Текст книги "Динка"

Глава 5. Горестная весть

На улицах кучками собирались люди. Студенты стояли без шапок, на ходу читали газету, окаймленную траурной рамкой. Умер Лев Николаевич Толстой… Вася, держа в руке шапку и газету, остановился у двери арсеньевской квартиры.

«Знают или не знают?» – подумал он, пряча в карман газету. В последние дни девочки то и дело бегали за бюллетенями, волновались и чуть не плакали.

«Нервные такие девчонки… Если еще не знают о смерти Льва Николаевича, то, может, мне удастся осторожно подготовить…» – решил Вася.

Входная дверь была не заперта, внутренняя лестница вела на второй этаж, дверь в коридор тоже оказалась открытой. Шагая через три ступеньки, Вася дошел до верхней площадки, остановился, прислушался… До него донесся чей-то жалобный голос, повторяющий нараспев одни и те же слова, прерываемые протяжным громким плачем.

«Динка воет! – сообразил Вася. – Сейчас она расстроит Алину, Мышку… Главное, Мышку… Девочка и так слабенькая… Ах ты, исчадие ада…» – с раздражением подумал Вася, шагая по коридору.

Навстречу попалась Маруся.

– Идите скорей, Васю, бо так порасстраивалысь наши… – махнув рукой, сказала она.

Вася сердитым рывком открыл дверь и остановился на пороге. Согнувшись, как старушка, и раскачиваясь из стороны в сторону, Динка сидела на полу около кушетки и, вытирая кулаками слезы, громко причитала:

– Ой, Волженька, Волженька… Голубонька моя, Волженька, зачем же мы сюда заехали?

Около стола стояла Алина. Лицо у нее было серое, как после бессонной ночи, но глаза сухие, строгие. Она поддерживала стакан, из которого, цокая зубами о края, пила Мышка. Около девочек, бледный и растерянный, стоял Леня. Вася бросился к Мышке, взял из рук Алины стакан воды и, срывая на ней свое раздражение, сурово сказал:

– Что вы здесь развели? Ведь вы же старшая! Стыдно! Выпейте, Мышка! Выпейте, голубчик! И возьмите себя в руки, нельзя же так… – ласково обратился он к расстроенной Мышке.

– Вася… Он так мучился… Так болел… Столько книг написал… и… умер… – послушно глотая воду, жалобно говорила Мышка.

– Ой, Волженька, Волженька… Он и «Ваньку Жукова» написал… и «Бог правду видит…» – подвывала Динка.

– «Ваньку Жукова» не он написал… это Чехов… ты никогда ничего не знаешь, – упрекнула сестру Алина.

– Ну, выпейте еще… Выпейте еще глоточек, Мышенька… – несвойственно ласково упрашивал Вася, заглядывая в серые глаза девочки.

Динка на одну минутку перестала причитать и, подняв голову, с живостью спросила:

– А Чехов? Чехов жив?

– Чехов уже давно умер… – не глядя на нее, ответила Алина.

– Как? Значит, и «Ваньку Жукова»… – Динка схватилась за голову: – Ой, Волженька, Волженька… Сердце у меня разрывается… Все писатели умерли…

– Леня! – в бешенстве крикнул Вася. – Выведи сию минуту отсюда эту плакальщицу! Марш отсюда, безобразница эдакая! – топнул ногой Вася.

Но Леня неожиданно вырос перед ним и, сцепив над переносьем свои черные брови, хмуро сказал:

– А что ж она, хуже других, что ли? Ей тоже жалко… – И, обняв подружку за плечи, молча увел ее в свою комнату.

По коридору застучали каблучки Марины; Вася с облегчением поставил стакан.

– Мама! Мамочка!

Откуда-то из-под руки Лени вывернулась Динка, и все три девочки бросились к матери:

– Умер… Умер…

Марина обняла всех троих, прижалась щекой к их пушистым головам и с глубоким чувством сказала:

– Ну, что ж делать… Он уже был старенький… Он уже не страдает…

Вася молча наблюдал эту сцену, и против его воли какие-то смешанные чувства печали, нежности и глубокого уважения к этой семье охватывали его душу.

– Лев Николаевич оставил нам бессмертную память… Мы будем читать его книги… Все плачут сейчас… Вся Россия… Что же делать, что делать… Люди умирают… А вспомните, сколько погибло революционеров, сколько честных, бесстрашных людей… Сколько гибнет их сейчас в тюрьмах и ссылках…

Марина говорила, и проникновенный голос ее оказывал на девочек тихое, успокаивающее действие.

И когда Мышка, оторвавшись от матери, грустно спросила: «Мамочка, а почему писем от Кати так долго нет?» – Вася на цыпочках прошел в комнату Лени и, схватившись за голову, шепотом сказал:

– Честное слово, Леонид, не удивляйся, если в один прекрасный день я сяду рядом с этой твоей Макакой и начну причитать: «Ой, Волженька, Волженька…»

Но Леня не расположен был шутить.

– С ними каждый человеком станет, – мрачно заявил он.

Глава 6. Гимназические дела и новое знакомство

С первым снегом Киев сразу похорошел, принарядился. Чистый, стройный, отороченный белым пухом, он, как лебедь, не спеша заплывал в Динкино сердце и неожиданно радовал ее то цветными огоньками на катке, то сказочным Владимирским собором, где отовсюду смотрели на Динку живые глаза святых, а на хорах трогательно и складно звучали молодые голоса.

– Как хорошо там поют, мама! Если бы я была верующая, я все время стояла бы на коленях! – говорила дома Динка.

Неровные, гористые улицы Киева, заснеженные каштаны и стройные тополя, застывший на зиму Днепр – все начинало нравиться Динке… Даже гимназия.

В гимназию она бегала теперь охотно и, потряхивая ранцем на спине, далеко обгоняла сестер. Еще бы! В гимназию Динка являлась, как артист на гастроли. Уже в раздевалке она бойко здоровалась со швейцаром и, прыгая по ступенькам лестницы, торопилась в свой класс. А там уже ждала ее излюбленная публика – смешливые девчонки, которые по любому поводу заливались смехом. Иногда с порога класса Динка просто показывала им палец, и они начинали хохотать; только еще завидев Динку, они уже прижимали к губам ладошки и хихикали в ожидании ее веселых штучек. А Динка была изобретательна. Иногда она входила в класс совсем как учительница Любовь Ивановна и, точно как она, мерно помахивая рукой, говорила:

– Слушайте, дети, слушайте! Земля – это круглый шар, и этот шар все время вертится…

– Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! – заливались подружки. – Арсеньева! Динка! Покажи батюшку!

Динка прятала под фартук руки и, выпятив живот, ходила по классу, визгливо восклицая:

– Де-ти мои! Господь Бог наградил Давида божественной силой, и слабый Давид победил Голиафа!

Девчонки визжали от удовольствия, а на уроках, когда к доске вызывали Арсеньеву, с ними не было сладу.

– Тише! Тише! – надрываясь, кричала Любовь Ивановна, а Динка, стоя у доски, корчила смешные рожи. – В чем дело наконец?

Любовь Ивановна с возмущением оборачивалась и встречала удивленный, невинный взгляд Динки.

– Они не дают мне отвечать урок, – скромно жаловалась та. Знаний, которыми так щедро наделила ее Алина, еще хватало, поэтому Динка не утруждала себя домашними уроками, разве только по русскому, когда задавали что-нибудь писать. По чтению Динка была первой ученицей, память тоже не подводила ее, и Марина, просматривая дневник младшей дочки, с удовлетворением говорила:

– Ну, кажется, наша Динка взялась за ум…

– Конечно. А что же мне, дурочкой быть? – скромно отвечала Динка, продолжая беззаботно развлекаться и развлекать других.

В ее классе было много богатеньких девочек, их провожали в гимназию гувернантки.

– Фрейлейн, застегните мне панталончики, я не могу сама! – дразнила их Динка, к общему удовольствию остальных.

Муха, вцепившись лапками в Динкино плечо и щекоча ей ухо, шептала что-то, соблазняя на новые проделки.

– Отстань! Не шепчи! Ну тебя! – отталкивала ее Динка. По-настоящему девочку звали Нюрой, Муха – это было прозвище, данное ей в классе. Подруги не любили Муху, но жалели. У Мухи был очень злой отец. Говорили, что он сильно бьет ее за малейшую провинность. Говорили еще, что семья Мухи богатая, но скупая, поэтому Муха приносила на завтрак один только хлеб, и девочки делились с ней своими завтраками. Динка тоже жалела Муху, но дружить с ней ей было скучно.

Из гимназии Динка торопилась домой, наспех обедала и, захватив свои коньки, бежала на бульвар кататься. Однажды мальчишки, чтобы подразнить, отняли у нее ключ от «снегурок». Динка с криком бросилась на обидчиков. Большой губастый, красноносый мальчишка толкнул ее в снег.

– Ага! – закричала, поднимаясь, Динка. – Ты так? Ну ладно!

Динка сорвала с ноги ботинок с коньком и замахнулась на мальчишку. Тот бросился на нее с кулаками. Динка, размахивая ботинком, забежала за скамейку и вдруг увидела стоящего в стороне мальчика с их двора. Он с любопытством смотрел на нее, сдвинув на затылок форменную фуражку; ветер шевелил на его лбу темный хохолок.

– Эй, ты, Хохолок! – крикнула ему Динка. – Иди сюда сейчас же! Защищай меня!

Мальчик как будто только и ждал приглашения; мгновенно скинув на снег свою чистенькую шинельку, он наскочил на Динкиного обидчика и обратил его в бегство.

Но освобожденная Динка не оценила услуги и всю дорогу домой ругала его, как могла:

– Ты что стоял? Стоял и смотрел, да? Как слепой! Ты, наверное, не мальчишка, а девчонка! А еще с нашего двора! Меня бьют, а он смотрит! Выпустил свой хохолок и стоит любуется, как девчонку бьют!

– Да я же не знал! Ты сначала сама его била… – В разговоре мальчик слегка заикался.

– «Била, била»!.. А вокруг скамейки кто бегал?.. Он же старше меня, ему, наверно, уже двадцать лет, этому дураку!..

– Ну да! Хватила! – засмеялся мальчик. – В двадцать лет по буль-вару на-а коньках не катаются!

– А где же катаются?

– Нигде! Какое ему катание в двадцать лет! Ну, разве что на к-катке, в воскресенье, когда музыка и-грает!

– А где же это? – живо заинтересовалась Динка. – Ты там катался?

– Конечно. Все гимназисты там катаются. Особенно в воскресенье. Хорошо! Каток блестит, музыка играет!

– Я пойду! Я с Леней пойду! – захлопала в ладоши Динка.

– А твой б-рат и ката-ться не уме-ет, я его ни р-азу с коньками не ви-дел!

– Ну и что же! Ну и что же! Просто у него нет коньков! А я скажу маме, мама ему купит, и он будет кататься лучше всех! – обиженно затараторила Динка и побежала домой.

Но дома ее ждали другие новости, заставившие сразу забыть и каток, и новое знакомство.

Глава 7. Дорогие письма

На крыльцо выбежала Мышка:

– Где ты ходишь? Иди скорей! Мама получила письма!

– Какие письма? От Лины? – всполошилась Динка.

– От Лины, от дяди Леки…

– А от Кати?

– Катя написала дяде Леке… У ней родился мальчик!

– Мальчик! – подпрыгнула Динка. – Хорошенький?

– Наверно, только он еще совсем грудной… Идем скорей!

Девочки вбежали в комнату. Динка ревниво оглядела отложенные на столе листки.

– Мамочка! Вы уже все прочли?

– Тише! Мама читает, – остановила ее Алина.

После многих низких поклонов Лина писала, что они с Малайкой каждый день всех вспоминают и беспокоятся.

– «…Так бы и полетела я к вам, – писала Лина, – а уж об Никиче и говорить без слез не могу, совсем затосковал старик – одна ему отрада ваши письма… Живет он у нас на покое, смотрю за ним, как за родным отцом, но все его к вам тянет… Вот, говорит, съезжу, посмотрю на них еще разок, а тогда и помереть можно… Как ни скучает, а ты, андел мой, милушка, не зови его, стариков с места на место таскать не положено, а уж Никич наш и без того плох, все ночи кашлем мается…»

– Ох, мамочка… – умоляюще прошептала Динка. – Возьми его скорей!

– Пошлем телеграмму, да, мамочка? – взволновалась Мышка.

– Конечно, пошлем, это же папин друг! – поддержала сестер Алина.

– Надо бы взять Никича, – несмело отозвался Леня. – Я бы здесь поухаживал за ним…

– Возьмем-то возьмем, об этом и речи нет, но, может быть, лучше подождать весны? Как бы он не простудился дорогой… – озабоченно сказала Марина.

Но Алина деловито предложила:

– Надо его самого спросить, когда ему лучше приехать!

– А пока давайте писать ему каждый день! – самоотверженно сказала Мышка – она терпеть не могла писать письма и никому не писала.

– Мышка, может, не соберется, а я буду! – пообещала Динка.

– Да хоть бы вы по очереди писали, а то такие лентяйки, не можете лишний раз послать старику привет, – расстроилась Марина.

В письме дяди Леки было сообщено, что у Кати родился мальчик, что сама Катя здорова, но мальчик часто простужается. О себе дядя Лека писал, что никак не может добиться от своего графа перевода в одно из черниговских имений, что граф купил землю в Крыму и хочет отправить его туда наблюдать за постройкой винного завода.

«…Ну, это мы еще посмотрим, – писал дядя Лека. – Теперь, родные мои, несколько слов о том, что вас больше всего интересует. Некоторые из наших знакомых выехали в Финляндию, в том числе и Скворцов…»

– Папа… – прошептала Мышка.

Марина сияющими глазами посмотрела на детей.

– Бог знает, что я уже передумала…

– Скворцов – это папа? Он уже Скворцов? – шепотом допытывалась Динка.

– Ну да… Тише ты! Не повторяй зря, – остановила ее Алина. – Мама, читай…

– Что еще про папу? – нетерпеливо заглядывая в письмо, торопили девочки.

– Да… Значит, он был председателем… В первый раз мы не вместе… Интересно, как прошел съезд… Но тут об этом ничего нет… Ах, вот еще что-то о папе: «Скворцов передал мне через Кулешу деньги для вас. Забыл сказать, что Скворцов работает инженером путей сообщения… И еще у меня есть приятная весточка для вас – виделся я тут кое с кем из товарищей, все очень тепло расспрашивали о вашей жизни, о здоровье детей… И еще один человек, который подарил вам свою книжку «Моя новая мама», особенно интересовался, как ведет себя Динка…»

– Я? – встревожилась Динка. – Это про меня?

– Ну конечно… Вот читай… – показывая ей письмо, подтвердила Марина.

– Ай-ай-ай! Вот видишь! Там, наверное, все знают! – пугнула сестру Мышка, с трудом удерживая смех.

– А что же знают? Что знают? – не на шутку встревожилась Динка. – Я хорошая девочка… Я ничего такого не делаю…

– Но что-то дошло до них, уж там напрасно говорить никто не будет! – серьезно подбавила Алина.

– Да нет, – робко улыбнулась Динка. – Они просто ошиблись… Им про кого-нибудь другого сказали, а они подумали про меня… Правда, Леня?

– Да уж не знаю – правда ли, нет ли, – откашливаясь в кулак, пробормотал Ленька. – Вот мама напишет, как и что…

– Конечно! Ты напиши, мама, Динка хорошая девочка, даже голоса ее в доме не слышно… Ох, я делаюсь больной! – с огорчением сказала Динка.

Всем сделалось ее жаль.

– Ну, так это все выяснится! Правда всегда всплывет наверх, ты не беспокойся! – успокоила сестренку Алина.

– Нет, пусть мама сама напишет, а то, может быть, ничего и не всплывет, а я буду плохая! – закапризничала Динка.

– Я напишу, напишу! Давайте дочитаем письмо! Вот тут еще несколько строчек Лене… Вот: «…Ты, Леонид, там единственный мужчина, поэтому на тебя, вероятно, самые большие шишки валятся, но ты помни, что главное твое дело – учиться, все остальное суета сует!.. Пиши мне, если что нужно, я ведь для тебя такой же дядя Лека, как и для девочек…»

Леня с гордостью выслушал эти строчки и смущенно сказал:

– Какие тут шишки? И мужчин у нас не один, а двое… Я да Вася!

– Подумаешь! – фыркнула Алина. – Ты одних лет со мной… И не воображай, пожалуйста… Он да Вася! Какие мужчины нашлись!

– Ну, не спорьте, не спорьте! Вечно вы из-за всякой ерунды цепляетесь друг к другу! Пишите лучше письма! Я тоже сейчас напишу Никичу, что мы всегда будем ему рады, пусть едет когда хочет!

Девочки уселись писать письма. Динка звала дедушку Никича и просила его перед отъездом сходить на берег Волги, низко-низко поклониться и сказать, что одна девочка, Динка, – может, вспомнит Волга – вихрастая такая, на утесе часто сидела, будет помнить ее… по гроб жизни…

Динка громко засопела и, заслюнив свой конверт, поспешно выбралась из-за стола.

Глава 8. Смех и слезы

Над головой Динки сгущались черные тучи… Уже не раз классная дама вызывала в учительскую Алину и жаловалась ей, что во время уроков девочка смешит подруг, а на переменках устраивает целые представления, копируя учителей и даже начальницу.

Алина чуть не плакала. Она училась на пятерки, и ее поведение, так же как и отметки и поведение Мышки, служили примером для других учениц.

– Мама, делай что-нибудь с Динкой, она же позорит нашу семью! – в отчаянии жаловалась матери Алина.

Но Марина так закружилась со своими делами, с уроками стенографии, которую она теперь изучала, надеясь получить более выгодное место, что когда поздно вечером наконец добиралась домой, то глаза у нее закрывались от усталости.

– Оставьте вы мать в покое, сами как-нибудь разберемся! – с досадой говорил Леня.

Алина обрушивалась с упреками на Леню:

– Вот видишь, ты занялся своим ученьем, торопишься подготовиться к экзаменам, а что вытворяет твоя Макака, тебе и дела нет, да? А мне стыдно смотреть в глаза ее учительнице!

Леня требовал ответа от Динки:

– Нет, ты мне скажи правду: что ты там делаешь, за что на тебя все жалуются?

– Да почем я знаю? – невинно удивлялась Динка. – Просто, когда меня вызывают, девочки смеются…

– Так не ты смеешься, а они?

– Конечно, они.

– Ну вот! – с возмущением говорил Леня. – Собрали полный класс дурочек и жалуются!

– Нет, почему дурочек? Просто им смешно, они и смеются!

– Ну а я про что говорю? Какому это умному человеку в классе смешно? Ясно, только дураку! Насажали дур, а при чем тут ты?

Динка скромно пожимала плечами. Но однажды в субботу, просматривая Динкин дневник, Марина увидела тройку.

– Тройка по русскому? Устный русский? У тебя же всегда было пять… И вообще, что там случилось с тобой, Диночка? Алина говорит, что на тебя жаловалась учительница…

Субботний вечер, единственный за всю неделю, был отдыхом для Марины; в этот день она приходила пораньше, и дети старались ничем не огорчать ее. Динка обвела взглядом хмурые лица сестер, увидела возмущенное лицо Лени и, чувствуя глубокое раскаяние, тихо сказала:

– Не волнуйся, мамочка! Я попрошу прощенья у учительницы…

Марина сразу насторожилась:

– Попросишь прощенья? Значит, ты виновата?

– Нет, конечно… Но если уж она ко мне придралась…

– Ни за что не поверю, чтобы человек просил прощенья, если он не виноват… Ты знаешь, Дина, сегодня мой единственный свободный вечер, я хотела поиграть вам, да еще мне надо перевести две странички по стенографии, поэтому не старайся выкручиваться, а говори: что, по-твоему, надо сделать, чтоб на тебя не жаловались?

Динка вспомнила все свои ужимки и гримасы, которыми она развлекала класс, и скромно поджала губы.

– Надо стать серьезной.

– Я думаю, давно пора, ведь тебе скоро десять лет…

Динка была рада переменить тему.

– Мне в апреле, мамочка… целых десять лет! Правда, как быстро идет время! День за днем, день за днем…

– Дина, не хитри… И не притворяйся дурочкой. Если ты и в классе притворяешься такой дурочкой, так немудрено, что все подруги над тобой смеются!

– Вот в том-то и дело, что там без нее этих дур полный класс насажали!.. – вмешался Леня.

– Ну, это утешенье ты оставь для себя, – перебила его Алина.

– А когда артист выступает, так тоже все смеются, – вскинулась задетая за живое Динка. – Если в цирке, например…

– А! Вот в чем дело! Так класс – это не цирк, а ты даже не клоун, ты Петрушка, – резко сказала Марина и, глядя в упор на девочку, добавила с презрительной, уничтожающей улыбкой: – У вас там, кажется, много богатеньких барышень, и ты, дочь революционера, папина дочь, кривляешься перед ними, как Петрушка!

– Мама, не надо так… – вскочила Мышка.

Динка, взревев, бросилась к Лене. Ленька, готовый защищать ее от целого света, только перед одним человеком не смел поднять свой голос.

Прижимая к себе Динкину голову, он гладил ее, в смятенье повторяя:

– Молчи, молчи… Мама правду сказала… Мать зря не скажет… – И, давая волю накипевшему в нем раздражению против смешливых Динкиных подруг, грозно пообещал: – А с этими барышнями, что до смеха сильно охочи, я живо расправлюсь! Они у меня больше не посмеются, мозглявки эдакие!

В этот вечер Динка долго не могла заснуть; она лежала и плакала, плакала, не зная еще, что человеку не так-то просто рассчитываться за сделанные им ошибки…

Глава 9. Тучи сгущаются

Два дня Динка ходила строгая, притихшая, а девочкам, которые приставали к ней с расспросами, неизменно отвечала:

– Я не буду больше вас смешить, я вам не Петрушка! Смейтесь сами над чем хотите!

Девочки недоумевающе переглядывались. Но на третий день в гимназии случилось происшествие, заставившее их новыми глазами взглянуть на свою подружку.

Перед большой переменой к Динке подошла Муха и, пряча что-то в своем маленьком кулачке, шепнула:

– Я принесла двойные булавки… Пойдем в зал, там старшие прогуливаются…

Муха хихикнула и оглядела класс своими быстрыми глазками. Несколько девочек, собравшись в уголке, разложили на партах свои завтраки.

– Пойдем, – морща носик и прижимаясь гладко причесанной головкой к Динкиному плечу, снова зашептала Муха.

– Куда? – не поняла Динка.

– Да в зал… Там старшие ходят… Сколем юбки булавками, а потом по звонку они – трык… в разные стороны… Ха-ха-ха! – зажимая ладошкой рот, захихикала Муха.

Динка схватила ее за руку:

– Ты с ума сошла?! Не смей этого делать! Они порвут платья!

– Да не кричи! – испугалась Муха. – Я ведь только для смеха сказала.

– Нет! Ты не для смеха, ты булавки принесла! Дай сюда булавки!

– На-на! Подумаешь – испугалась! Я ведь только предложила. Не хочешь – не надо!

Муха бросила на парту булавки и убежала. Динка развернула свой завтрак. Через несколько минут, когда по коридорам прокатился школьный звонок, в класс примчалась Муха. Запыхавшись от быстрого бега, она подняла крышку парты и спрятала под ней свое красное, беззвучно хихикающее личико… Динка, почуяв недоброе, выбежала из класса.

В опустевшем зале, где только что парами, тесно обнявшись, гуляли старшие школьницы, Динка увидела Алину. Она стояла в группе других учениц и о чем-то говорила с классной дамой. Неподалеку от нее несколько девочек, возмущаясь и охая, утешали одну из подруг, которая, сидя на полу и горько плача, держала в руках рваный подол своего коричневого платья… Другая девочка тоже рассматривала разорванную в двух местах юбку, и щеки ее горели от обиды и возмущения.

В глубине зала показалась маленькая фигурка начальницы гимназии. Она шла, покачивая седыми буклями и взволнованно перебирая четки.

Завидев ее, девочки мгновенно смолкли, и в наступившей тишине было слышно только легкое шуршание синего шелкового платья начальницы. Классная дама поспешила к ней навстречу. В это время Алина нечаянно оглянулась и встретила испуганный взгляд прижавшейся к стене Динки… Одну секунду сестры глядели друг другу в глаза, потом Динка повернулась и бросилась в свой класс. Урок еще не начинался, девочки беспорядочно толпились около парт. Динка, расталкивая всех, кто попадался ей на пути, и словно ослепшая от бешенства, кричала:

– Где Муха? Где Муха?

Завидев нырнувшую под парту гладенькую головку Мухи, Динка с яростью шлепнула ее ладонью по спине… Удар пришелся на острую, торчащую из-под платья лопатку, и Муха, жалобно пискнув, присела на пол.

– Ты дрянь, дрянь! Они порвали платья! Я говорила тебе!.. – топая ногами, кричала Динка.

– Тише! Тише! Учительница идет! – бросаясь к ней, предупредили девочки.

Динка, тяжело дыша, села на свое место. В ушах ее слышался плач девочки с разорванным подолом, перед глазами стояло побледневшее лицо Алины, а в ладони все еще сохранилось ощущение острой торчащей лопатки Мухи.

Учительница взволнованно рассказывала о происшедшем случае, уговаривая виноватых сознаться… Муха бросала на Динку испуганные, умоляющие взгляды. Динка молчала. Девочки тоже молчали. Дознанья с классной дамой, а потом и с начальницей не дали никаких результатов. Виноватых не было… И все же какая-то тоненькая ниточка подозрения привела во второй класс и остановилась возле парт, где сидели Муха и Динка.

Классная дама вручила обеим девочкам гимназические повестки о вызове родителей. Динка с глубоким вздохом положила повестку в свой ранец.

«И зачем это вызывают мою маму?» – тревожно подумала она.

Муха с помертвевшим от страха личиком вцепилась в ее рукав.

– Отец меня убьет, если узнает… Он убьет меня… – в отчаянье зашептала она, но Динка, не взглянув на нее, вышла.

В раздевалке тревожно шептались девочки:

– Ой-ой… Ее отец такой страшный… Один раз осенью он так избил Муху, что она неделю не ходила в класс. Ой, девочки! Что же теперь будет? Ведь это она, конечно, она…

Всю дорогу домой Динка бежала, ей все время чудился взгляд старшей сестры, когда она увидела ее, Динку, в зале. По этому взгляду было ясно, что виновницей всего случившегося Алина считает Динку…

А если это так, то сейчас она уже рассказала об этом дома и сама лежит с компрессом на голове. А мама… Неужели мама поверит, что ее дочка могла сделать такую гадость?

Динка вспомнила свои недавние слезы и сухое, холодное лицо матери. Сердце у нее больно сжалось. Она спешила домой, рассчитывая еще до прихода матери убедить в своей невиновности Алину.

Но это ей не удалось. Алина лежала с сильной головной болью, Динка бросилась к ней, но Вася молча взял ее за руку, молча сунул ей коньки и вывел на крыльцо.

– Ты видишь, что творится? Чего же ты добиваешься? Иди на свой бульвар и катайся там до одури, пока я тебя не позову!

– Подожди, Вася… Я хотела только рассказать…

– Никому твои рассказы сейчас не нужны. Иди! – закрывая дверь, сказал Вася.

– Вася! Вася! – Динка яростно застучала кулаками. – Возьми хоть коньки! Ведь уже все растаяло! Вася, возьми коньки! – Динка бросила под дверью коньки и ушла.

А вечером она стояла перед матерью и твердо повторяла:

– Мама, это не я! По чести, по совести – не я! Это Муха, я ей не позволяла! Пусть все девочки скажут!

– Хорошо, Дина! Я верю тебе, – сказала мать. – Мне было противно думать, что моя дочь способна на такую дурацкую выходку!