Текст книги "Исповедь близнецов. Книга 3. Альбатрос"

– Конечно, я, кажется, давно уже позавидовала вам белой завистью. Очень бы хотела испытать счастье на новом поприще. Только вот стыдно было как-то напрашиваться не понятно к кому и зачем?

– Разворачивай свои мысли на новое русло. Мы тебе поможем в твоей ситуации.

– Закончились, значит, пироги и пышки, теперь станем набивать пузыри и шишки.

– По твоему понятию, у нас работа физическая, так, что ли?

– Нигде даром хлеб не дают скушать. К нему бы ещё и маслица не мешало положить. – Варя опять чуть было не сказала вслух о детях. – Без масла какой стол? Я, например, никогда, не садилась трапезничать без красной рыбы.

– У нас такой рыбы навалом в магазинах, совсем дешёвая; по семьдесят копеек килограмм.

– Это что за рыба такая в копейках ценится?

– Горбуша разве плохая рыба из магазина?

– Да ну вашу рыбу, у нас её за рыбу не считают.

– Какая у вас?

– Всякая, от малой до великой. От дешёвой до дорогой; от ельца и до красной рыбы стерляди. Елец, сорога, таймень, хариус, стерлядь, жирный сиг – много рыбы всякой. Всё не пересчитаешь. Только со стола не сходит стерлядь. Сама за ней ныряю каждое утро до появления рыбнадзора. Чуть что, как увижу – два пальца в рот и всем оповещение. Ноги в руки и аля-улю…

– Ты нам зубы не заговаривай. Мы ждём конкретный ответ. Уже перрон показался.

– Ты когда из Франции прибыла? – опять почему-то спросил Петька.

– Перед тем, как сесть на ваш поезд.

– Тогда почему ни самолётом, ни через Москву?

– У нас самолёты не приземляются. Все кедровые макушки общиплют. Тогда шиш вам, а не орешки кедровые. Вы, думаете, они на земле валяются?

– Вот интриганка, настоящая артистка, хоть бы один раз улыбнулась.

– Ну, так, что невеста с племяшами, надумала к нам присоединиться?

– Слишком долго вы её уговариваете, Какие вы казахи, если не можете невесту украсть, – с улыбкой подошла проводница к Варе. – В одеяло её, в такси, и до дому.

– Не те времена, гражданочка. Теперь власть Советская, так упрячут за похищение, что и маму за это время забудешь, как величать. Не переживайте, я уже собираюсь с вами. Боюсь вот только, где вы меня оформите на жильё. Где стаж буду зарабатывать? Какая зарплата будет у меня?

– Ты не волнуйся за себя, всё устроится, как надо, – сказал Петька. – У нас девчата и в ус не дуют ни о стаже, ни о зарплате.

– Э-э, нет, я так не хочу. Не зная броду – не лезь в воду. Утонуть можно.

– Молодец девушка, – поддержала её проводница, ранее она о ней думала совсем иначе; считала её скандалисткой, и не более того.

– Что ты такая нудная, Варька? – спросила певица с лирическим жанром.

– Ты меня с собой не равняй. Я не стрекоза, а он не муравей.

– Она правильно смотрит в будущее, – поддержала её проводница.

– Да, конечно к старости надо готовиться заранее. Я смотрю на своих землячек, которые уже рогами в землю глядят, просто страшно становится. Ни воды зимой не принести на санках, кругом в нашей Швейцарии снега выше крыши. Вода как лёд холодная, руки коробит от такого удовольствия.

– Ты, права Варвара. У меня мама ещё живая, правда, старенькая, а я вот тут с вами веселюсь.

– Не надо себя попрекать; у вас работа такая.

– Я первым делом, как возвращаюсь, немедленно иду к ней проведать. Справляюсь о её здоровье. Такая она довольная бывает. Посидим, чайку попьём, посмеёмся над чем-нибудь, и опять в разъезды. Втайне перекрестит меня своей маленькой ручкой. До ворот, возможно, проводит и помашет, утрёт нечаянно набежавшую слезинку и опять в себя уходит до следующего моего появления. А тебя кто встречает, провожает?

– Меня встречает и провожает сибирская банька. Натоплю её до колена, созову девчат, раза по три, залезу на полок, так дам себе жару, что воздух очищает лёгкие. Дышать порой нечем от жары.

– Зачем же так себя изводить? Это очень вредно.

– Тяжко станет, мы немедленно в снег, как куропатки, с головой, побарахтаемся и опять на полок.

– У вас веники дубовые?

– Что вы, какие дубы в Сибири? Я хвощусь пихтовым веником.

– Он же ужасно колется! – испугалась проводница.

– Зато натуральное иглоукалывание. Выхожу из бани вся чёрная от сажи. Смотрю в зеркало, ну нет, надо опять ползти на полок.

– Видимо, у вас, в Сибири бани по-чёрному сложены.

– Всякие встречаются, и по-чёрному, и по-белому. Но мне больше нравится баня по-чёрному.

– Почему?

– В ней камней очень много навалено, целая гора; огонь и дым идёт через камни прямо в помещение, в баню. Так в ней напаришься, кажется, пушинкой летишь до дому. А дома стаканчик брусничного сиропчику с мёдом опрокинешь.

– Да ещё это самое, – Капля показал мизинцем по шее себе.

– Кто как, а я нет, ни за что – не приученная к этому зелью.

– Можно найти и послабее, – вступил в разговор Тимофей.

– Свобода выбора. Я так думаю: Баня парит – здоровье дарит. Зачем же пагубно издеваться над собой? Например, если я попарюсь пихтовым веником, знаете, какой аромат эфирных масел всю неделю излучает тело человека… Э, нет. Вам этого никогда не понять, если не испытаешь на себе.

Поезд подходил к вокзалу, издавая слабый гудок, предшествующий его появлению на станции.

Проводница осторожно поманила пальцем пассажирку для собеседования.

– Ты, девочка, не особенно перед ними расстилайся. Какие бы они ни были мужики. Это мужики, щучье явление. Сегодня у них одна жена, завтра спаривается со своей артисткой. Ты учти мой совет.

Варя подошла ближе к проводнице, взяла адрес её из рук для будущего продолжения дружбы.

– Спасибо. Я мама троих деток. Меня учить – только портить.

– Что ты говоришь? Сколько же тебе лет, голубушка?

– Разменяла четвертной. Только вы, пожалуйста, никому ни слова. Подумают, баба-ветер; оставила детей и поехала с первыми попавшими. А мне искусство хочется испытать на себе. Я со дня рождения мечтала стать певицей. А тут на тебе, подумала, подумала, дай-ка всё-таки попробую. Мужики мне как собаке пятая нога.

– Ты так выглядишь молодо, дай бог тебе здоровья и твоим деткам.

К поезду подошёл ПАЗик. Водитель вежливо встретил старых знакомых гастролёров. Варя не отставала, шла по счёту шестой.

– Девушка, вы, по всей вероятности, заблудились. Ваш автобус, наверное, во-он, где стоит? – остановил Варвару водитель.

– Пусть садится, она верным курсом направилась. Садись, Варя, – Капля взял чемодан и рюкзак из рук девушки.

– Где вы её подцепили, у нас что, своих казашек или татар мало?

– Разговорчики! Чтобы я больше не слышал в её адрес таких слов!

Пока Капля разговаривал с водителем, девчата заняли все места по старой привычке. Варе досталось место у стойки, у входа стоя.

– Девчонки, будьте гостеприимными, уступите место поудобнее для новоиспечённой артистки.

– Когда заявит о себе, что она артистка, тогда пусть занимает хоть все места, лежачие и стоячие. А пока на равных правах.

Удобно и крепко держась за стойку, Варя рассматривала незнакомые места в окна автобуса.

– Ничего-ничего, я и здесь постою, – ответила она отказом Капле. – Не маленькая, не свалюсь под двери автобуса.

– Не хочешь – не надо, а мы и не хотели! – девушка засмеялась; на её неприятном лице появилась широкая улыбка.

Варя подумала про себя: «Какую должность, какое место занимаешь ты среди артистов, на сцене или за сценой? Оттого-то ты и в вагоне рыбой торчала без звука». И вдруг она услышала задорный и звонкий голос этой девушки, которая запела частушки. «Тогда понятно, зачастую неказистые девушки компенсируют свои недостатки не мытьём так катаньем. А, в общем-то, неплохо поёт. Даже можно сказать, вторая Мордасова».

– Тоня, прекрати богохульничать! – запретил петь нецензурные частушки руководитель коллектива. – Ей-богу, ещё раз услышу, пешком домой пойдёшь. А Варвара место твоё займёт.

– А мне что бог, что дьявол, я в них ничего не понимаю и не верю.

– Не понимаешь, тогда прикуси язык. Ей-богу, услышу матерные частушки, выдворю из коллектива совсем.

Тонька, как будто не слыша, продолжала свою линию.

– Варька, подхватывай, вместе веселее. Не робей! – крикнула Тонька. – У нас таких, не особенно приветствуют.

– У кого это «у нас»? – взъерошился танцор. – Каких «таких», как ты особенно. Да?

 
– «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село,
Горе-горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело.
Тут беда приключилася страшная; мы такой не видали вовек,
Как у нас, голова бесшабашная, застрелился чужой человек».
 

– Что ему так приспичило застрелиться, не знаешь, Варька? Кирдык ему!

Варька, не слушая ёрничество новой знакомой, продолжала петь.

 
– «Суд приехал: допросы, тошнёхонько;
догадались деньжонок собрать.
Осмотрел его лекарь скорёхонько
и велел где-нибудь закопать».
 

– Выходит, как собаку, что ли?

 
– «Меж двумя хлебородными нивами,
где прошёл неширокий долог
Под большими плакучими ивами
успокоился бедный стрелок».
 

– Ты скоро закончишь? Выть по-волчьи уже хочется от твоей мелодии! Продолжай, это я так, для успокоения души. Песня трагическая, а что нам-то делать после этого? – остальные артисты просто смеялись над Тонькой.

Варя не слушала никого, продолжала произведение, которое она всегда исполняла на любом концерте с удовольствием.

– «Будут песни ему хороводные на заре и в полночь напевать.

Будут нивы ему хлебородные безгреховные сны навевать».

– Жуткая песня, Варька, не сочувствую тебе, даже вот столько. Ты его знаешь, он хоть красивый был, нет?

– Неважно, что снаружи, главное, что имеешь внутри, – сказал Петька. – Мы в самый раз с тобой, Тонька, подходим к этому оригиналу. Не лучше – не хуже.

Тонька замолчала. Умолкла и Варя.

– Спасибо, тебе Варя! Твой голос дан природой свыше навечно тебе, и с этим не поспоришь. А, вы, девчата, не завидуйте чёрной завистью. Богову – богово. Будете завидовать, последнее отберёт, что имеете. У бога свой закон.

– За что мне спасибо?

– Сама догадайся.

Артисты посмотрели по углам автобуса, заглянули в окна, чтобы найти, за что отблагодарил Капля Варю. Никто так ничего и не понял. Варя поняла.

– Ты её часто поёшь?

– Так, при случае, как в данный момент; в помощь бессильному.

– Понял. Мы её включим в твой репертуар. По заявкам от зрителей. Ты её так проникновенно спела, что мурашки под кожей поползли. И голос самый раз под эту песню. Тебе никто не говорил, что у тебя лучше получается, чем у Руслановой?

– Мне до Руслановой, как до Китая пешком. Я её очень обожаю.

– Я с тобой, Капля, тоже согласна. От Варькиного исполнения на моей голове начало ползать что-то не понятное! – крикнула Тоня.

– Мыться чаще надо, не будет тогда никто ползать по голове.

– Ребята, подъезжаем к магазину. Готовьте деньги. Водитель остановил ПАЗик. Я побежал, гостинцы надо детям купить; они меня всегда не с пустыми руками ждут.

– И мы с тобой! – крикнули гастролёры, копошась в собственных сумках в поисках денег.

– Девчата, а я попробую поискать туалет. Очень приспичило.

– Где ты его здесь найдёшь? Вон в арык, накинь на голову подол, как апайки, лишь бы тебе не видно было, а там хоть трава не расти.

– Последую твоему совету, шорты сниму, накину на голову, и трава-ковыль возрадуется от светопреставления.

– Беги-беги! Не то вожак наш скоро подзатарится, ждать не будет.

– Что же я, прямо здесь буду, что ли? Ладно, дело ваше, будете или не будете ждать, а природу перехитрить невозможно. Вот-вот что-то на полу появится.

– И что это ему захотелось застрелиться? Как ты думаешь, Варя?

– Бывший кандальник, всю жизнь по тюрьмам ни за что, ни про что. Ни роду нет, ни племени, кого под тень принять. Не плачется родимому. Кто будет защищать…

– Ну, ты, даёшь, с тобой очень интересно сходиться, кругозор не тощий. Меня так зацепила твоя песня, об отце вспомнила. Он после войны без вести пропавший, уже на Колыме. А я тут хиханьки да хаханьки. Плакать надо. Ты уйдёшь или нет? Напрудишь ещё чего доброго, куры просмеют!

– Тоня, ты веселись, пой частушки; они тебе идут здорово. Тебя отец защитил, чтобы ты пела всё, что на ум придёт, только, правда, без картинок. Я побежала, очень прижимает.

Варька пробежала в поисках туалета два-три квартала. Так прижало, что уже дальше некуда. Решила присесть под железобетонным высоким забором.

– Ай-яй-яй! Ни карашо куда нельзя делать нужду! – высмеял прохожий. – Во-он, там дальше есть двухочковая яма.

В испуге Варька покрутилась вокруг самой себя, застегивая молнию; никак не получается. Повернулась уйти от глаз прохожего.

– Туда не нада кодил, ты оттуда пришёл.

– Разве? Я в таких строениях всегда блуждаю. Я лучше ориентируюсь в лесу: по сучьям, по коре, по шапкам макушек деревьев, по солнцу, а у вас одни дома с дымоходами; серость какая-то однообразная. Спасибо за совет.

Она поверила мужчине, пошла совсем в другом направлении, и неожиданно увидела между домами ПАЗик. Решила за ним побежать, в надежде, узнать в каком направлении они скрылись, да так ничего не узнала. Чем дальше шла, тем больше появлялось глинобитных невзрачных жилых помещений, возле которых сновали дети. Она вышла на широкий проспект города и не спеша двинулась дальше. На домах Варя не заметила табличек, указывающих порядковые номера домов и тем более названия улиц. «Куда мне теперь пойти? Хорошо, что я прихватила с собой сумочку с документами и с деньгами».

Она увидела женщину с ребёнком, бегущих из детского садика.

– Женщина, добрый вечер!

– Добрый, если не шутите!

Варе показался голос, каким-то родным с далёких берегов Ангары.

– Скажите, пожалуйста, где-нибудь здесь есть Дворец Культуры?

– Вам который Дворец Культуры? Здесь их много.

– Сколько их?

– О, милая моя, никак нет, не имею понятия. Я ими не увлекаюсь. Вот моё всё увлечение. – Женщина прижала к себе мальчика. – Всё время уделяю ему.

– Мама, я знаю, где есть Дворец Культуры! Мы вчера с воспитателями выступали в нём! Нас приняли там очень хорошо и подарки дарили.

– Ах, да-да. Во-он, прямо идите по Проспекту, никуда не сворачивайте. Квартала три-четыре пройти всего лишь. Вам лучше автобусом проехать, правда, ходят уж очень редко. Мы тоже решились, быстрее пешком добежать.

– Спасибо, я вам очень признательна. Хотела в магазин заскочить, да уже они закрытые.

Женщина внимательно всмотрелась в её лицо.

– Кажется, как вроде я вас где-то когда-то встречала?

– Никак нет. Не могла произойти с вами встреча.

– Вы, чем-то встревожены? Наверное, не из здешних мест?

– Я проездом, чёрт бы побрал такую коллективную поездку.

– Вам некуда пойти? У нас есть гостиница «Люкс», – женщина написала адрес гостиницы. Вы в нашем городе одна так поздно не ходите. Город очень неспокойный, в смысле, ну сами понимаете.

– Да-да, я поняла. Это у вас такой город?

– Мама, пойдём быстрее, я писить хочу.

– Это слово «писить» меня и привело к такому ужасному положению. Мои не знакомые товарищи уехали от меня, не дождавшись, пока я туалет искала.

– Как-то вроде бы не по-человечески так поступать.

Увидев красивый Дворец Культуры, Варя, не помня себя, поднялась на высокое крыльцо культурного учреждения. ДК уже был почти закрыт. Ночные мероприятия подошли к концу. Из него выходили посетители, довольные потрясающими спектаклями. Тем временем Варя, не замеченная ни кем, сидела в самом отдалённом углу фойе, прижимая к груди своё сокровище – сумочку с документами и небольшой суммой денег.

Двадцать три часа. Дежурная вахтёр прошла мимо запоздавшей посетительницы раз, другой, третий.

– Девушка, наш ДК на ночь закрывается на замок. Я бы очень желала, чтобы вы покинули помещение. Если что-то вам нужно в ДК, то вы приходите завтра к девяти часам. Все как штык будут в сборе.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Я вам не причиню никаких опасностей, если вы позволите мне переночевать вот этом углу до утра. Мне совершенно некуда податься. А города я очень боюсь.

– У вас никого здесь нет знакомых?

– В том-то и дело – они есть, и их нет.

– Как это, и есть, и нет? – тревожно спросила вахтёр.

– Я здесь оказалась совершенно случайно.

– Вы что, были пьяна? Вас тоже завернули в одеяло и подбросили как ненужную вещь? У нас часто так воруют невест своих. Так они их к себе домой везут и до свадьбы выдерживают время, не касаясь невесты.

Варьке битых полчаса пришлось рассказывать всё о себе, как всё произошло.

– Ну что же, если твоя правда, я смею позвать мужа к себе на дежурство. Как говорят, доверяй да проверяй.

И всё-таки дежурная отнеслась к рассказу Вари с недоверием.

– Лёня, ты приди-ка сегодня ко мне, посиди до утра.

– С тобой плохо? – послышалось с другого конца провода.

– Нет-нет. Всё нормально со здоровьем. Тут у нас птичка-альбатрос хочет пригнездиться. Как-то всё, сказанное ею, не внушает доверия.

– Если вы обо мне остались плохого мнения, то я лучше уйду.

– Куда же вы на ночь глядя? Первый час ночи уже! Нет, я вас никуда не отпущу.

В дверях послышался скрежещущий звук ключа.

– Это мой супруг со своим ключом пришёл.

Варя вышла навстречу мужчине, упрашивая его оставить частицу надежды; дать ей возможность переночевать в ДК.

– Вы меня не бойтесь. Я не нарушу вашего спокойствия. Вы меня поймёте, непременно. Вот увидите, я не тот человек, за которого меня принимает ваша жена.

Жена, улыбнувшись, спросила:

– Вы, наверное, кушать хотите? – потом обратилась к мужу. – Ты не догадался прихватить с собой что-нибудь поесть нам? Я там как раз сегодня напекла пирожков с капустой.

– Я их все сложил, что ты напекла, так, на всякий случай. А что останется, подумал, с собой на работу возьму, чтобы домой за обедом снова не бежать. Сама знаешь, работа не ближнее расстояние от дома.

За вечерним столом, да с самоваром, Варя рассказала о себе без запинки, как будто прочитала книгу. Дежурная, тётя Зоя, расчувствовалась, и как бы незаметно для других глаз прослезилась. Глядя на нее, Леонид решил заговорить жену и спросил незнакомку:

– А как вдруг не найдёшь этот коллектив? Вдруг это вовсе не гастролёры, возможно и гастролёры, но из другого города, тогда как? Чемодан с вещами плакал?

– Чемодан-то ладно, – успокоившись, вступила в разговор тётя Зоя. – Ты ведь не по сезону одета. Когда ты ещё отыщешь пальто, может, и вовсе не найдёшь? Ты утром задержись на полчаса; Леонид пойдёт на работу, а я принесу тебе своё пальтишко. Я уже выросла из него. Дочерей у нас нет, некому передать наследство. А тебе в самый раз сгодится.

– Я очень хорошо одета, у меня всё есть при себе, вот только бы встретить мне их, – Варя расстроилась. – Вдруг и правда не найдём друг друга? Там полон чемодан нижнего белья, лёгкой одежды. Главное, мне очень жаль, в чемодане лежит сценическое нарядное платье для исполнения народных песен. Мы сами с подругой кроили, шили и примеряли. Одним словом, там сарафан ярко-красный с голубыми орнаментами, блуза светло-голубая из шифона, кокошник под общий цвет сарафана и всё такое остальное. Туфлей, правда, не имеется. А в рюкзаке набор для туалета, щётка зубная и всё другое, ой, и порошок есть зубной там. Это я прихватила на всякий случай; попадутся туфли белого тона, так я их буду вперемежку с сахаром, чтобы потом отмыть и в другой цвет покрасить. Очень жаль, если потеряется альбом семейный. Там всего в единственном экземпляре.

– Ты говоришь, сварщиком работала по четвёртому разряду? Корочки покажешь?

– Они там, в чемодане.

– Вот те раз! Как докажешь свой разряд?

– Очень просто, проще пареной репы, как на два пальца плюнуть.

– Уже чувствуется разговор коллективный, среди мужчин работала?

– Сдам образцы. Можно сразу сдать работу под водой. По пятому вкалывала, от сака постоянный ток, электроды марки УОНи.

– У меня дома пачка МЭровских.

– Выбросить их бы не мешало. Говно, не электроды.

– Слушай, жена, а ведь соображает. Есть теория – придёт и практика.

Для Варьки оказалось неожиданностью, как он сказал:

– Женщина, возьму тебя в свою бригаду, чувствую, не подведёшь. В ЖБИ отправляйся оформляться на работу.

– Могу и подвести.

– Хорошо, что честно признаёшься. Меня это не пугает. Заработок на этом производстве тебя не отпустит. Зубами держаться будешь, и нам такие работники нужны. От этой организации и квартиру быстро получишь. Полгода-год, и ты с жильём. А пока определят в комнате общежития. Семью сам помогу перевезти. Трое детей не шутка в дороге. Глаз да глаз нужен.

– Если честно сказать, не нравится мне здесь. Всё степь, степь, да степь, и только один ковыль украшает.

– Ты, доченька, не мути себе голову. Делай, что тебе говорят. Нам с женой тоже не нравилось, когда-то да вот привыкли, за руки не оттащишь с этих мест, и калачом не переманить ни в какое другое место. Заскучала наша девочка. Давай-ка, жёнушка, отведи её в класс вокала.

– Леонид, поздно уже. Первый час ночи. Тебе на работу рано вставать.

– Работа не волк, в лес не убежит, а девушку прослушать надо. Аль не заинтересована сама? Покажешь ей свою бандуру.

– Пройдёмте на второй этаж.

Справа у дверей стояло небольшое пианино.

– Я здесь всю жизнь отработала, так сказать, до пенсии. Учила детей музыкальной грамоте. Сольфеджио мало кто усваивает.

– Значит, слух не ахти.

Варя пригорюнилась, задумавшись над тем, что чужие люди относятся к ней по-родственному с добродушием. Свои, родные, удерживали до четверти века; не позволяли выбраться из глухомани, пока не сбежала замуж.

– Ты права, я тоже скучаю по своей работе. Вот и пристроилась на старости лет дежурной в ДК, напоминает молодость. Ты о чём призадумалась? Не горюй, не оставим тебя в одиночестве, а тем более в беде. Давно пела, может, прогреем связочки?

– Всю дорогу горланили с гастролёрами.

– Нельзя горланить хорошему солисту, который чего-то стоит.

– Послушайте, пожалуйста, песню:

 
Ой, ты, Волга, Волга-реченька.
Ой, река ли ты красавица.
По лугам ты льёшься, стелешься,
По пескам бежишь, торопишься.
Ты от счастья, Волга-реченька,
Расплескалась, взвеселилася,
И твоя волна игривая,
До Кремля к нам докатилася.
 

– Достаточно. Я прекрасно знаю содержание этой прекрасной мелодии. Как раз подходит для распевов. Прекрасное исполнение высокое сопрано. Чувствуется, у хорошего преподавателя прошли подготовку. А ещё что можешь нам показать?

– Я только что пела «Меж высоких хлебов затерялося».

– Что ты? Что ты, это вовсе не для твоего исполнения! Кашу маслом испортить недолго. Лёня, ты слышал, её исполнение.

– Слышал, только ты позволь ей самой выбрать репертуар. Сама знаешь, какое настроение появляется у солиста, когда ему навязывают, то, что ему не нравится. Пусть попробует спеть только для нас в темноте.

– Меж высоких хлебов затерялося…

Варя пела, вкладывая в песню переживания и разочарования души. А муж с женой не находили слов, что сказать исполнительнице. Тётя Зоя подбирает тональность, переходя с одной на другую.

– Превосходно! У меня нет слов, – восхитилась она.

– Ну вот, а ты чего-то остерегалась. Певцу надо дать выбор и ни в коем случае не навязывать, свои понятия.

– Я поняла, Варенька, что тебе больше подходит, хотя нельзя исключать и высокое сопрано.

– Богатым наследием наградили тебя родители, спасибо им за тебя и за твой талант.

– А ещё что бы ты могла нам показать? Правда, время уже поздно. Мужу надо идти спать.

– Я что маленький ребёнок, что ли, всё спать укладываешь, спой, Варя ещё что-нибудь. Не то улетишь, как бабочка, тут тебя и видели.

– Хорошо лично для вас попробую исполнить, как мужчине.

 
Вижу чудное приволье,
Вижу нивы и поля,
Это русское раздолье,
Это Родина моя.
 

– Варвара, притормози! Ты, в какую партию залезла? Это моя партия. Не отнимай у меня кусок хлеба! Это же теноровая партия. Да-а, ты сегодня нас удивила, обрадовала несказанно. Вот и горе горькое невзначай на нас набрело. У какого преподавателя ты проходила курс науки? Я его знаю? Не поверю, чтобы без подготовки можно было так чисто и грамотно исполнять произведения классиков.

– Родилась я под грохот канонады, я смерти глядела в лицо. С первых дней была жизни не рада средь раненых и павших бойцов. Мне говорят часто, «ты впитала в себя все звуки первых дней войны». Вот отсюда и зародился талант широкого диапазона. Из глухой тайги я выбралась кое-как. Некому было мне преподавать уроки хорошего тона и уроки музыки. Услышу Зыкину, её копирую; услышу Русланову, до неё добираюсь в поте лица. Вот и все мои преподаватели, правда, ещё Александра Стрельченко, да Ольга Воронец, только у меня к последним сказанным певицам нет особого притяжения; больше тяготею к сильным нотам.

– А говоришь, не знаешь нотной грамоты. Варенька, ты бы не хотела у нас здесь устроиться преподавателем вокала, а я бы к тебе присоединилась аккомпаниатором.

– Мне, кажется, это невозможно, по той причине, что у меня нет вообще музыкальной грамоты в голове. Не знаю нот. Придёт в одно прекрасное время ученый музыкант, и меня под зад коленом Отдел культуры. И куда я тогда могу себя пристроить, вы не можете ответить на это? Я могу. Сварщиком в одну сторону. Имею корочки, значит, надо бить одной струёй металла, пока есть возможность, а там дальше будет видно. Кстати, там и заработная плата всегда высокая, а мне что и надо. Нет. Я уж пока поработаю сварщиком, а по вечерам буду заливать душу песнями.

– Она права, тонко сказано: заливать душу песнями, но не вином. У тебя природой поставленный голос, никаким рашпилем, напильником не выточишь, если нет ни слуха, ни голоса. У тебя всё имеется при тебе, я ведь тоже заядлый рыбак за песнями, кто-то на берегах Балхаша, а я среди женского коллектива. Тоже люблю петь, хлебом и сыром не заманишь на берег. Кстати, кто такие гастролёры, по фамилии можешь назвать?

– Нет.

– А звать их как?

– Их очень много вместе со мной ехало; в пределах двадцати-двадцати двух человек.

– Так это смахивает на большую концертную бригаду. Пока я о такой бригаде ничего не слышал.

– Как они рассказывали о себе – это совершенно новый коллектив. Руководители старые жители вашего города. Они, будучи ссыльными, по 58 статье были шли.

– Жаль мужиков, всех брили под гребёнку. За надо и ни за так.

– У вас-то ещё что. Вот у нас в Сибири все деревни и сёла затарены политическими, бывшими по статье 58. Те двое мужчин, которые прижились у нас, так их после реабилитировали, жёны к ним переехали с детьми. Рассказывают: один что-то такое бухнул против комиссара военного, он его немедленно спрятал; ни за что корпели в лагерях смерти, не лучше концлагерей Освенцима, где мой отец пять лет проторчал. Не может он рассказывать и тем более вспоминать прошедшие дни лагерей смерти.

Переключившись снова на тему Варвары, дежурная ДК спросила:

– Почему ты не хочешь поступить на вокальное отделение какого-нибудь института?

– Рад бы в рай, да грехи не пускают.

– Ну, уж так много ты нагрешила? С детьми, женатые, тоже учатся.

– Не в этом дело. К примеру, девочка наших общих знакомых принята в институт на вокальное отделение. Так вы знаете, какой голосок у неё? На хвост наступи мышке, она сильнее подаст голос. Все дети с руками мохнатыми своих родителей учатся в престижных учебных заведениях. А мы по их понятию – отбросы общества. Правда, говорят, таланту надо помогать; бездарь сам пробьётся.

Прошло три дня. Варвару никто не искал, и она уже начала забывать о своей неудачной поездке в Москву за песнями.

– Тимофей, давай, распечатаем Варькин чемодан; возможно, там найдём улики о ней. Может фотку какую найдём? В милицию сообщить надо. Повесят на стенд: «Их разыскивает милиция!» Не то пропадёт девчонка не за понюх табаку.

– Не будет она связываться, скажут, пройдёт три дня вот тогда и приходите.

– Так ведь уже более трёх дней миновали, а её всё нет и нет.

– По моему понятию, она, наверное, уже домой улетела.

– А, как же вещи: чемодан, рюкзак. Надо посмотреть, что там у неё наложено. Разреши, а, Тимофей? – настаивал Петька.

– Давай, валяй!

– Марина, гони заколку, ею откроем, чемодан на ключ закрыт.

– Разве она преступница? – спросила себя Марина.

– Не возьмут – заставим. Ты у нас машинисткой работаешь, вот и напечатаешь несколько листовок о пропаже человека. Хорошо бы ещё фотографию приклеить.

– Давай найдём симпатичную казашку, татарочку, какая разница, они здесь все на одно лицо. Приклеим к объявлению и пойдём сами искать по приметам. Кстати, я заметил, у неё на лице шрам.

– На лице или на щеке? – спросил Тимофей. – Как-то под волосами я его не заметил.

– На щеке левой, как будто только-только откинулась.

– Ну ты мне, цыц! На неё это не похоже! Мало ли что может с человеком приключиться.

– Поверх всякого белья лежат чисто белые отутюженные плавки, считайте, раз, четыре штуки. Куда их ей так много? Дальше четыре бюстгальтера разноцветные.

– Вот богачка, у меня столько не имеется.

– Тебе не обязательно бюстгальтер иметь!

– Это почему же!?

– Раньше барышни на прыщи бюстгальтеры не надевали. А у этой мадам кое-что виднеется. Один купальник неразъёмный розового цвета.

– Ты собираешься ревизию произвести содержимого чемодана? Может, подойдёшь с актом приёма и сдачи на подпись мне?

– Всё может быть, всё может быть товарищ Капля, – Петька продолжал ворошить содержимое чемодана. – А вот и костюм сценический. Точнее сарафан ярко-красный с голубыми цветами по подолу, а посередине приятный орнамент. Вот голубая блуза с длинными рукавами из ткани шифон. О! Гляньте, какой кокошник, загляденье одно. Куда же она так нарядно собралась? А вот и фотка! Точно, она казашка или татарка! Нисколько не отличишь, среди всей этой национальности.

Петька продолжил рыться в вещах.

– Стоп! Нашёл!? Чего тебе ещё надо?

– Да подожди, ты! Вот гомонок ещё лежит, может в нём что-то написано? – Петька, продолжил рыться и нашел под вещами семейный альбом.

– Я кому сказал!? Закрой чемодан! Дальше тёмный лес, тебе другого знать не дозволено! Прекрати инвентаризацию. Что-то пропадёт – на тебя спишу. Не отмоешься. Сказано достаточно, значит, достаточно. Всё, что надо, нашли. Теперь чисто женскими руками немедленно сложить точно так же, как было, и незаметно.

– Фу! Решили скрыть свои похождения по чемоданам, – засмеялась Марина. – Девчонка не курит, она тут же определит запах табака от рук.

Петька растерялся, не зная, что делать и как теперь быть. Чемодан был открыт, и его рот точно так же был открыт в ожидании чуда и помощи в данную минуту.

Он поставил ногу на крышку чемодана.

– Закрывай на замок, как было. Всё равно догадается и всё поймёт: поиски были предприняты в её же пользу.

– Хорошо-хорошо, дай хоть одним глазом в альбом глянуть.

– Я кому говорю! Закрой, не то в рыло получишь!

– Прямо так уж сразу в рыло!? А если я увернусь?

– Понял, нет? Чемодан закрыли и на место поставили, где стоял! Вот тебе контрамарка с моей подписью. И попробуй только подойти к чемодану.

Прошёл месяц. Варвара устроилась на работу сварщиком в ЖБИ. Ей выделили место в общежитии с двумя девчонками.

Ночь. Варя услышала, как кто-то старательно пыхтит да лезет в окно. Она тихо подошла, увидела мужчину. И тихо, чтобы не разбудить девочек, прошептала: