Текст книги "Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки"

Глава 11
Заговор с целью похищения герцога Виндзорского

Риббентроп говорит о положении герцога. – Взгляды Гитлера. – Краткое содержание плана. – Приказ отдан. – Я еду в Португалию. – Контакт с послом Германии. – Ситуация в Испании. – Противодействующее влияние Великобритании. – Позиция официальных лиц в Португалии. – Невозможность выполнения моей миссии. – Напряженное ожидание. – Мое донесение Берлину. – Возвращение из Лиссабона. – Гитлер одобряет то, как я вел дело

Однажды утром в июле 1940 г. мне позвонил один из моих друзей в министерстве иностранных дел и предупредил меня о том, чтобы я ждал звонка от «старика» – имея в виду Риббентропа – как только тот будет «готов действовать». Мой друг не знал, по какому поводу будет звонок, но казалось, что это что-то ужасно срочное.

В полдень из телефонной трубки раздался звучный голос Риббентропа: «Скажите мне, мой дорогой друг, не могли бы вы немедленно приехать ко мне в офис? У вас же есть время, не так ли?» – «Конечно, – ответил я, – но не могли бы вы сказать мне, о чем пойдет речь? Возможно, у меня найдется материал, который мне следует захватить с собой». – «Нет, нет, – сказал Риббентроп. – Приезжайте немедленно. Это не такой вопрос, который я могу обсуждать по телефону».

Я сразу же позвонил Гейдриху и сообщил ему о состоявшемся разговоре, так как знал о его патологической ревности. Гейдрих сказал: «Понятно. Этот господин больше не желает консультироваться со мной – старый идиот! Хорошо, поезжайте и передайте ему мои наилучшие пожелания». Я пообещал Гейдриху дать ему подробный отчет о том, чего хотел Риббентроп.

Как обычно, Риббентроп принял меня, стоя за своим рабочим столом и скрестив руки; выражение его лица было серьезным. Он предложил мне сесть и после нескольких вежливых фраз приступил к делу. Он слышал, что у меня есть различные связи в Испании и Португалии и что я даже добился в какой-то мере сотрудничества с полицией этих стран. Я не знал, куда ведут эти замечания, и ответил очень осторожно. Не удовлетворившись моими уклончивыми ответами, он покачал головой, помолчал и сказал: «Мммммм». Вдруг он сказал: «Вы же помните герцога Виндзорского, конечно? Вы были представлены ему во время его последнего визита?» Я ответил, что не был. «У вас есть какие-нибудь материалы на него?» – спросил Риббентроп. «Пока ничего не могу сказать», – ответил я. «Ну а что лично вы о нем думаете? Как вы оцениваете его как политическую фигуру, например?» Я честно признался, что эти вопросы застали меня врасплох и в настоящий момент моих знаний недостаточно, чтобы дать должный ответ. Я видел герцога во время его прошлого приезда в Германию и, разумеется, знал то, что обычно было известно о причинах его отречения от престола. Мне казалось, что англичане разумно подошли к решению этой проблемы и что, в конце концов, традиции и ответственность должны были возобладать над человеческими чувствами и личными эмоциями. Трудно было решить, следует ли признать эту ситуацию свидетельством слабости или силы английской королевской семьи. Казалось, что во время продолжительных обсуждений этого вопроса члены правительства проявили понимание связанных с ним человеческих и политических проблем. Когда я закончил, я подумал, что глаза Риббентропа сейчас выпадут из глазниц, настолько поражен он был раскованной манерой моего изложения своей точки зрения. Он, не теряя времени, поставил меня на место.

Герцог Виндзорский был одним из самых социально ответственных и правильно мыслящих англичан, которых он когда-либо встречал. Именно это и не нравилось правящей клике; вопрос о его браке стал желанным предлогом, чтобы убрать этого честного и верного друга Германии из власти. Все поднятые вопросы, связанные с традициями и церемониалом, были совершенно второстепенными.

Здесь я попытался возразить, но Риббентроп заставил меня замолчать, сделав резкое движение. «Мой дорогой Шелленберг, у вас совершенно ошибочный взгляд на эти вещи, а также на реальные причины отречения герцога от престола. Фюрер и я уже признали эту ситуацию в 1936 г. Основная проблема этой ситуации в том, что с момента своего отречения от престола герцог находится под строгим надзором британской разведки. Мы знаем, как он к этому относится: он почти их пленник. Все попытки, которые он предпринимал с целью освобождения, несмотря на всю его осторожность, провалились. И нам известно из полученных донесений, что он испытывает все те же чувства симпатии к Германии и при должных обстоятельствах не был бы против сбежать от своего нынешнего окружения; вся эта ситуация действует ему на нервы. Нам стало известно, что он даже говорил о проживании в Испании, и если он поехал бы туда, то был бы снова готов стать другом Германии, как и раньше. Фюрер считает, что это отношение чрезвычайно важно, и мы полагаем, что вы с вашим западным мировоззрением могли бы стать самым подходящим человеком, чтобы наладить пробный контакт с герцогом, разумеется, в качестве представителя главы государства Германия. Фюрер считает, что если обстановка покажется благоприятной, то вы могли бы сделать герцогу какое-нибудь материальное предложение. Сейчас нам следует быть готовыми к тому, чтобы положить в швейцарский банк сумму в пятьдесят миллионов швейцарских франков для его собственных нужд – если он будет готов сделать какой-нибудь официальный жест, отделяющий его от маневров британской королевской семьи. Разумеется, фюрер предпочел бы, чтобы герцог жил в Швейцарии, хотя подошла бы и любая другая нейтральная страна, лежащая в поле экономического, политического или военного влияния германского рейха.

Если британская разведка попытается воспрепятствовать герцогу в этом, то в этом случае фюрер приказывает вам обмануть планы англичан даже с риском для вашей жизни и – в случае необходимости – с применением силы. Что бы ни случилось, герцог Виндзорский должен быть благополучно доставлен в выбранную им страну. Гитлер придает самое большое значение этой операции и после серьезных размышлений пришел к выводу, что если герцог начнет колебаться, то сам он не будет возражать против того, чтобы вы помогли герцогу прийти к правильному решению принудительно – даже путем угроз или применения силы, смотря по обстоятельствам. Но на вас ляжет также задача гарантировать при этом и герцогу, и его супруге, что они лично не подвергнутся никакой опасности.

В ближайшем будущем герцог предполагает получить предложение от своих испанских друзей поохотиться. Эта охота даст вам отличную возможность вступить с ним в контакт. Оттуда он может быть немедленно вывезен в другую страну. Все необходимые средства для выполнения вами этого задания будут в вашем распоряжении. Вчера вечером я снова подробно обсуждал этот вопрос с фюрером, и мы договорились предоставить вам полную свободу действий. Но он требует, чтобы вы ежедневно отчитывались ему о продвижении операции. Так что от имени фюрера я отдаю вам приказ немедленно приступить к выполнению этого задания. Вы, разумеется, готовы его выполнить?»

Какое-то мгновение я сидел оглушенный. Я действительно не мог осознать все это так быстро, поэтому, чтобы выиграть время, я сказал: «Господин рейхсминистр, могу я задать несколько вопросов, чтобы прояснить суть дела?» – «Только быстро», – ответил Риббентроп. «Вы говорили о симпатии герцога к Германии, – сказал я. – Это симпатия к немецкому образу жизни, к немецкому народу или она включает и нынешнюю форму власти?» Я тут же увидел, что зашел слишком далеко. Он отрывисто сказал: «Когда мы говорим о современной Германии, то это Германия, в которой живете и вы». – «Могу я спросить, – продолжал я, – насколько надежна эта полученная вами секретная информация?» – «Она исходит, – сказал он, – из самых надежных кругов испанского общества. Подробности этих сообщений сейчас не должны вас волновать. Любые детали, имеющие значение, вы можете обсудить с нашим послом в Мадриде». Я задал следующий вопрос: «Я правильно понимаю, что если герцог Виндзорский окажет сопротивление, то я должен доставить его в эту „другую страну“, о которой вы говорите, насильно? Мне кажется, в этом есть противоречие. Безусловно, в основе этой операции должно лежать добровольное сотрудничество герцога?» Риббентроп ответил: «Фюрер считает, что силу следует применять главным образом в отношении британской разведслужбы, а к герцогу – только в случае, если его колебания будут вызваны страхом, который помогут преодолеть наши решительные действия. Как только он снова станет свободным человеком и сможет передвигаться без надзора со стороны британской разведслужбы, он будет испытывать к нам благодарность. Что касается денег, которые будут предоставлены в его распоряжение, то пятьдесят миллионов швейцарских франков – это далеко не абсолютный максимум. Фюрер вполне готов увеличить эту сумму. Обо всем остальном не стоит слишком беспокоиться. Будьте уверены в себе и сделайте все возможное. Я доложу фюреру, что вы согласились выполнить это задание».

Я кивнул, встал и уже собрался прощаться, когда Риббентроп сказал: «Минуточку» – и, взяв телефонную трубку, попросил соединить его с Гитлером. Он протянул мне вторую трубку, чтобы я мог слышать диалог, и, когда на линии зазвучал специфический глухой голос Гитлера, Риббентроп быстро передал ему содержание нашего разговора. По голосу Гитлера я понял, что он не был доволен всем этим. Его ответы были краткими: «Да – безусловно – договорились». В конце он сказал: «Шелленберг должен особенно иметь в виду, насколько важно отношение герцогини, и приложить максимум усилий к тому, чтобы добиться ее поддержки. Она обладает огромным влиянием на герцога». – «Прекрасно, – сказал Риббентроп, – тогда Шелленберг как можно скорее полетит спецрейсом в Мадрид». – «Хорошо, – ответил Гитлер. – У Шелленберга есть все необходимые полномочия. Скажите ему от меня, что я полагаюсь на него». Риббентроп поднялся, поклонился в сторону телефона и сказал: «Благодарю вас, мой фюрер, у меня все».

Я спросил Риббентропа о доставке моих донесений, которые я должен буду отправлять по дипломатическим каналам, и наш разговор закончился коротким обсуждением технических вопросов, связанных с валютой, паспортами и т. д.

Я немедленно отправился к Гейдриху, который принял меня несколько прохладно. «Риббентроп всегда хочет использовать наших людей, когда у него появляются идеи, вроде этой. Вы слишком ценны для меня, чтобы тратить вас на это дело. Мне не нравится весь этот план. Однако если фюреру приходит в голову такая идея, то очень трудно отговорить его, а Риббентроп – самый худший советчик. Вы должны понимать, что вам придется входить в контакт с противником на передовой, и я не хочу, чтобы вы ехали один. Возьмите с собой двух надежных и опытных людей, которые знают английский язык. По крайней мере, у вас будет какая-то защита. Конечно, если бы я возглавлял британскую разведку, я бы уладил эту проблему для вас».

Следующий день прошел в приготовлениях к поездке. Я собрал всю доступную информацию, выбрал самых подходящих помощников для Мадрида и Лиссабона и оставил указания относительно работы, которая должна была быть проведена в моем департаменте в мое отсутствие.

Вскоре Риббентроп позвонил мне снова и коротко сказал: «Пожалуйста, приезжайте ко мне в министерство немедленно». Когда я прибыл туда, все, что он хотел спросить у меня, состояло в том, удовлетворен ли я своими приготовлениями и достаточно ли у меня денег. Он также спросил, разработал ли я план. Я ответил, что еще нет. Тогда он сказал, что, разумеется, все касающееся этого дела следует держать в строжайшем секрете и фюрер будет лично наказывать за малейшее нарушение секретности – фюрер хотел, чтобы он сказал мне это. Это было характерным для Риббентропа методом, что он упомянул об этом только сейчас. Я разуверил его и наконец смог уехать.

На следующее утро я вылетел через Лион и Марсель в Барселону, откуда мы полетели в Мадрид. В стране стояла удушающая жара. Голые коричневые скалы испанских гор наводили на мысль о лунном ландшафте. Пилоты, которые всегда выступали в роли спецкурьеров разведки, были моими приятелями, и один из них пригласил меня в кабину, чтобы я мог подышать свежим воздухом. Вскоре мы сделали большую дугу над старой частью Мадрида и совершили мягкую посадку.

Сначала я поехал в гостиницу для немецких государственных служащих, затем в гостиницу, где я официально зарегистрировался, и, наконец, в частный дом, где я должен был в действительности жить. После того как я освежился и переоделся, я кружным путем отправился в посольство Германии и попросил об аудиенции у посла фон Шторера.

Я коротко рассказал ему о своем задании. Было похоже, что он не имел о нем четкого представления. Также обнаружилось, что информация, на которой власти в Берлине основывали свое решение, исходила в первую очередь от него. У него были связи в обществе, которые через представителей испанской аристократии привели к герцогу Виндзорскому. Некоторые испанские и португальские аристократы были очень близкими друзьями герцога, и однажды вечером на каком-то приеме он сказал им, насколько раздражающим стал постоянный надзор за его передвижениями, и выразил недовольство всей этой ситуацией. Также он был недоволен своим назначением губернатором Бермудских островов. В различных разговорах он часто говорил, что с радостью приехал бы надолго в Испанию, чтобы избавиться от всего этого и жить спокойно со своей женой. После этого ему было послано приглашение на охоту, и он его принял. Дата еще не была назначена.

Фон Шторер сказал, что вскоре он сможет дать мне больше подробностей о том, где будет проходить охота и в какое время, а также введет меня в испанское общество, чтобы дать мне возможность сформировать свое собственное мнение для дальнейшего ведения этого дела. Место, которое должен был посетить герцог, находилось неподалеку от испано-португальской границы. Чтобы ослабить подозрения англичан в отношении планируемого полета в Испанию, лучше всего было бы назвать местность на самой границе, а затем во время одной из поездок на охоту могла бы появиться возможность заехать «по ошибке» вглубь территории Испании.

Беседа с фон Шторером не дала мне ничего нового, и поэтому мы решили подождать, когда планы герцога Виндзорского примут более определенные очертания.

Мадрид был одним из самых развитых центров немецкой разведки. Помимо ведения активной разведывательной и контрразведывательной деятельности, ее военный сектор включал от семидесяти до ста служащих, которые жили и работали в одном из экстерриториальных зданий посольства Германии. Там находились: один из наших самых важных коротковолновых постов прослушивания и дешифровки, а также метеорологическая станция со вспомогательными станциями в Португалии, на Канарских островах, в Северной и Южной Африке. Эта метеостанция имела решающее значение для операций наших ВВС и подводных лодок в Бискайском заливе и Западном Средиземноморье, тогда как центр в Мадриде также вел наблюдение за Гибралтарским проливом.

Позднее этот самый важный центр стал для меня источником больших неприятностей, так как постепенное ухудшение положения Германии под давлением союзников шаг за шагом ослабляло влияние Германии в Испании. Тем не менее нам удавалось полностью сохранять штат наших сотрудников в нем до начала 1945 г. В нашем дипломатическом обмене с испанцами мы результативно использовали полные списки личного состава американской и британской информационных служб в Испании, которые мы составили и которыми мы оправдывали нашу собственную деятельность.

Однажды вечером вскоре после своего приезда я пошел в посольство, взяв с собой своих двух телохранителей, чтобы повидаться с нашим полицейским атташе. По отзывам, он был очень толковым и опытным человеком и, помимо своих прямых функций, которые состояли в том, чтобы поддерживать связь с испанской полицией, он выполнял задания секретной службы. После того как он проинформировал меня о наших отношениях с полицией Испании и Португалии и другими испанскими властями типа таможенников и паспортистов, я решил раскрыть ему характер своей миссии, и после долгого обсуждения связанных с ней проблем мы выбрали самые лучшие контакты для нашей работы. Пока мы сможем гарантировать им, что не нарушим никаких интересов Испании, мы сможем рассчитывать на их полную поддержку и даже активное вмешательство, если возникнут затруднения. Но мы решили, что не можем открывать им характер моей миссии.

Затем я снова пошел к фон Штореру, и мы проговорили допоздна. Он рассказал мне все подробности нынешних отношений между Германией и Испанией, и мы также обсудили военную ситуацию. Помимо всего прочего, он посетовал на часто некорректную информацию, собираемую Auslandorganisation – организацией НСДАП за рубежом. Он считал, что необходимо объединить пока что полностью неконтролируемые и хаотичные политические разведывательные службы. Мы обсудили личные разногласия между главами нацистских организаций, между Гейдрихом и Канарисом и между Гейдрихом и Боле – руководителем Auslandorganisation. Я указал ему на растущие разногласия между Гиммлером и Риббентропом, которые поссорились из-за политики в Румынии.

Фон Шторер объяснил мне свою точку зрения на политику в Испании и попросил меня изложить ее министру иностранных дел по моем возвращении. Постоянное давление из Берлина, особенно после окончания войны во Франции, с целью вовлечения Испании в войну на нашей стороне было понятно, но в Берлине видели всю ситуацию лишь с точки зрения своих собственных интересов и демонстрировали слишком мало понимания испанского менталитета и текущей ситуации в стране. Он знал, что в Берлине недовольны его «мягкой» позицией, но ничто не могло изменить факты. У него был более всеобъемлющий взгляд на отношение испанцев и огромные трудности, связанные с возможностью как-либо изменить ситуацию. Испания получила максимально возможную помощь из Германии в гражданскую войну, и страна, а особенно генерал Франко, была искренне ей благодарна. Главной проблемой в Испании были экономические условия, возникшие в результате мощного социального переворота, вызванного гражданской войной. Фон Шторер был уверен, что руководители Испании искренне дружески относятся к Германии, но возникали трения из-за постоянного нажима Риббентропа с целью создания европейского блока и попыток заставить Испанию в него войти. Как видели в Берлине, это могло быть необходимой составной частью нашей программы, тогда как Испания ввиду своего географического положения и исторического развития была как бы больше мостом в Африку и не хотела сдавать свою позицию. Более того, если бы Германия могла предложить достаточную материальную помощь для удовлетворения потребностей Испании, то главный аргумент Франко против вступления в войну был бы устранен. На народ Испании сильное впечатление производили военные успехи Германии, но в хорошо информированных кругах существовало мнение, что война может продлиться дольше, чем военные и политические руководители Германии хотели бы верить. Германии еще не удалось уничтожить Великобританию, что было предварительным условием окончательной победы. Попытка Гитлера изолировать Англию политически пока что покоилась только на остриях наших штыков. Реальный дипломатический успех ускользал от нас, и мы также не могли перетянуть на свою сторону народы завоеванных стран. Построение новой Европы оставалось иллюзией.

Цель фон Шторера в этом долгом разговоре была совершенно ясна. Он хотел использовать меня: чтобы я предостерег Берлин от чрезмерного оптимизма в отношении вступления Испании в войну.

Мы коротко поговорили о моем задании. Я решил в этом деле положиться на отношение герцога Виндзорского. Я был против применения силы, за исключением противодействия любым шагам, которые может предпринять британская секретная служба.

На следующий день я обедал с одним своим испанским другом, который смог убедить меня в том, что он устранит любые трудности, которые у меня могут возникнуть на границе.

Тем временем из Лиссабона не поступало никаких вестей. Казалось, что герцог Виндзорский не очень-то и спешит на охоту. Чем больше я об этом думал, тем более вероятным мне казалось, что вся эта история основана всего лишь на импульсивном высказывании, сделанном, возможно, в мимолетном настроении, а серьезность, которая была ему приписана, была исключительно желаемым, выдаваемым за действительное. Я решил, что мне лучше всего немедленно поехать в Лиссабон, где я смогу сформировать свое собственное мнение на месте.

Чтобы быть готовым действовать, я договорился, чтобы был куплен и отправлен в Лиссабон автомобиль американской марки, а также отправлен быстроходный автомобиль, принадлежавший разведке. Высокопоставленный португальский чиновник – мой друг – устроил так, чтобы я проживал в доме семьи еврейско-голландских эмигрантов в Лиссабоне. Однако сначала я нанес визит своему приятелю-японцу, с которым я познакомился, когда останавливался в Лиссабоне, выполняя свою миссию в Дакаре. Произошла сердечная встреча после долгой разлуки. Я попросил его раздобыть для меня точную информацию о нынешней резиденции герцога Виндзорского в Эшториле: сколько входов в доме, какие этажи заселены, а также все возможные подробности о слугах и мерах, принятых для охраны герцога. Мой друг никак не отреагировал на эту просьбу, за исключением своей обычной вежливой, предупредительной улыбки. И он не проявил никакого любопытства, не задал ни одного вопроса. Он просто отвесил глубокий поклон и сказал: «Для моего друга никакое задание выполнить не сложно».

Вечером я вышел на короткую прогулку по городу, а затем вскарабкался по крутому холму к посольству Германии. Из его окон открывался великолепный вид на устье реки Тежу и гавань. Посол фон Гюне был уведомлен о моем визите и сердечно приветствовал меня. Он был несколько удивлен данными мне полномочиями, но несколько раз повторил, что находится полностью в моем распоряжении. Я сразу же рассказал ему о своем задании и добавил, что если честно, то я пришел к выводу, что его невозможно выполнить. Однако я должен попытаться и приложить к его выполнению максимум усилий, так как если Гитлер принял такое решение, то конец всем спорам. Я попросил фон Гюне помочь мне, особенно в получении информации, чтобы у меня могло сложиться целостное представление об истинном отношении герцога Виндзорского. Фон Гюне сказал, что он действительно слышал, что герцог выражал свое неудовольствие сложившейся ситуацией, но подумал, что все это сильно преувеличено сплетниками. Я принял меры к установлению связи с центральным управлением в Берлине, и мы обсудили общие проблемы в Португалии. Влияние англичан в этой стране было значительным, но, с другой стороны, существовало большое опасение, что однажды Англия и Америка могут принять решение использовать Португалию в качестве плацдарма для вторжения в Средиземноморье, особенно Африку. В стране все еще повсеместно случаются беспорядки, хотя Салазар принимает очень энергичные и разумные меры для удержания экономики в равновесии. Не следует недооценивать советское влияние в крупных городах, особенно Лиссабоне. Военная мощь Португалии выросла, но ее все еще нельзя считать значимым фактором, за исключением разве что береговой охраны, которой уделяется очень много внимания. Служба госбезопасности постоянно работает и имеет большую сеть информаторов. Имеет место соперничество между нами и англичанами с целью установить большее влияние на полицию Португалии.

Когда фон Гюне почувствовал, что может мне доверять, он выразил облегчение, что своими действиями я не собираюсь вызывать напряжение в отношениях между Португалией и Германией. Затем мы обсудили инцидент в Венло, и он сказал, что получил интересную информацию о нем из самых надежных источников. Великобритания и Франция действительно верили в существование сильного заговора в германской армии, и это повлияло на их политику больше, чем они готовы были признать. Это в большей степени относилось к Франции, где правительство пришло к смехотворному выводу, что Германия внутренне настолько слаба ввиду оппозиции армии нацистам, что больше не может считаться опасным противником.

На следующий день я снова пришел к своему другу-японцу. Он и его организация проделали отличную работу. Он вручил мне подробный план дома, сообщил количество слуг и охраны, выделенной португальской полицией, а также дал отчет о силах британской разведки. Он также подготовил для меня подробное описание распорядка дня дома.

Вечером у меня состоялся долгий разговор с моим приятелем-португальцем. Я знал, что у него есть финансовые трудности, поэтому я немедленно предложил ему некую сумму денег в обмен на полную картину настроений среди португальских государственных служащих. Через час у меня уже была эта информация. Британское влияние, основанное на долгой традиции и опыте, безусловно, было сильнее нашего; с другой стороны, было удивительно, насколько продвинулась вперед Германия за последнее время. Обладая этой информацией и щедро тратя деньги, я сумел организовать значительную подпольную деятельность.

За пару дней я раскинул густую сеть информаторов вокруг резиденции герцога. Мне даже удалось заменить охранников из португальской полиции на своих людей и внедрить информаторов среди слуг, так что через пять дней я знал о каждом инциденте, который происходил в доме, и каждом слове, сказанном за обеденным столом. Мой друг-японец тоже работал в своей тихой, но очень эффективной манере для получения для меня дополнительной информации. Португальское общество стало третьим ее важным источником, и нечаянные замечания и сплетни на различных soirées (званые вечера – фр.) и приемах тоже передавались мне.

Через шесть дней у меня была полная картина: герцог Виндзорский уже не собирался принимать приглашение на охоту; его сильно раздражал постоянный надзор британской разведки; ему не нравилось назначение на Бермудские острова, и он предпочел бы остаться в Европе. Но у него явно не было намерений ехать куда-либо для проживания хоть в нейтральную страну, хоть во вражескую. Согласно полученным мной сообщениям, самое большее, что он когда-либо говорил на эту тему, это однажды в кругу друзей-португальцев, что он скорее останется в какой-нибудь европейской стране, чем поедет на Бермудские острова.

Однако все мои информаторы полагали, что на герцога можно оказать влияние, особенно если появится возможность усилить его и без того уже сильное отвращение к своим охранникам из разведки. Поэтому я устроил так, чтобы высокопоставленный португальский полицейский чин сказал герцогу, что его охрану придется увеличить ввиду полученной ими информации о том, что за герцогом следят – это то ли его собственная разведслужба, то ли вражеская, этого они не могут сказать, но будет лучше подстраховаться. В ту же ночь я подстроил инцидент в саду герцогской виллы: в ее окна были брошены камни, и в результате португальской охраной был проведен интенсивный обыск во всем доме, который вызвал значительный беспорядок. Затем я распустил слухи среди слуг на вилле о том, что за всем этим стоит британская разведка, которая получила приказ сделать пребывание герцога в доме максимально неприятным и тем самым заставить его быть более готовым к отъезду на Бермуды. Четыре дня спустя в дом был доставлен букет с запиской, в которой говорилось: «Берегитесь махинаций британской секретной службы. Португальский друг, который близко к сердцу принимает ваши интересы».

Эти мелочи были, конечно, сравнительно не важными, но они стали объектами обсуждения и вызывали определенные подозрения и неприятные чувства. Во всяком случае, мне пришлось предпринимать какие-то действия, потому что Берлин постоянно требовал донесений об успехах, и эти шаги, несколько драматизированные, служили мне материалом для отчетов. Я даже рассматривал возможность, чтобы мои друзья организовали для меня встречу с герцогом, но возможность того, что из этого получится что-то путное, казалась настолько туманной, что я ничего не стал предпринимать.

Неделю спустя мой приятель-японец предупредил меня, чтобы я был очень осторожен. Он был убежден, что британская разведка что-то заподозрила. Однажды действительно мне показалось, что за мной тенью следуют двое английских агентов. Я попытался всеми возможными способами стряхнуть с себя слежку, внезапно изменяя маршрут движения, пересаживаясь с автобуса в такси и обратно, но я не смог от них отделаться. Наконец после двухчасового преследования мне удалось сделать это: я зашел в церковь Фатимы неподалеку от моего дома и вышел из нее через боковую дверь. (Когда в 1945 г. меня допрашивали люди из британской разведки, я понял, что им в то время ничего не было известно о моих планах, а также о том, что я находился в Португалии.)

Ответы из Берлина на мои донесения становились все холоднее и холоднее. Затем почти через две недели я внезапно получил телеграмму от Риббентропа: «Фюрер приказывает, чтобы немедленно было организовано похищение». Это был неожиданный удар. Так как герцог практически не был благосклонен к нашим планам, его похищение было бы безумием. Но что я мог сделать? Я был уверен, что за этим приказом стоит лишь один Риббентроп. Он совершенно неправильно оценивал ситуацию и, вероятно, искажал мои донесения, чтобы убедить Гитлера санкционировать эту последнюю глупость.

Посол встревожился так же, как и я, хотя я тут же уверил его в том, что не имею намерения исполнять полученный приказ. Вечером я обсудил это с моим приятелем-японцем. Мне кажется, я различил легкое презрение в его глазах. Он долгое время молчал и наконец сказал: «Приказ есть приказ. Он должен быть выполнен. В конце концов, это не должно быть слишком трудно. У вас будет вся помощь и поддержка, какие вам только понадобятся, и на вашей стороне будет эффект неожиданности». После еще одной паузы он сказал: «Ваш фюрер, конечно, знает, зачем он хочет заполучить в свои руки герцога Виндзорского. Но что вы на самом деле хотите обсудить со мной? Как выполнить этот приказ или как избежать его выполнения?» Мне было немного обидно, что он счел необходимым напомнить мне о моем долге. Я попытался объяснить ему, что Гитлер пришел к этому решению на основе ложной информации.

Наконец он сказал, сделав небольшое движение головой: «Как вы оправдаетесь перед вашим фюрером – не мое дело. Давайте больше не будем терять время, а обсудим, как вам обойти этот приказ. Вам нужно сохранить лицо; это означает, что вы должны устроить все таким образом, чтобы эту операцию было совершенно невозможно осуществить. Здесь я не могу помочь вам, так как не могу влиять на тех, кто отвечает за охрану герцога, но эта охрана должна быть усилена до такой степени, что любая насильственная попытка была бы исключена. Вы можете свалить вину на португальского полицейского чиновника, про которого вы можете сказать, что он подозревается в работе на англичан. Вы можете даже устроить небольшую стрельбу, которая, разумеется, ни к чему не приведет. И возможно, если вам повезет, у герцога после этого сдадут нервы и он обвинит во всем своих собственных людей».