Текст книги "Однополчане. Русские своих не бросают"

Глава 19. «Нагличане»

1

Первым исчезновение Марлена заметил Вика. На звонки по радиофону тот не отвечал, в Центре его не было, и на полигоне Исаев не появлялся. Тимофеев встревожился, обсудил положение с Мишкой, и они решили съездить на завод к отцу Марлена. В этом помог Рома, подогнавший новенькую «эмку». Сели и поехали.

– Распустились мы, – ворчал Краюхин. – Привыкли, что все хорошо, как будто и войны нет, и враги сплошь пусики няшные…

– Да уж… – поддакнул Виктор.

– Неужели так трудно радиофон с собой носить? Тем более что кидать его где попало нельзя – секретная разработка!

– Да уж… Стой!

Роман резко затормозил, Михаил чуть в стекло головой не стукнулся.

– Ты чего?!

– А вы чего? Не видите разве? Машина марленовская!

Все трое выскочили из «эмки» и подбежали к «газику». «Вездеход» был пуст. Вика принюхался и, холодея, поднял сложенную вчетверо марлю. Хоть и сухая, она ощутимо припахивала эфиром или хлороформом.

– Та-ак… – протянул Краюхин. – Так, значит… Вот что, давай-ка на завод к Марленычу, там…

– А вы кто такие будете? – послышался суровый старушечий голос.

Вика оглянулся и увидел бабулю в платочке, в платье-чехле. Нос крючком, да еще с бородавкой, глазки колючие – Баба-яга в натуре.

– Вы, бабушка, водителя не видели? – перехватил инициативу Краюхин. – Высокий такой парень, волосы светлые, в белых парусиновых штанах и в рубашке-апаш?

– Видела, отчего ж? Увезли болезного.

– Куда?!

– Да я почем знаю? В больницу, наверное. Куды «Скорая помощь» возит?

– Приезжала «Скорая»?

– Ну да… Большая такая, «ЗИС». Водитель-то сомлел, так дружок его вытащил на свежий воздух, а тут и санитары помогли. Так и уехали все, а мне велели машину стеречь. А чего ж не постеречь?

– Ромка, – решил Вика, – дуй на завод к Марленычу и все расскажи. Пусть проверит все! – Понял?

– Понял, понял!

Роман упылил, а Виктор с Михаилом остались с бдительной старушкой, пытаясь составить фоторобот. Краюхин неплохо рисовал, и вскоре бабуля сказала: «Похож! Ну, прям, как вылитый он!»

Когда подлетела «эмка» с Ромой и Ильей Марленовичем, Михаил первым делом показал портрет «водителева дружка».

– Антон? – нахмурился Исаев-старший. – Что-то мне это не нравится…

Зазвонил радиофон, и он мигом дотянулся до аппарата.

– Да! Что-о? Это точно? Понятно… Ладно, вызывай Филоненко.

Он медленно отложил радиофон.

– Что? Что там?

Илья Марленович странно посмотрел на Вику.

– Беда, – сказал он негромко. – Сегодня с утра доставили одну женщину с переломом, и все. А санитарный «ЗИС» был угнан, его нашли пару часов назад…

Вскоре примчались два «воронка», показался Филоненко, начальник охраны Центра, и его «держиморды». Начались оперативно-розыскные мероприятия…

* * *

Ночь прошла тревожно, Вика не выспался. Жила в нем крошечная надежда на то, что утром все станет ясно и Марлен найдется, но чуда не случилось.

Наташа плакала, Лидка тоже хлюпала носом – за компанию. Михаил бродил по комнате, сосредоточен и хмур.

На Викино «доброе утро» никто не обратил внимания. Тимофеев приблизился к Краюхину и вопросительно на него посмотрел. Тот покачал головой. Виктор вздохнул.

Решив заняться работой, чтобы хоть как-то отвлечься, он поехал на танкоремонтный. Поглощенный тяжкими думами, Тимофеев даже Риту не заметил. Девушка, впрочем, не обиделась.

– Что случилось, Витя?

– Ох! – вздрогнул Тимофеев. – Привет, Рита. Извини, не заметил. Тут, понимаешь… Друг пропал. Исчез и… все как-то странно…

Рита подошла ближе, настолько близко, что Виктор замер, ощущая тепло девичьего тела.

– Все будет хорошо, слышишь?

Ритина рука легла Тимофееву на плечо, и он, не думая, не рассчитывая поступок, обнял девушку и привлек к себе. Она не отстранилась и не воспротивилась его порыву, тем более что тот сразу иссяк – гладкие руки обвили Викину шею, и дыхание опалило его ухо:

– Все будет хорошо…

* * *

Филоненко вернулся в Центр после обеда, встрепанный какой-то и мрачный.

– Не знаю уж, что там Сталин говорил по телефону, но Берия стоял навытяжку, бледный и потный, – проговорил он, поглядывая на Виктора с Мишкой.

Начальник службы безопасности чувствовал себя виноватым.

– Вы тут ни при чем, – покачал Михаил головой. – Сотрудников в Центре хватает. Что же, к каждому по охраннику приставлять? А толку? Да хоть грузовик с охранниками пусти за Марленом, это ничего не решит. Вспомните историю с Абакумовым! Да и что это за жизнь – под вечным присмотром!

– Так-то оно так… – прокряхтел Филоненко, поглаживая колени.

Тут в пустовавшую лабораторию стремительно вошел Марленыч.

– Ну? – вперился он в безопасника.

– Значит, так. – начальник СБ хлопнул ладонями по коленям. – Марлен, скорее всего, жив. Даже наверняка – его похитили. Мы очень боялись, что тут немцы замешаны, но нет, всю операцию провернули англичане. Нагличане… Наша «неотложка» засветилась на аэродроме – самолет Королевских ВВС принял на борт дипломатическую почту и якобы двоих сотрудников посольства – ходячего и лежачего. Полагаю, это были Лушин и Марлен. Перехватить их можно было, наверное, но кто ж знал! Самолет садился в Астрахани, заправился и продолжил полет – в Тегеран. А сейчас уже поздно. Если в Иране они не слишком задержались, то сейчас уже к Каиру должны подлетать. Ну, это мы все сами разведали, а буквально час назад пришла шифровка из Лондона – наш агент в МИ-6 сообщил, что Лушин был завербован перед Новым годом самим Мензисом. Он прошел стажировку в разведшколе, после чего его направили с караваном в Архангельск. Лушин – его настоящая фамилия, и он действительно инженер-авиатор, или как это там у вас называется…

– А кто сообщил, какой агент? – неожиданно поинтересовался Вика. – Не Ким Филби, случайно?

– А ты откуда знаешь? – вытаращил глаза Филоненко.

– Он слишком много знал, – процитировал Краюхин, криво усмехнувшись.

– А… ну да…

Тимофеев-старший, стоявший в дверях, серьезно спросил, ни к кому не обращаясь:

– Что будем делать?

– Думать будем, – вздохнул Илья Марленович.

* * *

…А война гремела и гремела, чудовищным круговоротом стали и огня, дыма и крови корежа землю Харьковщины и Луганщины, калеча и убивая толпы народа, отмеченных красной звездой или черной свастикой.

Силы, противостоящие РККА, были огромны. Дивизии всяких румын да хорватов с итальяшками можно было не считать, но лишь одна 6-я армия Паулюса располагала четырнадцатью пехотными дивизиями, тремя тысячами орудий и минометов, семьюстами танками. Сверху ее прикрывал 4-й воздушный флот Рихтгофена, а это тысяча двести самолетов.

Рядом наступала 17-я немецкая армия, 1-я танковая армия Клейста и 4-я танковая армия Гота.

Казалось невозможным сопротивляться их «штурму и натиску», но Красная Армия держалась – за весь июль немцы продвинулись к востоку всего на шестьдесят километров. Продвинулись, громоздя за собой груды горелой брони и тысячи безымянных могил.

Дым почти не рассеивался над степью. Чадило над всем миром – рвались снаряды на райских островах в Тихом океане, вздымая белый коралловый песок. Красный зернистый вихрился под ударами фугасов в Сахаре. Бомбы падали на вечную мерзлоту Заполярья, торпеды скользили под голубыми водами Средиземного моря.

А где-то над мутными водами Евфрата, над желтыми барханами Сирийской пустыни реял крошечный «Либерейтор»…

2

Не обращая внимания на Лушина, Марлен взял в охапку сразу три одеяла: одно подстелил, другое сложил под вид подушки, а третьим укрылся – было довольно прохладно.

Злость и унижение, клокотавшие в нем поначалу, утихли, сменяясь депрессией. Исаев чувствовал себя совершенно беспомощным. Понятно, что нужно было бежать и – желательно! – наказать похитителей. Но как?

Хорошо какому-нибудь Шварценеггеру: берет шестизарядный «кольт» – пиф-паф! И взвода нет. А в реале все куда сложней.

Вот садились они в Астрахани. И что?

Было видно, как подкатывает «наливняк», как солдатики споро организуют заправку, как меняются куревом с пилотами, штурманом и бомбардиром «Либерейтора». И что ему, в пыльный иллюминатор лбом колотиться? Или орать: «Спасите! Помогите!»? Так, во-первых, не докричишься, а во-вторых, стыдоба же. Надо самому выбираться.

Не доверял ты Антону? Не доверял. Так почему не уберегся?

Господи, да что об этом говорить – под крылом уже битый час скользит зеленый гофр Каспийского моря. Следующая остановка в Тегеране, наверное.

Марлен подумал – и с сожалением оставил идею пробиваться наружу. Тут вроде как через бомболюк поднимается экипаж, не очень-то и пробьешься. То ли там сдвигаются створки, то ли раздвигаются – непонятно. И целая банда летунов.

Особенно трое стрелков – они все в хвостовой части, где он сам обретается. Задний стрелок самый подозрительный, то и дело заглядывает. Бдит, зараза.

Если подумать, то выход у него всего один – отобрать пистолет у Антона, связать или прикончить этого долбаного агента, явиться к пилотам и вежливо попросить парашют. И… нет, не спрыгнуть храбро вниз! Эти ж гады сразу развернут «Либерейтор» и мигом расчленят парашютиста из пулеметов. «Да не достанься же ты никому!»

Нет, надо экипаж здорово проредить. То есть сначала кокнуть Антона, уложить его и накрыть одеялом. Баю-баюшки, аминь.

Потом по очереди пристрелить пулеметчиков. Или оглушить, чтобы без шума. А что? Али мы не в разведвзводе служили? И не десантники ли мы? То-то.

Уделать, значит, стрелков, и тогда уже завалиться к пилотам в гости. Бомбардиром тоже можно пожертвовать.

Хм… Вообще-то, усложненный план получается. И зачем тогда, спрашивается, вообще с парашютом сигать? Тычешь в затылок летчику ствол и вежливо так просишь: «Дядя, поворачивай оглобли!» И дядя покорно доставляет тебя… Ну, скажем, в Баку. Или в Тбилиси. А что? На сцену из боевика тянет вполне. Вот именно…

…Лежать было жестковато. Марлен терпел-терпел да и вернулся в сидячее положение. Привалился к гофрированному борту и уставился куда-то поверх головы Лушина.

Сейчас, когда эмоции более-менее «отстоялись», он по-прежнему не испытывал страха. Неизвестно, что бы он чувствовал по дороге к Берлину, посади его в «Юнкерс», но в «Либерейторе» было спокойно.

И противно. Просто мерзко.

В той реальности американцы вывезли из Германии ученых-ядерщиков. Говорят, их держали в бомбоотсеке – если бы стали наседать «Мессершмитты», то научников просто сбросили бы, по принципу «ни вам, ни нам».

И каково было потом Оппенгеймеру и всей его команде? Работать на чужого дядю, неумного здоровяка? Обтесывать ему ядерную дубинку?

А чем его заставят заниматься? Ракеты клепать? Или транзисторы вымучивать? Не-ет, про электронную начинку лучше помалкивать. Надо полагать, это «русское чудо» пока неизвестно на Западе. Правда, одна из «С-15» упала на территории противника, нештатно сработав, но БЧ самоликвидировалась, и все транзисторы – в пыль. А всякие ПРД с ЖРД немцам уже ведомы…

– Думаешь, как бы сбежать? – внезапно послышался голос Антона.

Марлен опустил глаза на Лушина. Шпион не выглядел довольным.

– Думаю, – признался Исаев.

Антон кивнул понятливо.

– Если честно, я не хотел твоего похищения, – сказал он. – Вот и переживаю сейчас. Оказывается, что воли и решительности во мне маловато. Мне приказали, я подчинился. Знаешь, однажды после школы я надумал продемонстрировать свою брутальность. Было это на ферме одной тетки, дальней родственницы моей матери, в Шотландии. Единственный работник этой тетки был в отъезде, а она хотела приготовить рагу из кролика. И вот я сам вызвался кролика забить. Взял этого серого пушистика, отошел в кусты и стукнул колотушкой. Кролик задергался, и я добавил. Потом кое-как снял шкурку… И до сих пор ощущаю неприятное чувство. Зачем, думаю, я его убил? Какая в том была необходимость? Нет, головы курам я рубил и до, и после, но что мне этот кролик сделал? Беспомощный, беззащитный… А я его – колотушкой по башке, по ушам длинным… Вот и с тобой та же история. Зачем, думаю? Чего я этим добиваюсь? Англию спасаю? Так ведь, снижая обороноспособность СССР, я автоматически помогаю Германии! И что мне та Англия? Или… Не знаю… Я только в России наблюдал, как совершенно незнакомые люди могут делиться сокровенным, душу открывать перед чужими людьми. В Англии все ходят в футлярах, и зачастую ключи от этой «тары» давно утеряны. Вот и меня потянуло на откровенность… Может, я просто уяснил для себя, что рожден русским? Не знаю. Смутно все как-то, неопределенно… И тоска… В точности по Достоевскому.

– На Западе любят говорить, чтобы русских изучали по Федору Михайловичу, – усмехнулся Исаев. – Вот только забывают при этом, что Достоевский и сам был болен, и героев описывал явно нездоровых. Русские люди гораздо проще, и лучше, и хуже «Братьев Карамазовых».

Лушин медленно покивал. Внимательно посмотрев Марлену в глаза, он серьезно сказал:

– Ты думал о том, как бы поубивать экипаж, чтобы не мешал, и покинуть самолет?

– Откровенность за откровенность? – усмехнулся Исаев. – Думал. Но прежде надо было убить тебя. Пистолета ради.

Антон кивнул и вынул «Вальтер». Проверив, не снят ли предохранитель, он протянул оружие Марлену, рукояткой вперед.

– На.

Глава 20. Посадка

Марлен озадаченно посмотрел на Лушина. Неужто проняло?

– Ла-адно… – протянул он.

Взяв пистолет в руку, он выщелкнул обойму. Все патроны на месте. Боевые. Вставив магазин обратно, Исаев поднялся койки.

– Где мы сейчас?

– Судя по времени… – прикинул Антон. – Где-то над Трансиорданией.

– Ага… А в Аммане есть аэропорт?

– А как же. Через него проходит линия Каир – Багдад.

– Понятно. Ладно. Чтобы командир стал покладистей, надо нейтрализовать стрелков. Обеспечим тыл. Но тратить на них патроны не хочется – громко выйдет. Да и союзники же… Черчилля я бы пристрелил с удовольствием, а этих за что? Короче. Пойдешь как заложник и будешь вязать пленных.

– Да, сэр.

Исаев даже не поглядел на Лушина. Действовал форс-мажор, и всякие размышления о возможной провокации, коварных планах и всем таком прочем были попросту неуместны. Не до того.

Перешел ли Антон на его сторону или только притворяется – какая разница? Лишь бы вязал потуже.

– Пошли.

Двух стрелков удалось повязать сразу – те расселись в узком промежутке под верхней турелью и дули пиво из одной бутылки. Увидев направленный на него пистолет, пулеметчик в бронежилете и особой каске едва не подавился «Будвайзером» и резко поднял руки.

– Надеюсь, джентльмены не будут против, если их свяжут? – вежливо проговорил Исаев на хорошем «инглише». – Иначе я буду вынужден открыть огонь на поражение.

Джентльмены были только «за» и с готовностью вытянули руки. Повинуясь движению ствола, «заложник» быстренько стянул волосатые конечности куском стропа из распотрошенного парашюта.

Проследив за его работой, Марлен повел Лушина дальше в хвост, где располагалась установка заднего стрелка. Этот, бородатый и толстомордый – каску не застегнуть, – проявил неожиданную прыть, бросился на Исаева. Огнестрела при нем не было, зато пулеметчик выловил, будто из воздуха, складной нож-наваху.

Марлен увернулся от промелька блеснувшего лезвия и уже хотел было выстрелить, но тут ему подсобил Антон – пригнулся и ударил костяшками пальцев стрелку по печени.

Толстомордый содрогнулся, простонал: «Motherfucker…» – и тогда Исаев ему добавил.

– И привяжи его, чтоб не уполз!

Антон кивнул, основательно затягивая узлы.

– К пилотам!

– Я возьму два парашюта, на всякий случай.

– Тащи оба!

– Да, сэр…

В носовую часть фюзеляжа надо было пробираться по особому трапу, минуя бомбоотсек, и вот она, кабина.

Едва Исаев протянул свободную левую руку, чтобы отворить дверцу, как она распахнулась сама, пропуская второго пилота, худого парня с волосами цвета соломы, торчавшими из-под шлема. Лицо у него было вытянутое, лошадиное, и привычка перемалывать жвачку лишь добавляла сходства с непарнокопытными. Но вот реакция у худого была отменная.

Углядев Марлена с оружием, он отшатнулся, выхватывая табельный «кольт», выстрелил дважды и с грохотом захлопнул дверь. В промежутке между выстрелами Исаев сам нажал на спуск, продырявив худому грудь, так что вторая пуля, выпущенная американцем, ушла в молоко, а дверцу тот захлопывал, падая. Но вот первая пуля угодила Марлену пониже ключицы, пробив легкое.

Исаева развернуло ударом 38-го калибра и приложило к переборке.

– Ч-черт…

Он выронил пистолет, звякнувший по настилу. Лушин быстро нагнулся, подбирая оружие, и выстрелил дважды в дверь. Она не была бронированной, поэтому бед Антон причинил-таки. Донеслись крики, и самолет резко накренился.

Это уберегло Лушина от верной смерти – падая, он ушел с линии огня. Всю дверь изрешетило, пули неслись по фюзеляжу, противно вызванивая. Один из горяченьких увесистых кусочков металла пробил Исаеву бок, другой задел руку Лушину.

Ругаясь, Антон опорожнил обойму и отбросил пистолет.

– Пошли!

Поддерживая здоровой рукой раненого Марлена, он направился к бомбоотсеку, рядом с которым бросил парашюты.

– Прыгал когда-нибудь?

– Я десантник… Уй-я…

Шипя от боли, чувствуя, как кровь стекает по боку в штаны, Исаев застегнул непривычный ранец Т-5.

– Го… готов.

– Сейчас я…

Чувствуя, как накатывает слабость, Марлен прижался лицом к маленькому иллюминатору. Внизу, колыхаясь при крене «Либерейтора», проплывали пески, а далеко позади блестела, как серебряная лента, огромная река, оба берега которой были застроены огромным городом, тонувшим в пыльном мареве. Нил? Каир?

– Давай!

Роллетные створки бомболюка разошлись, как сдвижные жаллюзи, и внутрь ворвались вихри теплого воздуха.

– Марлен, ты первый! Пошел!

Исаев как стоял, так и вывалился наружу, страшась того, что вырубится в падении. «Пятьсот раз, пятьсот два, пятьсот три…»

Рванулся парашют, разворачиваясь в белый купол, ремни дернули вялый организм, пронзая новой болью. Застонав, Исаев поглядел вдогонку самолету.

«Либерейтору» тоже было нехорошо – два мотора из четырех замирали, сбрасывая обороты. Бомбардировщик снижался, валясь то вправо, то влево.

До земли оставалось совсем немного, и Марлен поспешил сгруппироваться, сдвинуть ноги вместе. Снизу потянуло жаром, будто из печки. Удар.

Мягкий песок погасил его, но ветер тут же, наполнив купол, повалил Исаева на раненый бок. Рыча от боли, Марлен выбрался из «упряжи» и упал на колени. Ладони погрузились в обжигающий песок.

Подняв голову, Исаев увидел Лушина, бежавшего к нему грузной трусцой. Было совершенно тихо, даже гула моторов не слыхать.

А потом с запада донесся глухой хлопок, и в небо поплыл черный дым – «Либерейтор» окончил свой полет.

– Вот же ж… – выдохнул Антон, захэкавшись.

Опустившись на колени перед лежавшим Марленом, он осмотрел его раны и кое-как перевязал их. Затем, используя заимствованную наваху, вырезал из трепыхавшихся парашютов подобие накидок и платков на голову.

Обратившись в бедуинов, «лежачий и ходячий» побрели на запад.

– Если самолет не сгорел, найдем воду и сухпаи, – пыхтел Лушин, поддерживая Исаева. – А тебе нужна аптечка.

– Лопата мне нужна, – просипел Марлен, – чтоб закопать…

– Обойдешься!

Исаев шагал, изо всех сил удерживая равновесие. Голова кружилась, в груди клокотало, было паршиво. Наверное, останься он один, то залег бы где-нибудь в тени, да так бы и помер.

Но перед Лушиным было стыдно. Чертов похититель… Из-за него все… Хотя при чем тут Антон? Бдительность не надо было терять.

Марлен сопел носом, втягивая горячий воздух, а перед глазами все плыло. «Ух, как меня…»

По сторонам он не смотрел, да и что тут увидишь? Барханы? Впрочем, им немножечко везло – песчаных наметов, одолевать которые пешком тяжело даже здоровому, не было, под ногами тянулась плотная глина, усыпанная камнями. Тут главное – не споткнуться, не размозжить палец о растрескавшуюся глыбку. А по песку пусть верблюды шастают…

– Не сгорел, – выговорил Антон. – Видать, бензин кончался…

Марлен поднял голову и увидел, что осталось от «Либерейтора». По всему видать, самолет упал, кренясь на левое крыло. Плоскость отломилась – вон она, догорает. Один лучеобразный мотор «Туин уосп» укатился, выгнув лопасти винта, другой чадил еще.

Фюзеляж при падении закрутило, протащило по камням, раздирая, и ударило о невысокую скалу. Две половинки корпуса покатились буквой «V», распадаясь на части. Песок был усеян кислородными баллонами, стальными касками и прочим летным хламом.

Усадив Марлена в тень уцелевшего киля, Лушин сказал:

– Посиди пока, я гляну, что там есть.

У Исаева даже на то, чтобы кивнуть, сил не нашлось. Присев, он постарался найти такое положение, которое доставляло бы меньше всего боли.

Антон первым делом забрался в полуразрушенную носовую часть. В горячем воздухе ясно разносились звяканье, лязг, стуки, грюки…

Спотыкаясь, он вернулся с канистрой воды и парой аптечек. Рядом на песок Лушин положил пару фляжек с теплым кофе и початую бутылку виски.

– Дезинфекция, – серьезно сказал он.

– Наружное? – выдавил Исаев. – Или внутреннее?

– Чувство юмора живо, не помрешь… Прячься!

Не спрашивая, зачем и для чего, Марлен накрылся изрезанным парашютом. Киль отбрасывал густую тень, так что разглядеть человека сразу, на фоне слепящего песка, было не просто. Только вот с кем они играют в жмурки?

Гул моторов вскоре подсказал Исаеву отгадку: с востока подлетали два «Спитфайра». Сесть они не могли – единственная ровная площадка была усеяна обломками «Б-24» и черными, словно обгорелыми, камнями.

Покружившись, истребители улетели, напоследок пройдясь на бреющем – желая, видимо, различить бортовой номер «Либерейтора».

– Отбой, – спокойно сказал Лушин. – Надо полагать, нас признают погибшими. Отправлять сюда спасательную экспедицию никто не станет – сложно и дорого. Был случай, когда в Ливии совершил аварийную посадку самолет из Италии. Месяца через два организовали караван грузовиков, но нашли лишь кости, полузасыпанные песком, – экипаж и несколько пассажиров ушли от места посадки всего километров на тридцать, после чего пустыня сгубила их. Если двигаться отсюда на восток, мы обязательно выйдем к Нилу. Вопрос в том, хватит ли нам воды. Бедуины, что живут здесь, знают все колодцы, нам же неизвестно, где можно напиться.

– А у нас есть выбор? – усмехнулся Марлен.

– Нету.

– Тогда лучше сдохнуть в пути, хоть не так обидно будет.

– Что за траурные мысли? – бодро сказал Антон.

– Паршиво просто. Мне этот турпоход не осилить.

– Осилим! Сейчас я соберу все, что можно утащить, а вечером, когда спадет жара, двинемся.

– Давай…

– Даю. Сначала тебя подлатаем.

Виски, щедро плеснутое на рану в боку, обожгло, как раскаленным клеймом. Исаев зарычал.

– Дезинфекция, – повторил Лушин. – Кровищи из тебя вылилось…

Затампонировав рану, Антон перевязал Марлена, а вот когда снял с него рубашку, осторожно отдирая, то нахмурился.

А Исаев неожиданно улыбнулся, хоть и бледно – вспомнилась песенка из детства: «Ежик резиновый шел и насвистывал дырочкой в правом боку…»

– Ладно, до свадьбы заживет!

Лушин развил бурную деятельность. Первым делом он выломал какие-то алюминиевые стойки и накрутил на них ткань. Получилось что-то вроде длинных носилок – это была волокуша в стиле индейских «травуа». Один конец на плечи, другой волочится по песку.

Нагружался Антон прежде всего водой, это и было основной тяжестью. Сухие пайки весили куда меньше канистр.

Он даже упаковку туалетной бумаги в двенадцать листов прихватил и два маленьких бутылечка с таблетками – соляными и для очистки воды. Ну и консервы – круглые хлебцы в банке, мясо с бобами, тушенка и овощной хэш. Жить можно.

Марлен усмехнулся. Это если жить…

То, что бок у него горел огнем, не беда, заживет. Пуля прошила лишь мышцу – болезненно, но не смертельно. А вот ранение в грудь… С другой стороны – не в живот же!

– Антон…

– М-м?

– Лучше не ждать до вечера. Время уходит. Пройдемся под солнышком, согреемся хоть… Устанем, а тут и солнце сядет. Легче будет. Пошли, короче.

С трудом поднявшись, Марлен едва не рухнул обратно – угомонившаяся было боль вернулась с новой силой, а от немощи кружилась голова и круги шли перед глазами. Используя деревянный поручень, как трость, Исаев пошкандыбал, ужасаясь протяженности пути. Тут и пару шагов сделать трудно… Ничего, главное – начать…

Серповидные гребни песчаных дюн отливали оранжево-желтым цветом, легкий ветерок пересыпал золотистый прах по гладким скатам. Солнце палило и жгло, неистовая мощь светила, казалось, плавила пески, а вот кровь в жилах густела, едва толкаемая бешено стучавшим сердцем.

Хорошо еще, Антон позаимствовал в «Либерейторе» пару солнцезащитных очков, они так и назывались – «Авиаторы». Хоть глазам не было больно.

При ходьбе Марлен старался держать подстреленный организм ровно, чтобы не тревожить раны, но это у него плохо получалось. Он шагал, пошатываясь, то и дело опираясь на свою палку, а голова гудела, перед глазами мелькали и расплывались яркие цветные пятна и полосы, затмевая даже жгучий золотисто-серый свет, лившийся с небес.

Понемногу бесконечные песчаные валы, волны сыпучего пламени начали понижаться, расплываясь наметами слежавшегося песка. Желтая твердая глина, изборожденная трещинами, сверкавшая голубым налетом солончаков, ложилась под ноги, давая роздых. А впереди уже поднимались зубчатые уступы скал из слоистого коричневого камня.

Зыблющееся марево растворяло горизонты, мешая небо с твердью земной, а духота сушила горло. Марлен шел почти бессознательно, тупо уставясь перед собой, а ноги ступали будто сами, совершая замедленные, неверные движения.

Уж как Исаев дотерпел до самого заката, неведомо. В принципе, он и не заметил, как село солнце, как погасла колоссальная топка, по угольям которой он брел часами.

Темнота неожиданно скоро принесла прохладу – пустыня остывает быстро – и путники испили теплой невкусной воды. А когда Марлен опустился на песок, то понял, что уже не встанет. И это было последней его здравой мыслью – тело сдавалось.

Исаев не чувствовал ночной прохлады: поганый нутряной жар вызывал дрожь. Шершавым языком Марлен облизывал почерневшие губы, Антон то и дело смачивал их водой, но мир для Исаева пропадал, замещаясь видениями.

Болезненные образы, рожденные лихорадкой, то наплывали из темноты, то отступали, теряясь в потемках сознания. Ему что-то говорила Наташа – голая и красивая, светясь, как золотистый песок. Девушка улыбалась ему, призывно и ласково, а он хрипло убеждал ее, что любовник из него никакой, и свистел «дырочкой в правом боку», слизывая с губ розовые кровавые пузыри.

И маму было жалко – она так и не узнает, куда делся ее ненаглядный Марик. И себя жалко – молодой же совсем, жить да жить, а он тут поджаривается, на этой дурацкой пустынной сковородке…

Иногда случались промельки сознания, и тогда слышался горький шепот Лушина: «Что же ты наделал, козлина? Дебилоид хренов…»

И отблески маленького костерка из прутиков тамариска пробегали по бокам каменных глыб, источенных ветром. И вроде кричал кто-то, протяжно и тоскующе, то ли зверь, то ли птица…

А потом пала душная и холодная тьма.