Текст книги "Исповедь победителей"

Вот эти «наставники» и рвутся туда, где стреляют, где можно получить ранение (или его сымитировать) и сбежать от позора и трибунала. Каким способом им удалось одновременно и удачно стать ранеными, история умалчивает.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ БОИ ЗА КРЫМ. 8 мая дивизия, ускоренным маршем двинулась к Сапун-Горе, а штурм её начался раньше, в ночь с 7 на 8 мая. Мы прибыли на исходный рубеж уже вечером этого дня. Впереди чернела, и местами светилась огненными вспышками огромная стена, это была Сапун Гора. Грохотали пушки, хлопали миномёты, завывали «Катюши», ревели «Ванюши» (немецкие 6-ти ствольные миномёты). Трещали пулемёты, винтовки и автоматы, рвались гранаты, мины, снаряды. Продолжался штурм Сапун Горы, последней преграды к Севастополю.

Как у нас повелось, прежде всего, надо провести митинг, поднять моральный дух. Так как основные партийные «идеологи» батальона – замполит Родников и парторг Поштарук удрали в тыл «по ранению», проведение митинга легло на парторга первой роты рядового Ронжина. Он был единственный в батальоне член партии ВКП(б) и парторг в звании рядового солдата.

Выступили с речами назначенные им ораторы: «Не посрамим, разобьём, разгромим, уничтожим, не пожалеем живота, вернём Родине Крым и Севастополь», и далее в том же духе. И пока мы митинговали, на Сапун Горе воцарилась тишина. Наши доблестные моряки и солдаты ценой многих своих жизней взяли её штурмом!

Судьба Севастополя была решена и 9 мая город освободили. Бои в Крыму ещё продолжались, в них наша 128 гвардейская дивизия принимала активное участие. Мы вели бои левее Севастополя в направлении мыса Херсонес, куда устремились остатки немецких войск. Там не было пристаней, но была большая глубина, что создавало удобные условия для эвакуации, подходов судов к самому берегу. Сама эвакуация для немцев была очень трудной. Вражеским судам надо было плыть в порты Румынии, а для этого им не хватало ночного времени, днём же их топили наши моряки и лётчики.

Сам мыс Херсонес по площади не велик (на глаз), десять километров по фронту и от одного километра в глубину. 10 и 11 мая прошли во взаимных перестрелках, преимущественно артиллерии и миномётов. Активных атакующих действий не предпринималось.

Ко мне подошел старшина Малашенко, командир взвода и сообщил, что на должность командира взвода разведки, вместо раненого лейтенанта Васильева назначен старшина Бурдынский. Это назначение старшины без боевого опыта я воспринял с недоумением. Он командовал только портным и сапожником в вещевом складе, а боевой взвод разведки был ему явно не по плечу. Так и оказалось, «не по Сеньке шапка»

11 мая, старшина Бурдынский нашел меня в окопах на позициях стрелкового полка, и представился командиром взвода разведки. Затем грубовато спросил: «Сержант! Сколько у тебя здесь людей?» Отвечаю: «Со мной пятеро. Остальные распределены по ротам полка по два человека» На тот момент у меня было два отделения, ведь младший сержант Хурсевич по ранению убыл в госпиталь. Старшина задумался, делая вид сожаления, что мало людей, изрёк: «Пойдёте со мной, командир роты приказал срочно выполнить боевое задание» В ответ я сообщил, что выполняю его же приказ, быть здесь, ночью и проверить всю «нейтралку» в полосе наступления полка, а в атаке сопровождать стрелков до берега моря. Он мне грубо: «Не разглагольствуй! Я это знаю, через час вернётесь»

Сформировал группу: Диденко, Тарасов, Киреев, Филатов, и я – пятый. Доложил, что группа готова, спросил, что с собой брать и что будем делать? Ответил, взять только автоматы, а что делать будет видно по обстановке. Скомандовал – следуйте за мной! Мы и последовали. Но не знали, что старшина командует не соображая, что делает.

Прошли по траншее влево сотню метров остановились, перед нами последняя перед морем гряда невысоких гор. На её склонах окопались фрицы. Бурдынский командует: «Быстро выскакиваем из траншеи и короткими перебежками – вперёд!» Я засомневался, но делать нечего надо выполнять приказ командира взвода разведки.

Выскакиваем из траншеи и вперёд. Пехотинцы орут на нас трёхэтажным матом: «Куда вас лихо несёт?». Сделали одну короткую перебежку, немцы мгновенно открыли плотный автоматный и пулемётный огонь, прижали нас к земле. Затем начался огонь из миномётов и артиллерийский обстрел. Нет нам никакого укрытия, ползём вперёд в трёх-четырёх метрах друг от друга. На моём пути попалась небольшая воронка, а в ней ящик от конной повозки. Вытащил его на край воронки дном вверх, и установил вместо бруствера, – какое то укрытие от пуль и осколков. Ко мне подползли Тарасов и Бурдынский. А трое ребят, слева от меня, натолкнулись на большую, свежую воронку, и укрылись в ней. Немцы в окопах выше нас и всего в 30–40 метрах. Могли бы достать нас гранатами, но, наверное, они отсутствовали. Мы как то укрылись, огонь из автоматов по нам враги ослабили, зато миномёты не умолкали, разрывы были со всех сторон. Под этим сильным обстрелом я перекликался с Диденко, но скоро его ответы прекратились. Стало понятно, что он и двое солдат, скорее всего, погибли. Я спросил старшину Бурдынского, какую задачу мы выполняем? Внятного ответа тот дать не смог, сказал, что наши засекают огневые точки противника. Враньё это, ведь не дело сапёров быть живыми мишенями.

С наступлением темноты немцы прекратили огонь, пришла пора ужинать. Мы покинули своё укрытие, и подошли с Тарасовым к воронке с товарищами. А там месиво – прямое попадание снаряда, мгновенная смерть. Бурдынский промямлил – идите на своё место, а сам пошел в сторону наших окопов. С этой минуты я его больше не видел.

С Тарасовым вернулись на свою позицию, ребята ждали нас с надеждой. Рассказал им в деталях, что произошло, и о тяжёлой потере боевых друзей. Вскоре, через посыльного, меня и Тарасова вызвали к командиру роты Песочинскому. Тарасову он сказал взять сапёров и похоронить погибших наших солдат в расположении батальона. А у меня ничего не спросил о гибели товарищей и о дурацкой вылазке на нейтральную полосу. Командир роты отдаёт мне новый приказ: с тремя солдатами преодолеть нейтральную полосу и как можно ближе подползти к немецким окопам, а в 24 часа внимательно понаблюдать, чем там они занимаются. В час ночи вернуться и ему лично доложить результаты. Боевого столкновения постарайтесь избежать. По пути проверить, есть ли мины и другие препятствия на нейтральной полосе.

Задание ясное, не очень сложное, но какое-то странное. Указано время полночи, а в это время немцы обычно крепко спят, кроме часовых-наблюдателей. Но на войне не принято задавать лишних вопросов. Ответил: «Слушаюсь!» И: «Разрешите выполнять».

Вернулся к своим солдатам, собрал Колесникова, Убогого и Березина, объяснил им задачу. Вышли на исходный рубеж, у каждого сапёрный щуп и автомат ППШ с двумя дисками. Ночь была тихая, лунная и тёплая. Со стороны моря по небу плыли плотные кучевые облака, которые надолго закрывали луну. В эти моменты мы без проблем приблизились к немецким позициям, преодолели по-пластунски нейтральную полосу. Минных полей, колючей проволоки нет. Немцы окопались на вершине, тянущейся по фронту вдоль моря. Поверхность была лишена растительности, но лежало много крупных белых валунов.

Поднимаясь по склону от валуна к валуну, мы наткнулись на землянку. Вход в неё был со стороны наших позиций, значит, землянка сооружена ранее. Она была расположена не сзади, а впереди немецких окопов. Бросили в её вход несколько камушков, убедились, что фрицев в ней нет. Было бы опасно оставить их позади себя. Поднялись выше по склону. Очередной сеанс лунного освещения в просвете облаков помог определить, что от немцев нас отделяет метров 25.

Немцы ещё не спали, сидели на брустверах окопов по 2–3 человека, курили, тихо переговаривались. Некоторые из них прохаживались

вдоль окопов, это означало, что траншеей они не соединены. Раньше, под Керчью, когда приходилось ползать вблизи немецких окопов, были слышны мелодии губных гармошек, фрицы горланили песни. Сейчас им не до песен, сидят враги понурые. Ждут своей печальной участи. Тоскливо, впереди их ожидала могила, дно моря или плен. В эту ночь к берегам Херсонеса не подошли их суда для эвакуации. А в минувшую ночь 10 мая подходили, и во время посадки их боевые корабли на рейде вели орудийный обстрел по всему Херсонесу.

В полночь прояснилось требование командира роты понаблюдать за происходящим у немцев. В это время позади нас внезапно раздалось громогласно: «Ахтунг!!!» И так четыре раза по громкоговорящим установкам, включённым на полную мощность. Был зачитан наш ультиматум противнику с предложением сдаться. По тексту обращения к вражеским солдатам и офицерам, я, не владея немецким языком, всё же понял, что фрицам напомнили про Сталинград, Москву, Ленинград и Днепр.

Все фрицы вылезли из окопов и укрытий, сошлись группами и внимательно слушали наш ультиматум. С интервалом в две-три минуты обращение повторили трижды. При первом обращении некоторые немецкие солдаты поднялись, и стали переносить камни и укладывать их на бруствер своих окопов. При третьем повторе ультиматума, работой по укреплению бруствера занялись все поголовно. Было понятно, что сдаваться они не собираются. С таким выводом мы и отправились в обратный путь. Возвращаясь, мы обследовали землянку. Она использовалась не для укрытия, а как каптёрка, где хранились вражеские ранцы с личными вещами. Потрошить их в кромешной тьме мы не стали. В нише обнаружили пару килограмм сливочного масла и несколько блоков сигарет, – это мы, конечно, оприходовали.

Вернулись из поиска без потерь. Песочинский выслушал мой доклад без особого интереса, вид у него был мрачный. В 3-30 началась артподготовка, не столь мощная, учитывая масштаб операции. Крупнокалиберная артиллерия и реактивные установки Катюши уже убыли на другие фронты, тесно им здесь. Не было и воздушного прикрытия.

Несколько минут шел обстрел переднего края немцев, затем огонь был перенесён в глубину вражеской обороны. Её глубина была небольшой. И опять огонь по переднему краю. Затем громкие команды командиров: «В атаку! Вперёд! За Родину! За Сталина! Даёшь Крым! Многоголосое Ура! Мы наступали бегом или быстрым шагом, прижимаясь к полосе разрывов снарядов нашей артиллерии. Эту полосу разрывов снарядов, по мере нашего приближения, всё время переносили вперёд. Такое наступление – вслед за огневым валом очень эффективно. Однако было странно, нам навстречу не просвистела ни одна пуля, снаряд или мина. Нет ни убитых, ни раненых фрицев, их окопы пустые, а всё вокруг перепахано нашими снарядами.

Похоже, ещё до нашего наступления немцы покинули свои окопы на возвышенностях и отступили на прибрежную полосу вдоль моря. В 1941–1942 годах она служила защитникам Севастополя взлётно-посадочной полосой. И вдруг раздаётся грохот моторов идущего на посадку вражеского транспортного самолёта Ю-52, в пассажирском варианте. В бликах рассвета на его бортах были видны иллюминаторы. Понятно было, что летел он за большим начальством, но малость опоздал. Взлётно-посадочная полоса уже была заполнена нашими солдатами, которые открыли огонь по самолёту из всего, что было в их руках. Самолёт набрал высоту и пошел на второй круг, его экипаж разобрался в обстановке, отказался от посадки и улетел в западном направлении.

Мы вышли на край очень высокого обрыва, к нам примкнула группа старшины Малашенко, с ним три человека. Вместе стали наблюдать то, что происходит внизу на набережной полосе вдоль моря. Видна толпа вооружённых немцев, к ней, справа и слева, спускаются наши солдаты и пытаются их разоружить. Враги не сдаются, но и не стреляют, скорее всего, патроны у них кончились. Наших солдат всё больше и больше, они тоже не стреляют, идёт драка кулаками и прикладами. Немцы бросаются в море, держа оружие над головой, доходят до захлёбывания морской воды и только тогда приходят в себя. Бросают оружие в море и с поднятыми руками выходят на берег. Охладившись морской водой, и сбросив свою спесь, вражеские солдаты становятся в строй пленных.

Пленение немецкого генерала

Решаем спуститься к морю с правой стороны, искупаться, а потом возвратиться в батальон и там позавтракать. До спуска надо было пройти вправо метров 500 по ровной прибрежной полосе, где никого не было. Когда добрались до начала спуска, мы услышали нарастающие звуки моторов, повернули головы и увидели – идёт на посадку, прямо на нас, самолёт Ю-52. Мы привели своё оружие, автоматы и винтовки, в боевое положение и стали ждать встречи – всё внимание на самолёт! И в этот миг раздаётся длинная автоматная очередь из открытой правой дверцы легкового автомобиля, медленно идущего к месту посадки. Я и Малашенко успели нажать на спусковой крючок своих автоматов, и огонь из машины прекратился.

Старшина Малашенко бросился к машине с левой стороны, водитель был мёртв, а я, огибая её спереди подбежал к правой дверце. Открыл её и увидел, что Малашенко держит за грудь вояку арийской внешности в генеральском мундире. Сопротивлявшийся генерал ревел как резаный кабан, выхватил пистолет и пытался поднять его вверх к собственной голове. Старшина перехватил его руку, крутанул как следует, и пистолет упал на сиденье. Я всё это наблюдаю, а помочь старшине не могу, проём двери был на две трети перекрыт рацией. Но как-то боком протиснулся внутрь и помог Малашенко скрутить генерала и вытащить его из автомобиля.

Машина представляла собой микроавтобус, кузов был отгорожен от кабины водителя, в правом углу находилась радиостанция, упирающаяся в потолок, жёстко смонтированная с тумбой-сейфом. На панели под оргстеклом карта Севастополя с прилегающей местностью, включая мыс Херсонес. Это была не простая машина, а передвижной командный пункт. Внутри не было никаких личных вещей, портфеля, чемодана и других предметов. Наверное, всё это находилось в сейфе.

Что же случилось с вражеским самолётом? Лётчик правильно оценил обстановку, прекратил снижение, принял вправо и стал уходить с набором высоты в сторону моря. Однако этот самолёт сбили ружейно-пулемётным огнём. На наших глазах он вспыхнул пламенем и два немецких лётчика выпрыгнули на парашютах. Приземлились они или приводнились, нам было не видно.

Встал вопрос – куда определить генерала? Решили доставить его в штаб дивизии, но где он находится, никто не знал. Предполагали, что где-то в районе Сапун Горы. Думали зайти в свой батальон и расположение штаба уточнить. Начали движение и заметили, что слева по склону горы параллельно с нами катится мотоцикл с коляской, а на нём трое военных. Они проехали вперёд преодолели балку, развернулись и подъехали навстречу к нам. Стало ясно, что кто-то внимательно наблюдал за нашими действиями по пленению генерала. Водитель «Харлея» остановился метров за сорок от нас и, сойдя с мотоцикла, привёл автомат в боевое положение. А двое других подошли к нам, не представившись, повели себя нагло, что поделаешь – СМЕРШ! Один из них взял генерала за рукав плаща, подвёл его к мотоциклу и усадил в коляску, сам сел на заднее сидение. Водитель сел за руль и они уехали. Третий направился к машине генерала, мы на небольшом удалении следом за ним – решили осмотреть место происшествия. Машина стояла в том же состоянии, как мы её оставили: много пулевых пробоин на лобовом стекле, особенно с правой стороны, у водителя пулями простреляна голова, валяется его окровавленный автомат. Недалеко от прострелянной машины генерала находился выложенный из камней капонир. Отсюда и выехала она к самолёту, но улететь генералу не удалось – мы помешали. Большего на месте происшествия посмотреть ничего не удалось. Неизвестный из СМЕРШ, в грубой форме, с матом, заставил нас удалиться.[9]9
  Позже стали возникать сомнения, что пленного генерала мы тогда передали сотрудникам СМЕРШ. Возможно, эти трое были агентами немецкой разведки, которые подстраховывали действия экипажа сбитого Юнкерса. Уж очень быстро эти оперативники появились и совершенно бесцеремонно и нагло действовали даже для СМЕРШ. Анализируя много раз произошедшее, вспоминал, что одеты все трое были в новенькую необмятую форму. Вели себя нервно, оглядываясь вокруг. Но что могли сделать мы – рядовые солдаты, против офицеров СМЕРШ, которых боялись даже полковники и генералы.


[Закрыть]

Мы подошли к спуску и увидели, что картина хаоса, которая была на набережной полосе час назад, сменялась признаками порядка. На новеньких ЗИС-ах прибыла воинская часть внутренних войск, которая занималась построением и конвоированием больших групп пленных. На водной поверхности горел огонь от всплывшего на поверхность бензина из сбитого Юнкерса, а на слабых волнах легко покачивались два купола парашютов лётчиков. 12.05.1944 года бои закончились, и весь Крым был наш!

Прошлись по набережной, пленные уже были построены в две шеренги, офицер НКВД разъяснял на немецком языке правила поведения для военнопленных. Такие построения были видны и дальше, вдоль берега моря. Заглянули в два, больших размеров, укрытия в обрывистых берегах. Таких укрытий было множество сооружено нашими защитниками Севастополя ещё в 1941–1942 гг. Сейчас они были до отказа заполнены тяжелоранеными и мёртвыми немецкими солдатами, которые лежали без медицинской помощи, с минимумом кислорода. Никаких эмоций, вражды, неприязни в их глазах не было, похоже, они надеялись на нашу помощь и спасение.

Спустились к морю, по пояс умылись черноморской водой, надышались морским воздухом, взбодрились. С чувством воодушевления по поводу полного освобождения Крыма мы поднялись наверх. Кто-то предложил: «Давайте посмотрим генеральский пистолет». Малашенко достал его из-за пояса брюк, повертел в руках, извлёк пустую обойму для патронов и передал пистолет мне. Я был самый «грамотный» из всех, так как изучал немецкий в 5–7 классах. Правда, постоянного, дипломированного преподавателя у нас в школе не было, уроки немецкого языка вели, в нагрузку, другие учителя. Однако я всё же знал немецкие печатные буквы алфавита. На серебряных щёчках рукоятки пистолета (Вальтер) была надпись, где не было ни одной печатной буквы – все прописные. Прочитать текст я не смог, но сделал глубокомысленное заключение, что пистолет наградной, и вернул его старшине Малашенко.

Следуя на базу батальона, мы встретили своего командира роты капитана Песочинского, который был со своей «свитой»: санинструктор Тамара, ординарец Фролов, ротный писарь, каптенармус, повар и др. Командир роты сообщил, что волновался за нашу группу. Не сказал, что 10 часов назад, с его ведома, погибли трое солдат моего отделения. При этом он посмотрел на меня каким-то странным, ужасающим взглядом. Тут было всё: ощущение вины и предчувствие своей собственной трагедии.

Старшина Малашенко доложил, что мы задержались по весьма важной причине – пленили немецкого генерала, который пытался улететь на самолёте. И в доказательство вытащил и передал ему в руки наградной генеральский пистолет. Песочинский внимательно его осмотрел, прочитал надписи на щёчках рукоятки, сказал, что пистолет именной, наградной и возвратил его старшине. Передавал он его, держа за ствол, рукояткой вперёд. Старшина, взяв пистолет, случайно коснулся пальцем спускового крючка, грохнул выстрел.

Песочинский упал, как подкошенный. Лежал без признаков жизни, глаза его были закрыты. Через несколько секунд он открыл глаза и произнёс, что в этом никто не виноват. Оказалось, что пистолет генерала был заряжен последним патроном, который он оставил для себя. Патрон находился в патроннике на боевом взводе, и никто из нас этого не проверил. Стали оказывать раненому командиру помощь, помогли санинструктору Тамаре снять гимнастёрку. Входное пулевое ранение было в центре грудной клетки, слегка сочилась кровь, перевернули тело, а выходного отверстия не было. Тамара определила, что происходит внутреннее кровотечение, неподвижны верхние и нижние конечности-повреждён позвоночник. Тем временем ординарец Фролов побежал в медсанбат за носилками. Туда же направился и старшина Малашенко, который получил ранение той же пулей. Ему отсекло указательный палец левой руки, и был задет средний. По излечению он в батальон не возвратился и, что с ним было дальше, сведений нет. Из медсанбата тяжелораненного Песочинского доставили в Симферополь, затем на самолёте в Москву.

Во время войны собрать достоверных сведений о факте пленения командующего 17 армией генерала Карла Альмендингера не удалось. И в мирное время мои обращения в различные инстанции не дали результата. Какая-то тайна. Недавно мне удалось узнать, что командующего 17 армией генерала пехоты Карла Альмендингера в последний момент вывезли на торпедном катере. Похоже, агенты АБВЕРа «обскакали» тогда СМЕРШ. А.М. Галушко.

ПОСЛЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ КРЫМА. Всех погибших на Херсонесе (7.05–12.05) воинов дивизии было приказано перезахоронить 13.05.1944 г. в одну братскую могилу. Откопали тела и наших погибших товарищей: Диденко, Филатова и Киреева. Погрузили на конную повозку их останки, завёрнутые в плащ-накидки, и привезли к уже вырытому большому котловану в центре Херсонеса. Там специальная погребальная команда солдат укладывала тела погибших по мере их подвоза из воинских частей и подразделений. Во второй половине дня у братской могилы с дощатым обелиском состоялся траурный митинг, и были отданы воинские почести погибшим.

Здесь же было объявлено, что дивизии предстоит марш в Ялту для доукомплектования и подготовки к новым боям. До нашей Победы оставался ещё целый год, и не вся ещё наша земля была освобождена от захватчиков. Дивизия и сапёрный батальон, в её составе, ушли в Ялту. А нашу первую роту, теперь под командованием лейтенанта Горбунова, доставили в Севастополь. Накануне, 9 мая, в Севастополе подорвался на мине в бронированном автомобиле представитель Ставки на 4-ом Украинском фронте маршал Василевский. Он остался жив, и этот эпизод есть в его мемуарах. Нам приказали ещё раз проверить наличие мин и других взрывных устройств в городе. Мы тщательно проверяли визуально и миноискателями все подозрительные места, улицы, тротуары, здания. Около месяца мы занимались повторным разминированием Севастополя.

Город был сильно разрушен и совершенно безлюден. Однако остовы многих зданий стояли на своих фундаментах. Некоторые здания сохранились целыми, но внутри их всё было разорено. Полностью сохранилось здание военно-исторического музея, которое нам довелось тщательно обследовать. Но все его экспонаты, в том числе и бюст легендарного матроса Кошка, были варварски разбиты и изуродованы. В подвальных помещениях музея было несколько зарядов взрывчатки. В колодце с оборудованием для узла связи мы обнаружили две авиабомбы. К подрывным зарядам был протянут электрический провод, но взорвать здание немцы не успели. Причалы и другие морские сооружения разминировали флотские сапёры.

Победный салют в Севастополе.

За 250 дней героической обороны Севастополя погибло много защитников города и его гражданского населения. Некоторым удалось эвакуироваться или пробраться в горы. Большинство жителей, оставшихся в городе, уничтожили немцы во время оккупации. Когда они уплывали из Крыма, то стали заполнять палубы своих судов женщинами и детьми. Надеялись, что не подвергнутся атакам наших самолётов, кораблей и так спасут свои шкуры. Однако наши лётчики и моряки топили их корабли. Стало известно, что достигнув безопасного района, немцы сбрасывали этих людей за борт и расстреливали. При освобождении города, живых жителей почти не осталось. Мы закончили повторное разминирование и отправились в Ялту. Там дивизия расположилась лагерем у подножия Ай-Петри, где мы были раньше, в апреле-мае.

Занимались боевой подготовкой, разминированием, подрывали неразорвавшиеся бомбы и снаряды, уничтожали брошенные на огневых позициях боеприпасы. Стрелковые полки дивизии использовались в помощь НКВД при выселении из Крыма татар, армян, греков и других не славянских народов. Они производили оцепление населённых пунктов, затем туда въезжали сотрудники НКВД. Сажали жителей в машины с минимальным набором вещей и везли их на железнодорожную станцию Джанкой, далее в Сибирь и Казахстан.

Политработники так нам объясняли необходимость этой акции: во всех войнах в Крыму, против русской Армии были враждебные действия не славянского населения. Такие факты предательства, сотрудничества с врагами имелись и в этой войне. Крымские татары даже имели свои национальные воинские формирования в войсках фашистских захватчиков.