Текст книги "Владивосток-3000. Киноповесть о Тихоокеанской республике"

4

Тем временем подполковник Максимов на арендованной Toyota Amba – мускулистом кроссовере среднего размера, разработанном японцами специально для Тихоокеанской республики и выпускаемом здесь же, в Уссурийске, едет где-то по городским дебрям в сторону бухты Улисс. Он хочет своими профессиональными глазами взглянуть на флот таинственного пароходства «Маринеско».

Максимов вспоминает, как накануне пытался выйти на загадочного «гражданина мира», международного коммерсанта из Владивостока неясного происхождения, которого все знали под именем Гастэн. Этот Гастэн располагал целым авиапарком и связями на всех континентах. Гастэн был ведущим экспортером тихоокеанской марикультуры, чьи самолеты с разнообразной продукцией перемещались, практически не досматриваемые таможнями, по всей планете. Выпускника Военного института иностранных языков, Гастэна не без оснований подозревали в связях со спецслужбами, хотя по поводу того, какими именно спецслужбами – мнения расходились. Возможно, он сам поддерживал эти слухи, чтобы его боялись трогать как представители криминалитета, так и государственные структуры различных государств.

Коммерсант – крепкий, усатый, с внимательным взглядом тяжелых и в то же время немного восточных глаз – принял Максимова в одном из своих офисов, оборудованном прямо в скальной катакомбе под сопкой Холодильник.

– Гастэн Есауло, – представился он.

– Максимов, – протянул руку подполковник и не удержался: – Это настоящее имя?

– Тебе-то какая разница? – ухмыльнулся коммерсант и добавил: – Я потомок курильских айнов и первых русских казаков, прибывших за Амур. Можешь звать меня просто Есаул.

И тут же резко одернул гостя, когда тот машинально полез за сигаретами:

– Не кури тут! У нас не курят!

Максимов пытался получить, выклянчить, купить у Гастэна за любые разумные деньги секреты тихоокеанской марикультуры, но тот только смеялся. Есаул заявил, что готов накормить Максимова своим продуктом бесплатно до отвала, но технологии не продаст ни за какие деньги.

– Не думаю, что денег у тебя больше, чем у меня, – издевательски добавил торговец. – Только сам смотри не вздумай нырять за гребешком. Можешь не всплыть обратно – уж я-то знаю!

И засмеялся на манер киношных мафиози. Максимов ушел от него как оплеванный, вернулся домой и, сочиняя отчет, страшными словами ругал тихоокеанцев вместе со всеми их чертовыми гребешками.

Теперь, прибыв на Улисс, он рассчитывает хотя бы что-то узнать об этом загадочном пароходстве «Маринеско». Там, где начинаются бесконечные причалы, где небо утыкано, как антеннами, мачтами, Максимов аккуратно паркует свою «амбу» тигриной расцветки. Он не спеша прогуливается вдоль причальной линии. Вдали, за яхтами, стоят ракетные катера, их ни с чем не спутаешь – это военно-морской флот, это понятно. За ними – здание морского патруля, а вот дальше видны непонятные суда: легкомысленной гражданской раскраски, в которой преобладают белоснежные тона, но явно с военным профилем. Вернее, с полувоенным – на них не видно торчащих стволов корабельной артиллерии, остроносых ракет, реактивных бомбометов… И все-таки они похожи на замаскировавшихся хищников в овечьих шкурах, опытный глаз военного разведчика провести трудно. На каждом – буквы: MarineSCO. И индивидуальные названия на бортах: «Катран», «Пиленгас», «Скат», «Фугу»… Подполковник курит и внимательно смотрит на суда. Он не настолько безграмотен, чтобы начать их, например, фотографировать или попытаться проникнуть на причал поближе. Сфотографировать их можно и из космоса, а проникать на режимную территорию – значит бессмысленно подставлять и себя, и руководство. Он хочет получить личное визуальное впечатление, не более того. Это называется «метод наблюдения». В конце концов, по Улиссу не запрещено гулять. Да и вообще в этом Владивостоке, похоже, ничего не запрещено, неожиданно думает Максимов. Только вот на сигарету вечно косятся как-то нервно. А говорили – военно-морская диктатура… Он вспоминает власть в той, большой России, которой он служит. Вспоминает собственных начальников и тех, кто командует ими из администрации президента и из правительства. «Еще неизвестно, где настоящая диктатура», – ловит он себя на крамольной мысли. Ищет глазами урну, находит, бросает туда окурок, поворачивается и идет по направлению к машине.

Из обыкновенной внешне яхты, пришвартованной неподалеку, за подполковником следят чьи-то внимательные глаза. Вот слышен звук запуска тойотовского бензинового двигателя. «Амба» разворачивается, сверкнув белыми огоньками заднего хода, и уезжает.

5

Просторный светлый кабинет. Из больших окон – вид на море. Длинный стол для офицерских совещаний. Во главе стола – обычный канцелярский набор из компьютера, папки, бумаг-ручек. Здесь же стоит мерцающий глобус. Это штаб «Комитета-3000». Не главный, далеко не главный кабинет комитета, но все-таки значимый.

На месте хозяина кабинета сидит бритый наголо плотный человек с аккуратной бородкой и усами, в форме капитана первого ранга – Капраз. По сторонам – двое нам уже знакомых мужчин: Каплей и Каптри, его коллега. Перед Каптри – вечная кружка с кофе.

– Смотрите, что получается, – говорит хозяин кабинета. У него резкий, металлически-холодный голос, хотя тем, кто знает его близко, хорошо известно, что Капраз на самом деле – человек не только надежный, но удивительно мягкий и добрый, хотя на службе эти его последние качества чаще всего остаются невостребованными. – Первое: во Владивостоке действует агент или группа агентов, напрямую связанных с Москвой. Либо это приезжие, либо местные, точно пока сказать не можем. Второе: они вплотную подбираются к гребешку, это не случайно. Третье: на данном этапе уже можно говорить об угрозе национальной безопасности республики. Ситуация еще далеко не критическая, но она вполне может развиться в критическую. Теперь хочу выслушать вас.

Каптри и Каплей переглядываются. Каптри начинает:

– Наши люди занимаются поиском. С большой долей вероятности мы можем предположить, что имеем дело с внедренным во Владивосток извне агентом, действующим под той или иной легендой. У него уже налажены здесь, в городе, агентурные связи. Не исключено, что агент обладает помимо обычной профессиональной подготовки незаурядной интуицией. Потому что слишком он быстро соображает, насколько мы можем судить… Или же – как вариант – он родом отсюда и понимает какие-то вещи, что называется, печенкой.

Каптри смотрит на Каплея. Тот, кашлянув, включается в разговор в своей обычной неторопливой, размеренной манере:

– У нас есть несколько интересующих нас точек и групп, в отношении которых мы уже начали применять специальные оперативные мероприятия. Мы работаем по ним, но в последнее время у меня появился еще один подозреваемый. Я бы даже сказал – главный подозреваемый, приоритетный.

– Кто? – спрашивает капитан первого ранга.

– Это один мой хороший знакомый…

Коллеги удивленно смотрят на Каплея.

– Так получилось, мы случайно с ним познакомились, он меня здорово выручил. Бизнесмен, Максимов фамилия, из Москвы, и занимается вроде бы как раз марикультурой, но у него ничего не выходит.

– Ничего удивительного, – усмехается Капраз.

– Ну вот, человек вроде бы неплохой, но он и тогда в ресторане меня про гребешок спрашивал, я сразу обратил внимание. И – резкий он какой-то для коммерсанта… А потом, мы того наркошу с Миллионки допрашивали, помните, я докладывал? Так вот приметы совпадают. Приблизительно, конечно, не на сто процентов, все это пока лишь мои догадки и предположения, но… Вот еще что: когда мы приехали брать наркошу и думали, что можем накрыть вместе с ним и агента, знаете, кого я встретил рядом, на Семеновской?

– Этого твоего Максимова, что ли? – спрашивает Капраз.

– Его, точно. Ну и плюс – ребята наши только что доложили из патрульной службы на Улиссе. Он вертелся там зачем-то на причалах, курил, рассматривал флот «Маринеско». Вот снимки.

Офицеры рассматривают снимки.

– Вот он какой, значит… – говорит Капраз. – Еще и курит, здоровье не бережет. Ну что же, ты понаблюдай за ним, Каплей. У вас хорошие отношения, ты говоришь? Попробуй это использовать.

– Хорошие, – отвечает Каплей. Он искренне симпатизирует Максимову, и ему очень не хочется, чтобы подозрения оправдались. Хочется, чтобы Максимов оказался просто хорошим парнем, бизнесменом из Москвы. Но чувствует, что сбудутся его худшие опасения.

– Он же там, в том притоне наверняка оставил отпечатки? – спрашивает Капраз. – Хорошо бы достать отпечатки этого Максимова. Если совпадут, – он пожимает плечами, – что тебя учить…

– Есть, – отвечает Каплей. Они выходят из кабинета. Ждут в коридоре лифта, и пока лифт едет к ним снизу, Каплей подходит к стеклянной стене штаба, упирается лбом в стекло и тупо смотрит на город, купающийся в летнем море.

Часть четвертая
Гребешок

1

Окрестности бухты Тихой. Длинный разноцветный дом-крейсер на высоком утесе, на его углу – табличка «Улица Юла Бриннера, 5», по местной традиции продублированная на английском и китайском. Именем уроженца Владивостока Юла Бриннера, впоследствии ставшего знаменитым голливудским артистом, во Владивостоке-3000 названа и местная киностудия – «Бриннер филмз». Под домом припаркованы два автомобиля. Это уже знакомые нам зеленый Land Cruiser и Toyota Amba тигриной расцветки.

Открытое море, ясный день, отлично видна линия горизонта. Высокие мрачноватые скалы и лестница между ними, ведущая вниз, к воде. У моря – какие-то легкие строения, небольшой пирс. На воде видны линии каких-то поплавков, под водой что-то колышется. На берегу стоят трое – Каплей, Максимов и Влад-Пришелец.

– Вот она, смотри! – Каплей протягивает Максимову большой, плотный, блестящий, тугой буроватый лист водоросли ламинарии. – Из этой штуки делают нашу морскую капусту. Это один из фирменных брендов республики, и ты можешь легко войти в число клиентов «ПриМорской Капусты». Они, насколько мне известно, как раз заинтересованы в расширении экспортных поставок, недавно увеличили площади. Основные их фермы, по-моему, в Хасанском районе, но вот есть уже и тут, прямо во Владивостоке. Видишь, сколько тут этой ламинарии? Тут ее выращивают.

Максимов втягивает ноздрями йодистый запах бурой водоросли.

– Чувствуешь?

– Чувствую. Интересная штука. Мне, правда, гребешок интереснее, ты же знаешь.

– С этим сложнее, я уже говорил тебе об этом, – отрезает Каплей. – У них там, знаешь, какие-то секреты технологические, сам толком не знаю. Ученые… – он делает неопределенный жест рукой и пальцами.

Каплей достает из черного пакета пластиковую бутылку с водой, откручивает крышку, пьет. Влад швыряет в море плоские камушки так, чтобы они отскакивали от водной поверхности.

– Попробуй, – предлагает он Максимову. – Это местная. Говорят – полезная. А я верю.

Максимов берет бутылку, отпивает. Каплей внимательно смотрит на него. Тот возвращает бутылку, вытирает рот ладонью. Каплей аккуратно берет бутылку за горлышко у самой пробки и бережно прячет ее в пакет.

– Пойдем потихоньку?

Мужчины, все трое, направляются к лестнице, ведущей между скал наверх.

– Что еще хотел сказать. У нас же завтра главный национальный праздник – День Военно-морского флота, его второе название – День Краба, – говорит Каплей. – Тебе будет интересно.

– Ну да, я слышал о ваших праздниках.

– Это все будет на Русском. Туда можно добраться паромом или по мосту. Но если хочешь – поехали со мной на яхте. Могу взять тебя вместе с Ольгой.

– Правда? Слушай, я-то с удовольствием. Если только Ольга сможет, было бы просто… здорово, великолепно, – возбуждается Максимов.

– Вот и отлично.

Подполковник и Каплей одновременно нажимают на кнопки автомобильных «сигналок». Сначала заводится Amba, затем ее голос заглушается более низким и объемным ворчанием каплеевского «крузака». Машины, попеременно подмигивая оранжевыми поворотниками, ждут идущих к ним людей.

2

Искрящаяся от солнца акватория Амурского залива. По направлению к острову Русскому идет яхта «Шамора» – указано на ее бортах. Она одномачтовая, но немаленькая. Ветер попутный, у моряков это называется «курс фордевинд», поэтому можно поставить спинакер – такой огромный пузатый парус спереди.

На палубе группа из нескольких человек – Максимов в обнимку с Ольгой, Влад, Каплей. На руле – Каптри. Офицеры одеты не по форме. Здесь же еще двое-трое незнакомых нам человек.

– Почему День Краба? – спрашивает Максимов. – Из-за герба?

– Ну и поэтому тоже, – отвечает Каплей. – У нас есть еще День Корюшки, но это зимой. И весенний Праздник Первой Камбалы, это мой любимый, кстати. Очень люблю свежую камбалеху. Но главный национальный праздник – не Новый год и не Рождество, а День ВМФ. В народе его прозвали День Краба, я тебе уже говорил.

Герб Тихоокеанской республики – стилизованное изображение камчатского краба. Одновременно он чем-то похож на старый советский герб, где вместо конечностей краба изображались снопы пшеницы, перевязанные ленточками с именами союзных республик. Именно «краб», символ республики, крепится на фуражках военморов Владивостока-3000. Популярное приветствие «Дай краба!» получило здесь новую жизнь. Вместе с тем краб как таковой в отличие от амурского тигра не был признан сакральным и неприкосновенным животным. Популяция крабов, успешно восстановленная еще в 90-е, позволяла теперь вести достаточно масштабный промысел этого деликатеса. Попытки браконьерства со стороны местных жителей или заплывающих порой в территориальные воды республики гастролеров из Японии, Китая и Кореи безжалостно пресекались. По Владивостоку ходили легенды о флоте пароходства «Маринеско», будто бы расстреливающем в море без суда и следствия всех, кто покушается на водные биоресурсы республики.

Появление этого полусекретного пароходства, как говорили во Владивостоке, было связано с морскими коровами – раньше их именовали еще стеллеровыми, но, как считалось, популяция давно и безвозвратно утрачена (в свое время доверчивых коров изрядно подъели моряки экспедиции Витуса Беринга, у которых нашлись еще более прожорливые последователи). Однако вскоре после провозглашения Тихоокеанской республики в море была обнаружена крошечная эндемичная популяция морских коров. На первое время их объявили священными животными. Позже был разрешен промысел, потому что размножались они на сытных пастбищах Японского моря не как коровы, а скорее как кролики. Популяцию поддерживали и с помощью ферм-«коровников», где животные давали специфическое, но очень полезное (особенно для тех, кто страдает от болезней печени) морское молоко. Добрейшие млекопитающие щипали морскую траву и совершенно не боялись человека, что их в свое время едва не сгубило. Они и сейчас порой попадали случайно под винты катеров, но с браконьерством в водах Тихоокеанской республики удалось справиться практически полностью. «Практически» – потому что браконьерство и контрабанда будут всегда и везде, где только живут люди, и речь может идти разве что о разнице в масштабах этих явлений. Пираты, охотившиеся на беззащитных морских коров, себя именовали, естественно, «морскими волками», но в Тихоокеанской республике им присвоили куда менее почетное прозвище – «морские шакалы». С шакалами боролись нещадно, в том числе силами спецподразделений этого самого пароходства «Маринеско».

Не исключено, что в многочисленных рассказах о грозном флоте «Маринеско» было немало ненаучной фантастики, рассчитанной именно на потенциальных браконьеров. «Комитет-3000» негласно поддерживал распространение этих легенд. О том, что творилось в водах Японского моря в действительности, – знали немногие. Причем те, кто знал, предпочитали молчать. На всякий случай. Иногда красноречивое молчание действует куда эффективнее всяческих страшилок и прочей пропаганды.

День ВМФ (День Краба) республика отмечала в разгар лета. Когда-то в этот день командующим Тихоокеанского флота была провозглашена военно-морская власть и создана суверенная Тихоокеанская республика. Главные празднования традиционно проходили в одной из бухт острова Русского. Здесь устраивались разнообразные соревнования – по парусному спорту, плаванию и дайвингу. Со дна бухты надо было достать погруженного загодя в воду Золотого Краба, отыскав его между многочисленными живыми крабами. Особой популярностью пользовались выступления тихоокеанских ниндзя – бойцов-халулаевцев. Они проходили спецподготовку боевых пловцов здесь же, на Русском, в бухте Новый Джигит, которую по старинке называли Халулаем. Школа боевых пловцов носила имя здешнего уроженца, знаменитого диверсанта полковника Квачкова и имела свой полузакрытый клуб «Тридцать три халулаевца», председатель которого щеголял титулом «Дядьки-Япономора» и переизбирался каждый год. Ниндзи-халулаевцы, рассказывают, могли все: крошить кирпичи руками и ногами, плавать под водой чуть ли не часами, производить разнообразные диверсии. Поговаривали, что каждый халулаевец равносилен целому взводу морской пехоты республиканского Тихоокеанского флота, хотя местные морпехи – ребята тоже не хлипкие.

– Вон там, в той стороне, находится твой университет, правильно? – показывает Каплей Владу. – Но мы сейчас идем в Новик.

Маневренная, стройная «Шамора», обогнув крошечный островок Уши – сдвоенную скалу, торчащую из воды, на ней обильно гнездятся чайки, – поворачивает в бухту Новик. Спинакер убирают, остаются основные паруса – стаксель и грот.

Праздник уже начался. Проходит гребная гонка на старых добрых «ялах-шестерках». Тяжелые деревянные весла с толстыми вальками синхронно вспахивают морскую воду. Спины гребцов работают, как поршни двигателя внутреннего сгорания. Сходство усугубляется ручейками пота, стекающими по мускулистым спинам, как моторное масло. Яхта становится на якорь в глубине Новика, неподалеку от впечатляющего катера непонятного назначения – то ли военного, то ли не очень. Откровенные пулеметные и артиллерийские стволы диссонируют с общим празднично-прогулочным, легкомысленным обликом этого судна.

– Катер командующего, – объясняет Каплей. – Адмирал Пантелеев.

– Кто отмирал? – переспрашивает Максимов.

– Сам ты отмирал! Это катер адмирала Пантелеева – нашего командующего.

Максимов настораживается и внимательно рассматривает судно. Он уже знает, что «командующим» здесь принято называть председателя «Комитета-3000», то есть первое лицо республики. Вокруг стоят десятки яхт. Множество зрителей собралось и на берегах вытянутой бухты. На катере командующего – небольшой адмиральский штандарт и флаг Тихоокеанской республики. Флаг похож на гюйс российского ВМФ – красное полотнище, перечеркнутое синими диагоналями и тонкими белыми перпендикулярами, а в центре – вписанные в овал буквы «ТР».

Неожиданно начинается канонада. Стреляют из автоматического оружия, стреляют недалеко, и явно не менее чем из десятка стволов сразу.

– Стрелковые соревнования, – объясняет Каплей.

– Серьезно у вас все поставлено, – уважительно говорит Максимов. – Я бы, знаешь, и сам сейчас из какого-нибудь «корда» пострелял.

– Откуда ты знаешь, что это «корд»?

– По звуку ясно, что это не «пять – сорок пять» и даже не «семь – шестьдесят два», там что-то посерьезнее. «Утес» или «корд» – не знаю, что там у вас.

– У нас своя модель… И что, в Москве все предприниматели вот так по звуку запросто определяют систему пулемета?

– А я интересуюсь, – улыбается Максимов. – Еще с армии.

– Где служил?

– В Сибири, в мотострелках.

– У меня отец родом из Сибири, – говорит Каплей.

– Ну? А откуда?

– Из-под Красноярска.

– Не, мы западнее… Большая у нас Сибирь.

– Да, большая… У вас. Отец, кстати, под Москвой служил. В ПВО. А мать моя родом с Урала, из Первоуральска. Сейчас, значит, тоже заграница…

Стрельба утихает. На берегу халулаевцы месят друг друга, доски и кирпичи. Гребцы сушат весла, отдыхая. Максимов полулежит на самом носу яхты, обнимая Ольгу.

– Я привязываюсь к тебе, – говорит он ей.

– Это плохо?

– Я всегда считал, что плохо. Я всегда старался избавиться от любых зависимостей. Я боюсь зависимостей.

– Ты и сейчас так считаешь? – Ольга строга.

Максимов прижимает девушку к себе.

– Ох, не спрашивай… Сейчас я ничего не знаю.

Ольга присаживается на кнехт, но это замечает Каплей и кричит:

– Э, на кнехте не сидят!

Ольга вскакивает.

– Понаберут детей во флот, – ухмыляется Каплей. В его глазах – веселые и чуть безумные огоньки.

– Я не знала, прощу прощения… – говорит Ольга. – А почему?

– Потому что кнехт – это голова боцмана.

– Как это?

– Потом объясню… Сейчас просто запоминай: на кнехте – не сидеть. За борт – не плевать. На комингс – не наступать.

– На что не наступать?

– На комингс. Ну, на порог, по-вашему, – объясняет Каплей.

На палубе катера командующего появляется человек с мегафоном. За ним идет другой, черноусый, на погонах – по четыре больших звезды в ряд.

– Начинается награждение победителей соревнований на Кубок республики! – объявляет человек с мегафоном. – Председатель «Комитета-3000», адмирал флота Тихоокеанской республики Владимир Пантелеев!

Черноусый человек в форме адмирала флота – он выглядит еще достаточно молодо, статный, военно-морская волевая челюсть – принимает приветствия. Слышны аплодисменты и разнообразные громкие выкрики, как на рок-концерте.

– Первый победитель – чемпион в дисциплине «Ныряние за крабами»! – объявляет тот, что с мегафоном. Стоящий неподалеку матрос дублирует все голосовые объявления флажным семафором, быстро-быстро жестикулируя руками, в каждой из которых держит по красному флажку.

– Хочешь, я научу тебя семафору? – спрашивает Ольга у Максимова. – Смотри, вот так выглядит буква «А»… – и, вскочив, изображает букву «А».

– Я хочу начать с буквы «О», – говорит ей Максимов, глядя искрящимися глазами.

– Тогда смотри!

На катер поочередно поднимаются спортсмены. Командующий вручает каждому по огромному живому крабу, и победители триумфально поднимают их над головой. Глубоководные существа отчаянно шевелят многочисленными конечностями, пытаясь дотянуться клешнями до людей. Это у них не получается – опытные тихоокеанцы держат крабов как надо, ухватив их прямо за массивную головогрудь.

Яхта «Шамора» на обратном курсе – она направляется в город. Теперь ветер дует навстречу, и яхта идет в лавировку, галсами, то есть зигзагами, постепенно взбираясь на ветер, как говорят моряки. С шумом и брызгами режет форштевнем волны. С правого борта уже проплывает город – крутые скальные склоны Эгершельда. На акватории – десятки яхт, разнообразных катеров и катерков, от древних рабочих «горбачей» до новых, с легкими воздушными силуэтами.

В кокпите в обнимку сидят Максимов с Ольгой. Напротив – Каплей.

– Спасибо тебе за этот день, старик, – говорит Максимов, и видно, что говорит искренне. – Без тебя я бы…

– Хорош, хорош, ладно тебе, – останавливает его сдержанный Каплей. В этот момент ему хотелось бы забыть о своей службе.