Текст книги "Дивный новый мир финансов"

Пекин: двери для иностранного капитала открываем настежь

В прошлой статье я писал о том, что Пекин взял курс на наращивание экспорта капитала. Но одновременно он выступает в качестве получателя иностранных инвестиций. Можно сказать, что выстроена улица с двухсторонним движением. До конца прошлого века это была улица с односторонним движением: Китай лишь принимал иностранный капитал. Причем это была целенаправленная политика китайского руководства. К началу нынешнего века Китай вышел на второе место в мире среди ведущих реципиентов капитала (в виде прямых инвестиций) после США. Только за период 1997-2002 гг. Китаем были подписаны соглашения о привлечении в страну прямых иностранных инвестиций на сумму в 348 млрд, долл., из которых было реально использовано 218 млрд. долл, (в среднем на год получается около 36 млрд. долл.).

А вот данные ЮНКТАД о масштабах импорта Китаем капитала в виде прямых инвестиций за последние годы (млрд, долл.): 2012 г. – 121,1; 2013 г. – 123,9; 2014 г. -128,5; 2015 г. – 135,6; 2016 г. – 133,7; 2017 г. – 136,3. Доля Китая в общемировом итоге объемов импорта капитала составила (%): 2012 г. – 7,7; 2013 г. – 8,7; 2014 г. – 9,6; 2015 г. – 7,1; 2016 г. – 7,2; 2017 г. – 9,5. А вот картина за отдельные годы по показателю накопленных прямых иностранных инвестиций в китайской экономике (млрд, долл.): 2000 г. – 193,3; 2010 г. – 587,8; 2017 г. – 1.490,9. По этому показателю доля Китая в мировом итоге составила (%): 2000 г. – 2,6; 2010 г. – 2,9; 2017 г. – 4,7. Китай в этом веке сохраняет устойчиво второе после США место как по величине ежегодно притекающего иностранного капитала, так и по объему накопленных прямых иностранных инвестиций. Для сравнения: на конец 2017 года, по данным ЮНКТАД, на США приходилось 24,8% общего объема накопленных прямых иностранных инвестиций в мире. Разрыв между США и Китаем многократный, но он постепенно сокращается. [World Investment Report 2018. Investment and New Industrial Policies. UNCTAD][34]34
  https://unctad.org/en/PublicationsLibrary/wir2018_en.pdf


[Закрыть].

Вот самые последние данные об импорте Китаем иностранного капитала, которые еще не нашли отражения в статистике ЮНКТАД. В 2018 году импорт иностранного капитала в виде прямых инвестиций составил 142 млрд, долл, (прирост на 4,2% по сравнению с предыдущим годом). В первые два месяца 2019 года, по сведениям китайских источников, приток капиталовложений в Поднебесную из-за рубежа в долларовом выражении составил 21,69 млрд. долл, с приростом в 3% в годовом сопоставлении.

Примечательно, что широко для иностранного капитала Китай дверей не открывал. Образно выражаясь, она была лишь слегка приоткрыта. Приток иностранных инвестиций в экономику страны происходил не стихийно, а достаточно жестко регулировался партийно-государственным руководством Китая.

Во-первых, иностранный капитал допускался в таких «дозах», чтобы «контрольный пакет» в компаниях с участием иностранцев оставался за китайским государством или китайским капиталом. При этом ограничивался или даже запрещался иностранный капитал спекулятивного характера (для этого устанавливались нормы по срокам пребывания иностранного капитала в Китае, ограничения и запреты на немедленную репатриацию прибыли из страны и т.п.).

Во-вторых, устанавливались отраслевые и секторальные приоритеты для иностранного капитала. Одновременно с запретами (полными или частичными) для инвестирования в предприятия большого количества отраслей и секторов. Скажем, очень жесткими были ограничения для иностранного капитала в финансовом секторе страны. Среди главных приоритетов еще в прошлом веке стал экспортный сектор экономики. Присутствие иностранцев в нем приветствовалось, ибо они помогали осваивать Китаю зарубежные товарные рынки. Так, по некоторым оценкам, в 2009 году 55% всего внешнеторгового оборота Китая осуществлялось компаниями с участием иностранного капитала[35]35
  Любомудров A.B. Прямые иностранные инвестиции в экономику Китая // Российский внешнеэкономический вестник, № 3 (март), 2010.


[Закрыть]. Среди отраслевых приоритетов на первом месте находилась обрабатывающая промышленность. Так, из 74,8 млрд. долл, прямых иностранных инвестиций, пришедших в китайскую экономику в 2007 году, 40,9 млрд. долл. (55%) приходилось на промышленность. Из общего объема добавленной стоимости, созданной в китайской промышленности в 2008 году, 30% пришлось на предприятия с участием иностранного капитала[36]36
  Любомудров A.B. Указ. соч.


[Закрыть].

В-третьих, руководителям китайских компаний и организаций была дана установка на то, чтобы в качестве иностранных партнеров выбирать таких инвесторов, которые будут вносить свой вклад не только и не столько деньгами, сколько новыми технологиями. Поначалу (в прошлом веке) эта установка была достаточно формальной. Многие компании с участием иностранного капитала производили товары, которые основывались на «вчерашних» технологиях. Но в текущем десятилетии уже требовались иностранные партнеры с новейшими технологиями – как минимум «сегодняшнего дня», а лучше – «завтрашнего». Китайское руководство взяло курс на превращение страны в мирового технологического лидера. Поэтому требование новых технологий стало одним из самых главных для иностранных инвесторов. И действительно, благодаря последовательному претворению в жизнь этого требования Китай стал добиваться больших успехов на целом ряде направлений новых технологий. В частности, в сфере компьютерной техники, коммуникационного оборудования, освоения космоса.

Китайское руководство прекрасно понимает, что привлечение иностранного капитала в традиционные трудоемкие отрасли экономики имело еще какой-то смысл в прошлом веке или начале нынешнего. Сегодня это тупиковый путь, ибо стоимость рабочей силы в Китае постепенно растет, и китайская экономика утрачивает свою инвестиционную привлекательность для трудоемких производств. Делается ставка на тотальную модернизацию экономики, повышение производительности труда, переход на выпуск товаров нового поколения. В 2015 году партийно-государственным руководством была запущена амбициозная десятилетняя программа «Сделано в Китае – 2025». Хотя на первое место в программе ставится технологическая модернизация экономики, но в ней просматриваются очень далеко идущие стратегические цели. Например, максимальное обеспечение Китая собственными комплектующими и материалами, а также создание новых видов оружия. Можно сказать, что программа не только и не столько экономическая, сколько геополитическая.

Казалось бы, Пекину и далее следовало бы проводить селективную, дифференцированную политику в отношении иностранного капитала для того, чтобы максимально использовать его для достижения долгосрочных, стратегических целей Пекина. Но партийно-государственному руководству Китая приходится учитывать жесткие реалии сегодняшнего мира. Запад постоянно обвинял и продолжает обвинять Китай в том, что он часто идет против правил так называемого «экономического либерализма», которые озвучиваются и проводятся в жизнь такими международными институтами, как ВТО, МВФ, Всемирный банк. Так, Китай стал членом ВТО в конце 2001 году. Одним из требований, которые были тогда поставлены Китаю, было превращение не позднее чем через 15 лет китайской экономики в «рыночную». Сегодня на календаре уже 2019 год, а Запад до сих пор полагает, что в Китае с его сильным государственным сектором и государственным регулированием «рыночной экономики» нет. В 2015 году Китаю удалось в МВФ добиться получения юанем статуса «резервной валюты». Китай обещал сделать юань полностью конвертируемой валютой. Однако до сих пор она таковой не является.

Уже давно Запад твердит Китаю, что он не обеспечивает свободы для иностранных инвесторов. Жестко ограничивая их как долей участия в капитале, так и набором секторов и отраслей, куда может прийти инвестор-нерезидент. Более того, Запад постоянно проявляет недовольство, что даже те иностранные инвесторы, которые все-таки обосновались в Китае, испытывают большой дискомфорт. В частности, приводятся многочисленные примеры того, как китайские партнеры по бизнесу вымогают у иностранных инвесторов новейшие технологии. А иногда используют их для проникновения в иностранные «материнские» компании для промышленного шпионажа.

Я уже писал о том, что внешняя экспансия китайского капитала встречает все большее сопротивление на Западе. Особенно в США. Особенно после того, когда в Белый дом пришел Дональд Трамп, который стал подвергать полной ревизии торгово-экономические отношения США и Китая. Вот данные по объему китайских прямых инвестиций в экономику США (млрд, долл.): 2016 г. – 45,6; 2017 г. – 29,0; 2018 г. – 5,0. Девятикратное сокращение за период 2016-2018 гг. Если в 2016 году именно США были главным направлением экспорта китайского капитала, то сегодня по китайским инвестициям их обошли уже многие другие страны. Но Вашингтон нагнетает антикитайскую истерию и пытается заставить своих европейских партнеров также выставлять барьеры на пути китайской инвестиционной экспансии. При этом используется два аргумента. Во-первых, китайцам нельзя доверять, ибо они, покупая долю западной компании, получают доступ к технологиям, которые являются залогом безопасности Запада. Во-вторых, Китай ограничивает доступ в свою экономику иностранных инвесторов.

Для того, чтобы выбить из рук западных оппонентов последний аргумент, Пекин в последние два года постоянно говорил о том, что он приступит к либерализации режима доступа для иностранных инвесторов. Обещания такой либерализации прозвучало громко и убедительно с трибуны 19 Всекитайского съезда Коммунистической партии Китая (октябрь 2017 года). После указанного съезда тема открытия китайской экономики для иностранных инвесторов звучала многократно с разных трибун. Может быть, разговоры о либерализации режима для иностранного капитала звучала бы и далее (вспомним, например, сколько лет Китай обещает сделать юань свободно конвертируемым), но в историю вопроса вмешался «фактор Трампа». Ультимативная форма переговоров Трампа с Китаем по вопросам торгово-экономических отношений двух стран заставляет Китай делать некоторые встречные шаги.

Одним из таких встречных шагов стало принятие 15 марта закона о либерализации доступа иностранного капитала в китайскую экономику. Закон об иностранных инвестициях должен вступить в силу с 1 января 2020 года. Полный текст принятого закона пока не опубликован. Поэтому комментаторы ссылаются на последнюю версию законопроекта, которая была в свободном доступе. Раньше китайские власти имели два списка отраслей, которым должны были руководствоваться иностранцы. Первый список «позитивный» – отрасли, куда был открыт доступ иностранному капиталу; второй список «негативный» – отрасли, закрытые для него. Первый список был очень коротким, второй – очень длинным. Теперь будет все наоборот, а со временем, как обещают китайские власти, «негативный» список должен вообще исчезнуть. Новым законом запрещается принудительная передача технологий и незаконное «вмешательство» правительства в деятельность иностранных компаний. Устанавливается уголовная ответственность для нарушающих эти правила чиновников.

Отношение к новому закону за пределами Китая неоднозначное. Многие считают его лишь маневром Пекина, который должен помочь заключить с Трампом «мирный договор» в сфере торговли. Наблюдатели обращают внимание на то, что проект закона готовился несколько лет, не спеша. И мог готовиться еще столько же. Но в начале этого года произошло резкое ускорение, которое было спровоцировано исключительно американокитайскими переговорами по торговле.

Иностранные компании критикуют закон за нехватку конкретики. Пекин обещает, что конкретика появится в подзаконных актах, к разработке которых китайские министерства и ведомства уже приступили. Американская торговая палата в Китае заявила, что «в принципе» изменения ее устраивают. Хотя она обеспокоена тем, что такой важный закон был принят без активных консультаций с бизнесом. Впрочем, такие консультации начались уже после принятия закона – на Китайском форуме развития-2019. На форум приехали представители многих компаний, входящих в топ-500 (Daimler AG, IBM, BMW, Pfizer, RTZ и др.), а также ученые известных исследовательских институтов и представители международных организаций. Главный интерес иностранных участников – только что принятый закон об иностранных инвестициях. 25 марта премьер Госсовета КНР Ли Кэцян провел встречу с представителями иностранных компаний – участниками. Главная его мысль, которая звучала на форуме: иностранные компании будут иметь такие же права, как и компании-резиденты. Любые попытки дискриминации нерезидентов будет пресекаться и преследоваться в судебном порядке.

Впрочем, китайские чиновники не скрывают, что проводимая Пекином политика призвана способствовать тому, что в страну будут приходить лишь те инвесторы, которые будут представлять высокотехнологичные отрасли экономики и которые будут в добровольном порядке приносить новые технологии[37]37
  https://www.chinalawblog.com/2019/03/chinas-new-foreign-investment-law-and-forced-technology-transfer-same-as-it-ever-was.html


[Закрыть]. Такие надежды основываются на том, что государство планирует расширять поддержку высокотехнологичных секторов экономики с помощью налоговых льгот, а иногда и прямого бюджетного финансирования проектов.

Некоторые скептики уверены, что 1 января следующего года закон никак не сможет заработать. Ибо требуется привести в соответствие с законом гигантское количество нормативных документов. Только в области государственных закупок число их измеряется сотнями (они, как правило, дают преимущество госкомпаниям и полностью исключают компании с участием иностранного капитала). Некоторые скептики назвали новый закон «однодневкой». Мол, закончатся переговоры с Трампом, и политика Пекина в области иностранных инвестиций вернется на круги своя.

Китайская экономика превратилась в гигантскую долговую пирамиду

Я думаю, что Китай, как автомобиль с мощным двигателем, который продолжает быстрое движение по прямой линии в течение 34 лет. Однако он не продемонстрировал потенциал рулевого управления, а впереди маячит резкий поворот.

Ян Бреммер,

современный американский политолог

Китайская экономика уже давно заняла прочно второе место в мире по своим масштабам, которые измеряются показателем валового внутреннего продукта (ВВП). ВВП Китая по итогам 2018 года превысил 90 трлн, юаней, если пересчитать по среднему валютному курсу, то получается 13,6 трлн, долларов США (показатель номинального ВВП). Для сравнения: ВВП США, по предварительным оценкам, в истекшем году составил 21,5 трлн. долл.

Но если пересчитать ВВП Китая не по рыночному валютному курсу, а по паритету покупательной способности валют, то оказывается, что Китай по указанному показателю (ВВП по ППС) обошел США уже в 2014 году. Тогда ВВП Китая, рассчитанный по ППС, составил 17,6 трлн, долл., в то время как ВВП США был равен 17,4 трлн. долл. А в 2017 году ВВП по ППС Китая, по расчетам МВФ, был уже 23,2 трлн. долл, в то время как ВВП США равнялся 19,5 трлн. долл.

Между двумя странами продолжается негласное соперничество в разных сферах и по разным показателям, в том числе по показателю ВВП. Но сравнение двух стран по показателю ВВП подобно сравнению двух пузырей. Показатель ВВП во всем мире становится все менее надежным инструментом измерения масштабов экономики и ее динамики. Об одной причине этого достаточно часто и подробно пишут: постоянно меняется методология расчета показателя, он все в большей степени отражает не создание новых продуктов (товаров и услуг), сколько их потребление. Вопрос «статистической алхимии» я сейчас оставляю в стороне.

Другой причиной превращения показателя ВВП в «пузырь» становится то, что он создается за счет наращивания долгов в разных секторах экономики. Наращивание осуществляется путем построения так называемой «долговой пирамиды». Обрушение «долговой пирамиды» неизбежно влечет за собой «схлопывание» «пузырей» на различных рынках. В конечном счете, должно произойти и «схлопывание» такого «пузыря», как ВВП.

О том, что ВВП США напоминает «пузырь», говоря и пишут уже давно. Но вот по поводу ВВП Китая существует мнение, что он более адекватно отражает состояние и динамику китайской экономики. Ибо китайская экономика в большей мере, чем американская состоит из реального производства (промышленность, строительство). Если в Америке происходил и происходит виртуальный рост экономики, то в Китае он вполне ощутимый, его можно назвать реальным ростом. Согласно данным международных организаций (МВФ, Всемирный банк и др.) в 1990 году добавленная стоимость промышленности и строительства в США составляла 1.493 млрд, долл., а 2017 году – 3.520 млрд. долл. В Китае этот показатель в 1990 году был равен 148 млрд, долл., а в 2017 году -4951 млрд, долл.[38]38
  http://chius.ru/


[Закрыть] Эти цифры более адекватно отражают экономическую динамику двух стран. В США увеличение составило 2,36 раза, а в Китае – 33,5 раза. Головокружительный взлет Китая!

Эксперты отмечают, что в 1990-е и «нулевые» годы экономический рост Китая осуществлялся преимущественно за счет реальных секторов и подпитывался за счет последовательного вовлечения в промышленное производство рабочей силы и повышение производительности труда. Однако с конца «нулевых» годов (с момента начала финансового кризиса) в качестве главных источников экономического роста стали выступать уже такие факторы, как опережающее развитие сектора услуг (особенно финансовых услуг) и быстрое наращивание долгов. Остановимся на втором из названных факторов.

На стремительное наращивание долгов в китайской экономике стали в начале текущего десятилетия обращать внимание международные организации (ООН, МВФ, Всемирный банк) и независимые эксперты. Особенно большой резонанс вызвал опубликованный в феврале 2015 года доклад консультативной компании McKinsey, посвященной мировой долговой ситуации[39]39
  https://www.mckinsey.com/featured-insights/employment-and-growth/debt-and-not-much-deleveraging


[Закрыть]. В докладе рассматривается динамика мирового долга за период 2007-2014 гг. За указанный период мировой долг увеличился со 142 трлн. долл, до 199 трлн. долл. Отношение мирового долга к ВВП выросло за указанный период времени с 269% до 286%. То есть уже в 2014 году мировая экономика находилась в худшей долговой ситуации, чем накануне мирового финансового кризиса 2008-2009 гг.

В докладе обращалось внимание на то, что особенно динамично среди ведущих экономик мира долг в указанный период времени (2007-2014 гг.) рос в Китае. Прирост долга Китая за период 2007-2014 гг. в абсолютном выражении составил 20,8 трлн. долл. Общий прирост мирового долга за указанный период времени составил 57 трлн. долл. Получается, что вклад Китая в прирост мирового долга за период 2007-2014 гг. равен 36,5%. Что непропорционально много даже для такой крупной страны, как Китай. Авторы доклада обратили внимание, что в 2014 году Китай уже обогнал США по показателю относительного уровня совокупного долга: у Америки он составил 269% ВВП, а у Китая – 282%. Это и стало основанием для следующего утверждения авторов доклада: Китай становится главной угрозой экономической и финансовой стабильности в мире.

Ниже привожу основные цифры, характеризующие динамику и структуры китайского долга, заимствованные из упомянутого доклада.

Динамика и структура долга Китая

Нулевые годы (до 2008 года) были для Китая периодом перехода от одной модели экономики к другой. Предыдущая модель экономики основывалась на опережающем росте продукции (товаров, услуг) по сравнению с ростом задолженности субъектов хозяйственной деятельности. Это была модель интенсивного экономического развития, обеспечиваемого за счет повышения эффективности использования таких факторов производства, как рабочая сила, природные ресурсы и капитал.

В переходный период динамика производства и задолженности примерно совпадали. Т.е. на 1 доллар (юань) прироста долга приходился 1 доллар (юань) прироста продукции (ВВП). Или немного меньше, но разрыв не был очень заметным. Как видно из таблицы, за 2000-2007 гг. долг увеличился в 3,5 раза, а в абсолютном выражении прирост составил 5,3 трлн. долл.

А вот где-то с 2008 года началось сильно опережающее по отношению к производству товаров и услуг наращивание долга. Тогда китайская экономика (как и экономики многих других стран) испытывала большие трудности, связанные с тем, что ее «зацепил» глобальный кризис. Как видно из таблицы, за 2007-2014 гг. долг увеличился в 3,8 раза, а в абсолютном выражении прирост составил гигантскую величину 20,8 трлн. долл. Иными словами, на каждый доллар нового долга создавалось ВВП на сумму, равную примерно 30 центам.

Подсев на «долговую иглу», китайская экономика так и не сумела с нее соскочить. Опираясь на официальную статистику, не трудно подсчитать, что только на обслуживание долга тратится примерно 20% ВВП Китая. Для того чтобы Китаю держаться «на плаву», т.е. обслуживать долг, не погружаясь далее в трясину долга, необходимо, чтобы каждый год китайская экономика обеспечивала прирост ВВП в размере 20%. Согласно официальной статистике Китая, в последние годы прирост варьировал в пределах 6-7 процентов в год. Т.е. темпы экономического роста были примерно в три раза ниже минимально необходимых.

Как же китайской экономике удается функционировать в условиях такого гигантского долгового пресса? – За счет дальнейшего стремительного наращивания долга, причем новые кредиты и займы направляются для рефинансирования старых долгов. Мы имеем дело с классической долговой пирамидой. Руководство страны говорит, что оно строит социализм с китайской спецификой. На самом деле это откровенный капитализм с китайской спецификой. Имеет свою китайскую специфику и строящаяся долговая пирамида. Ее строительство осуществляется не только с помощью банковских кредитов и займов, привлекаемых путем размещения на финансовом рынке долговых бумаг. Китайской спецификой является то, что также активно используется «теневой банкинг». Это кредиты и займы, которые предоставляют физическим и юридическим лицам разные компании и организации, не являющиеся банками и не находящимися в сфере банковского надзора финансовых регуляторов. Долги, создаваемые в результате услуг «теневого банкинга» сопоставимы по масштабам с долгами по кредитам официального банковского сектора. Названные операции получили еще название «забалансовых» (потому что многие организации, занимающиеся «теневым банкингом» оказываются дочерними и иными ассоциированными с банками структурами, через которые банки осуществляют забалансовые кредитные операции). К «забалансовым» операциям еще следует отнести выпуск облигаций местных органов управления. Создаваемые такими облигациями обязательства не учитываются при расчете общего государственного долга. В начале марта министр финансов КНР Лю Кунъ признал, что долги местных властей, выпустивших облигации, в совокупности составляют 2,74 трлн. долл. Однако эксперты полагают, что министр более чем в два раза занизил величину долга, его реальная величина около 6 трлн. долл.

С учетом долгов «теневого банкинга» ситуация в китайской экономике выглядит еще более критичной. Не исключено, что вторая волна мирового финансового кризиса, которую ожидают со дня на день, может начаться не в США или Европе, а в Китае. Китайское руководство прекрасно понимает возникшую более десятилетия назад долговую проблему. На 19 Всекитайском съезде КПК в октябре 2017 года осторожно говорилось о необходимости обуздать кредитного «дракона», вышедшего далеко за пределы банковского сектора. Но никаких реальных успехов в его обуздании за прошедшие полтора года достигнуто не было.

Нынешние жесткие переговоры Вашингтона с Пекином могут стать тем триггером, который спровоцирует обвал долговой пирамиды в Китае, что, в свою очередь, стает триггером мирового финансового кризиса. Принятый в марте нынешнего года в Китае закон об иностранных инвестициях предусматривает радикальную либерализацию режима для иностранного капитала (чему Пекин на протяжении многих лет сопротивлялся). Не исключаю, что столь радикальный шаг может быть актом отчаяния. Пекин решил попытаться использовать иностранный капитал в качестве строительного материала для дальнейшего наращивания долговой пирамиды.

Приведу некоторую свежую статистическую конкретику для иллюстрации того, насколько серьезны перекосы в китайской экономике и высоки риски обвала долговой пирамиды. Прежде всего, напомню, что по итогам прошлого года зафиксированы самые низкие темпы прироста ВВП за последние 28 лет, они составили 6,7%. В декабре прошлого года экспорт из Китая рухнул на 4,4%. В январе-феврале текущего года было зафиксировано дальнейшее его падение – на 4,6% по отношению к аналогичному периоду предыдущего года. В руководстве страны возникли растерянность и нервная напряженность, которые, естественно скрываются за оптимистическими и мажорными публичными заявлениями.

По данным Народного банка КНР, в январе в стране было выдано новых кредитов на сумму 3,23 триллиона юаней. Это абсолютный рекорд за все время официальной статистики (с 1992 года). Еще на сумму 1,41 трлн, юаней было выдано кредитов и займов по линии «теневого банкинга». Итоговая сумма, называемая общим объемом социального финансирования (total social financing), составила 4,64 трлн, юаней. Это в полтора выше показателя января 2018 года.[40]40
  https://www.reuters.com/article/china-economy-social-financing/ china-j an-total -social-financing-hits -record-464-trln-yuan-idUSZZN3EIF02


[Закрыть] К приведенной сумме еще следует приплюсовать объем средств, привлеченных бизнесом в январе посредством выпуска облигаций, – 500 млрд, юаней (в декабре было привлечено 375 млрд, юаней). Итого, только за январь в китайской экономике возникли долги на общую сумму 5,14 трлн, юаней, или почти 760 млрд. долл. И это без учета процентов, которые будут начисляться на эти долги. В китайскую экономику за один месяц были вкачаны кредитные ресурсы, которые сопоставимы с годовым ВВП таких стран, как Швейцария, Турция или Нидерланды.

Если предположить, что прирост долга в китайской экономике будет осуществляться в таких же размерах, то в расчете на 2019 год должна получиться сумма, превышающая 9 трлн. долл. Это эквивалентно 67% номинального ВВП Китая за 2018 год или 39% ВВП Китая за 2017 год, рассчитанного по ППС. Такая скорость наращивания долга наблюдалась в прошлом веке лишь в годы мировых войн.

Экономика Китая во избежание кризиса накачивается деньгами, эмитируемыми Народным банком Китая, коммерческими банками и теневым банкингом. Накачиванием денег в экономику после кризиса 2008-2009 гг. занялись многие Центробанки Запада, назвав это «количественными смягчениями» (КС). Программы КС с 2008 года до октября 2014 года осуществляла Федеральная резервная система США. С 2015 года «количественными смягчениями» занимается ЕЦБ. В результате сами Центробанки раздуваются как «пузыри».

В лексиконе китайских руководителей нет такого понятия, как «количественные смягчения», но признаки политики КС просматриваются и в деятельности Народного банка Китая. В январе 2008 года активы НБК составляли 17 трлн, юаней, а по состоянию на февраль 2019 года они уже были равны 35,6 трлн, юаней. Увеличение в 2,1 раза. Правда на фоне некоторых других Центробанков прирост не выглядит очень уж значительным. Так, активы ФРС США за указанный период увеличились в 4,6 раза, ЕЦБ – в 3,35 раза, Банка Японии – в 5,1 раза[41]41
  https://www.yardeni.com/pub/peacockfedecbassets.pdf


[Закрыть]. Не исключаю, что для того, чтобы продолжить выстраивание долговой пирамиды китайскому Центробанку придется пойти по стопам ФРС США, ЕЦБ и Банка Японии и начать полномасштабную программу количественных смягчений (хотя называться китайская программа может по-другому).