Текст книги "Драма российской многопартийности ."

Глава II. В горниле Гражданской войны: очередной виток коррекции партийных программ и тактик

В условиях братоубийственной Гражданской войны перед всеми полит3ическими партиями встал вопрос о допустимости военно-диктаторских методов для выхода из кризисных ситуаций, грозивших ввергнуть страну в пучину внутренней анархии и хаоса, а также вовлечения в сугубо национальный конфликт других стран с привлечением их воинских контингентов.

А. А. Иванов, тщательно проанализировавший деятельность консерваторов в период Гражданской войны, пришел к следующему выводу: «…подавляющее большинство активных деятелей из правого лагеря, не испытывая никаких симпатий к большевистской власти, тем не менее уклонились от вооруженного противостояния ей. Лишь единицы из них приняли участие в Белом движении, да и то, как правило, находясь в правой оппозиции белому генералитету»[43]43
  Политические партии в России. В 3 т. Т 1: Консервативные партии. М., 2022. С. 571.


[Закрыть].

Среди «этих единиц» А. А. Иванов назвал Н. Е. Маркова, возглавившего состоящий «преимущественно из офицеров, монархический «Союз верных», члены которого, проникая в состав Красной армии, намеревались совершить военный переворот. «Союзу верных» удалось создать несколько монархических групп. Северная группа, которую возглавлял сам Марков, действовала в северо-западных и центральных регионах России. Южная группа, возглавляемая его ближайшим помощником по «Союзу русского народа» (СРН) В. П. Соколовым, действовала на гетманской Украине. Эта группа установила связи с киевским Советом обороны при графе Ф. А. Келлере, в который входил и член Главного совета ВНС Ф. Н. Безак. «Союз верных», где бы его группы ни дислоцировались, занимал настолько крайнюю позицию, что она оказалась неприемлемой для командования белых армий. Так, командующий армией генерал А. П. Родзянко вынужден был запретить марковскую газету «Белый крест», которая издавалась с июня 1919 г. в Ямбурге[44]44
  Там же. С. 565.


[Закрыть].

В. М. Пуришкевич после освобождения из-под ареста в апреле 1918 г. уехал в Киев и принял заведование санитарной частью в гетманских войсках, действовавших против петлюровцев, однако после отставки генерала Келлера вынужден был покинуть эту должность. Примкнув в декабре к Добровольческой армии А. И. Деникина, Пуришкевич попытался занять ту же должность, но получил отказ. Ему пришлось ограничиться чтением публичных лекций, в которых с присущей ему импульсивностью, он разоблачал «виновников и пособников русской революции», доказывал преимущество авторитарного правления перед демократическим, обличал большевистский террор, непредрешенчество белых, сепаратизм краевых правительств, требовал установления диктатуры. В июле 1919 г. Пуришкевич организовал Всероссийскую народно-государственную партию (ВНГП), в программе которой, наряду с традиционной идеей возрождения монархии, предполагалось введение двухпалатного представительного собрания, расширение местного самоуправления, уничтожение общины и учреждение мелкой крестьянской собственности. В области внешней политики предполагалось сделать ставку на союз с Германией, Японией и даже со Швецией. Несмотря на то что ВНГП удалось создать свои отделы в ряде городов, находящихся под контролем Добровольческой армии, заметную деятельность, по мнению А. А. Иванова, вели лишь три из них – ялтинский, ростовский и кисловодский[45]45
  Там же. С. 567.


[Закрыть].

На территориях, контролируемых Добровольческой армией, действовала и другая правая монархическая организация – «Русское общественное собрание», которую возглавил Г. Г. Замысловский. Возникшая в недрах этого собрания Национал-либеральная партия монархистов-конституционалистов, которую также возглавлял Замысловский, действовала главным образом в Донской области, открыв единственное отделение за ее пределами – в Киеве. Лидер Всероссийского национального союза (ВНС) П. Н. Балашов попытался воссоздать в Кисловодске партию русских националистов, которая так же не встретила поддержки со стороны руководства Добровольческой армии.

Более активно правые монархисты действовали в Киеве, где после гетманского переворота они, выйдя из подполья, развернули свою организационную и пропагандистскую деятельность. 18–20 июля 1918 г. в Киеве состоялся Всеукраинский съезд консервативных деятелей, на котором присутствовал «цвет» лидеров правого монархизма, избравших председателем Ф. Н. Безака. Съезд предполагал создать на всей территории Украины монархические ячейки, которые должны были готовить народные массы к реставрации монархии и воссоединению с Россией; продвигать своих единомышленников на государственные посты в Украинской державе; налаживать связи с командованием Добровольческой армии и другими вооруженными формированиями. Безак являлся активным членом Монархического особого политического бюро на Украине, принимал участие в переговорах с германским командованием на Украине, возглавлял созданный графом Келлером Киевский совет обороны. В конце 1918 г. он по поручению гетмана Скоропадского вел переговоры с местными отделами СРН, безуспешно пытаясь их мобилизовать на борьбу с петлюровцами. Одним из лидеров монархического блока в Киеве являлся граф В. А. Бобринский, возглавивший союз «Наша родина».

Из бывших лидеров ВНС наибольшую активность в годы Гражданской войны проявляли представители его левого крыла – В. В. Шульгин и А. И. Савенко, которые, в отличие от крайне правых монархистов, не только безоговорочно поддержали политический деникинский курс, но и приняли самое деятельное участие в его идеологическом обосновании. Используя имеющиеся в их распоряжении средства идеологического воздействия [газеты «Россия» (Екатеринодар), «Киевлянин» и специальную организацию «Азбука»], а также свое положение (Шульгин – политический советник А. Н. Гришина-Алмазова, Савенко – начальник Киевского отделения пропаганды Особого совещания при главнокомандующем ВСЮР), они пытались вести борьбу против украинского сепаратизма и самостийничества для возрождения единой и неделимой России. Одновременно они жестко критиковали политических лидеров либеральных и социалистических партий, которые своей нерешительной коалиционной политикой обеспечили приход диктаторского большевистского режима[46]46
  Там же. С. 570–571.


[Закрыть].

Итоговый вывод А. А. Иванова представляется убедительным, он свидетельствует о непреодолимом кризисе в консервативных партиях в постфевральский период. Утратив свою опору в свергнутом в феврале 1917 г. самодержавном режиме, идеологи и политики консерватизма, несмотря на все их усилия, в постфевральском революционном процессе оказались окончательно вытеснены из политического пространства другими политическими силами. С разной степенью интенсивности уходили в политическое небытие ранее многочисленные консервативные партийные и надпартийные группировки. Оставались лишь отдельные наиболее активные фигуры, которые при всем их искреннем желании повернуть «историю вспять» оказались ее же логикой вытеснены из нового общественно-политического пространства, которое стало формироваться после октябрьского политического переворота.

Свою модель выхода из кризисной ситуации предложили идеологи и политики кадетской партии. Прежде чем приступить к ее анализу, остановлюсь на краткой характеристике «мозговых центров» разработки этой модели и основанного на ней тактического курса. Одним из них стал Всероссийский национальный центр (ВНЦ), созданный по инициативе членов ЦК кадетов Н. И. Астрова, В. А. Степанова и Н. Н. Щепкина в мае – июне 1918 г. в Москве. В его руководящее ядро вошли видные общественные и политические деятели такие, как Д. Н. Шипов, М. М. Федоров, П. Б. Струве, А. А. Червен-Водали. До осени 1918 г. ВНЦ находился в Москве, а затем перебазировался в регион дислокации Добровольческой армии – Екатеринодар. Здесь был создан Центральный отдел ВНЦ во главе с М. М. Федоровым. Помимо Москвы, Екатеринодара и Ростова-на-Дону, отделения ВНЦ функционировали в Петрограде, Киеве, Одессе, Яссах, Новороссийске, Таганроге, Харькове, Баку, Батуми, Тифлисе, Кисловодске, Симферополе, Мурманске, Архангельске, Уфе, Омске.

Между отделениями ВНЦ, работавшими на территории, подконтрольной большевикам, и в районах действия белых армий, сложилось своеобразное разделение труда: московское отделение являлось «мозговым центром», разрабатывающим общетеоретическую модель преобразования постбольшевистской России (вопросы государственного строительства и политики, экономического, финансового, социального, внешнеполитического развития страны). Разработкой этих проблем руководил С. А. Котляревский при участии профессоров Я. М. Букшпана, Л. Б. Кафенгауза, Б. Д. Плетнева. В качестве экспертов по вопросам экономического развития и разрешения трудовых конфликтов между предпринимателями и рабочими привлекались С. А. Морозов и С. И. Четвериков. Конспиративные заседания проходили в Институте экспериментальной биологии, директором которого был член-корреспондент РАН Н. К. Кольцов, и на квартире А. Л. Толстой, дочери Л. Н. Толстого.

В легальных условиях Юга России члены ВНЦ, сотрудничавшие с руководством и структурами Добровольческой армии, наряду с «мозговой атакой» по вопросам моделирования будущей постбольшевистской России, активно занимались практической реализацией проектов в региональном масштабе, рассчитывая применить в дальнейшем этот опыт по всей стране.

ВНЦ большое внимание уделял обсуждению текущей политической ситуации. Московское и петроградское отделения снабжали Добровольческую армию сведениями о состоянии и планах Красной армии, финансировали нелегальные военные организации в Москве и Петрограде. Московское отделение поддерживало регулярные связи со штабом Добровольческой армии Московского района.

В феврале – марте 1919 г. в Москве на паритетных началах была создана для согласования действий антибольшевистских организаций нелегальная конспиративная структура – Тактический центр (ТЦ) из представителей ВНЦ, Союза возрождения России (СВР) и Союза общественных деятелей (СОД). В связи с обсуждением вопроса о созыве конференции на Принцевых островах состоялось несколько совместных предварительных совещаний, на которых присутствовали от ВНЦ Н. Н. Щепкин, С. А. Котляревский, кн. С. Е. Трубецкой, О. П. Герасимов, М. С. Фельдштейн, Н. К. Кольцов; от СВР С. П. Мельгунов, В. В. Волк-Карачевский, В. О. Левицкий (Цедербаум), Н. А. Филатьев, С. А. Студенецкий, Н. Д. Кондратьев; от СОД Д. М. Щепкин и С. М. Леонтьев. В ходе совещаний возник вопрос об объединении этих организаций на основе общей платформы и тактики.

В связи с разным пониманием обсуждаемых проблем переговорный процесс шел трудно и неоднократно оказывался на грани срыва. Так, представители ВНЦ высказывались против созыва Учредительного собрания, за установление режима единоличной власти. Представители СВР настаивали на немедленном восстановлении органов местного самоуправления для осуществления всей полноты власти на местах. Вместо личной диктатуры они предлагали создать Директорию до момента созыва Учредительного собрания. Представители СОД выступали категорически против Учредительного собрания, высказывались за единоличную диктатуру и осуществление ею ряда общегосударственных мероприятий до созыва Национального собрания. Неудача в попытках найти общий язык для выработки единой платформы привела к тому, что участники совещаний ограничились принятием «широкой» программы: 1) восстановление единства России; 2) созыв Национального собрания для решения вопроса о форме правления; 3) единоличная, диктаторского характера военная власть «как необходимая переходная форма власти, восстанавливающая в стране элементарные условия порядка и разрешающая на основе признаваемого права личной собственности ряд неотложных мероприятий экономического и социального характера».

Для согласования программных и тактических вопросов в апреле 1919 г. была избрана контактная комиссия («шестерка»), в которую вошли Н. Н. Щепкин, О. П. Герасимов, С. П. Мельгунов, кн. С. Е. Трубецкой, Д. М. Щепкин и С. М. Леонтьев. «Шестерка» выполняла коммуникативную функцию, информируя свои организации о выработке и принятии «общих» решений о проведении совместных акций, обмене услугами информационного и организационного характера. Заседания «шестерки» проходили на квартирах Мельгунова, Леонтьева, графини А. Л. Толстой и в Институте экспериментальной биологии в кабинете Н. К. Кольцова.

В июле – августе 1919 г. органы ВЧК в Петрограде и Москве произвели массовые аресты представителей антибольшевистских организаций. В Петрограде были арестованы 27 июня руководитель местного отделения ВНЦ В. И. Штейнингер, в ночь на 28 августа Н. Н. Щепкин. 23 сентября «Известия ВЦИК» опубликовали список 67 лиц, расстрелянных по постановлению ВЧК. В их числе были названы члены ЦК кадетской партии Н. Н. Щепкин и П. В. Герасимов (в списке проходил под фамилией Греков), а также кадеты Н. А. Огородников и В. И. Штейнингер. Массовые аресты и расстрел лидеров московского и петроградского отделений ВНЦ привели к дезорганизации их деятельности. По всей видимости, петроградское отделение прекратило свою работу, ибо каких-либо сведений после этого времени не обнаружено. Московское отделение значительно сократило свою деятельность, поддерживая связи с другими надпартийными объединениями через ТЦ.

В структуре ТЦ была выделена «тройка», которая специально занималась военными вопросами, установила связи с генералами А. С. Кузнецовым и Н. Н. Стоговым, полковником В. В. Ступиным, создала агентурную сеть в структурах РККА, получая через них сведения о военно-техническом и морально-политическом состоянии Красной армии. Через «тройку» осуществлялось осведомление представителей ВНЦ, СВР и СОД о военном положении в Советской России. В свою очередь, члены военной комиссии ТЦ, выполняя функции политических консультантов, оказывали помощь военным в оценке текущих событий, стремились предостеречь их от преждевременных и необдуманных решений. В феврале 1920 г. ВЧК произвела аресты членов московских антибольшевистских организаций ВНЦ, ТЦ, СВР и СОД, обвинив их в подготовке вооруженного свержения советской власти и установления в России военной диктатуры.

Екатеринодарское и ростовское отделения ВНЦ активно разрабатывали программу оперативных мер для решения наиболее острых текущих вопросов (земельный, продовольственный, финансовый) на территории, контролируемой Добровольческой армией. Большое внимание уделялось обработке получаемой от петроградских и особенно московских коллег информации военно-стратегического характера, которая оперативно передавалась командованию Добровольческой армии. Поддерживалась регулярная связь с отделениями в других регионах страны, обсуждался обмен информацией и возможности снабжения финансовыми средствами.

Оба отделения ВНЦ установили связи с правительством А. В. Колчака (через В. Н. Пепеляева, А. С. Белецкого, Н. А. Бородина, Н. К. Волкова и А. А. Червен-Водали), с Русским Политическим совещанием в Париже (через П. Б. Струве, В. А. Маклакова, кн. Г. Е. Львова, Н. В. Чайковского), с Лондоном (через П. Н. Милюкова и А. В. Тыркову), с Константинополем (через Ф. И. Родичева и Н. В. Дмитриева), Грецией, Сербией, Чехией. Члены правления ВНЦ поддерживали тесные контакты с союзническими миссиями, участвовали в совещаниях в Киеве и Яссах, где обсуждались вопросы помощи со стороны союзников Добровольческой армии. Кроме участия в официальных переговорах с союзниками, члены ВНЦ имели тесные контакты с крупными политическими и общественными деятелями Запада, военными представителями Антанты. На совещания в Екатеринодаре и Ростове-на-Дону приглашались представители других политических группировок – Союза возрождения России, Совета государственного объединения России.

Как видим, в надпартийных общественно-политических объединениях кадеты играли лидирующую роль, сплачивая вокруг себя широкие круги антибольшевистских сил. По сути, эти объединения компенсировали отсутствие единого общепартийного кадетского центра в период Гражданской войны. Кадетским идеологам и политикам принадлежала ведущая роль в разработке модели вывода России из системного кризиса.

Напомню, что уже после июльского большевистского путча 1917 г. кадеты соглашались с тем, что в целях предотвращения анархии и хаоса в стране не только допустимо, но даже целесообразно сделать ставку на вооруженную силу. В этот период они начали переговоры с представителями генералитета о введении в стране режима военной диктатуры. После поражения корниловского мятежа вопрос о военной диктатуре временно был снят с повестки дня. Однако сразу же после большевистского переворота кадеты вновь возвратились к этой идее, ибо понимали, что без поддержки вооруженных сил свергнуть большевиков невозможно. Так, П. Н. Милюков, выступавшей на январской (1918) Южно-Русской партийной конференции, категорически возражал против принципа «свободного волеизъявления народа», ибо, по его мнению, весь послефевральский опыт 1917 г. убедительно показал роковую роль подобного волеизъявления, облегчив большевикам захват власти. В январском постановлении ЦК 1918 г. речь прямо уже шла о необходимости установления, «в той или иной форме, сильной единоличной власти»[47]47
  Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии. 1915–1920. Т 3. М., 1998. С. 414.


[Закрыть]. С этого времени идея единоличной диктатуры красной нитью проходит через решения кадетских партийных форумов и надпартийных объединений, ставивших перед собой цель свержение большевистской власти.

Суть дискуссий в кадетской среде сводилась к разному пониманию «пределов» военной диктаторской власти – единоличная или директориальная. На первом этапе переговорного процесса с представителями генералитета кадеты дали согласие на директориальный тип диктатуры, которая должна была быть создана в форме триумвирата (один военный, один кадет и один социалист). Были намечены кандидатуры членов директории и их заместителей: генерал М. В. Алексеев (заместитель – командующий Сибирской армией генерал В. Г. Болдырев), правый эсер Н. Д. Авксентьев (заместитель – энес Н. В. Чайковский), кадет Н. И. Астров (заместитель – кадет В. А. Виноградов). Характерно, что ВНЦ не поддержал кандидатуру Авксентьева, заявив, что тот является сторонником передачи власти после свержения большевиков вновь Учредительному собранию, что, разумеется, не отвечало планам кадетского партийного руководства. Руководство кадетской партии заняло относительно директории негативную позицию и рекомендовало своему представителю В. А. Виноградову выйти из ее состава. Противниками директории объявили себя кадетские комитеты на Волге, Юге, Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке.

До октября 1918 г. объединение России и восстановление всероссийской власти мыслилось кадетами как соглашение отдельных частей страны при опоре на Добровольческую армию. Вместе с тем кадетское руководство, уже давно решившее заменить название «Учредительное собрание» на менее определенное «Национальное собрание», настоятельно требовало установления в России единоличной диктатуры как необходимой переходной формы власти. В марте 1919 г. было признано, что более предпочтительным путем восстановления России считается «военный путь», а прежний вариант воссоздания всероссийской власти на основе «соглашения» с краевыми правительствами был признан «лишенным всякого практического значения». В июне на Екатеринодарской конференции кадеты рассчитывали с помощью военной диктатуры восстановить единое российское государство, т. е. военные и политические функции единоличного режима сливались воедино. Как видим, кадеты сочли возможным наделить единоличного диктатора самыми широкими полномочиями как военной, так и гражданской власти. В ноябре на Харьковской партийной конференции кадеты пошли на пролонгацию военной диктатуры на весь переходный период, временные рамки которого были весьма неопределенными.

Этот явно правый курс кадетские идеологи и политики пытались прикрыть завуалированными лозунгами типа «национальная диктатура» или даже «демократическая диктатура». В этой логике пропагандистский аппарат кадетской партии в районах действия белых армий пытался внедрить в общественное сознание мысль, что программы адмирала Колчака, генералов Деникина, Юденича являются демократическими национальными программами. Отказ от лозунга Учредительного собрания обосновывался неопределенными рассуждениями о «волеизъявлении» и т. п.

В партии кадетов не было единства относительно политического «обрамления» диктаторской власти. Одни пытались доказать, что диктатура вышла из военной, а не из «нашей среды», что она явилась неизбежной антитезой большевистской диктатуре, что партии с ней «сливаться» не следует, а поддержку ей можно оказывать постольку-поскольку. Правые же кадеты выступали против такой неопределенности и настаивали на «полном слиянии с диктатурой», заявляли, что действия диктаторского режима вообще не подлежат критике.

Военная диктатура, по мнению кадетов, должна была выполнить как «отрицательную задачу» – свергнуть вооруженным путем большевистский диктаторский режим, так и «положительную» – провести в рамках переходного периода необходимые мероприятия по возрождению страны. Эта исходная посылка получила теоретическое обоснование и конкретизацию в программных документах и материалах, разработанных отделениями ВНЦ. Хотя лидирующая роль в подготовке этих документов принадлежала представителям кадетской партии, они были вынуждены считаться с неоднородным составом ВНЦ, наличием в нем правых элементов, а главное – учитывать политическую ситуацию переходного периода.

Принимая во внимание, что «Программа», получившая в либеральных кругах название «Российская конституция», подробно проанализирована в моей монографии[48]48
  См.: Шелохаев В. В. Конституционно-демократическая партия в России и в эмиграции. М., 2015. С. 646–665.


[Закрыть], ограничусь воспроизведением ее основных положений. Исходной идеей, красной нитью пронизывающей «Программу», была идея «единства и нераздельности российского государства». Отсюда следовало, что «всякие изменения этой территории, а также образование на ней каких-либо автономных областей или суверенных государств может иметь место в порядке законодательном». Все народности, входящие в состав Российского государства, «имеют право охранять и развивать свою национальную культурную жизнь». Общегосударственным языком признавался русский язык, который должен был употребляться «в армии, во флоте, во всех государственных, областных, земских, городских самоуправлениях»[49]49
  Всероссийский национальный центр. М., 2001. С. 360.


[Закрыть]. Особыми законами определялось употребление, наряду с общегосударственным, языков отдельных народностей в управлениях и самоуправлениях, в суде, школе, государственной и общественной жизни, а также при обнародовании законов в отдельных местностях России. В случае нарушения прав национальных языков потерпевшие лица могли обратиться с жалобой в административный суд в установленном порядке[50]50
  Там же. С. 412–414.


[Закрыть].

С акцентом на первенствующую роль Православной церкви в «Программе» одновременно указывалось, что всем другим церквям и вероисповеданиям в их внутренних делах обеспечивается «свобода и право самоуправления». Государственный надзор за деятельностью этих церквей и вероисповеданиями заключался в выяснении «их соответствия государственным законам». Православная церковь финансировалась из средств государственного бюджета по особой смете, составленной Высшим церковным управлением, контроль возлагался на Министерство исповеданий.

Во всех низших и средних школах вводилось преподавание Закона Божия для православных учащихся. Содержание учителей в государственных школах производилось за счет казенных средств. Удовлетворение религиозных нужд чинов армии и флота, принадлежащих к Православной церкви, обеспечивалось Военным министерством и министром исповеданий по согласованию с Высшим церковным управлением[51]51
  Там же. С. 410–412.


[Закрыть].

Одно из центральных мест в «Программе» занимал отдел «О правителе и правительстве». На весь переходный период верховная власть возлагалась на правителя, наделенного широкими полномочиями. Он осуществлял представительские функции и определял внешнеполитический курс; ему были подчинены вооруженные силы в лице главнокомандующего, им назначенного; он назначал также председателя и членов Совета министров; ему принадлежала законодательная власть (при участии Совета министров) и «власть управления», осуществляемая через Совет министров и отдельных министров. Все акты, исходящие от правителя, скреплялись подписями председателя Совета министров и соответствующим министром, который и принимал на себя всю ответственность. Правительство должно было формироваться из лиц, «пользующихся общественным доверием, но строго по деловому принципу, независимо от их партийной принадлежности». Все принимаемые законы вносились в Правительствующий Сенат и им обнародовались для всеобщего сведения. В случаях неотложной необходимости и невозможности созвать Совет министров правитель имел право издавать временные законы, которые касались всех областей управления государством, в т. ч. и объявления местностей на военном или ином исключительном положении. Правителю принадлежала судебная власть, он имел право назначать судей по представлению министра юстиции[52]52
  Там же. С. 358.


[Закрыть].

В разделе «О правах и обязанностях российских граждан» подробно фиксировались права и обязанности российских граждан вне зависимости от их классового, национального происхождения, а также от вероисповедания. Авторы «Программы» особо выделили мысль, что «всем гражданам обеспечиваются права собственности на принадлежащее им имущество», что «никакие конфискации и безвозмездные отчуждения имущества не допускаются, кроме случаев, указанных законом»[53]53
  Там же. С. 362–363.


[Закрыть].

Во внешнеполитическом разделе «Программы» выражалась надежда, что союзники России будут всемерно содействовать решению «русского вопроса» и не будут предпринимать против нее каких-нибудь «непоправимых шагов», которые бы воспрепятствовали национальному возрождению. Имелось в виду урегулирование вопроса о признании де-юре антибольшевистской России и соответственно ее зарубежного представительства, а также предоставление ей полноправного членства на мирной конференции. Помимо юридической поддержки, кадеты рассчитывали получить от союзников финансовую и материальную помощь в борьбе с большевизмом.

В «Программе» была подчеркнута мысль, что союзники должны помочь возвратить России отторгнутые по Брест-Литовскому договору части ее территорий. Появление на территории России лимитрофов (Эстония, Латвия, Белоруссия, Литва, Крым, Грузия, Армения, Азербайджан), а также «особого Украинского государства» расценивалось авторами «Программы» как явление деструктивное, могущее в самой ближайшей перспективе привести «к нескончаемым распрям» и даже «вооруженным столкновениям». Выход из положения усматривался в предоставлении автономии Украине и другим областям, утраченным по Брест-Литовскому миру. Признавалась политическая самостоятельность Финляндии, в границах Великого княжества Финляндского, независимость Польши.

Что касается традиционной проблемы Черноморских проливов, то авторы «Программы» выражали надежду на то, что союзники не будут возражать против установления в этом регионе такого порядка, который бы позволил обеспечить «за Россией свободу морских сообщений в Средиземном море, столь жизненно необходимую при экономическом росте нашего Юга и Черноморской торговли, и в то же время предупреждал бы опасность нападения на Черноморское побережье России». Равным образом авторы «Программы» надеялись и на то, что союзники вспомнят, как во время войны обещали предоставить России права «на территории, примыкающие к Проливам».

На Балканском полуострове планировалось дать местным народностям возможность устроить свою государственную жизнь в соответствии с их жизненными интересами. Речь шла о том, что Сербия должна получить Боснию и Герцеговину и соответственно обеспечить себе выход к Адриатическому морю, а судьбы Македонии могут быть «справедливо определены в соответствии с интересами и составом ее населения». Будущему российскому правительству вменялось в обязанность отстаивать на европейском конгрессе права армянского народа, а также поддерживать решения английского правительства о создании в Палестине особого Еврейского государства.

На Дальнем Востоке предполагалось развивать дружеские отношения с Японией и Китаем, что позволит создать благоприятные условия для «хозяйственного и культурного подъема нашей Дальневосточной окраины и всей Восточной Сибири». Вместе с тем Милюков высказывал опасения против излишнего закрепления Японии в Сибири, предлагая, в качестве противовеса развивать дружеские отношения с Америкой и одновременно принимать необходимые меры к дальнейшему упрочению экономических связей с Монголией и Маньчжурией.

Учитывая разрушительный характер современной войны, а также те огромные человеческие жертвы, которые понесли все государства – участники Первой мировой войны, авторы «Программы» поставили вопрос о возрождении традиций мирных гаагских конференций, принявших важные решения о сокращении военных и морских вооружений, о третейском суде и других мерах, направленных на мирное разрешение международных конфликтов. Представителям России предлагалось на международном конгрессе выступить с инициативой о создании благоприятных условий для приема в русское подданство и выхода из него для иностранных граждан, определив соответственно и объем их прав.

В условиях будущего мирового порядка, который предполагалось установить на международном мирном конгрессе, перед ведомством иностранных дел и другими ведомствами во весь рост должны были встать новые задачи по экономическому и культурному возрождению России, а это потребовало бы их пополнения высококлассными экспертами, способными разработать системную программу внешней политики страны[54]54
  Там же. С. 363–368.


[Закрыть].

Одним из непременных базовых условий восстановления единства и целостности России было решение национального вопроса. Часть кадетской партии предлагала вернуться к теоретическим наработкам 1917 г. Ф. Ф. Кокошкина, выступавшего за «провинциальную автономию» отдельных губерний при условии сохранения центральной всероссийской власти. Однако эти робкие попытки заговорить о федерации в годы Гражданской войны тонули в хоре голосов ее решительных противников. Большинство кадетов считало, что в обстановке Гражданской войны вообще не может быть речи о федеративном устройстве государства, что лозунг федерации неминуемо приведет к распаду России. В этом общем хоре исключение составляли лишь украинские кадеты, ратовавшие за самостоятельную и независимую Украину.

Вместе с тем кадеты опасались, что лозунг «единой и неделимой» может оттолкнуть участников национальных движений, раздробит силы антибольшевистского лагеря, а в перспективе усложнит процесс «собирания земель» в постбольшевистской России. Либеральными теоретиками были придуманы амбивалентные объяснения причин распада страны. В их трактовке процесс отделения национальных образований происходил не только под воздействием «идеи самостийности», но и вследствие «стремлений к самозащите» от распространения власти большевиков. Так, М. М. Винавер заявлял, что «окраины наши отделялись не от России, а от большевиков». Из такой посылки логически следовало, что вместе со свержением большевиков будет ликвидировано главное препятствие на пути восстановления единства страны. Одновременно подчеркивалось, что объективные интересы окраин требуют воссоединения их с Россией. В «Программе» прямо указывалось на неспособность образовавшихся на территории России мелких государств (Эстония, Латвия, Белоруссия, Литва, Грузия, Армения, Азербайджан) обеспечить «подлинные потребности живущих в них народов». Провозглашение ими государственного суверенитета, говорилось в «Программе», дало бы им «только призрак независимости», а на деле поставило бы их в «полную политическую и экономическую зависимость от других государств».