Текст книги "Рождение волшебницы"

– Нужно перевязать, чтобы не повредил сам себе, – сказала Золотинка каким-то образом очутившейся рядом Любе, – и ради бога, дайте ему пить.

Подол изуродованного, куцего платья, колени, живот – все было в бурой грязи, потому что Золотинка встала из лужи крови. Она передала мальчишку Любе и пошла дальше на поиски живых. Теперь она останавливала кровь и затягивала раны почти сразу. Залеченных передавала помощникам, которые у нее объявились неведомо откуда. И так она обошла десятки людей…

Когда наткнулась на Тучку. Перевернула его на спину – кто-то помог ей в этом – и нащупала запястье. Рука Тучки похолодела и жилы не бились. Она приподняла веки – зрачки застыли. Она расстегнула на груди одежду и припала…

Потом она села наземь.

Тучка глядел презрительно прищуренным глазом. А другой оставался закрыт. Тучка. Неподвижный, немой и строгий. Словно бы и там, за чертой смерти, знал он и помнил о несправедливых подозрениях дочери, которые отравили его последние дни.

Ни во что Тучка не обратился после смерти – он не был оборотнем.

– Но он же мертв, – сказал кто-то.

– Да-да, – согласилась Золотинка. Ее не оставили в покое, и она поднялась, потому что люди еще жили.

Покалеченных и недужных перенесли в крепость и уложили на деревянном полу большого темного помещения. Здесь среди удушливых запахов крови Золотинка оставалась до глубокой ночи. Она спотыкалась от усталости, когда Люба увела ее, наконец, спать.

Утром было условлено перемирие, чтобы убрать тела. Скоморохи похоронили Тучку и Галича на склоне крепостного холма. Мессалонов свалили в одну большую яму, а курники хоронили своих поодаль в другой большой яме. Их яма была немногим меньше нашей.

Завернувшись в плащ, Золотинка стояла у могилы Тучки, пока на стенах крепости не заиграла труба. Она была последней, кто вошел в ворота.

Однако к Рукосилу ее пустили не сразу.

В сенях перед покоем смазливый юноша с тонкими усиками спросил ее с некоторой осторожностью, не та ли царевна Жулиета девица, что лечила вчера раненых. Золотинка призналась, что та самая. Одному хорошему, можно сказать, очень хорошему знакомому, сообщил тогда молодой человек, чертовски не везет в кости. Так вот, не возьмется ли царевна Жулиета за известную мзду этому делу пособить? Нет, Золотинка за трудные дела не берется. Ага, сказал молодой человек, ясно. Но дело не представляется ему трудным. Нет, Золотинка ни за какие дела не берется. Ага, сказал молодой человек еще раз и с развязной свободой розовощекого красавца потрогал стриженую Золотинкину шерстку. И назвал девушку цыпкой.

Ее заставили ждать в узком и темной коридоре, под сводами которого свисали на цепях кованые светильники. Выцветшие ковры на стенах повествовали о земной жизни всемилостивого господа нашего Рода. Последовательно были изображены зачатие солнечным лучом и рождество Рода. Подвиги Рода в колыбели, посрамление учителей, словопрение о вере, чудесное плавание на мельничном жернове, воскрешение семисот семидесяти мертвых, проповедь высшего блага и, наконец, мученическая смерть на колесе.

Золотинка имела достаточно времени, чтобы изучить ковры, поучительное содержание которых так мало вязалось с образом жизни Рукосила. Как большинство образованных людей своего времени, Рукосил, конечно же, не принимал на веру благочестивую ложь составителей Родословца…

Наконец она ступила в обширный и высокий покой с тремя большими окнами на запад, судя по положению солнца. Несколько в стороне от окна и боком к свету покоился на двух резных столбах тяжелый стол, за которым сидел в окружении письменных принадлежностей и каких-то мелких вещичек Рукосил – в золотом халате с белыми отворотами. Поодаль в глубине покоя высилась обширная кровать под грязно-розовым балдахином. Подле нее на маленьком столике стоял таз и кувшин для умывания. В огромных напольных вазах торчало составленное диковинными букетами оружие – копья, бердыши и дротики, мечи, сабли и кончары.

– Я пришла за Поплевой, – молвила Золотинка, остановившись у порога. Дверь за спиной прикрылась без ее участия.

Оторвавшись от бумаг, он кинул небрежный взгляд.

– Не вижу радости.

Свежие щеки чародея румянились, бодро топорщились усы, пышно лежали завитые волосы, но больные глаза ушли в темную сеть морщин, которые волшебству не поддавались.

– Подойди сюда.

Она пересекла комнату и стала перед столом.

– Сними капюшон.

Она откинула капюшон, и тогда он стал пристально смотреть на нее, поигрывая большим белым пером. Отвороты роскошного халата разошлись, обнажая волосатую грудь.

Бесчувственное выражение на ее лице, которое так занимало Рукосила, имело еще и ту причину, что Золотинка ощущала покалывающую ломоту в затылке – предвестник мучений, которые неизбежно должны были последовать за потраченным на раненых волшебством.

– Хорошо, – раздумчиво играя бровями, молвил Рукосил. – Получишь ты своего Поплеву. Но сначала…

– Вот сейчас ты солгал, – бесстрастно сообщила Золотинка, бросив взгляд на выкатившиеся из орбит глаза.

Рукосил осекся. Уловил он в голосе девушки что-то такое, что заставило его поежиться в предощущении беды, размеры которой невозможно было угадать.

– Да-да, – кивнула Золотинка. – Я читаю у тебя на лице каждое слово лжи так же верно, как… Ну, словом, всякий раз, когда ты сознаешь свою ложь, у тебя глаза на лоб лезут. Это открылось вчера, когда ты витийствовал на башне.

Рукосил облизал губы. Потом запахнул халат, прикрыв обнаженную грудь. Он не произнес ни слова.

– Отдай Поплеву и отдай Миху Луня, и я уйду. Теперь уж тебе от меня не будет проку. Что толку в человеке, который видит тебя насквозь? Да и мне не в радость глядеть, как ты хлопаешь ушами и орудуешь носом.

– А как ты это видишь? – спросил он. Золотинка пожала плечами:

– Лицо перекошено и кривляется.

Непроизвольно он приподнял руку, чтобы тронуть нос, и устыдился движения.

– Невозможно. Это никак невозможно! – сказал он, но голос дрогнул и нос шевельнулся.

– Врешь! – отрезала Золотинка. – Ты вовсе не убежден в том, что это невозможно.

– А вот и нет! – вскричал он. Сердито выдвинул ящик стола и схватил маленький ключик, который стал увеличиваться в размерах. Слева от входной двери он провел рукой по голой, тесаного камня стене, и образовалась скважина. Ключ точно к ней подошел – стена побежала трещинами, часть ее начала поворачиваться со слабеньким крысиным писком. Растворилась глубокая выемка, где стояли на деревянных полках десятки припухлых от непомерной мудрости и почтенного возраста книг. Рукосил выхватил одну из них размером в восьмую долю листа.

– Указатель к полному изводу «Дополнений». К полному! – сказал он и начал листать. – Не сказано… Нет! Нигде. Не до-пол-не-но! – с напором провозгласил он. – Великие умы древности забыли, видишь ли, упомянуть, а она, сопля несчастная, внесет свое дополнение! Не рассказывай мне сказки!

И швырнул книгу на место.

– Как хочешь, – ровно сказала Золотинка. – Я предупредила.

– Невежественная самонадеянная девчонка! – почти выкрикнул он. И внезапно остановился: – Что? Солгал?

– Почему? – пожала плечами Золотинка. – Ты пытаешься ловить на пустяках, потому что сразу понял, что я права. Бывали вещи и более невероятные, но это вот задевает тебя лично.

Он прошипел, приблизив застылое лицо:

– Но ты-то понимаешь, что за такую проницательность убивают?!

– Догадываюсь, – отвечала Золотинка. – Поэтому я и хочу уйти. Отныне между нами ничего невозможно. Никакие отношения вообще. Я уйду и обещаю ни в чем тебе не противодействовать.

Рукосил сделал несколько шагов, отодвинул книги и взгромоздился на стол. Взгляд его выказывал недоверие, настороженность, враждебность… А более всего растерянность.

– Поплевы нет в замке, он далеко, – соврал он, покачивая на весу меховым шлепанцем.

– Врешь, – заметила Золотинка, не распространяясь.

Щеки Рукосила пошли пятнами.

– Мы уйдем с Поплевой, мы исчезнем, чтобы не попадаться тебе на пути. И я не буду волховать, я хочу жить, – сказала Золотинка.

– Как жаль, как жаль, – промолвил он после долгого молчания. – И какое, боже! жуткое одиночество. – Уронил голову и опять задумался. – Послушай, Золотинка, – вскинулся он. – А ведь чудесное у тебя имя. Кто ж это придумал: Зо-ло-тин-ка. Тин-тин-тин! Холодные такие льдинки… Так и падают за шиворот. – Глаза его заблестели. – И какое жуткое одиночество, – повторил он. – Великому ровни нет. Рукосил один во всем мире. Я мог бы тебя приблизить, тогда бы нас стало двое. Мог бы тебя приподнять, чтобы ты стала вровень… И вот – один. Так холодно на высоте… И как посмеялась бы Милица: великий Рукосил дал маху!

– Вот теперь ты не кривил душой, – тихо сказала Золотинка. – Жаль, что ты не можешь остановиться. Отдай мне Поплеву и Миху Луня.

– Да нет, пожалуй, – сказал он раздумчиво, словно бы еще не решив, – пусть лучше Поплева останется у меня заложником.

Золотинка глядела с молчаливым укором, и от этого… боль безнадежности защемила черствое сердце Рукосила.

– А что, – сказал он, помолчав, – Юлий тоже виляет носом?

– Он помалкивает.

– Ну вот что, – встал Рукосил. – Мое последнее слово: если ты такая умная, ты сама найдешь Поплеву в этом замке. Ищи.

– Он здесь, в замке?

– Да.

– Ты превратил его в предмет?

Рукосил злорадно ухмыльнулся:

– Управляйся как знаешь. Тебе дадут ключи… Даже нет. Я приставлю к тебе Хилка Дракулу – это дворецкий, честнейший человек. Посмотрим, много ли тебе будет пользы от его честности. – Рукосил загадочно хмыкнул. – Ищи. Понадобится месяц – месяц. Год – пожалуйста. Понадобится десять лет – не жалко.

Золотинка окинула взглядом захламленный стол Рукосила, где среди множества нужных и ненужных вещей могло затеряться до десятка заколдованных людей.

Рукосил молчал, мучаясь… и, сглотнув, сказал:

– Поцелуй меня.

– Нет, – тихо качнула она головой.

На щеках его заиграли желваки:

– Приходи завтра. Я велю Хилку бросить дела и заниматься только тобой.

– Хорошо. – Золотинка не выказывала нетерпения. Она уже сообразила, что неделю-другую нужно будет только изображать поиски, не прибегая к хотенчику, чтобы не обнаружить его раньше времени. Хотенчик – главный был ее расчет и надежда. Тот, что у Юлия в кандалах, или другой.

Она не сомневалась, что страстное желание вырваться из-под гнетущей власти Рукосила, желание спасти Поплеву и обрести нравственный покой пересилит все остальное. И после предательства на майдане, когда Юлий и пальцем не шевельнул, чтобы вызволить ополоумевшую от страха и боли девчонку из-под дерева повешенных… после этого нет, хватит – она чувствовала себя свободной. Она излечилась. Ничто не заставит ее обратить свои помыслы к Юлию, не обманется и хотенчик.

Назавтра Золотинку поджидал дворецкий, носатый дядька в коротком, до пояса меховом плаще. Он встретил ее учтивым поклоном и не садился. Здесь же, отступив на несколько шагов, дюжий малый держал тяжеленную корзину железок – ключи от помещений и подвалов замка. Дворецкий бесстрастно уведомил царевну Жулиету, что поступает в полное ее распоряжение. Он глядел печальными умными глазами. У него были тонко сложенные чувственные губы, хищный нос и простецкая борода лопатой, наполовину седая. Изъяснялся он с исчерпывающей краткостью.

Его звали Хилок Дракула.

Проходя с Золотинкой по двору, Дракула со вздохом распорядился высечь зазевавшегося парня. Со вздохом же сообщил ей, что конюший Рукосил – один из самых могущественных вельмож княжества. А пойдет и выше. Отвечая на вопросы, он упомянул четырех жен конюшего и, помолчав, заключил со вздохом: бедняжки! Были и дети, как не быть, подтвердил он, однако от дальнейших воздыханий воздержался.

– Как мне вас называть: Хилок или Дракула?

– Дракулой, – решился он после некоторых колебаний. – Царевна Жулиета, – торжественно сказал он, – никто не называет меня Дракулой.

Для начала Золотинка решила уяснить себе общее расположение крепостных укреплений и построек.

– Вы покажете мне все, что я попрошу? – спросила она, пытливо всматриваясь.

– Все, – подтвердил Дракула, не дрогнув лицом.

– Как вы думаете, смогу я найти Поплеву в этом замке?

– Нет, – отвечал он без колебаний, – ни в коем случае.

Потом вздохнул и показал рукой вверх:

– Прошу вас, царевна-принцесса, поднимайтесь.

Они взошли на стену, укрытую на всем протяжении навесом под черепичной крышей. Через проем между зубцами Золотинка увидела стаю воронья в небе.

– У меня умерла жена, – сообщил дворецкий. Золотинка испуганно оглянулась. – Две недели назад, – добавил он.

– Она звала вас Дракулой? – тихо спросила она.

Дворецкий промолчал.

– Видите стервятников, – сказал он. – Не всех, значит, убрали – разве усмотришь? Когда мне с трупами возиться – столько народу кормить надо.

– С чего вы советуете мне начать? – вернулась она к своему.

Дракула вздохнул:

– Где вы хотите искать вашего родственника: среди живых или среди мертвых? Начните с мертвых. Есть тут у нас одно нехорошее местечко.

Золотинка молча кивнула. Снова они прошли двор и где-то между двумя высокими зданиями на западной стороне, отомкнув окованную железом дверь, спустились в темный подвал, где сразу же понадобился факел.

Рваный метущийся огонь разогнал крыс. Вдоль прохода валялись ломаные, засыпанные трухой корзины, бочарная клепка и доски. Освещая путь по тропинке, Дракула вел за собой Золотинку, а последним, боязливо озираясь, тащился малый с ключами.

Подвалы кончились, и они вступили в прорубленный в скале ход, настолько низкий, что из них троих только девушка могла идти, не сгибаясь. Золотинка ничего не спрашивала, никто не произносил ни слова, и от этого напрягался слух. Тишина подземелья полнилась едва постижимыми звуками. Иногда Дракула задерживался на росстанях, словно припоминая дорогу. И не мудрено: судя по времени – сколько они шли, неведомо для чего устроенные выработки тянулись в толще горы на многие версты. Золотинка поняла, что они оставили крепостной холм и ближайшие окрестности Каменца. Дракула свернул налево, и за поворотом, наконец, обозначились в темноте просветы, потянуло свежестью. Ход упирался в проржавленную дверь с засовами. Дворецкий нашел ключ, заскрипели петли, и открылся сверкающий проем в пустоту.

Ошеломленная Золотинка обнаружила себя на краю пропасти. На расстоянии сотни саженей перед ней сверкали залитые солнцем белые, круто обрывающиеся скалы. Между дальней кручей и порогом двери не было ничего, кроме пронизанной светом пустоты. Уцепившись за косяк, она глянула вниз: на дне пропасти струился ручей. Желтоватый между камней, бледно-зеленый в спутанных зарослях кустарника, он еще раз менял цвет там, где ложилась размашистая, переброшенная через провал тень. Поток искрился и пенился, но шум бурлящей внизу воды почти не достигал ушей.

– На камнях, – сказал за спиной Золотинки дворецкий. – Туда у нас с незапамятных времен сбрасывают тех, от кого нужно тайно избавиться, и все такое. А вот лестница.

У самых ног она разглядела уступ, который был ступенькой, такие же неравномерно выбитые полки-уступы имелись и ниже, они уходили наискось под нависшую в пустоте глыбу и пропадали из виду.

– Вы советуете мне спуститься? – промолвила Золотинка слабым голосом.

– Нет, царевна-принцесса, – отвечал честный Дракула, – я не советую вам спускаться.

– Вы будете меня сопровождать?

– Ни в коем случае. Я ничего не ищу.

Установилось молчание.

– Хорошо, я спущусь, – сказала Золотинка, будто они ее уговаривали.

– Возьмите оружие. Туда волки наведываются, на падаль, – отозвался Дракула.

Он подозвал детину, и тот снял кожаный пояс, на котором висел тесак. Золотинка скинула плащ, разулась, потом неловкими руками принялась застегивать пояс с оружием. Подходящей дырочки не нашлось, слишком широкий ремень проскальзывал на бедрах. Она попробовала приладить ремень так и эдак, но скоро освободилась от него и бросила на пол.

– Черт с ним! Как-нибудь!

Больше не мешкая, Золотинка повернулась спиной к пропасти и нашла босой ногой уступ. Все оказалось не так страшно. Расчетливо высеченные ступеньки нигде не прерывались, едва она начинала пугаться, не сразу нащупав ногой следующую, как находила вырубленный в скале захват, чтобы можно было перенять руки и спокойно пошарить ногой. Лестница, не везде отвесная, извивалась по склону, применяясь ко всем пологостям и расселинам. Местами спуск позволял выпрямиться и не держаться руками.

Добравшись до осыпи, ниже которой начинался перемежающийся прогалинами кустарник, Золотинка огляделась. Лестница увела ее в сторону от тех валунов в русле ручья, которые запомнились ей сверху. Однообразно журчала вода. Валялись кости – обглоданные и растасканные, выбеленные и уже почерневшие так, что сливались со щебнем. Она глянула на утесы над головой, но не могла разглядеть ни ступенек, ни двери тайного хода, затерявшейся где-то немыслимо высоко.

Здесь никто не бывал. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не ступить ненароком на человеческие останки. Золотинка видела истлевшую одежду, запавшую внутрь грудной клетки пряжку. И полная сверкающих зубов челюсть. Поодаль – ржавые доспехи, прежде казавшиеся Золотинке камнем. Был это витязь, закованный с ног до головы в железо, – так его и бросили в панцире. Оторвавшись от перевязи, валялся в ободранных ножнах меч.

Осматриваясь, она осознала слабый повторяющийся шорох, который мерещился ей и прежде. Это было, кажется, где-то там – на камнях, куда сбрасывали тела. А груды выбеленных костей, среди которых блуждала Золотинка, намыло вниз по ручью высокими паводками. Следы недавнего убийства следовало искать выше.

Стараясь без нужды не шуметь, Золотинка попробовала вытащить меч – ножны рассыпались трухой, и обнажился обезображенный язвами клинок. Однако оружие не много прибавило уверенности, гиблые места не нравились Золотинке, она не испытывала потребности рыться в старых костях. Но и возвращаться же, попусту спустившись в пропасть, было как будто бы не с руки.

Поразмыслив, Золотинка решила не лазить по зловещим зарослям, а заняться хотенчиком. Она снова поднялась на осыпь и вырубила из ломкого кустарника рогульку.

Грубо выделанная, куцая палка вполне могла сойти за хотенчика, однако она мертво упала на камни. Золотинка повторила попытку, стараясь припомнить то особенное состояние, которое испытывала, создавая два первых хотенчика. Ничего не вышло… Можно было предположить, что хотенчики получаются только из той рябины, что стоит во дворе заколдованной усадьбы. Все, что угодно, можно было предположить, потому что Золотинка имела самое смутное представление о том, из чего состояло ее тогдашнее волшебство.

Приходилось признать, что попала она впросак и крепко. Как теперь приниматься за поиски Поплевы, не имея надежного поводыря? Изрядно расстроенная, Золотинка забыла мерещившиеся ей прежде шорохи, забыла ощущение чужого взгляда, тот несомненный запах зла, который подсказывал ей, что место нечисто. Она почти не остерегалась и если тащила на плече меч, то потому, что забыла его бросить. Пробираясь излучинами ручья, где хорошо было ступать босиком по песку и гальке, Золотинка опознала валуны, которые запомнились ей сверху.

И потому, верно, что она мало смотрела под ноги, не пропустила витавшую в воздухе мухой тварь… которая не была живым существом!

Потому что это был хотенчик! Ошеломленная, Золотинка вспомнила брошенные в кустах поделки, одна из которых, как показалось на миг, ожила. Но это было совсем не то. Почерневшая рогулька никак не походила на свежеструганную деревяшку. Пришел еще на ум закованный в кандалы хотенчик, что остался у Юлия… и тут только Золотинка заподозрила истину.

То был хотенчик оборотня! Самый первый ее хотенчик, который увел волка из разоренной усадьбы! Но где же тогда оборотень? Как оказалась здесь одичалая и вся пропитанная людоедским духом рогулька? Привела ли она с собой оборотня или они расстались? Ничего хорошего от встречи с волком, во всяком случае, ожидать не приходилось. Золотинка перехватила меч и, затаив дыхание, огляделась.

Впору было бы удирать, если бы не отчаянная нужда в хотенчике. Золотинка начала подкрадываться и вот когда пожалела, что разулась: сучки, острые обломки камней и кости попадались на каждом шагу, понуждая ее к нелепым неловким движениям.

Хотенчик летал возбужденными кругами не особенно высоко, так что его можно было сбить, пожалуй, недлинной палкой. Подбираясь все ближе, Золотинка вышла к верхней границе зарослей, к тому месту, где скатившийся с горы оползень широким мощным языком врезался в зелень. По дресве осыпи пробилась растительность: кустарник, колючки, яично-желтые стелющиеся поросли очитка. Осыпь старая… А ветки кустарника переломаны совсем недавно… И там, где витал хотенчик, в сердцевине его зазывных кругов, – куча свежевынутого грунта.

А в яме под завалившимися вниз камнями белели в земле кости и сверкнуло золото.

Золотинка вздрогнула. За спиной затрещало, она обернулась, резко отмахиваясь мечом, и встретила оскаленную пасть, вложив в удар и страх, и ярость. Огромный седой волк пытался достать девичью шею одним прыжком, но Золотинка умела обращаться с тяжелыми веслами, о чем людоед не догадывался. Встречный удар оглушил его, волк рухнул под ноги, а Золотинка, испуганная до дрожи, не удержалась от второго, убийственного удара и обрушила ржавый клинок сверху. Седой череп хрястнул, зверь содрогнулся тощим телом и вытянулся.

Оборотень-людоед из заколдованной усадьбы. Вот как они встретились!

Золотинка судорожно сжимала меч. Волчья кровь забрызгала ступни и щиколотки, подол платья. От омерзения ее трясло. Она попятилась и едва не свалилась в яму. Взглянув над собой, она увидела, что хотенчик медленно-медленно, без сил воспаряет ввысь – оборотень испустил дух. Волчье тело заколебалось, теряя определенность, пробежала дрожь… Не седой еще старик лежал, уткнувшись лицом в окровавленные камни… Изможденные его мощи покрывал просторный кафтан и штаны, какие были приняты среди столичных щеголей добрую четверть века назад.

Возвративший себе человеческое обличье оборотень исхудал от голода. Однако он не покидал разрытой истертыми, пораненными лапами ямы, хотя не имел сил разобрать последние крупные камни, вытолкать их со дна выработки наверх. Путавшее мысли омерзение, которое испытывала Золотинка после убийства, не помешало ей сообразить, что с золотым кладом в яме не все ясно. Почему хотенчик завел оборотня именно сюда, а не к любому другому кладу? Чем это золото лучше того, что оборотень припрятал в усадьбе?

Проводив взглядом хотенчика, который обратился в черную крапину на чистом небе, она положила окровавленный меч и спустилась в яму. Под камнями и дресвой обнаружились переломанные кости. А на продавленной груди золотая цепь, частично прикрытая остатками парчи: плоские звенья и большой изумруд в окантовке золотых листьев. Чтобы не ломать шейные позвонки, Золотинка расчистила с помощью меча череп и тогда высвободила подвеску.

Тяжелые изящно сработанные звенья заскользили, заиграл на свету камень. Эти листья и два золотых витка по бокам камня… они тревожили воображение и память.

Она держала в руках Сорокон!

Один из величайших волшебных камней, когда-либо известных в истории человечества. Сколько раз видела она Сорокон на гравюрах Поплевиных книг!

Возбужденная мысль неслась вскачь: хотенчик оборотня – кто бы мог подумать! – связал его застарелое желание вернуть себе человеческий облик с орудием исполнения, с волшебным камнем. Но Сорокон ведь исчез из поля зрения волшебников еще в прошлом веке и считался утраченным, как и множество других выдающихся камней древности. Цепь жестоких преступлений отметила закат Сорокона, предполагали, что он впал в ничтожество и вовсе сошел на нет. Но, верно, что-то еще осталось, если хотенчик почуял Сорокон на расстоянии в десятки верст!

И это, последнее преступление – погребенные под каменной осыпью кости… Теперь уж никто не скажет, что тут сто лет назад произошло.

Сердце лихорадочно билось, она озиралась в смутной потребности поделиться открытием и опасаясь в то же время всякого соглядатая. Как остро ощущала она теперь свое невежество в волшебных науках. Попадись Сорокон Рукосилу, о! этот бы сумел распорядиться камнем.

И раз так, не лучше ли бежать из замка? То есть оставить Поплеву и вступить в открытое противоборство с Рукосилом? Что тогда сделает с ним чародей? И мертвый Тучка. Он присутствовал в каждой мысли ее и в побуждении. Он требовал терпения… и все равно мести. Только едва ли она сумеет справиться с Рукосилом в ближайшие годы. Даже обладая Сороконом. На стороне чародея главное – на его стороне знания. Она вспомнила библиотеку Рукосила. И спохватилась, что не убрала до сих пор Сорокон от чужих глаз. Тогда, не обращая внимания на камни и сучки, быстро сбежала к ручью, промыла цепь, надела на шею и заправила под платье. Плоскую цепь можно было бы обнаружить теперь, только нарочно Золотинку обыскивая.

Она смочила разгоряченное лицо и походила по бьющей в голени ледяной воде, чтобы остыть. Но все равно прохватывал ее озноб, и Золотинка не сразу сообразила, что от холода. Она двинулась было к началу скальной лестницы, тотчас же передумала и возвратилась, чтобы засыпать скелет на дне ямы. Следовало, наверное, закопать и оборотня, но больно уж было противно, она не стала задерживаться.

Сорокон холодил грудь, прикосновение ощущалось болезненно, и Золотинка знала, что он согревается. Долго еще он будет впитывать тепло человеческой души, месяц за месяцем, годы будет он жить и развиваться Золотинкиным естеством, набираясь сил и одухотворяясь. Будет пропитываться ее чувствами и мыслями, приноравливаться к ее повадкам и характеру. Отдавая, расходуя себя на Сорокон, Золотинка и сама станет меняться, потому что влияние это обоюдное. Болезненные, похожие временами на ожог прикосновения камня несли в себе память прошлого, страшный, жестокий опыт Сорокона. Это нужно будет перетерпеть, чтобы приручить к себе тяжелый, а, может быть, и вздорный, мстительный камень – немного хорошего он видел при последних хозяевах.

На пороге горного входа Дракула подал руку. Кажется, он хотел спросить. Однако жизненные воззрения Дракулы, по всей видимости, носили столь определенный, завершенный характер, что исчезала надобность в уточнениях. Общая широта взглядов позволяла обходиться без подробностей. Можно сказать, дворецкий избегал частностей, сознательно ими пренебрегал. Пренебрег и на этот раз. А когда спустя время заговорил, то просто позвал слугу:

– Вина!

В корзине с ключами уместилась и бутылка. Дворецкий взбодрил себя продуманным и прочувственным глотком, а потом достал большой полотняный платок, смочил его и опустился к Золотинке. Тут только, когда пронзительно защипало, кольнуло свежей болью, она обнаружила, что ноги разбиты в кровь. Дракула промыл вином обе ступни, вытер и самолично надел узкие туфельки.

– Гиблое ущелье, – произнес он, вставая. – Я помню всех, кто спускался. Кто побывал там, не живет.

– Что же вы прежде не говорили? – усмехнулась Золотинка.

– Разве? – удивился тот. – Не говорил? Должно быть, нет, в самом деле. Впрочем, позвольте заметить, принцесса, вы не производите на меня впечатление человека… мм… женщины, юной прекрасной женщины, девушки, которой дорога жизнь.

После этого Дракула затворил скрипучую дверь, запер оба замка, а ключи оставил при себе.

– Я пойду вперед, – сказала Золотинка и забрала у слуги факел.

На росстанях дворецкий показывал, куда повернуть, но она все равно мешкала, оглядываясь и переспрашивая, а тем временем выписывала копотью на потолке простенькие условные знаки. Верный своим жизненным воззрениям, Дракула такого рода пустяков не замечал.

– Что за этой дверью? Откройте! – остановилась Золотинка.

Ключ отыскался довольно скоро, ключи были подобраны на большие проволочные кольца в известном Дракуле порядке. Однако он предупредил:

– Не знаю, откроем ли. Не помню, когда открывали.

И вправду, ключ проворачивался туго.

В коротком, на несколько шагов помещении не было ничего, кроме мусора. Золотинка постояла, глубокомысленно осматриваясь, и сказала:

– Ладно.

– Пойдемте, – согласился Дракула. Походя ковырнул слой извести между камнями, обвел глазами подвальчик. – Кладка свежая. – Он вздохнул. – Стеночку эту неделю назад поставили. А может, и позже. Не вчера ли?

Золотинка так и обмерла. Сырая известь между камнями задней стены выколупывалась пальцами. По всем швам кладки не было ни малейших следов пыли.

– Ручаюсь, что дверь не открывали пятнадцать лет, – задумчиво молвил Дракула.

– Ломайте! – воскликнула Золотинка срывающимся от возбуждения голосом.

Однако они и не думали.

– Понадобится, царевна-принцесса, артель рабочих со всей соответствующей снастью.

– Давайте артель! Давайте снасть!

– Царевна, – замялся Дракула. – Если вы обратитесь ко мне за советом, то я определенно посоветую вам стеночку эту не трогать.

– Может быть, вы скажите мне, кто и зачем ее поставил? – запальчиво спросила она.

Золотинка с готовностью заводилась спорить и пререкаться, потому что это позволяло погрузить в забвение неизвестно как проведенный в Гиблом Ущелье час.

Излишне горячечные, может быть, препирательства давали выход возбуждению, происходившему от тайно холодившего грудь Сорокона.

– Ах, царевна, вы бы ничего не заметили, если бы не я! – Справедливый упрек, но ничего не объясняющий. – И что за радость лезть на рожон? Не трогайте стеночку, принцесса. Так будет лучше.

– Кому будет лучше?

– Мне, – с обескураживающей искренностью признал Дракула.

Он забрал факел, ступил было к выходу и жарко зашептал, обдавая ее винным духом:

– Царевна, эту стеночку поставили пигалики. – Она глянула, он утвердительно кивнул. – Так и есть. Они поставили ее с той стороны. Понимаете? Злопамятный и вредный народец. Знаете, царевна, лучше не обращать внимания на кое-какие проделки уродцев. Тем более, что границы владений у нас тут не совсем точно установлены.

– Идите! – сказала она, безжалостно подавив приязнь к этому странному человеку. И топнула ногой: – Идите за рабочими!

– Род и Рожаницы! – сокрушенно вздохнул Дракула. – В отместку они залезут ко мне в кладовые. Не удивлюсь, если пигалики скатятся до воровства. Мы сами доведем их до этого.

Дворецкий удалился – вместе с единственным факелом. И стало так темно, как не бывает даже самой мрачной ночью на море. Замерли последние шаги, стало еще и тихо. Запустив руку за пазуху, Золотинка нащупала Сорокон. Она остро жалела, что нету света, чтобы заняться камнем. Зато и соглядатаев можно было не опасаться, вряд ли следовало ожидать Дракулу раньше, чем через полтора-два часа.

Ничего не различая широко открытыми глазами, Золотинка пыталась прощупать мрак, но стен не достала. Зато можно было уловить беглый торопливый шорох… топот маленьких лапок. Кто-то уцепился за ногу – она резко стряхнула со щиколотки что-то мягкое.