достойное имя, – сказал он и обернулся к офицеру: – Я его забираю. Он принесет больше пользы, если будет заниматься своим делом, а не чистить свинарники. – И протянул стражнику небольшой, но увесистый мешочек. – Это за него и за твое усердие.

– Ты, как всегда, щедр, Лисандр. – Офицер убрал мешочек за пояс, кивнул. – Можешь всегда на меня рассчитывать.

Он даже не пытался скрыть своего удовлетворения от совершенной сделки, и Кезон про себя присвистнул: «Да они тут втихую проворачивают свои грязные дела!» Между тем, что бы он сейчас об этом ни думал, интуиция подсказывала, что его дела складываются не так уж и плохо. Во всяком случае, лучше, чем у выживших моряков «Олимпии». Что ожидало их, можно было представить, исходя из комментария боспорца.

– Удачного тебе дня, – пожелал командиру стражи Лисандр и взмахом руки подал знак стоявшему чуть поодаль телохранителю.

Высокий, могучего сложения раб подошел к Кезону и мрачно улыбнулся.

– Иди уже! Стал тут, как столб на причале.

От него сильно разило луком и пахло морем, что, возможно, и усилило бы эффект свирепости, однако в глубоко посаженных глазах, светлых и чистых, таилось что-то детское, наивное. Такое выражение их Кезон встречал у северных варваров, неукротимых и отважных во время боя, но добродушных и доверчивых в обычной жизни. Рим уже пришел в их мир, неся ему блага цивилизации и переделывая его под себя, но насколько прочным и долговечным окажется это сооружение, нельзя было знать наверняка. Впрочем, глядя на этого великана, пусть и носившего на левом плече клеймо хозяина, Кезон мог с достаточной уверенностью предположить, что в конце концов эти же варвары поглотят сам Рим. Заглотнут – и не подавятся…

Лисандр степенно шел по набережной, но не в сторону уходящих вверх улиц Пантикапея, а дальше, по пристани. Его то и дело приветствовали, в основном добротно одетые граждане, он отвечал легким наклоном головы. Кезон, идущий сзади в компании телохранителя-раба, отметил одну странность: его новый хозяин слегка прихрамывал на правую ногу и старательно пытался это скрыть. Определенно, он был далеко не прост, этот Лисандр, чье появление в порту в тот самый день, когда в него вошла тетрера с трофеями, вряд ли было случайным.

Вокруг кипела обычная для таких гаваней жизнь: грузчики, сгибаясь под весом амфор и тюков, сновали по переброшенным с кораблей трапам, как бесконечная вереница муравьев; подгоняя их, кричали надсмотрщики; тут же находились и владельцы грузов, пристально наблюдавшие со стороны за ходом работ. Весь этот шумный, пропахший человеческим потом водоворот стихал и рассасывался лишь с последними лучами солнца. Но уже с первыми – пробуждался вновь.

Кезон оглянулся. Цепочку пленников уводили от корабля в направлении портовых бараков. Возможно, это был последний раз, когда он видел кого-либо из них. Что ж, на все воля богов. Они, и только они вершат судьбы смертных.

У причала, на который они свернули, покачивалась на воде краснобокая унирема. Плавные линии корпуса и заостренный нос придавали ей стремительный и даже хищный вид, а декоративный изгиб кормы в виде скорпионьего жала лишь усиливал это впечатление. Все в ней говорило о том, что владелец определенно знал толк в кораблях, а использовал ее, по всей видимости, исключительно для прибрежных плаваний, от порта к порту, и уж никак не для перевозки грузов.

Гребцы униремы готовились к отплытию: перетягивали ремнями кисти рук, ставили в уключины весла – всего двадцать четыре, по дюжине с каждого борта. Мачта и парус лежали на палубе; использовать их, видимо, не собирались по причине слабого ветра. Завидев Лисандра, кормчий перешел к рулевому веслу и, поторапливая матросов, прикрикнул на них. Те заметно ускорились, голоса поутихли.

У входа на корму, заложив руки за спину и широко расставив ноги, их встречал еще один великан – точная копия телохранителя боспорца. Те же коротко остриженные волосы и мощный торс и тот же грозный вид. Он отступил в сторону, освобождая Лисандру проход.

– Все спокойно, хозяин. Мы готовы отплыть.

– Хорошо, Тур, – сказал ему боспорец и добавил: – Все, что мне было нужно, я получил. Мы не зря потратили время.

– Вижу. – Громила скользнул по «приобретению» хозяина взглядом делового человека, чуть заметно кивнул своему двойнику.

У Кезона возникло подозрение, что они братья-близнецы – настолько они были похожи. Даже клеймо на левом плече второго было точной копией клейма у первого.

– Отходим! – распорядился Лисандр, перебросился парой фраз с кормчим и обернулся к Кезону: – Иди за мной, поговорим.

Они прошли по катастроме в нос корабля, где их никто не мог слышать, но начинать разговор боспорец не спешил. Оперся руками о бортик и наблюдал, как его судно выходит из гавани.

Молчал и Кезон. Он взирал на отдаляющийся Пантикапей, словно вросший своими домами и садами в огромный, карабкающийся в прозрачно-голубое небо холм. На плоской вершине его, играя светом, белели стены Акрополя, искрились в ярких лучах солнца крыши дворца и храмов; они напоминали стайку детей, хвастающихся перед гостями своей нарядной одеждой. Расстояние увеличивалось, но их сияние только росло, будто золото обшивки и мрамор колонн подпитывались изнутри какой-то силой – мощной, неиссякаемой, идущей из самых недр земли.

Зрелище было настолько завораживающим, что на короткое время Кезон забылся.

– Впечатляет? – произнес Лисандр, возвращая его на борт корабля, и, не дожидаясь ответа, спросил опять: – В Риме такое можно увидеть?

Кезон уставился на него, как будто увидел только сейчас. Черные, как две маслины, глаза боспорца смеялись. Он словно играл с ним, как кошка с мышкой, развлекался в свое удовольствие. Возможно, провоцировал или проверял, преследуя какую-то личную скрытую цель, и Кезону это сильно не понравилось.

– В Риме достаточно храмов и дворцов, – осторожно ответил он.

– Я не сомневаюсь. Город, претендующий на первое место в мире, должен блистать не только славой своих мужей, но и золотом алтарей. Ведь так?

Лисандр с довольным видом огладил курчавую черную бороду, усмехнулся, и Кезон не выдержал:

– Как ты догадался?

– Твой акцент, – пожав плечами, беспечно заявил боспорец. – Азиатов я насмотрелся. Их греческий куда более мерзок, чем твой… латинянин.

* * *

По правому борту тянулся длинный и тонкий мыс, надежно защищавший от штормов глубокую бухту. Он был голым и плоским и позволял разглядеть рассыпанные по склонам береговой линии дома и храмы, аккуратными рядами спускавшиеся к уютному и безопасному заливу. Идеальное место для небольшого портового города, гарантирующее ему процветание и покой. Впрочем, покой – понятие всегда относительное.

Так рассуждал Кезон, стоя рядом со своим новым хозяином и с интересом наблюдая за проплывающим за бортом берегом. Ему и впрямь было любопытно то, что открывалось сейчас его взору: плотно застроенные холмы, пересекающие их линии дорог, неподвижно застывшие в гавани корабли, по большей части торговые. Картина была настолько мирной, что сама мысль о грядущей войне казалась нелепой.

– И все это в один день может превратиться в большой факел, – вернул его в реальность Лисандр. Боспорец смотрел на него с хитрым прищуром и явно ждал ответа.

Кезон вздохнул.

– Если ты думаешь, что я желаю этого, то ошибаешься. Глупо и непрактично разрушать то, что создавалось столетиями.

– Конечно, гораздо практичнее осесть там, где уже есть дома, дороги и возделанные поля.

Кезон догадался, куда клонит боспорец, и качнул головой.

– Я не это хотел сказать. Мне претит сама идея разрушения.

В темных глазах Лисандра отразились солнечные блики; он вытянул руку в сторону удаляющегося города.

– Это Тиритака, ближайший к югу от Пантикапея полис. Тут у меня много друзей, и поверь, Гарпаг, никто из них не жаждет пожаров и войн. Мирная торговля и труд во благо общины – этим живут здесь. Впрочем, как и в других городах Боспора.

– И всех беспокоит возможная война с Римом, – закончил его мысль Кезон.

– Да, беспокоит. А как иначе?

– Войны, возможно, не будет вообще.

– Что же ей помешает? Воля богов?

– Боги здесь ничего не решают. Обе стороны договорятся и…

– Не договорятся, – хмыкнув, перебил его Лисандр. – Митридат не отступит, а Рим не потерпит его самоуправства.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что очень скоро все мы станем свидетелями больших перемен.

Оба замолчали, глядя на белые холмы морской пены, скользящие по борту судна. Увлекаемая размеренными толчками весел унирема резво рвалась вперед. При каждом новом гребке ее нос слегка подрагивал, и казалось, что она готова оторваться от водной глади, чтобы в один затяжной скачок достичь желанного берега. Ее неотступно сопровождали чайки, с криками кружившие за кормой и нагло требующие подачки. Одна, особенно смелая, устроилась на скорпионьем жале и, словно надсмотрщик, взирала на гребцов. Ее золотистый, слегка загнутый клюв напомнил Кезону о потерянном в бою за «Олимпию» кинжале. Он обернулся к Лисандру.

– Куда мы плывем, господин?

– В Нимфей, – ответил тот и кивком указал на новую череду построек, облепивших береговой склон.

Мыс Тиритаки остался позади, и корабль устремился в вытянутую бухту другого города. Солнечные лучи обильно поливали утопающие в зелени кипарисов белые домики и возвышавшийся над ними храм, от крыши которого исходил особенный, искрящийся свет. Высокие зубчатые стены закрывали город со стороны суши, но от них не веяло угрозой. Как и в случае с Тиритакой пейзаж вызывал лишь восхищение и чувство бесконечного, убаюкивающего покоя.

Лисандр перехватил восторженный взгляд Кезона и усмехнулся.

Глава 9

Томы, март 45 года н. э.

Лукан стоял на возвышенности, у крепостных стен Том, и вглядывался в раскинувшуюся внизу долину. Неспешно, сотрясая окрестности натужным ревом буцин, в нее втягивался Восьмой легион…

Март выдался на удивление сухой и теплый. Ему предшествовала мягкая и малоснежная зима. Она промелькнула как один день, наполненный единственной архиважной задачей, которую поставил перед своими офицерами Дидий Галл, – укомплектовать и обучить вспомогательные отряды его войска – ауксилариев – до прибытия основных сил. По сути, занимались этими вопросами две группы: Лукан с Марциалом и Флакком, и два центуриона, бившихся рядом с Галлом в Британии и изъявивших желание следовать за своим командиром в Мёзию. Обязанности распределили. Формирование отрядов ауксилариев полностью легло на плечи молодых офицеров, а вот обучением новобранцев занимались исключительно ветераны-центурионы. Варен выполнял при штабе канцелярскую работу, и, судя по всему, его такое положение вещей вполне устраивало.

К середине зимы были полностью набраны четыре когорты легкой пехоты, по пятьсот человек в каждой, и две алы кавалерии. Всего порядка трех тысяч человек, что вполне устраивало наместника, учитывая общую, с легионом, численность корпуса вторжения. Беспокоился он лишь по одному поводу – недостаточное, на его взгляд, количество конницы.

– Если бы я только был уверен, что этого засранца Митридата не поддержат вожди сарматов, – высказался он на совещании штаба, – то не заострял бы на этом внимание. А есть еще скифы, которые, как и сарматы, сражаются верхом. Из Херсонеса мне сообщают, что в настоящее время у варваров с царем Боспора отношения натянутые. Но кто знает, что может посулить им Митридат за их помощь?

– Так может, нам пообещать что-нибудь скифам? – предложил Марциал.

– Возможно, так и следует поступить, – поразмыслив, сказал Галл. – Но для этого нужно время. А у нас его практически нет. Скифы, насколько мне известно, не принимают скорых решений. Митридат же у них под боком, а потому в более выигрышном положении, чем мы.

– Вряд ли скифы забыли обиды, которые нанес им бывший царь Боспора Аспург, – высказался и Лукан. – У этих варваров длинная память, и забывать… или прощать… поражения в войне не в их правилах.

Наместник заинтересовался, задержал на нем взгляд – в последние дни его глаза утратили обычный живой блеск и выглядели болезненно-усталыми, – какое-то время он обдумывал услышанное. Наконец ответил:

– Пожалуй, это единственное, на что остается надеяться в нашей ситуации. Но надеяться мало. Надо предпринимать какие-то шаги. Я подумаю над этим…

Лукан был уверен, что Галл не забыл тот разговор и обязательно найдет правильное решение. Тем не менее его так и подмывало улучить удобный момент и расспросить командира о его мыслях по поводу скифов. Но, помня о субординации, он глушил в себе подобные порывы и полностью сосредоточился на выполнении своих непосредственных обязанностей.

Поскольку формирование подразделений было закончено, он счел для себя нелишним присутствовать при ежедневной муштре новобранцев, тем более что у центурионов, имевших за плечами немалый боевой опыт, было чему поучиться. И не только в искусстве рукопашного боя, но и в тактике его ведения.

Растянувшись цепью и прикрываясь щитами, подбадривая себя криками, ауксиларии бежали на воображаемого противника. По команде центуриона замирали, отводили назад руку с легким копьем. Еще команда – и следовал бросок. Копья вонзались в мишени, некоторые пролетали мимо или ложились рядом. Новая команда – и пехота, обнажив мечи, неслась на эти же мишени, чтобы разделаться с ними окончательно. Доски и тюки с соломой нещадно кромсались, в воздух летели щепки, пучки сухой травы. И все это сопровождалось яростными возгласами новоиспеченных воинов.

– Мазилы, на позицию! – орал центурион Сибиус. – Отрабатывать бросок, пока руки не отсохнут. Остальным разбиться на пары. И не халтурить мне! Замечу – сам встану напротив.

По учебному плацу разлетался стук ударяемых друг о друга деревянных мечей, слышалось пыхтение и шарканье ног. Иногда вскрики тех, кто пропустил удар или оступившихся и упавших.

Но наиболее изнурительными были строевые занятия. Командир заставлял новобранцев шагать по полю в полном снаряжении до тех пор, пока с тех не начинал катиться пот и они не падали от усталости. Лукан и сам не раз становился в строй и успел испытать на себе все «прелести» подобных упражнений.

– Запомните, ребята, – наставлял, словно высеченный из скалы, Сибиус, – на марше вам никто не предложит сесть на телегу и прокатиться. Надеяться придется только на свои ноги. Потом будете меня благодарить.

И Лукан ему верил. А еще брал уроки боя на мечах. Уже через месяц таких занятий Сибиус заметил:

– Мне бы больше таких учеников. Теперь я почти спокоен за тебя.

– Почти? – переспросил Гай.

– Настоящий опыт приходит в настоящем сражении. Только так.

– Понятно. Что ж, подождем первого боя.

Сибиус скупо улыбался и возвращался к своим подопечным, а Лукан шел к той части поля, где обучались кавалеристы. Здесь почти всегда можно было найти Марциала. Приятель не только наблюдал, но и принимал участие в поединках всадников, в имитациях атак и хитрых маневрах, с внезапными разворотами или перестройкой в клин. Последний особенно впечатлял. Казалось, что его удара не способен выдержать ни один отряд. Ни пеший, ни конный. Всадники на полном скаку рубили насаженные на шесты тыквы, и Лукан живо представлял, что это слетают с плеч, кувыркаясь в воздухе и разлетаясь на кусочки, головы врагов.

– Как тебе зрелище? – обычно спрашивал его Марциал, подъезжая на своей рыжей кобыле, гарцующей и лоснящейся от пота.

– В прошлый раз твоя спата была проворней, – подшучивал над ним Лукан.

Маний взмахивал длинным кавалерийским мечом, смеялся:

– Ей бы не игрушечные головешки, а настоящие! Ну да придет время.

После учений, если не валились с ног, они заглядывали в «Кентавра». Флакк удивлялся их усердию:

– Вам обоим на этом поле медом намазано, что ли?

Сам он выполнял новое поручение наместника: контролировал подготовку транспортных кораблей к переходу в Таврику, а также следил за качеством заготавливаемых припасов и снаряжения. Короткие зимние дни пролетали стремительно, а сделать предстояло еще многое…

Весенний ветер шумел и подвывал. Края плаща, в который кутался Лукан, раздулись и хлопнули, как парус. Он плотнее запахнул накидку: солнце хоть и светило достаточно ярко, но еще не успело прогреть воздух, и поэтому пришлось основательно утеплиться, даже натянуть подбитые овечьим мехом сапоги. Он приложил ребро ладони к бровям, вглядываясь пристальнее.

Легион двигался к центру долины. В голове длинной, изогнувшейся, как змея, колонны неспешной рысью шел конный отряд. Над головами всадников развевались красные и золотистые штандарты. «Трибуны и их сопровождение», – догадался Лукан и стал вглядываться в ехавших впереди мужчин, пытаясь определить, кто из них командир, но большое расстояние не давало четкой картинки.

За авангардом следовали трубачи. От звуков их буцин местная живность летела и бежала прочь. Даже у Лукана, присутствовавшего однажды при триумфе императора Клавдия, по коже пробегал озноб. Изогнутые трубы горнистов блестели надраенной медью и оживали с равными промежутками времени. В их реве было что-то могучее, величественное, заставляющее содрогаться при одной только мысли, что ты присутствуешь при некоем знаменательном событии, после которого, вероятнее всего, мир вокруг тебя изменится до неузнаваемости.

Словно укрепляя эти мысли, вгоняя их в землю, ровной тяжелой поступью двигались шеренги легионеров, разбитые на равные прямоугольники когорт и центурий. Впереди каждой когорты шел сигнифер, несший перед собой ее символ. Из-за расстояния значки было не разобрать; они двигались вместе с колонной, покачиваясь в такт шагам, словно приросшие к ее спине яркие булавки, и обрывались где-то в самом хвосте. За ним уже стала различима вереница повозок и телег, на которых обычно перевозили метательные орудия, запасное снаряжение и провиант. Скрипа колес слышно еще не было. Долину заполнял исключительно гул от размеренных шагов легионеров, в который вкраплялась точечная дробь конских копыт.

Кавалерия легиона, разбившись на два отряда, следовала вдоль флангов колонны. Цепочки всадников проносились вперед и заворачивали обратно, курсировали вдоль всей линии пешего строя, подобно заботливым родителям, оберегающим своих чад. Иногда два-три всадника уносились в примыкавшие к долине рощи, а спустя какое-то время они мчались обратно. Лукан знал наверняка, что никто в этих рощах не прячется. Разве что перепуганное зверье. Но сам вид грамотно выстроенного и продуманного до мелочей походного марша римскиого легиона вызывал в нем восхищение.

– Любуешься? – раздался рядом смеющийся голос Флакка.

Приятель либо подкрался уж очень тихо, либо Лукана настолько захватила картина вкатывающегося в долину легиона, но появление Марка получилось эффектным.

– А тебя сюда что привело? Только не говори, что случайно проходил мимо.

– Да нет, как раз тебя ищу, – объяснил Флакк.

– Меня! С чего бы это?

– Галл собирает совет. Видимо, по поводу прибытия Восьмого.

– Это нормально. – Лукан поежился, плотнее запахиваясь в плащ. – У нас есть еще время? Я бы ненадолго задержался.

– Боюсь, что нет, – разочаровал его Флакк. – Сборы срочные.

Вздохнув, Лукан бросил взгляд на долину. Из чрева буцин вырвался к небу очередной протяжный рев, а поступь легиона, нарастающая, как шум приближающегося потока, казалось, вот-вот плотным тампоном закупорит уши. Уже можно было различить по цветам гребни шлемов у передовых всадников и их алые трепещущие на ветру плащи.

– Ого! – прищелкнул языком Флакк. – Внушительно! Будь я варвар, удирал бы со всех ног.

Лукан промолчал, и Марк развел руками.

– Да я серьезно! Никогда не видел ничего подобного.

* * *

Наместник, по обыкновению, обвел офицеров долгим, пытливым взглядом. Те расположились на скамьях у глухой стены, напротив окон, и лившийся из сада свет освещал их серьезные, сосредоточенные лица. Всего в кабинете Галла, не считая его самого, собралось семь человек: Лукан с Марциалом и Флакком, Варен, два центуриона, Сибиус и Главк, и не так давно прибывший из Галлии старый вояка Одриск, вступивший в должность префекта и взявший под свое командование кавалерию ауксилариев. Именно он натаскивал весь последний месяц новобранцев, занятия которых часто посещал Марциал. На коленях Варена лежала вощаная табличка для письма, и он терпеливо ждал, когда заговорит его обожаемый командир.

Галл не стал подниматься из-за стола и без прелюдий сразу заговорил по делу:

– Как вы уже знаете, к Томам подходит Восьмой легион Августа. Именно он, как и было задумано, составит костяк нашей армии. Новостью это назвать нельзя, поэтому сразу перейду к главному… Времени у нас было не так много, но мы использовали его с максимальной отдачей. Мы все, все без исключения, вложили немало труда, чтобы созданные здесь когорты стали полноценной частью действующей армии. Это так. Но! – Галл расправил плечи, оперся о спинку стула. Его глаза смотрели куда-то поверх голов офицеров, он словно проговаривал про себя то, что собирался донести до своих подчиненных. После недолгой паузы он продолжил: – Вы, как и я, должны понимать, что тех сил, которыми мы располагаем, будет недостаточно для ведения успешных боевые действий против Митридата. И это не только мое мнение. Так считают и в Риме. В связи с этим наш корпус будет усилен подразделениями из Вифинии, что вполне логично, учитывая особенности предстоящей войны и характер врага.

Он прервался, давая своим офицерам время переварить услышанное.

– Какой род подразделений нам придадут, известно? Кавалерия, пехота? – первым спросил Одриск.

– Точно сказать не могу, – ответил Галл. – Я акцентировал внимание на противодействии кавалерии, когда отправлял свой доклад императору. Не думаю, что мои доводы остались незамеченными.

– Впрочем, нам не помешает любая сила, способная сдержать конницу.

– Согласен. В любом случае придется рассчитывать на то, что будет под рукой.

– По имеющимся у нас сведениям, у Митридата большой флот, – заговорил Флакк. – Его тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Наместник согласно качнул головой и, немного помедлив, ответил:

– Насколько он большой, трудно судить, но то, что на сегодняшний день он является самым сильным на Эвксине, остается неприятным для нас фактом. Но ситуация на море в самое ближайшее время кардинально изменится. Я в этом не сомневаюсь. В Византии уже приступили к формированию боевой флотилии.

– Да греки палец о палец не ударят просто так! – заметил Марциал, и Лукан улыбнулся, вспомнив рассуждения по этому поводу Кезона.

– Они и не будут этого делать в качестве бесплатной помощи Риму, – согласился с ним Галл. – Византию предоставлены налоговые льготы на ближайшие пять лет, так что для греков эта сделка весьма выгодна.

– Ну, тогда можно не беспокоиться. Они своего не упустят.

– Наместник, мы можем расчитывать на военную помощь Херсонеса? – задал вопрос Сибиус.

А Главк, выпучив единственный глаз (второй был закрыт черной повязкой), вставил от себя:

– Как-никак они наши союзники. Да и корабли у них имеются.

– Правильно подмечено, центурионы. – Густые белесые брови Галла сошлись к переносице, широкий лоб прорезали две крупные складки: его явно что-то беспокоило. – Помощь нам окажут, вне всяких сомнений. Мне сообщают, что жители города настроены решительно. Но вот насколько решительно, как далеко они могут пойти, пока неясно. В любом случае всегда имеются рычаги, на которые можно надавить, чтобы заставить союзника проявить в общем деле большее участие. В конце концов, в поражении царя Митридата Херсонес заинтересован не меньше нас.

– К тому же у херсонесцев есть опыт ведения войн не только со скифами, но и с Боспором, – напомнил собравшимся Лукан. – Вся их история – череда конфликтов и с теми, и с другими. Лучшего союзника нам не найти.

– Какие они союзники, покажет время. – Напряжение с лица Галла стало сходить, лоб разгладился. – Херсонес давно тяготится зависимостью от Пантикапея, и эта война ему только на руку. Судите сами: в лице Рима он обретает и защиту от посягательств на его земли скифов, и возможность свободно вести свои дела по всей Таврике. Чем не перспектива, за которую можно и кровь пролить?

– Пожалуй, лишь полный глупец упустил бы такую возможность, – рассудил Одриск, провел широкой пятерней по густой рыжей бороде и уверенно заявил: – Греки будут воевать! А начнут отлынивать или плестись в хвосте, так есть масса способов для ускорения.

По кабинету прошелестел легкий смешок, улыбнулся, наконец, и его хозяин. Все это время Варен делал какие-то пометки на дощечке и не проронил ни слова. Его глаза кочевали от одного говорившего к другому, а тонкое стило выводило на воске аккуратные буквы.

– Все, что я скажу дальше, – недвусмысленно глянул на него Галл, – должно остаться в этих стенах. – Он выдержал паузу и продолжил: – В ближайшее время в Томы прибудет младший брат Митридата, Котис. По понятным причинам его присутствие в нашей армии не подлежит огласке. Он единственный законный наследник боспорского трона, и к нему перейдет власть. Разумеется, при условии нашей победы. И поэтому… мы просто обязаны ее добыть. Так пожелал император. – Галл говорил не очень громко, но отчетливо выговаривая каждую фразу, каждое слово в ней, точно хотел намертво вбить смысл сказанного в головы своих людей. – С этим все ясно? Будут еще вопросы?

– А как же царица Гипепирия? – Лукан не мог не затронуть этот щепетильный момент, но уже жалел, что задал вопрос. – Император наделил ее равной с Митридатом властью. Но она также и мать Котиса.

Вопрос явно застал Галла врасплох. Какое-то время он смотрел на Лукана так, словно пытался влезть в его мысли. Впрочем, длилось это совсем недолго.

– Царица Гипепирия находится в добровольном изгнании, – напомнил он, – если так можно назвать ее бегство после разногласий со старшим сыном. Ее дальнейшая судьба находится в ее же руках. Она – друг Рима, и никто не помешает ей вернуться в Пантикапей. Но как будет там, я не знаю. Вся власть сосредоточится в одних руках – у ее младшего сына, Котиса. За ним, понятно, останется и последнее слово.

Лукан понимал, что все это, как ни верти, соответствует действительности: и то, что решение Гипепирии покинуть Боспор являлось исключительно политическим, и то, что Котис умело использовал ее побег в своих целях. Все это были звенья одной цепочки, которую выковал Рим и которую оставалось лишь довести до нужного блеска. И уж тем более становилось понятно, что наводить этот блеск будут римские мечи.

– Больше мне добавить нечего. Ситуация, как мне кажется, и так довольно ясна, – закончил Галл и с выжиданием взглянул на Лукана.

– Да, наместник, вполне, – согласился тот.

– Кто-нибудь еще хочет высказаться?

– Было бы неплохо устроить пир в честь прибытия легиона, познакомиться с его офицерами, – не совсем уверенно предложил Марциал.

Галл поднялся, громыхнув стулом, сложил за спиной руки, как человек, уже принявший решение.

– Поскольку я принимаю командование легионом, то обязан его встретить. Отправлюсь один. Возьму только охрану. – Он обвел взглядом притихших офицеров. – А послезавтра устроим охоту. Вот на ней все и познакомятся. Так что проведите с пользой оставшееся время, подготовьтесь как следует. Это приказ! Не хватало еще ударить перед Восьмым лицом в грязь.

Когда они вышли во внутренний двор, Лукан придержал Марциала за локоть.

– Я слышал, легат легиона отозван в Рим. Кто им сейчас командует?

– По уставу, префект лагеря, – пожал плечами Маний. – Но есть еще старший трибун, Тит Фульвий Аттиан. По сути, они вдвоем привели легион в Мёзию.

– Из Паннонии? – уточнил возникший рядом Флакк.

– Да. А что?

– В Паннонии служил мой родственник. Он погиб в стычке…

Марк не закончил. Мимо них прошел наместник, в наброшенном на плечи красном плаще, парадных доспехах и увенчанном белым плюмажем шлеме. У ворот, рядом с оседланной лошадью его ожидали четыре всадника в полном вооружении.

– Скромно, но торжественно, – прицокнув языком, отметил Марциал и добавил: – Да, Галл умеет произвести впечатление. Вот увидите, солдаты будут его боготворить.