Текст книги "Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке"

Расцвет и упадок программ поддержки свободы

США и их союзникам необходимо было подать населению региона сигнал о том, что новая коалиция поддерживает демократические инициативы. В течение первых двух лет «войны с террором» многие активисты и неправительственные организации интенсивно продвигали идеи новой американской политики, направленной на расширение свобод и демократии в регионе. Среди них – «Коалиция в защиту прав человека в мусульманском мире», возглавляемая Кейтом Родериком, «Комитет христиан Среднего Востока» (MECHRIC), представляющий меньшинства Среднего Востока, «Центр свободы вероисповедания» организации Freedom House, базирующиеся в США и Европе христианские, иудейские, индуистские и мусульманские гуманитарные группы, а также «Американская группа противников рабства», возглавляемая Чарльзом Джейкобсом и ныне покойным афроамериканским активистом Сэмюэлом Коттоном, и другие. Количество слушаний в конгрессе, брифингов по вопросам соблюдения прав человека и терроризма в регионе значительно возросло. Пока Вашингтон сражался с «Талибаном» и пытался стабилизировать Ирак, звезды складывались в пользу интернационализации борьбы за права человека в этом регионе мира.

В какой-то момент можно было ожидать проявления связи между заинтересованностью США в распространении демократии как оружия борьбы с радикалами и стремлением США к военным победам над своими противниками. По крайней мере, враги США на Ближнем Востоке заявляли, что именно такая связь существует. Однако стратегические интересы США, продекларированные администрацией, совпадали с демократическими потребностями этих обществ, хотя американская интервенция сама по себе не способствовала их реализации. Многие пропагандистские кампании, развязанные против действий США в регионе, обвиняли Вашингтон в «экспорте свободы» – проведении так называемой политики «Свобода, вперед», рассматривая ее в качестве инструмента военной победы. Вполне возможно, что такие политики, как вице-президент Дик Чейни, и стратеги из Пентагона, как Пол Вулфовиц, Дуглас Фейт и Ричард Перл, исходили именно из этого. Но борьба за свободу занимала одно из первых мест в повестке дня освободительных движений региона за много лет до того, как Джордж Буш стал президентом США в 2000 г., и за десятилетия до нападения «Аль-Каиды» на Америку. Во время Второй мировой и «холодной войны» многие страны воспользовались борьбой США с фашизмом и тоталитаризмом для собственного освобождения. Американские кампании против террористических сил и режимов и американское стремление к демократии стало важнейшей новостью для угнетенных. К счастью для пострадавших народов, США развернули полномасштабную операцию как в государственном, так и в частном секторе, нацеленную на поддержку этих народов дипломатическим путем, через демократические программы и свободное вещание, а также оказывая давление на их угнетателей.

Как уже говорилось, на фоне яростной реакции режимов Среднего Востока, а также джихадистской пропагандистской кампании, которую вызвало свержение Саддама, администрация США изменила свою риторику. 6 ноября 2003 г. президент Буш выступил с речью на тему «глобальной демократической революции» на юбилейной церемонии, посвященной двадцатилетию Фонда «Национальный вклад в демократию». Он, в частности, сказал: «Это огромное и трудное предприятие, но оно стоит наших усилий, стоит наших жертв, потому что мы знаем, что поставлено на карту. Неудача иракской демократии ободрит террористов по всему миру, повысит опасность для американского народа и лишит надежд миллионы людей этого региона. Иракская демократия победит – и эта победа пошлет весть от Дамаска до Тегерана о том, что свобода может стать будущим каждой нации. Создание свободного Ирака в самом сердце Среднего Востока станет поворотным пунктом для глобальной демократической революции»³.

Выступление ясно дало понять, что изменения, коснувшиеся Ирака, не обойдут Иран и Сирию. Идея речи заключалась в том, что «демократическая революция» уже началась. Слушая выступление президента, я заметил некоторых лидеров неправительственных организаций, которые тоже слушали ее с некоторым недоверием: понимает ли Белый дом разрушающее значение произнесенных президентом слов. Разумеется, я это сказал в положительном смысле. На телекомпании MSNBC, где я работал экспертом по проблеме терроризма, я постарался донести до аудитории, насколько серьезно это изменение в политике.

Но ведущие американские СМИ восприняли новый дискурс не так, как я и мои единомышленники. Имея за спиной десятилетия аналитической работы и наблюдений, я сразу же обратил внимание на то, что администрация США объявляет войну гигантской силе, намного превосходящей Афганистан и Ирак. Понимали ли Буш и его советники всю титаническую мощь соперника, которому вознамерились противостоять, когда вписывали в текст президентской речи фразу о «глобальной демократической революции»? Не то чтобы я был против такой миссии, скорее наоборот. Я посвятил лучшие годы своей жизни тому, чтобы увидеть воплощение этой миссии. Но меня тревожило, что Америка не была готова справиться с этой задачей. Если США не проведут всеобъемлющие изменения на Ближнем Востоке, джихадисты рано или поздно расползутся по всему региону, единственным противовесом им станут старые добрые автократы, и народы будут и дальше страдать от деспотии. Если же Америка и либеральные демократии перейдут в наступление – не только в смысле победы на двух уже открытых фронтах боевых действий, но в смысле свержения всех авторитарных правителей и расширения пространства демократии, – то им придется иметь дело со всей коалицией «братства противников демократии», от нефтяных режимов до «Братьев-мусульман», «Баас», хомейнистского иранского режима, «Хезболлы», «Аль-Каиды» и салафитов всего мира. К этой компании следует добавить и их западных «друзей» – лоббистов, в первую очередь в Америке.

Понимала ли администрация Буша гигантский масштаб задекларированной задачи? И еще более тревожный вопрос: была ли американская бюрократическая машина заодно с президентом? На самом деле, как я уже неоднократно отмечал в этой книге, целые слои американских бюрократов либо саботировали начинания администрации, либо в некоторых случаях были откровенно заодно с «братством противников демократии». Дистанция между речью президента и чиновниками, дипломатами, которым предстояло осуществлять его политику на практике, была огромной.

Далее Буш в той же речи сказал: «Наступление свободы – это вызов нашего времени; это вызов нашей стране. От «Четырнадцати пунктов»^XXVI до «Четырех свобод»^XXVII и до речи в Вестминстере^XXVIII Америка ставит свою мощь на службу одного принципа. Мы уверены, что свобода – это проект природы; мы уверены, что свобода – это направление истории. Мы уверены, что человеческое предназначение и совершенство достигаются через свободу. И мы уверены, что свобода – та свобода, которую мы ценим, – существует не только для нас, свобода – это право и способность всего человечества». Мало кто может возразить этим словам, но реалисты могут сказать, что они слишком абстрактные и почти поэтические.

Еще Буш добавил следующее: «Наша страна сильна; мы сильны духом. И мы не одни. Свобода находит союзников в каждой стране; свобода находит союзников в каждой культуре. И пока мы имеем дело с террором и насилием в мире, мы можем быть уверены, что творец свободы не равнодушен к ее судьбе». Именно слова о «союзниках в каждой культуре» вызвали ярость авторитарных элит. Буш хотел стать вторым Рейганом для мусульманского мира, но режимы и диктаторы увидели в нем второго Ленина.

В том же ноябре 2003 г. Буш выступил в Уайтхолле, в Великобритании, где, в частности, сказал: «Женщины Афганистана, заключенные в своих домах, избиваемые на улицах, подвергающиеся публичным казням, не попрекали нас за искоренение режима талибов. Обитатели иракского баасистского ада с его роскошными дворцами и камерами пыток, с его массивными статуями и массовыми захоронениями не переживали о своем диктаторе; они бурно радовались его падению»⁴.

Где были западные феминистки, аплодирующие этой речи? Ни одной не было видно. Многие, хотя и не все, были слишком заняты осуждением «вторжения на иностранные территории». Американским и европейским радикальным феминисткам было почти нечего сказать в поддержку своих сестер, которые страдали от жестокого обращения и погибали в высоких горах Афганистана или в болотах Южного Ирака, не говоря уж об Иране.

В конце 1990-х гг. я организовал несколько встреч в университете Флориды, чтобы обратить внимание на преследования афганских женщин со стороны талибов. У многих из присутствовавших студенток я видел слезы на глазах после того, как мы показали кадры забивания женщин камнями, их казней и пыток членами джихадистских вооруженных формирований. Женский преподавательский состав тоже был возмущен, но всем им было мало что известно о событиях, происходящих на другой стороне земного шара. Наиболее распространенным вопросом был следующий: что по этому поводу делает наше правительство? Увы, делало оно в то время очень немногое, поскольку ОИК устроила бы адский скандал, если бы либеральные демократии посмели только поднять голос по поводу мусульманских женщин. Тем не менее во время этих университетских встреч, еще задолго до 11 сентября, я обратил внимание, что представительницы более старшего поколения профессорского состава испытывают колебания между «партийной линией» лидеров феминистского движения и тем, что они видели своими глазами. Однажды у нас выступала феминистка из объединения Лиги плюща. К удивлению аудитории, она, как специалист по Афганистану, заявила, что «Талибан» «защищает» женщин, предотвращая изнасилования на улицах, распространенные при военных режимах. Молодая преподавательница воскликнула: «Но талибы устроили холокост для женщин, они насильно лишили их прав и сущности. Они прогнали женщин с улиц и заточили в жилищах».

Этот обмен мнениями показал мне, что молодое поколение американок не равнодушно к ужасам, переживаемым их «сестрами» за джихадистским занавесом. Но тогда это еще не стало общепринятой позицией. 1990-е гг. были слишком эгоистичными. В 2003 г. я ждал, что лидеры феминистского движения в Америке яростно обрушатся на фундаменталистов в тюрбанах, которые устраивают кровавые расправы над женщинами на Среднем Востоке. Почему же эту проблему должен был поднять на международный уровень президент-консерватор, а не прогрессивные лидеры общественных движений?

В той же ноябрьской речи в Уайтхолле Буш добавил: «Третья «подушка безопасности» – наша приверженность глобальной экспансии демократии и надежда на прогресс, который она принесет как альтернативу нестабильности, ненависти и террору. Для обеспечения долгосрочной безопасности мы не можем полагаться исключительно на военную силу. Устойчивый мир достигается утверждением справедливости и демократии. Способствуя продвижению свободы на Ближнем и Среднем Востоке, мы помогаем положить конец периоду диктаторства и радикализма, который принес страдания миллионам и представляет опасность для нашего собственного народа».

Спичрайтеры Буша сочинили чудесные слова – по меркам тех, кто страдал от гнета и насилия на Ближнем Востоке. Разговоры о свободе непрестанно звучали в администрации президента; официальные лица в Пентагоне, Совете национальной безопасности и Государственном департаменте вторили Белому дому, подтверждая приверженность демократии в арабском и мусульманском мире. Достаточно скоро правительственные структуры «развития демократии», ранее не замеченные в заинтересованности проблемами насилия в регионе, поспешили заявить претензии на бюрократическое лидерство в этих вопросах и, разумеется, затребовали гигантские суммы, которые были выделены на их усилия. Фонд «Национальный вклад в демократию», разнообразные проекты Государственного департамента и целое созвездие подрядчиков и субподрядчиков поспешили отхватить свой кусок пирога.

Странно, но традиционные организации, ответственные за новую политику США в области продвижения свобод в регионе, приложили наименьшие усилия и скрытно противодействовали «революции», о которой говорил Буш. Президентская «освободительная кампания» вскоре была подхвачена в выступлениях ведущих конгрессменов, в статьях видных журналистов и заявлениях известных комментаторов. Дискурс либерализации и демократии оказался настолько силен, что политические противники администрации в то время редко выступали с его критикой, хотя и поругивали его между собой. На высшем уровне лидеры исполнительной власти поддерживали линию президента, но большинство государственных служащих среднего уровня норовили вставить палки в колеса.

Поведение научных кругов

Можно было предположить, что в первых рядах тех, кому следовало поддержать новую американскую политику по расширению программы «глобальной демократической революции», должны оказаться представители научных и преподавательских кругов. Историки, социологи, философы, политологи из стран либеральной демократии известны своим активным участием в защите прав и свобод во всем мире. Начиная с XIX в. именно профессорско-преподавательские круги оказывали давление на свои правительства в вопросах защиты угнетенных народов в разных уголках мира. После Второй мировой войны западное, и в особенности американское научное сообщество много сделало для того, чтобы общество узнало о несправедливостях, происходящих во многих регионах мира. Именно интеллектуальные элиты выступали против диктатур Латинской Америки, в защиту южноафриканского чернокожего большинства, против кровопролитий на Балканах, именно они высоко подняли планку уважения прав человека в мире. Можно было предположить, что когда политические лидеры решили оказать помощь слабым и лишенным гражданских прав слоям населения Среднего Востока (курдам, чернокожим суданцам, ливанцам, сирийским реформаторам, иракским демократам, коптам, берберам, женщинам, сторонникам секуляризма), научные сообщества Гарварда, Джорджтауна, Беркли и Йеля выступят в поддержку этого движения и потребуют от властей дальнейших, более решительных шагов. Однако в реальности все оказалось иначе.

Академическая элита, особенно большинство специалистов по Среднему Востоку из университетов Лиги плюща, обрушились с резкой критикой на выбор, сделанный администрацией Буша. На самом деле негативная реакция сообщества специалистов по Среднему Востоку на программу развития демократии для меня не стала сюрпризом. От членов этой группы, хорошо финансируемой деньгами ваххабитов и других авторитарных движений, не стоило ожидать, что они выступят против своих «доноров», рискуя своими привилегиями. Как я уже говорил ранее, режимы и исламистские организации до мозга костей пропитали американские научные круги своими нефтедолларами. Цель была поставлена четко: не дать возможности любой администрации США – демократической или республиканской – предпринять меры, направленные на поддержку освободительного движения в регионе. Атаки «Аль-Каиды» 11 сентября оказались сложнейшим вызовом, с которым пришлось столкнуться этим специалистам по Среднему Востоку.

Американское общество прозрело, администрация и конгресс уже были готовы к действиям. Мысль о том, что демократия на Среднем Востоке является реальным ответом на атаку террористов, задела политиков за живое. Для авторитаристов и джихадистов это оказалось кошмаром. Их академические «военизированные формирования» на Западе стали первой линией обороны от мощного движения США за демократизацию в регионе. Это объясняет, почему многие известные ученые (которые вроде бы должны были поддерживать свободу и аутсайдеров) оказались в рядах защитников режимов и исламистов вопреки интересам народных масс арабского и мусульманского мира. Научная элита специалистов по Среднему Востоку защищала свои фонды и привилегии. Если бы правительство США преуспело в расширении защиты диссидентов и прав человека в регионе, первыми гражданами Запада, оказавшимися в затруднительном положении, оказались бы именно эксперты по средневосточным делам. Неизбежно встал бы вопрос: почему они раньше не информировали общество о том, что в арабском мире сотни миллионов людей страдают от деспотических режимов и варварства террористов? Почему они представляли джихадизм как своего рода йогу и заявляли, что женщины счастливы своим положением при фундаменталистских системах правления?

На самом деле на Западе и в Соединенных Штатах преподавательская, публицистическая и экспертная деятельность специалистов по Среднему Востоку, поддерживаемых нефтедолларами, была направлена, в сущности, на введение в заблуждение студенчества, общественности и правительств. Революция во внешней политике обнажила бы этот конфликт интересов и создала интеллектуальный «бумеранг» в сфере образования. Успех демократических революций на Среднем Востоке неизбежно лишил бы проводимые в Америке исследования по проблемам Среднего Востока последних крупиц достоверности. Со временем проявилась бы связь между нефтедобывающими режимами и интеллигенцией в университетах и за их пределами. На это пришлось бы каким-то образом реагировать. Следовательно, «спонсируемые» должны были бороться против революции и спасать шкуру своих «спонсоров» ради сохранения status quo. Историки, возможно, увидят в этом неестественном сочетании одну из наиболее неэтичных ситуаций в истории: те, кого считали носителями научной истины, на самом деле занимались целенаправленным сокрытием этой самой истины.

Ученые, занимающиеся изучением проблем Среднего Востока, обладали огромным влиянием на своих коллег с ведущих кафедр политологии, международных отношений и других общественных наук, истории и литературы. К этим «экспертам» по региону обращались за советами относительно внешней политики США. Меня тоже как профессора по вопросам Среднего Востока неоднократно спрашивали, что я думаю о позиции правительства относительно регионального кризиса. Разумеется, мое мнение отражало точку зрения меньшинства, в то время как подавляющее большинство из тех, кто работал в этой же области, занимали апологетическую позицию.

После 11 сентября внезапно открылось большое «окно»: ученые в области общественных наук ринулись выяснять экспертное мнение своих коллег-специалистов по Среднему Востоку об «Аль-Каиде», «Талибане» и сути джихадистской доктрины. Арабистско-джихадофильскому лобби в нашей системе образования пришлось как минимум два года вести тяжелую войну. Апологетам из научных кругов было очень трудно выплывать против мощного течения американского гнева в отношении террористов. Не так-то просто оказалось обвинять США в нападениях и угрозах Бен Ладена, хотя некоторые радикально настроенные профессора заняли экстремистскую позицию, желая Америке еще худшего после всех кровавых преступлений «Аль-Каиды». Наиболее вопиющие и известные примеры – профессор Николас де Женова, в 2003 г. пожелавший американцам «миллион Могадишо», и профессор Уорд Черчилль, в 2001 г. сравнивший «жертв в башнях-близнецах с нацистами». Но они были далеко не единственными⁶. Чтобы укрепить свои прежние позиции, апологеты ухватились за войну в Ираке, которую «в одностороннем порядке» начали США. «Левые» марксисты и так называемые антивоенные крайние левые (троцкисты, маоисты, анархисты и им подобные) выступали против любой войны, развязанной из патриотических целей или ради национальной безопасности. Единственные военные столкновения, которые они обычно одобряли, были те, которые осуществлялись ради защиты, экспансии «марксистских революций» или, если такое возможно, против «капиталистических» держав. В университетах возникли искусно выстроенные коалиции джихадофилов, апологетов нефтяных держав и левых экстремистов. Этот блок, основа антивоенного движения, заявлял, что интервенция США в Ирак была неправомерной, незаконной и шла вразрез с интересами иракцев, арабов и народов мусульманского мира. С помощью Аl Jazeera и десятков сайтов, дублировавших аргументы Аl Jazeera, антивоенная оппозиция утверждала, что администрация Буша развязала «неоколониальную войну» за нефть и власть.

Как я заявлял ранее, у администрации не было реальных планов создания альянса с диссидентами, демократами и гражданскими силами ни в Ираке, ни в регионе в целом, по крайней мере до конца 2004 г., когда Белый дом решил всерьез заняться этим вопросом. Итак, пока у правительства Соединенных Штатов не было союзников в идеологической войне против антивоенного лагеря, состоящего из исламистов, нефтяных режимов и левых экстремистов, у западных здравомыслящих либералов складывалось впечатление, что для интервенции в Ирак действительно не было никаких оснований. Администрация США проигрывала информационную войну из-за отсутствия как поддержки извне, так и желания нанести ответный удар по джихадистам и авторитаристам.

В течение первых трех лет идеологической конфронтации, которую я называю «третьей идеологической войной»⁷, начавшейся после 11 сентября, я был свидетелем того, как доктрина «глобальной демократической революции» получала поддержку миллионов аутсайдеров региона, но американская администрация не вступала с ними в контакт. В то же время я наблюдал, как противоположный лагерь проводил контратаки и постепенно выигрывал схватку. Короче, наиболее твердолобые апологеты из числа ученых-специалистов по Среднему Востоку в союзе с антивоенно настроенными левыми смогли мобилизовать широкое либеральное большинство общественно-научной профессуры против целей, продекларированных президентом США. Администрация очень быстро проиграла войну в научных кругах, но продолжала сражения на других территориях, опаздывая и не получая поддержки со стороны чиновников.