Текст книги "Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 1. Причинность и детерминизм"

Франц Штаудингер (1849 – 1921)

Идентичность и Apriori
[Логико-критическое исследование].

1 Проблема и метод

В давнем споре об априори центр тяжести в последнее время заметно сместился. Для Канта вопрос о том, «принадлежат ли определенные элементы восприятия и мышления изначально разуму или происходят от привычки и опыта», был тесно связан с двумя другими вопросами. Во-первых, это был вопрос о том, могут ли и в какой степени наши идеи претендовать на достоверность для так называемых вещей-в-себе; во-вторых, это был вопрос о том, как суждения математики и естественных наук могут претендовать на безусловную достоверность.

Сегодня первый вопрос отвергается как позитивизмом, так и эпистемологическим рационализмом. Первый растворяет мир в «контексте психических явлений», второй – в «воплощении научного знания». Поэтому и те, и другие больше не занимаются вопросом о том, каким образом субъект предполагает реально существующий мир за пределами своего сознания, или занимаются им лишь случайно; более того, этот вопрос отвергается как глупый.2222
  Например, Фридрих Паульсен, «О значении субстанциальности», Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie, vol. 1, p. 506.


[Закрыть]

С другой стороны, особенно в рационализме, представленном сегодня Германном Когеном, второй вопрос возникает с удвоенной силой, более того, почти исключительно: на чем основана обоснованность априорных выводов математики и математического естествознания? Лишь во вторую очередь речь идет о происхождении понятий, из которых эти выводы выводятся, в первую очередь о причине обоснованности выводов из уже существующих понятий и знаний.2323
  Несмотря на все прочие различия, этот вопрос в принципе близок к вопросу Вольффа. (Ср. Рудольф Эйкен, Apriori – angeboren, в «Geschichte und Kritik der Grundbegriffe der Gegenwart», стр. 71)


[Закрыть]

Позитивист стремится решить этот вопрос, для которого он переплетается с вопросом о генезисе нашего познания, генетически-аналитическим путем. Он обращает внимание на относительность и изменчивость содержания восприятия и его данность, подчеркивает сенсорное происхождение понятий и, отталкиваясь от общего опыта, стремится прийти к более общим и более конкретным выводам, постоянно корректируя их.2424
  Эрнст Лаас, Идеализм и позитивизм III, стр. 5.


[Закрыть]

Рационализм, напротив, исходит из самих ментальных понятий и норм и стремится обосновать достоверность элементов знания, доказывая их необходимость для научного опыта.2525
  Коген, Теория опыта Канта, второе издание.


[Закрыть]

На мой взгляд, оба подхода страдают односторонностью, которая проявляется не только в упомянутой выше размытости вопроса о точках взаимосвязи, лежащих за пределами воображения, но и, по сути, в самой проблеме, которую они ставят.

Позитивизм, как бы мы ни аплодировали ему, когда он начинает с анализа сознания и когда заявляет, что «то, что содержится в настоящем моменте сознания, есть самая реальная вещь», слишком охотно перескакивает от простого анализа того, что дано в сознании, к рассмотрению истории развития и смешивает вопрос о том, из чего нечто состоит, с другим и более поздним вопросом о том, как нечто становится.2626
  Лаас, указ. соч. стр. 15f; т. I, стр. 18, 32.


[Закрыть] Против этого Коген справедливо говорит: история развития предполагает высокую ступень анатомии, на которую она может затем подняться; но история развития не может предшествовать описательной анатомии.2727
  Лаас, указ. соч., стр. 7


[Закрыть]

Далее, однако, позитивизм упускает из виду слишком большое различие между двумя видами умозаключений, на которые направлено исследование Канта и которые Милль однажды мимоходом описал, спросив, как это получается, что в одних случаях для полной индукции достаточно одного примера, а в других мириады совпадающих случаев, без единого известного или просто предполагаемого исключения, делают такой маленький шаг к установлению общего суждения2828
  Джон Стюарт Милл, Логика I (перевод SCHIEL), третье немецкое издание, стр. 371


[Закрыть]. Поскольку позитивизм также хочет решить этот вопрос на основе привычки, опыта, невозможности мыслить противоположное и т. д. и не признает принципиального различия, для него становится невозможным найти удовлетворительное решение, и он не в состоянии преодолеть рационализм в этом отношении.

Ведь последний выдвигает именно это различие на передний план своего рассмотрения и самым решительным образом подчеркивает проблему, заключающуюся в том, что в математике и естествознании мы отваживаемся на априорные выводы, обоснованность которых для опыта никогда не подвергается сомнению. Но если существенное достоинство этого подхода заключается в акцентировании этой проблемы, то способ ее решения тем более методологически недостаточен. Вместо того чтобы начать, как следовало бы ожидать из предпосылок, с анатомии субъективного сознания в той мере, в какой оно относится к объектам, это субъективное сознание, которое одно только и озабочено тем, чтобы знать, правильно или неправильно оно мыслит, сразу же игнорируется. Даже если, конечно, признать, что всякое познание есть «опыт субъекта», эпистемологическое исследование должно, тем не менее, «абстрагироваться от отношения воображаемого к воображаемому».2929
  Пауль Наторп, Об объективном и субъективном понимании Эркентниса, Philosophische Monatshefte 1887, стр. 260 и 269.


[Закрыть] Скорее, с самого начала признаются те элементы сознания

«как элементы когнитивного сознания, которые достаточны и необходимы для установления и закрепления факта науки».3030
  Коген, указ. соч. стр. 77


[Закрыть]

Однако это, прежде всего, ставит ответ на догматическую почву. Наука – это уже факт, это уже не вопрос. Вопрос лишь в духовных элементах, через которые эта достоверность выражается. Но поскольку необходимый для этого запрос, посредством которого мы могли бы представить себе такие объекты, не предпринимается в субъекте, а такой запрос отвергается a limine [a priori – wp] как психологический, мы вынуждены искать объяснение в понятиях и формах восприятия, присутствующих в самих этих науках. Таким образом, во-вторых, рассуждение движется по кругу. Ибо законное основание этих форм восприятия и понятий, которые предстают перед нами в платоновской независимости и лежат в основе объектов, можно найти только в науках, которые должны быть ими оправданы. Но как тогда они могут обосновать и укрепить науку? Являются ли они необходимыми, поскольку являются условиями возможности такого научного опыта, а опыт (= наука) обосновывается, поскольку он становится возможным благодаря единству этих условий? Круг очевиден. В лучшем случае мы получаем описание понятий, принадлежащих науке, но никак не обоснование. В конце концов, усилия Когена вполне заслуженны, хотя бы потому, что они заставляют нас резко сосредоточиться на том, что важнее всего. Разделение двух вопросов, которые у Канта лежат вместе, может лишь обострить наше представление об их различии и облегчить распознавание условий, необходимых для решения каждого из них.

Эти два вопроса можно сформулировать следующим образом:

1) Что лежит в основе нашего общего опыта, т. е. каковы его элементы и откуда он берет начало?

2) Что лежит в основе нашего научного опыта, т. е. каким образом мы имеем право без дальнейших рассуждений делать выводы из уже сформированных понятий, имеющих объективную силу для объектов всего опыта?

Возникает вопрос, какой из этих двух вопросов следует решать в первую очередь, или какой из них с наибольшей вероятностью сулит решение, несмотря на то, что другой остается открытым. На первый взгляд, это первый вопрос. Но как я не могу ответить на вопрос о химическом составе вещества, не зная процесса химического исследования, так и я не могу найти элементы ментальных связей в конституции общего опыта и их место происхождения, не узнав процесса самого разума в его причинах и следствиях. Этот процесс, однако, учит только ответу на второй вопрос, вопрос, критический для логики и познания, а первый вопрос, критический для реальности и познания, должен, следовательно, отойти на второй план.

Настоящее исследование ставит перед собой задачу ответить только на второй вопрос. Оно просто хочет обсудить, как разум поступает там, где он делает вывод из понятий с претензией на аподиктическую обоснованность, и поэтому продвинется лишь настолько, насколько это необходимо для решения этой проблемы. Первый вопрос, вопрос о месте происхождения априорного, и связанный с ним вопрос о реальности внешнего мира, остаются полностью исключенными.

Метод, которым мы будем решать этот вопрос, будет, конечно, отличаться от того, который Коген считает единственно правильным, а также от того, который предпочитают сторонники генетического метода. Он будет исходить не из объекта как такового, не из субъекта как такового (в чисто психологическом смысле), а из отношения субъекта, а именно индивидуального субъекта, к любому объекту.

Конечно, для достижения одной и той же цели можно использовать несколько методов, подобно тому как в математике существует несколько методов решения квадратных уравнений. Но для того, чтобы решение не было упущено или оставлено на волю случая, во всех методах должна быть одна и та же мысль: необходимо держать в поле зрения объект исследования.

Если я теперь хочу узнать, как должно быть устроено мое мышление, чтобы правильно распознать объект, я не могу исходить из объекта как такового. Он всегда представляется как независимый от субъективных условий моего мышления. Он есть то, что он есть, независимо от того, окажется ли мое суждение о нем впоследствии истинным или ложным. Но критика знания как раз и связана с условиями, которые делают необходимым для меня, субъекта, описывать суждение об объекте как истинное. Эти условия, следовательно, могут быть найдены только в разуме, а именно в его отношении к объектам. Следовательно, я не могу найти их из каких-либо условий объекта как такового, поскольку я хочу убедиться, правильно ли я их понял. Скорее, я должен исследовать то, как моя полностью субъективная концептуализация соотносится с объектами. Поэтому метод, который не принимает во внимание личное «я» и исходит из объектов, зафиксированных в научном опыте, должен с самого начала считаться ошибочным.

Однако, с другой стороны, мы не должны занимать чисто психологическую позицию. Ведь если рассматривать психику как таковую, то мысли, которые судят об истинном и те, которые судят о ложном, одинаково реальны в сознании, и мы не можем найти никаких указаний на правильность или неправильность наших суждений из описания этих психических процессов как таковых.

Эти соображения заставляют нас отвергнуть оба метода, а также упомянутый выше генетический метод не потому, что это разные методы, а потому, что они не имеют отношения к цели нашего вопроса о познании. Мы должны требовать от каждого метода, каким бы он ни был, чтобы он спрашивал: Как субъективное представление соотносится с объектом, который таким образом представляется?

К этому вопросу можно подойти с различных исходных позиций. Мы можем начать с отношения отдельных представлений друг к другу и к «я»; можно провести анализ внешних отношений и продолжить его; более того, тот факт, что мы находим противоречия в нашем мышлении, может, будучи должным образом проанализированным, привести к цели; и многое другое.

В этом отношении путь, выбранный здесь, полностью субъективен. Я выбрал его именно потому, что считаю, что он ведет к цели относительно кратчайшим путем и что в то же время он позволяет лучше, чем любой другой, обсудить основной закон нашего познания, закон тождества, в его фундаментальном значении.

Поэтому я отталкиваюсь от факта, с которым легко столкнется каждый, кто рассмотрит вопрос о познании в том виде, в каком он был поставлен выше. Ибо познаваемый объект представляется при таком взгляде – если отбросить причинный вопрос об изменении самого объекта, который здесь не имеет места, – единым и неделимым, тогда как субъективные представления, связанные с ним, многообразны и различны по времени и содержанию. Представления о доме чрезвычайно разнообразны и многообразны, в то время как сам дом для сознания един и неизменен.

Из этого факта, или, вернее, из вопроса о тождестве, будет, следовательно, исходить следующее исследование, и я надеюсь, что после его разрешения мне удастся без труда решить вопрос об основании аподиктичности [определенности – wp] априорных выводов от понятий к предметам опыта.

2. Анализ отношений тождества

Тождество в его наиболее общей форме основывается, как мы только что сказали, на отношении большинства идей к единству объекта. Хотя это отношение признавалось старой логикой, как видно из отдельных замечаний, его фундаментальное значение оценивалось неверно. Акцент был сделан на единстве объекта, и была установлена формула A = A. Однако эта форма, на которой, как ни странно, в последнее время по-прежнему акцентирует внимание Лотце, совершенно ничего не говорит о тождестве объекта. Она лишь говорит, что вещь есть вещь, пудель есть пудель. Как справедливо говорит мне Зигварт, никому не приходит в голову утверждать это. Нет ни малейшего основания противопоставлять, как того хочет Фрайз,3131
  Fries, Neue Kritik der Vernunft I, стр. 320 (Ср. GEORG NEUDECKER, Grundlegung der reinen Logik, стр. 7).


[Закрыть] нерефлектированную концепцию A в субъекте пропозиции и рефлектированную в высказывании. Мы не имеем ничего, кроме голой тавтологии, равенства двух слов без какого-либо мыслимого смысла их сочетания. Действительно, следует «перестать называть такую бессмысленную вещь принципом мышления».3232
  Шмитц-Дюмон (SCHMITZ-DUMONT), Theorie der Begriffbildung, Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie, vol. 10, p. 215 (Cf. SIGWART, Logik I, p. 83 и Тренделенбург, Logische Untersuchungen II, p. 95).


[Закрыть]

Поэтому наиболее выдающиеся представители современной логики также отказались от такого взгляда на тождество. Однако контраст между множественностью идей и единством объекта обычно не возникает резко и без примеси других идей. Вундт, например, представляет себе концептуальное единство, присутствующее в каждом суждении, как тождество. С одной стороны, это слишком узко, поскольку отношение тождества уже находит свое место в отношениях отдельных идей к отдельным объектам, которые еще не стали концептуализированными. С другой стороны, это слишком широко, поскольку отношение высказывания к объекту еще не является тождеством с ним. Верно, что, говоря о предмете, я должен его удерживать; но моя мысль о том, что вчера я нашел какую-то вещь смешной, сама не является вчерашним смехом, а лишь отсылает к нему. Суждение, следовательно, не обязательно связано с сознанием того, что объект тот же самый, что уже был обозначен в другой идее. Как бы ни был прав Вундт, когда говорит, что пропозиция тождества относится не к объектам, а к поведению нашего мышления по отношению к объектам,3333
  Вундт, Логика I, стр. 504


[Закрыть] этого определения недостаточно. Мы должны указать определенное поведение разума или обстоятельства, в силу которых он чувствует себя вынужденным обозначить объект как тот же самый.

Риель, кажется, ближе к сути вопроса, когда говорит, что тождество основывается на том, что позиция А должна быть однозначно принята в каждом отдаленном контексте мышления3434
  Риель, Философский критицизм II, стр. 228f.


[Закрыть]. Но и это определение страдает от той же неточности. Ведь однозначное следование имеет место и в простом отношении к объекту, без того, чтобы таким образом подразумевать идентичность. Кроме того, здесь лишь предъявляется требование к нашему вниманию, но не обозначается закон, которому мышление следует безоговорочно при данных обстоятельствах3535
  Риель, указ. соч. раздел 3


[Закрыть]. В итоге принцип терпит фиаско в применении Риеля, и его аналитическое тождество «что есть, то есть» возвращается к старой тавтологии.

То же самое можно сказать и о Зигварте, чей принцип постоянства является лишь психологическим условием идентичности, а именно способностью удерживать мысль в памяти, но не законом мысли, относящимся к объектам как таковым.

Закон может содержаться только в том простом факте, что при условиях, которые будут обсуждаться позже, мы неизбежно связываем несколько идей с одним и тем же объектом. В полемике против Вундта Зигварт подчеркивает этот факт гораздо резче, чем в своей «Логике».3636
  Зигварт, Логика I, стр. 77f и Логические фрагменты, Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie, vol. 4, стр. 483.


[Закрыть] Здесь он говорит, что тождество означает, что то, что мы представляем себе в разное время, или под разными именами, или в разных контекстах, не является множественным, но одним и тем же. Не совсем понятно, почему эта идея, которая также фигурирует в Identitas indiscernibilium Лейбница и у Канта,3737
  Кант, «Критика нового сознания» (издание KEHRBACH), стр. 241, здесь и далее цитируется как «Kb».


[Закрыть] не используется для логики, но почему к ней должен применяться психологический принцип непрерывности. Если теперь мы захотим представить теорему тождества символически, то из сказанного станет ясно, что формула A = A для этого не подходит. Ведь она чисто объективна и, следовательно, ничего не говорит. Мы должны проанализировать факт наличия нескольких идей a, b, c… n, их отношение (rel) к объекту A и определение (D) этого объекта. Тогда мы получим формулу

(a + b + c … + n) rel = DA

Отношение различных идей к объекту есть тождественное определение (обозначение или детерминация) этого объекта.

Однако, по сути, мы проигнорировали существенный аспект сознания тождества в этой формуле. Различные идеи действительно могут относиться к одному и тому же объекту в разное время без осознания тождества, а именно если прошлое представление об объекте было полностью забыто. В этом случае объект предстал бы как нечто совершенно новое. Отсюда следует, что для того, чтобы тождество было понято, в настоящем представлении должно присутствовать не только сознание объекта, но и сознание одного или нескольких предыдущих представлений о нем или, по крайней мере, смутное сознание того, что оно уже было представлено ранее. Настоящее представление a, таким образом, имеет не просто отношение к объекту, но в то же время и отношение к прежним представлениям о нем.

Формула, которая выражала бы и эти отношения, была бы, однако, чрезвычайно трудоемкой и запутанной, и достаточно, если мы будем помнить, что знак отношения в приведенной формуле включает в себя не только отношение к объекту, но и отношение последнего представления к предшествующим.

Отделив, таким образом, в соответствии с нашим методом, сознание тождества, с одной стороны, от просто объективного и тавтологического тождества, а с другой – от субъективных психологических требований постоянного удержания объекта, мы далее должны определить типы отношения тождества, прежде чем приступать к установлению тождества.

Даже поверхностный взгляд на случаи, в которых возникает отношение тождества, показывает, насколько они различны. Солнечное затмение Талеса идентично затмению 25 мая 585 года. Май 585 года; Рейн в Базеле – та же река, что и в Кельне; лампа передо мной – та же, что светила мне вчера; мастодонт [мамонт – wp] и сегодняшний слон принадлежат к одному и тому же виду животных; синий цвет кампанулы [колокольчика – wp] идентичен цвету неба; Планеты движутся вокруг Солнца по одному и тому же закону; одна сторона уравнения имеет тот же размер, что и другая; понятие прямоугольного треугольника одинаково, где бы он ни встречался.

Это различие заставляет нас исследовать, нельзя ли классифицировать их по фиксированным и неотъемлемым основаниям. Такие попытки уже предпринимались. Так, Кант отличает identitas indiscernibilium [тождество неразличимого – wp] чистых понятий от тождества объектов опыта, Зигварт отделяет логическое от реального, Риель – аналитическое и синтетическое тождество.

Однако заниматься критикой этих и других разделений было бы слишком далеко. Поэтому мы будем рассматривать сам вопрос и изредка делать критические замечания.

Принцип категоризации задается нашей концепцией идентичности и нашим методом. Если идентичность связана с отношениями множества идей к одним и тем же объектам, то мы должны сначала выяснить, в какой степени объекты, которые осознаются как идентичные, могут отличаться друг от друга, а затем – в какой степени следует различать различные способы отношения идей к ним.

Что касается объекта, то сначала мы сталкиваемся со случаем, когда мы неоднократно представляем себе прошлое событие, которое завершается в настоящем, будь то внутреннее событие, например, предыдущее воображение или эмоциональное движение, или внешнее событие, например, исторический факт. Мы называем отношения идентичности, основанные на такой завершенной идентичности.

Референтные идеи могут теперь перейти к такому завершенному месту отношения, во-первых, таким образом, что ничего индивидуального и особенного о прошлом событии, но само это событие во всей его полноте представляется несколько раз. Так, я могу несколько раз подумать о том, что Карл Великий воевал с саксами, что вчера я не смог оплатить счет, что на днях я был рад получить письмо, что я думал о том, чтобы отправиться в путешествие, и так далее. Если я не думаю ни о чем другом или если я выбираю из группы мыслей только те, которые каждый раз относятся к одному и тому же событию в более узком смысле, то содержание этих мыслей каждый раз одно и то же, и место связи идентично в самом строгом смысле. Это строгое тождество можно было бы охарактеризовать модифицированной формулой (a + a' + a'' … + an) rel = DA.

Во-вторых, однако, я могу также, в силу одной из основных способностей нашего разума, которую мы не будем здесь подробно обсуждать, рассматривать одну сторону самодостаточного объекта. Из войн Карла Великого, например, можно отдельно рассмотреть разрушение Ирминской колонны, казнь саксов на Аллере, бегство Виттекинда и тому подобное. – Мысль о нерешенном счете может подчеркнуть подход, условия для него, сам расчет, точку, где я заметил ошибку. Каждая из этих отдельных идей теперь занимает особое место, и если несколько идей одна за другой переходят в это более узкое место, мы снова имеем строгое тождество по отношению к нему. Но до тех пор, пока мы сохраняем сознание того, что эти более узкие места принадлежат общему процессу, они также относятся к самому общему процессу. Отношение к этому процессу является общим для них, какими бы разными они ни были по содержанию, и поэтому они тождественны по отношению к общему месту. Однако носителем идентичности здесь является не содержание, которое отличается, а отношения. Это отношение можно символизировать формулой (aDα + bDβ … + nDν) rek = DA.

В этом отношении тождества, однако, одновременно дано и нечто другое, а именно не просто осознание отношения, но одновременно и осознание объективной связи. Каждое понятие, относящееся к отдельному месту, имеет не только сознание отношения к целому месту, но и сознание более ранних отношений к последнему, если необходимо сознание тождества. Поскольку эти более ранние отношения относятся к другим разделителям, мы сознаем единство отдельных содержаний в общем локусе; это означает, однако, что мы сознаем синтез (S) самих разделителей и их определений (i) в общем локусе. iα + iβ + …iν = SA.

При таких тождественных отношениях и связях, конечно, до известной степени произвольно, насколько я беру общее место и связываю с ним разрушение Ирминсауле и Эресбурга; затем я могу взять другие войны как особые места связи и, наконец, свести их все под общую идею саксонских войн Карла. В этом отношении речь идет о том, чтобы выдвинуть требование, что раз уж место отношений выбрано, то его следует строго придерживаться. Мы лишь намекнули, как это место отношений может постепенно расширяться и как в результате могут возникать все более градуированные отношения идентичности и синтезы.

В-третьих, из этого синтетического тождества или тождества контекста развивается совершенно особая форма тождества, которую мы будем называть тождеством репрезентации. Каждая отдельная или особая концепция тождественна другой в том смысле, что она имеет отношение к одному и тому же общему месту. Поэтому каждый из них также может быть использован как представитель места в целом. Через идеи «Колонны Ирмин» и «Виттекинда» я могу отсылать не только к особым местам, но и к местам в целом. Тогда нет необходимости обновлять все идеи или общее представление о месте в целом, чтобы описать его сознанию. И на самом деле этого почти никогда не происходит, даже если место в целом содержит ряд четко узнаваемых черт. Даже когда я упоминаю о Саксонских войнах Карла в целом, мне обычно становится известно лишь несколько деталей, которые представляют общий контекст. Часто это представление также четко привязано к какому-то важному моменту. Так, французы празднуют Великую революцию штурмом Бастилии, мы, немцы, – освобождение от Наполеона в битве при Лейпциге, создание Германской империи – на Седанском фестивале. Эту идентичность представления следует обозначить через a rel = D (d + β … + ν) A. Также возможно, чтобы несколько признаков, которые считаются характерными, получили эту явную репрезентацию, как в приведенном выше примере солнечного затмения Талеса и затмения 25 мая 585 года, в этом случае a rel = b rel = DνA.

В последнем случае объект двух представлений часто полностью отходит на второй план, а тот факт, что они означают одно и то же, как бы сам за себя говорит. Так обстоит дело, например, с математическими уравнениями, которым здесь, конечно, не место во всех отношениях. Здесь мы задаем a2 = b2 + c2 и почти не задумываемся о том, какое место в этом уравнении занимает связь. Риель не замечает этого и хочет понимать уравнение как таковое как тождество, а именно как синтетическое тождество. Против этого Вундт справедливо говорит, что уравнение не тождественно как таковое, но что тождество существует только в том отношении, в котором рассматриваются обе стороны, а именно в отношении размера площади3838
  Вундт, Логика I, стр. 72.


[Закрыть]. Это изъятие места тождества из сознания, которое также часто проявляется там, где рассматриваются вторичные и третичные места, а первичные остаются незамеченными, является весьма примечательным фактом, который, однако, не нужно здесь обсуждать.

За тождеством репрезентации теперь следует, если угодно, простое тождество смысла как четвертой формы. К ней, строго говоря, уже относится упомянутый ранее пример солнечного затмения Талеса. Ибо имеет значение, принадлежит ли само содержание репрезентируемого представления к одному из тех разделителей, которые мыслятся синтетически связанными в рамках тотального локуса, или же оно просто определяется для репрезентации каким-то, возможно, совершенно случайным, отношением к нему. Поскольку для репрезентации нам не нужно содержание, а только отношение к объекту, дело может зайти настолько далеко, что мы совершенно произвольно определяем, что определенное слово или знак должны раз и навсегда применяться к определенному объекту или определенному событию. «Долгий парламент» – это такой термин, который традиционно применяется к одному конкретному парламенту Карла I в Англии и сам по себе не имеет никакого значения, кроме как направлять наше сознание к этому собранию, подобно указателю. Мы обозначаем это простое тождество смысла, в той мере, в какой различные идеи имеют одинаковое представление, через q rel = r rel = DA, а в той мере, в какой одна и та же идея, или один и тот же знак в его повторении, идентичен по смыслу, через q rel = qn rel= DA.

Если, разобравшись с тождеством завершенного места отношения, мы теперь обратимся к вопросу о втором месте, которое следует отличать от этого, то столкнемся с реальным тождеством по отношению к объекту, который уже существовал в прошлом, но продолжает существовать и сейчас. Это место отношения принципиально отличается от предыдущего тем, что множественность темпорально следующих друг за другом представлений предполагает длительность самого объекта в этом течении времени.

Вчерашнее восприятие недавно пропущенного расчета – это не сегодняшнее его восприятие, но сам расчет – один и тот же. Но не только сегодняшнее восприятие солнца отличается от вчерашнего, но и само сегодняшнее солнце уже не то, что светило вчера. Ни один из вчерашних лучей света и тепла не касается меня сегодня. Тем не менее я говорю: вчерашнее солнце едино с сегодняшним. Но это означает не что иное, как то, что я должен предположить непрерывную связь самого объекта, к которому относятся мои темпорально совершенно отдельные идеи. Замысливается объективный синтез самого объекта, который должен существовать совершенно независимо от фрагментарности нашего восприятия. Это представление о длительности самого объекта и есть тот существенный момент, который составляет наше представление о субстанции. Загадка, заключающаяся в том, что мы переходим от совершенно отдельных представлений, которые, строго говоря, каждый раз обозначают только наличные предметы, к представлению о связи единого, постоянного предмета, хотя и ясно осознается Кантом, но все же ей уделяется слишком мало внимания. Решил ли Кант эту проблему и как она может быть решена – это, конечно, вопрос, который касается места происхождения элементов знания. Поскольку мы отказались от их исследования, нам придется довольствоваться тем фактом, что мы вынуждены относить такие представления, которые мы называем восприятиями, к единым объектам, длящимся, по крайней мере, от первого восприятия до настоящего времени.

Это реальное тождество, как мы называем его у Зигварта, может быть символизировано формой (a + b … + n) rel= 1) A t (a – n) путем прибавления к объекту длительности t от первого восприятия a до последнего n. 3939
  В дальнейшем, для краткости, мы будем опускать возникающие дальнейшие символизации.


[Закрыть]Сознание отношения нескольких восприятий к одному объекту есть сознание временной связи в самом объекте от первого до последнего восприятия. Тот факт, что мы также выходим за пределы этого времени, приписывая объекту длительность до первого восприятия и полагая, что он будет продолжать существовать после последнего восприятия, основывается на причинах, которые также не относятся сюда.

Если мы теперь снова обратимся к тем представлениям, которые сопутствуют тождеству с реальным объектом, то обнаружим те же самые подразделения, что и в случае полного тождества.

Во-первых, строгое тождество может иметь место, когда одни и те же представления относятся к одному и тому же месту. Свет, который я только что увидел, – это тот же свет, который я видел раньше. Содержания a и a и т. д. одинаковы, и место отношения в строгом смысле слова одно и то же.

Затем я могу также выделить особые черты в свете, например, голубое пламя у основания, центр света, внешнюю, более темную зону. Повторяющиеся идеи, идущие к этим же более узким местам, снова имеют строгую идентичность по отношению к ним, но только реляционную идентичность по отношению к месту в целом. И то, что все отдельные идеи мыслятся связанными в общем месте, опять-таки представляет собой синтез содержаний. Каким образом этот синтез возникает в восприятии различных органов чувств, мы сейчас не обсуждаем. В этом отношении мы должны довольствоваться тем, что относим свет, тепло, осязание и запах к одному и тому же пламени.

Произвольность в выборе места отношений в определенной степени проявляется и здесь. Я могу выбрать как дом, так и стену, окно, диск в качестве базового места для следующих отдельных идей, и задача здесь также остается в постоянстве удержания места отношения после того, как оно было установлено.

Эти два типа синтеза в объекте теперь включают, в-третьих, каузальный синтез в случае изменений в объекте. Это, однако, мы снова должны исключить из нашего исследования, поскольку это подпадает под критический вопрос о реальном знании. Если не принимать во внимание эти обстоятельства, то реальное тождество связи демонстрирует точно такие же логические особенности, как и завершенное тождество связи.