Текст книги "Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки"

Гиммлер был крайне недоволен нашими успехами. Прежде чем идти к Гитлеру на доклад, он сказал тоном, будто просящим меня о помощи: «Шелленберг, на самом деле это не наша проблема. Нам нужно найти людей, стоящих за всем этим. Фюрер просто не поверит, что Эльзер сделал это в одиночку; он все время настаивает на том, чтобы устроить большой пропагандистский суд».

Это была проблема, которая продолжала занимать Гиммлера в течение трех последующих месяцев, и в тот период мне было крайне трудно не допустить, чтобы Беста и Стивенса втянули в это судебное разбирательство.

Глава 9
Некоторые результаты наблюдений за Гитлером

Личность Гитлера. – Его вера в свою собственную «миссию». – Его агностицизм. – Причины ухудшения состояния его здоровья. – Основа его антисемитизма. – Влияние Пляйшингера и других на расовые теории Гитлера. – Его идея о превосходстве Запада

Я знал Гитлера лично, я работал с ним и знаком с многочисленными подробностями его повседневной жизни, его методами, а также политическими и социологическими концепциями. Поэтому я могу нарисовать портрет его личности, но, хотя я часто пытался это сделать как мысленно, так и письменно, должен признаться, что мне это никогда не удавалось.

Знания Гитлера были, с одной стороны, основательными, а с другой – совершенно поверхностными и дилетантскими. У него была высоко развита политическая интуиция при полном отсутствии угрызений совести: им управляли самые необъяснимые, похожие на галлюцинации идеи и мелкобуржуазные запреты. Но его главной доминирующей чертой характера было то, что он считал себя человеком, назначенным Провидением творить великие дела для немецкого народа. В этом была его историческая «миссия», в которую он абсолютно верил.

Именно его напряженная манера говорить и гипнотическая сила его личности создавали впечатление о его интеллекте и диапазоне знаний гораздо выше среднего уровня. Вдобавок он обладал необычайной полемической способностью, которая помогала ему побеждать в спорах даже самых знающих авторитетов в любой области зачастую с самыми губительными последствиями. Он настолько выводил их из равновесия, что о подходящих ответах они думали лишь уже после спора.

У него было неутолимое стремление к признанию и власти в сочетании с культивируемой жестокостью, которая усиливала его молниеносные реакции, энергию и решимость. Пока фортуна улыбалась ему, эти качества давали ему возможность главенствовать в Германии и привлекали к нему испуганное внимание всего мира.

Гитлер не верил в личного бога. Он верил лишь в узы крови между последующими поколениями и смутную идею судьбы или провидения. В жизнь после смерти он тоже не верил. В этой связи он часто цитировал фразу из Эдды – этого замечательного собрания древних исландских легенд, которая для него воплощала глубинную скандинавскую мудрость: «Все пройдет, не останется ничего, кроме смерти и славы подвигов».

В конце концов, вера Гитлера в его «миссию» усилилась до такой степени, что ее можно было назвать манией. А само его представление о себе самом как немецком мессии было источником его личной власти, которая делала его правителем восьмидесяти миллионов человек и за двенадцать коротких лет дала ему возможность оставить неизгладимый след в истории.

И лишь тогда, когда немецкий народ не сумел оправдать ожидания фюрера в Сталинграде и Северной Африке, вместе с намечающейся возможностью поражения интуиция Гитлера и его личностный магнетизм стали ослабевать. Более того, с конца 1943 г. у него начала прогрессировать болезнь Паркинсона. Доктор де Кринис, равно как и двое личных врачей Гитлера – доктор Брандт и доктор Штумпфеггер, сошлись во мнении, что началась хроническая деградация нервной системы.

Гейдриха информировали о малейших подробностях частной жизни Гитлера. Он знал о каждом диагнозе, поставленном докторами Гитлеру, и обо всех его необычных и ненормальных патологических наклонностях. Я сам видел некоторые из этих донесений, когда их перенаправляли в канцелярию Гиммлера после смерти Гейдриха. Они демонстрировали, что над Гитлером настолько властвовали демонические силы, побуждавшие его действовать, что его перестали посещать мысли об обычном сожительстве с женщиной. Исступленного восторга от власти в любой форме для него было достаточно. Во время своих выступлений с речами он впадал или, скорее, доводил себя до такого разнузданного неистовства, что получал от этого полное эмоциональное удовлетворение. Но такие встряски нервной системы – а возможно, и его собственное осознание тревожной странности такого состояния – заставили его искать медицинского совета у своего друга доктора Морелля, а также доктора Брандта. Однако диагноз и лечение, прописанное доктором Мореллем, не привели к улучшению его состояния: наоборот, они ухудшили его. Доктор Морелль полагал, что его симптомы неразрывно связаны со способностью Гитлера к массовому гипнозу и что именно их усиление действовало на его аудиторию, как магнит на железные опилки. Именно в этот период умственного и физического упадка сил Гитлер принял решение уничтожить евреев.

Помешательство Гитлера на расовой почве было одной из характерных его черт. Я несколько раз обсуждал это с доктором Гутберлетом – мюнхенским терапевтом, входившим в ближний круг Гитлера. Гутберлет верил в «звездный маятник» – такую астрологическую придумку и утверждал, что он дает ему способность немедленно чувствовать присутствие евреев или людей, имеющих частично еврейских предков, и различать их в любой группе людей. Гитлер использовал мистические способности Гутберлета и не раз обсуждал с ним расовые вопросы.

Ненависть Гитлера к евреям была составной частью его теории о превосходстве немецкого народа. В годы жизни в Вене он попал под влияние движения Шёнерера; Шёнерер был главным рупором антисемитизма в Австрии, а это движение имело значительную политическую силу в первые десятилетия XX в. В это время Гитлер много читал в самых разных областях знаний. Но наибольший интерес для него представляли: история германских племен, происхождение скандинавской культуры и историческая роль арийской расы. Все это он положил в основу своих расовых теорий, и из них развилась его неприязнь к иудаизму. Однако эмоциональная сила, подкреплявшая эти теории, лежала в глубине его собственного характера.

Другим человеком, оказавшим на него огромное влияние, был австрийский инженер Пляйшингер. У него Гитлер взял идею о формировании структурной организации и руководства нацистской партии по модели Ордена иезуитов. Одна фраза, постоянно повторяемая Гитлером в его речах, была взята у Пляйшингера – философа нацизма: «Евреи – это микробы чистого разложения. Они способны мыслить лишь аналитически и неспособны к творческому мышлению».

После 1943 г. его ненависть к евреям усилилась до патологической степени. Именно международное еврейство несло главную ответственность за поражение Германии. Именно евреи заставили Рузвельта и Черчилля сформулировать требование «безоговорочной капитуляции» в Касабланке. Черчилль и Рузвельт были еврейскими агентами.

Все это указывает на то, какое влияние имели эти предрассудки, сформулированные как псевдонаучные теории, в которые верили с патологической истовостью, на решения человека, который был абсолютным правителем восьмидесяти миллионов немцев. Все его реалистичное мышление, как бы оно ни было хорошо основано на политическом и историческом опыте, искажалось этими представлениями. Англичане были составной частью германской расы и поэтому были так же ценны, как и сами немцы. Окончательной целью Гитлера было добиться слияния всех германских элементов в Европе, а затем повести их в бой на коммунистические орды.

Здесь тоже его расовые теории имели решающее влияние. Независимо от того, сколько разведывательных донесений он получал об обратном, Гитлер не мог отказаться от безумной мысли, что с 1920 г. Сталин систематически проводил тайную политику перемешивания всех народов в Советском Союзе. Целью этой программы было сделать монгольский элемент населения доминирующим над всеми остальными в стране.

В этой связи я вспомнил разговор с Гиммлером. Шел 1942 г., я только что доложил о наших попытках вести переговоры о мире на Востоке между Японией и Китаем. Мы с ним оба стояли рядом с огромным глобусом. Гиммлер махнул рукой по всей территории России, а затем указал на крошечную Германию и сказал: «Если мы проиграем на этот раз, нам не будет спасения». Затем, повернувшись к глобусу, он махнул рукой по территории Китая и продолжил: «А что произойдет, если однажды Россия объединится с Китаем? Я могу лишь повторить, что на днях сказал фюрер в этой связи: „Господи, накажи Англию!“»

Изначальный замысел Гитлера состоял в том, чтобы создать с помощью Великобритании так называемое «евроафриканское пространство» как центр сопротивления в борьбе с Востоком. В конце концов, после 1940 г. признав отказ Великобритании достичь компромисса, он преобразовал эту концепцию в так называемое «евразийское пространство». Полагаясь исключительно на свою собственную силу, он хотел достичь господства в Европе и объединить все силы завоеванных народов в этом огромном стремлении. Он завоюет Восток как новое колониальное пространство для этой объединенной Европы, из которой будет исключена Великобритания.

Глава 10
Операция «Морской лев»

Неприятный инцидент с офицерами вермахта. – Меры безопасности для вторжения в Данию и Норвегию. – Доклад об инциденте в Венло. – Шпионы в тяжелой промышленности Франции. – Колебания Гитлера после Дюнкерка. – Отданы приказы о подготовке к вторжению в Англию. – Эти планы отменяются

Когда в 1940 г. началась война, я был перегружен работой. Моей главной задачей было реорганизовать Департамент контрразведки, которая занимала меня всю оставшуюся часть года. Вдобавок, так как я постоянно получал распоряжения выполнять особые задания, я иногда работал по семнадцать часов в день. Даже мои поездки верхом рано утром, служившие для меня формой расслабления, теперь были объединены с моей работой. Каждое утро я ездил кататься верхом с адмиралом Канарисом – начальником военной разведки, и во время езды мы обсуждали вопросы, представлявшие взаимный интерес, с целью координации работы наших соответствующих организаций.

В начале года Высшее командование Германии столкнулось с очень неприятным инцидентом. Двое офицеров вермахта по пути в Кёльн были приглашены в Мюнстер навестить старого друга. Один из этих офицеров был спецкурьером и перевозил чрезвычайно важные секретные документы, а именно планы нападения на Голландию и Бельгию.

В Мюнстере встреча была такой радостной, что эти два офицера опоздали на поезд в Кёльн, и поэтому их друг – майор ВВС предложил им лететь на самолете, и они согласились. Но в условиях плохой видимости майор потерял ориентацию, и они совершили вынужденную посадку неподалеку от города Мехелена в Бельгии. Офицеры сразу же решили сжечь свои документы, но оказалось, что у них нет спичек, и, прежде чем они успели придумать другой способ их уничтожения, их задержали бельгийские власти. Пока они были одни в приемном помещении в полицейском участке, они предприняли еще одну попытку уничтожить свои документы и засунули их в печку, но они все никак не загорались. Они лишь слегка подпалились, и бельгийцы без труда спасли их, а затем и расшифровали.

Когда Гитлер узнал о случившемся, он бушевал. Он сразу же заподозрил преднамеренное предательство и хотел расстрелять этих двоих офицеров без раздумий. Однако дальнейшее расследование показало, что они были виновны, самое большее, лишь в преступной халатности.

Западные державы были, разумеется, шокированы и встревожены, когда узнали о планах нападения, но, в конечном итоге, решили, что документы попали к ним в руки умышленно с подачи немцев, чтобы ввести их в заблуждение. Вероятно, они не могли даже представить себе, что мы совершили такой грубый просчет.

Вскоре после этого инцидента Гиммлер позвонил мне поздно ночью и сказал, что не смог дозвониться Гейдриху, и я должен подготовить для вермахта черновик приказа о правилах соблюдения секретности. Этот приказ должен был касаться и всех других ветвей администрации, и Гитлер хочет издать его в ту же ночь.

Гиммлер был настолько взволнован и так сбивчиво говорил, что я не смог понять, чего именно хочет Гитлер. Всякий раз, когда я пытался попросить его объяснить это четче, он становился нетерпеливым и раздраженным и, в конце концов, велел мне подготовить черновик приказа через два часа.

Я сидел за своим письменным столом по крайней мере полчаса, просто глядя перед собой. Наконец, я сумел сделать наброски того, что мне казалось главными пунктами, но, когда два часа спустя Гиммлер положил этот черновик перед Гитлером, фюрер остался им недоволен, поэтому он сам надиктовал этот приказ, назвав его Приказом № 1 всему вермахту и гражданским властям.

Главной идеей версии Гитлера было то, что все вопросы, касавшиеся ведения войны, должны были обсуждаться лишь с людьми, непосредственно занимавшимися ими. В этом, разумеется, не было ничего нового, насколько это касалось организаций, которыми руководили Гиммлер и Гейдрих, где разделение планирования и управления было основополагающим принципом уже долгое время, и доходило даже до того, что главы департаментов почти не информировали друг друга о том, чем они занимаются. Однако выяснилось, что чрезмерная засекреченность не только начала мешать сотрудничеству, но и привела к увеличению работы вдвое и дала возможность многим людям прикрывать свои неудачи и недостатки.

В начале марта 1940 г. Гитлер придумал кодовое название «Везерюбунг» для обозначения всех операций, ведущих к оккупации Германией Дании и Норвегии. В этой связи мне было дано следующее задание: активировать все разведывательные контакты с Норвегией, которые моя организация установила из Гамбурга; это были в основном служащие германо-норвежских судоходных компаний, больших рыболовных и рыбообрабатывающих фирм. (Норвежские филиалы этих фирм были укомплектованы нашими агентами.) Теперь их самой важной задачей стало давать информацию о погоде, от которой зависел флот Германии, ответственный за большие транспортные корабли и перевозку войск. Эта информация также была чрезвычайно важна для операций ВВС. Данные, замаскированные под цены продаж, предложения и отчеты о тоннаже выловленной рыбы, передавались по телефону и радио и оказались вполне удовлетворительными.

Решение Гитлера оккупировать Данию и Норвегию возникло вследствие донесений нашей разведки, предупреждавших о сосредоточении англичанами своего флота для нападения на Норвегию, и теперь моей задачей стало обеспечить секретность наших собственных приготовлений – транспортировки и концентрации войск и т. д. – к вторжению.

Но быстрота, с которой должны были быть мобилизованы флот, армия и военно-воздушные силы, делала поддержание секретности крайне затруднительным. Я сосредоточился на максимально строгом контроле за портами погрузки, территорией гаваней, гостиницами и магистральными дорогами, а пассажирские поезда были поставлены под строжайшее наблюдение. Однако в Штеттине ситуация с безопасностью была весьма зыбкой. Весь город был похож на огромный цирк в процессе установки шатра. Сюда постоянно приезжали и отсюда уезжали большие массы войск. Солдаты искали свои воинские подразделения, а сержанты и офицеры взволнованно бегали, чертыхаясь, подготавливая свои подразделения к погрузке. Солдаты были преимущественно добродушно-веселыми альпийскими стрелками из Австрии с хорошим чувством юмора, столь характерным для них. Было очень трудно заставить их серьезно относиться к мерам безопасности, и я по сей день не могу понять, как передвижения этих войск вообще могли ускользнуть от внимания вражеских разведслужб. Они могли бы совсем легко узнать о пункте назначения этих транспортов.

Среди других запросов, которые я получал, был один от Риббентропа, который хотел узнать, достаточно ли у меня спецагентов, чтобы обеспечить безопасность королевской семьи Дании в случае, если в их стране начнутся военные действия. Однако, когда настало время, все действия в Дании пошли по плану, быстро и без кровопролития.

Когда Гитлер решил оккупировать Данию и Норвегию, он не знал о проекте резолюции, принятом Верховным советом стран-союзниц 28 марта 1940 г. Эта резолюция касалась создания минных полей вдоль берегов Норвегии, Дании и Швеции, несмотря на тот факт, что это было нарушением нейтралитета этих стран. Если бы Гитлер знал об этом, это избавило бы его от множества объяснений для оправдания их оккупации.

Но мы получили полный текст этой резолюции лишь несколькими днями позже, когда один из моих агентов получил доступ к личному коммутатору Поля Рейно. Эта версия резолюции также касалась бомбардировки российских нефтяных месторождений на Кавказе и мер по препятствованию нам в получении румынской нефти.

Как раз в это время я получил от Гитлера распоряжение сотрудничать с Риббентропом с целью максимально быстрого проведения анализа переговоров в Венло и последующего расследования дела майора Беста и капитана Стивенса. Когда я приехал к Риббентропу, он стоял у письменного стола, скрестив руки на груди. Он окинул меня холодным взглядом, а затем деревянным жестом указал мне на стул рядом со своим столом. «Что вы можете сообщить?» – спросил он. Я подумал про себя: вы уж наверняка это знаете. С каким-то чувством обиды я сухо и коротко начал свое сообщение. Я не старался произвести на него впечатление, и Риббентроп, вероятно, заметил это, так как вскоре он сказал довольно приветливо: «А не можем ли мы разговаривать в более комфортной обстановке? Давайте присядем, вам будет легче управляться с вашими документами».

С того момента он стал со мной чрезвычайно обходительным. Он демонстрировал большой интерес, несколько раз вставлял вопросы и одобрительно кивал. Когда я закончил, он сказал: «Фюрер чрезвычайно интересуется вашей работой. Он твердо убежден, что эти материалы по Венло могут, безо всяких сомнений, доказать, что Голландия нарушила свой нейтралитет в пользу Великобритании. Он приказал нам вместе составить полный отчет с целью установления этого факта».

Затем он позвал своего главного юрисконсульта и помощника Гаусса, чтобы он помог нам подготовить отчет. Едва ли существовал хоть один важный документ, который не был бы составлен Гауссом, и, если у него были хоть какие-то сомнения или возражения, он всегда высказывал их Риббентропу в своей осторожной и беспристрастной манере. Но он неизменно оставлял для себя путь к отступлению со словами: «Однако если министр иностранных дел считает, что нам следует избрать этот курс, то тогда нам нужно действовать следующим образом…» У Гаусса была массивная квадратная голова ученого; он был, вероятно, величайшим авторитетом в Германии по международному праву. Он служил всем режимам с неизменной верностью и добросовестностью – социал-демократическому правительству Шейдемана, правительствам Штреземана и Брюнинга, а теперь нацистам. (В Нюрнберге он, в конечном счете, появился в роли свидетеля обвинения против своих собственных коллег и давал показания против меня по инциденту в Венло.) В начале 1940 г. Гаусс провел со мной много консультаций и в то время не имел ни малейших сомнений или колебаний в части использования своих огромных знаний для установления того, что Голландия нарушила свой нейтралитет.

1 мая 1940 г. я получил от Гейдриха приказ закончить свой окончательный отчет в течение четырех часов; в тот момент, когда он был закончен, Гейдрих отнес его Гитлеру.

На следующий день я явился к Риббентропу в министерство иностранных дел, где для передачи голландскому и бельгийскому правительствам готовились меморандумы, основанные на моем отчете, извещающие их о неизбежной оккупации их стран. Тем, кто работал над выполнением этого задания, не было разрешено покидать здание министерства.

Во время перерывов в нашей работе Риббентроп долго рассказывал мне о своем опыте взаимодействия с британской разведкой. У него была боязнь британского шпионажа, и он утверждал, что каждый англичанин, который путешествовал или жил за границей, получал задания от своей разведки. Его глубокая ненависть ко всему английскому была заметна во всем, что бы он ни сказал. «Это послужит сборищу высокомерных англичан уроком», – были его последние слова на эту тему.

Мы закончили отчет поздно ночью. И я еще должен был показать Гиммлеру его окончательную версию. Он принял меня в своих апартаментах и прочитал его очень внимательно. На следующее утро 8 мая я поехал на быстроходной машине в Верхнюю Баварию, где в вилле на берегу Штарнбергского озера находился министр внутренних дел доктор Фрик. Наш отчет должен был быть подписан им, а также министром иностранных дел для придания ему необходимого веса.

Был прекрасный летний день, и я получал огромное удовольствие от вождения. Даже самая краткосрочная отлучка от берлинского ведьмина котла была большим облегчением. Я прибыл ближе к полудню и немедленно получил аудиенцию. Фрик читал отчет, пока я давал краткие объяснения, а затем он подписал его твердой рукой. Час спустя я уже ехал назад в Берлин, куда прибыл около девяти часов вечера того же дня.

Я явился к Риббентропу, который похлопал меня по спине и попросил остаться, чтобы помочь в технической подготовке различных экземпляров меморандума. Так как я работал вместе с четырьмя секретарями, то это задание было выполнено за два часа.

Меморандумы были опубликованы рано утром 9 мая, а утром 10 мая немецкие армии начали свое наступление на запад.

Военные операции на западе продолжались согласно плану и, что довольно странно, несмотря на фиаско в Мехелене, когда планы атаки фельдмаршала фон Манштейна попали в руки бельгийцев, эти же самые планы были фактически и осуществлены. Генеральный штаб хотел изменить их, но Гитлер и фон Манштейн – это был двойной блеф – настояли на их сохранении. Немецкие армейские подразделения к югу и западу от границы остались в обороне, а наши войска атаковали узловую станцию линии Мажино и бельгийские укрепления, где было слабо защищенное «окно».

Разведка провела отличную подготовительную работу. Наши агенты, устроившиеся на работу на цементные заводы в Нанси, Сааргемюнде и Меце, поставляли нам точную информацию об укреплениях линии Мажино. Посредники, работавшие на огромных оружейных заводах Шнайдера-Крезо, сообщали нам об экипировке французских артиллерийских и танковых подразделений, и нам даже удалось достать фотокопии секретных приказов и оперативных планов из центрального офиса Второго управления. Специально подготовленные подразделения, приданные военной разведке, были задействованы в операциях против самой мощной крепости бельгийской оборонительной системы под названием форт Эбен-Эмаэль. Планы были подготовлены, изучены и тщательно отрепетированы, прежде чем эти подразделения вступили в дело. Форт Эбен-Эмаэль был захвачен с помощью партизанской тактики Бранденбургским полком-800 особого назначения при поддержке специально обученных подразделений военно-воздушного десанта. Впервые произошла такая широкомасштабная высадка десанта, а также впервые были массово применены планеры, которые приземлились на территории самой крепости. Аналогичным образом воздушным десантом был сохранен от разрушения мост через реку Шельду, и наши наступающие сухопутные войска смогли установить контакт с воздушно-десантными подразделениями за сравнительно короткое время.

Мне было дано особое задание. Работая со специалистами из министерства пропаганды, я разработал радиопрограммы и пропагандистские материалы для других средств массовой информации, предназначенные для создания максимально возможной сумятицы в стане наших врагов, особенно французов. Доктор Адольф Раскин, тогдашний директор радиостанции Саарбрюкен и мой близкий друг, был человеком, которому главным образом мы обязаны достигнутым успехом. Работая с тремя радиопередатчиками, специально снабженными очень сильным сигналом, он посылал в эфир нескончаемый поток новостных сообщений на французском языке как бы из официальных французских источников, которые на самом деле были плодом его фантазии. Эти ложные новости стали главной причиной гибельной паники и смятения в среде французского гражданского населения. Потоки беженцев заблокировали все автодороги Франции и сделали передвижение войск в тылу фронта французов почти невозможным. Тем временем, несмотря на трудности, созданные военной ситуацией, наши агенты во Франции продолжали собирать информацию, которую мы получали посредством специальной сети курьеров, пересекавших линию фронта, а также по телефону: кабель был проложен через линию Мажино в Саарбрюкен.

Другим средством, причинившим огромный ущерб, была небольшая и с виду безобидная листовка, которую распространяли в огромном количестве наши агенты и сбрасывали с самолетов. Напечатанный на французском языке и являющийся как бы предсказанием Нострадамуса – многие его предсказания действительно были в него включены – текст этой листовки предсказывал устрашающие разрушения от «летающих машин»; в нем подчеркивалось, что Юго-Восточная Франция избежит этих ужасов. При подготовке этой листовки я и представить себе не мог, что она вызовет такие колоссальные последствия. Все усилия гражданских и военных властей повернуть огромные потоки беженцев, пытавшихся достичь Юго-Восточной Франции, оказались бесполезными.

Последовали наступление бронированной танковой колонны Гудериана на Амьен и захват Абвиля, капитуляция бельгийской армии и, наконец, неудачная попытка англо-французских сил прорвать немецкое окружение в Аррасе. На этом этапе вся военная кампания была фактически выиграна.

Последующие события – неспособность немецких армий использовать свои огромные победы на традиционном поле боя во Фландрии и Франции и осуществить вторжение в Англию – находят свое объяснение в личности Адольфа Гитлера. Сторонние комментаторы выдвинули такое объяснение: на тот момент нервы Гитлера сдали, и у него не хватило смелости сделать энергичный шаг, который принес бы безусловный успех. Даже в немецком Генеральном штабе были такие люди, которые придерживались этого мнения. Но истинная причина лежала в его убеждении, что французы – умирающая нация, а англичане – братский народ германского происхождения, достойный сохранения. Великобритания, в конечном счете, сделает выводы и присоединится к Германии. Да, он отдал приказ готовить вторжение, но из-за своих глубинных чувств и озабоченности он продолжал действовать очень нерешительно. Тогда его больше занимали разногласия в Генеральном штабе, и вопреки своему обычному решительному вмешательству в качестве Верховного главнокомандующего Гитлер позволил этим трудностям и личным предрассудкам замедлить принятие решения до тех пор, пока все не сошло не нет. Это можно отчетливо увидеть во всех приказах, изданных Кейтелем в то время.

Несмотря на это, все органы политического и военного руководства с максимальной скоростью работали над подготовкой операции «Морской лев» с типично прусской тщательностью. Например, в конце июня 1940 г. мне было приказано подготовить для войск вторжения и сопровождающих их политических и административных органов небольшой справочник, в котором были бы кратко описаны самые важные политические, административные и экономические институты Великобритании и ведущие общественные деятели.

Он также должен был содержать инструкцию о том, какие меры необходимо принимать при оккупации здания министерства иностранных дел, военного министерства, министерства внутренних дел и различных департаментов разведки и Специальной службы (отдел Департамента уголовного розыска, осуществляющий функции политической полиции, а также охраняющий членов королевского семейства, английских и иностранных государственных деятелей. – Пер.). Выполнение этого задания занимало огромное количество моего времени, включая сбор материала из различных источников с помощью специально отобранных мною моих сотрудников. Когда справочник был готов, он был издан в количестве двадцати тысяч экземпляров, которые хранились в соседнем с моим кабинетом помещении. Они сгорели во время пожара в 1943 г., возникшего после одного авианалета, что стало символом окончательного провала перспектив Германии на западе.