Текст книги "Фронтовой дневник (1942–1945)"

В статье от Совинформбюро от 22.6.43 г. «Два года Отечественной войны Советского Союза» сказано:

Соотношение сил в ходе войны изменилось в нашу пользу и в пользу наших союзников. Но этого недостаточно для победы. Теперь все зависит от того, как наши союзники используют благоприятную обстановку для создания второго фронта на континенте Европы, ибо без второго фронта невозможна победа над гитлеровской Германией.

… Откладывание 2‑го фронта в Европе против фашистской Германии привело бы к затягиванию войны, а значит – к колоссальному увеличению жертв. И, наоборот, организация 2 фронта в Европе в текущем году привела бы к скорому окончанию войны, – следовательно, колоссальному сокращению жертв на стороне антигитлеровской коалиции.

Из письма к Елене Ал. Цымбал и Галочке Цымбал147147
  Имеются в виду жена и дочь старшего брата Михаила.


[Закрыть]:

Так много прошло времени, так давно я писал Вам, что теперь мне трудно попасть в определенную колею родственных отношений, и я теряюсь, с чего начать.

Начнем с погоды. Она выручает во всех затруднительных положениях.

Все дни палило южное солнце, налились соком кисти заброшенных виноградников, цвела неподалеку от блиндажа, в котором я помещаюсь, огромная липа, заполняя все вокруг мирным запахом.

Сегодня пошел длительный благодатный тихий дождь. Его жадно пили растения, пила высохшими и потрескавшимися губами земля. Было темно и тихо, не колебался на деревьях ни единый листик, не летали вражеские воздушные пираты и не сбрасывали своего смертоносного груза, молчала артиллерия, и не разрывались вблизи вражеские снаряды и не подымали фонтанов измученной земли. Установилась такая необычная в нашей фронтовой обстановке тишина, что было слышно, [как] мирно и сонно, как будто спросонья, сверчал сверчок.

Я думал о Вас и теперь вот пишу это письмо на ящике, который служит мне вместо стола.

Дождь перестал, но вода каплет с потолка мне на шею, на стол и сбегает струйками на место, где я сплю – на «перину» из свежего сена, в котором часто попадаются отвратительные клещи. Они так яростно впиваются в тело, что их можно извлечь только оперативным путем, так, как наша армия извлекает зарывшихся в Кубанскую землю озверелых и туполобых фрицев.

На нашем участке фронта ничего существенного не происходит. Поиски разведчиков, артиллерийские налеты и дуэли, воздушные бои, улучшение позиций, допрос жалких фрицев-тотальников148148
  Тотальники – призванные в вермахт по тотальной мобилизации.


[Закрыть] и систематическая подготовка к предстоящим ожесточенным боям – обычные фронтовые будни.

Сегодня ровно два года, как мы ведем освободительную войну. Третьей годовщины не будет. Уже разгорается заря победы. Недалек час, когда враг будет разбит, и мы вернемся домой, где нас ждут.

Я теперь даже не знаю, Галочка, как к тебе обращаться – то ли на ты, то ли на вы.

В твоем возрасте уже обычно непременно страдают от влюбленности. И хотя мы живем в очень трудное время, а сердце все-таки ищет своего. И оно у тебя, я уверен, замирает даже от одного взгляда любимого человека. А, может, он сражается на фронте, и ты в тайниках своей души хранишь к нему святое чувство любви, вздыхая по вечерам, когда светит луна, окутывая все голубой дымкой.

А он, может быть, в этот же самый вечер тоже смотрит на луну и вспоминает милые встречи. И уже засыпая, ощупывает на груди, в кармане гимнастерки, фотографию (цела ли!), если она есть у него, и потом улыбается во сне, т. к. ему приснилось, что ты идешь ему навстречу в белом платье, с веточной левкоя на нем у самого сердца. Идешь и тоже мило улыбаешься.

Прошу прощения. Я это пишу, потому что моя любовь не принесла мне счастья и оставила на сердце глубокие раны, которые хотя уже и зарубцевались, но часто болят и ноют, как мозоли в дурную погоду.

23 июня 1943 г.

Пасмурно и грязно на дворе. Жутко на душе. Утром прочел в сводке Совинформбюро: «Вчера германское командование сообщило о том, что в ночь на 20 июня легкие немецкие воздушные силы … (пропуск неизвестно по чьей вине) обстреляли город и порт Ейск». Дальше идет опровержение, в котором указывается, что подходило 7 катеров, 4 из которых потоплено, а 3 скрылось под дымовой завесой и что сбит 1 немецкий самолет, упавший в море».

Мне теперь понятны те оборонные мероприятия в городе, о которых писал Юра. Противник может захватить город путем высадки десанта. Я волнуюсь за жизнь и судьбу Юры и Тамары Михайловны. Может быть, они уже погибли? Может быть, там немцы? И сотни других вопросов лезут в голову. Я не допускаю мысли, чтобы враг захватил город, но бесчинств он мог натворить много.

Сегодня же утром получил второе письмо от Т. А. (ответ на мое последнее письмо) – холодное и без обращения письмо, в котором она заявляет, что больше писать мне не будет, и говорит: «Сильнее всяких чувств у меня гордость и самолюбие». Это мне известно, вот почему я всегда с недоверием относился к ее любви.

Письмо оставило тяжелый осадок на душе. Похоже, что все концы обрублены. Рано или поздно это должно было случиться. Все имеет свой конец.

Вот как напечатано в газете о Ейске: «Вчера германское командование сообщило о том, что в ночь на 20 июня немецкие военно-морские силы обстреляли город и порт Ейск на Азовском море». И дальше так, как я записал. Если это точно так, то это очень опасно.

Вечер. Я уже зажег свою лампочку, чтобы почитать газеты. Никитина еще нет из Северской, куда он уехал на медкомиссию. На передовой разгорелся сильный артиллерийский бой. Может быть, началось наступление с чьей-либо стороны.

Из «Веселой землянки»149149
  См.: Веселая землянка: сборник фронтового юмора / Сост. В. В. Панов. М.: Воениздат, 1943.


[Закрыть] о Геббельсе:

«Мала, как говорится, куча, да вонюча» (М. Джиган).

25 июня 1943 г.

Глубокий вечер. Небо вокруг увешано ракетами-люстрами. Проносятся фашистские самолеты. Раздается грохот бомб в отдалении. Вчера с вечера началось безуспешное наступление немцев. На передовой раздается орудийный грохот, и небо озаряется заревами взрывов.

Вчера получил 2 письма от Т. М. Она пишет, что 9 июня немецкие самолеты сбросили бомбы в 150 м от педучилища, и в нем вылетели стекла.

18–20 июня она собирается в Краснодар. Зная об этом раньше, я мог бы туда приехать, т. к. была машина. Тамара пишет: «Я не удержусь и приеду к тебе. Думаю, что не прогоните». Хорошо, что она не приехала. Но я еще не уверен, что она не сделает этой глупости.

Встречи в расположении части категорически запрещены и караются. Потом это только расстроило бы и ее, и меня.

Думаю о Юре, что он, очевидно, опять был дома один во время попытки немцев высадить на Ейск десант.

Получил письма от Наташи150150
  Речь идет о сестре автора.


[Закрыть] и Владимира Горского. Мать передает через Наташу, чтобы я был благодарен Тамаре за то, что она сохранила Юру, и хочет дожить до конца войны, чтобы самой отблагодарить ее. Просит, чтобы Юра написал ей письмо.

На письма я ответил.

26 июня 1943 г.

Часов 11 дня. Привезли из ремонта баян, и в моем блиндаже старший лейтенант Тузов наигрывает вальсы. Я в беседке работаю.

Никитин вернулся с медкомиссии еще вчера. Кроме болезни, он еще и ужасный лентяй. Я поругался с ним и погнал его выполнять задание, данное ему майором еще неделю тому назад.

Сегодня снился мне интересный сон, детали которого я забыл.

Будто я вышел из блиндажа за обедом и очутился далеко отсюда, в учительской педучилища. Там был Юра, была Тамара. Я стал их обнимать. Тамара сказала, что она освободится в 2 часа, но я взял левой рукой Юру. Он ухватился мне за шею (был очень легкий). Я Тамару обнял, и мы пошли из здания. Ученики выглядывали из классов и некоторые плакали. Был вечер, мы шли каким-то сквериком, как будто домой. Тамара расспрашивала, как я попал, как приехал. Я никак не мог припомнить, каким способом. Но я боялся, что мне влетит, т. к. я уехал самовольно и не имел никаких документов. Я не знал, как вернуться.

Потом я был с майором Панковым и капитаном Бугаевым. Где-то должен был состояться доклад. Капитан спрашивал у меня, взял ли я 2 конверта, но я их не взял и пошел куда-то разыскивать их, будто бы в Краснодар на толкучку. Шел я между девочками и женщинами, небольшими кучками каменного угля и не мог выйти на дорогу. Я свернул в сторону и увидел, что это не уголь, а шерсть, и из нее тут же ткалось грубое сукно, тянувшееся длинной лентой. Работавшая там женщина грубо прогнала меня, и я пошел через площадь туда, где должен быть доклад, майор, капитан и Тамара с Юрой. Меня догнали трое вооруженных юношей и стали спрашивать документы и задерживать меня. Я объяснил, что приехал с майором и капитаном для проведения доклада. Двое из них ушли, а один проследовал во двор. Там и он ушел. Капитан или какой-то другой докладчик сказал, что конверты уже не нужны. Я стал разыскивать Тамару и Юру. Все уже расходились, а их не было. Я заходил в несколько садиков с летними постройками и нигде не мог их найти. Уже был вечер, горело электричество, затемненное глубокими абажурами. Наконец в одном дворе я встретил Веру Тимофеевну, она сказала, что уже замерзла, ожидая меня, и провела меня в другой сад, где я должен был найти Тамару и Юру. Там была танцплощадка, и танцевали командиры-моряки с девушками. Я увидел в стороне Тамару и Юру. Она сидела, а Юра стоял, опираясь на нее. Но оказалось, что это не Тамара, а Марийка в красном или, лучше сказать, в малиновом берете.

Потом Вера Тимофеевна сказала, что выступает знаменитая балерина. Я посмотрел. Это была Тамара Андреевна, только какая-то очень молодая. Она с моряком-командиром танцевала танго.

Затем все стали смотреть на фейерверк. Раздалось несколько выстрелов из огромной трубы, затем оттуда стал подниматься якорь, а потом различные карикатуры на Гитлера, Геббельса и других. После этого все разошлись, сад опустел, и я увидел, что стою у фанеры-афиши, а рядом со мной Юра и Тамара Михайловна. Сторож стал на фанере стирать тряпкой надписи и рисунки и сказал: «Представление окончено. Всего хорошего». И мы, обнявшись, все трое – ушли.

28 июня 1943 г.

На фронтах ничего существенного не произошло, но, кажется, повсеместно немцы или переходят в наступление, или пытаются прощупать оборону. Продвинуться им не удалось. Наши части постепенно совершенствуют занимаемые рубежи и продвигаются на незначительное расстояние вперед. Со стороны союзников, после Туниса и взятия мелких итальянских островов, ничего существенного не сделано, и как будто их авиационные налеты стали слабее. С другой стороны, очень усилилась противовоздушная оборона в Германии, т. к. уже не возвращаются на свои базы по 20–30 английских и американских самолетов.

Снова получил от Тамары открытку, в которой она сообщает, что 19.06 выезжает в Краснодар, и просит меня приехать туда. Открытка пришла с опозданием.

Значит, Юра снова был дома один, когда немцы делали налеты. Я волнуюсь за него.

Вчера часа два разговаривал со старшим лейтенантом т. Граймер. Он не только диктор-переводчик, но и доцент по западноевропейской литературе, и хороший поэт. Он читал мне свои стихи и помог разобраться мне в стихотворении «Сухая веточка» и «Живое письмо». Первое он рекомендовал сократить втрое. И я согласился, что так лучше. Во 2‑м ему понравилась только строфа из 2‑го стиха.

Жалко, что у меня нет предыдущих стихов, чтобы разобрать с ним.

29 июня 1943 г.

Я снова один. Никитин вчера снова уехал на медицинскую комиссию. Напрасно, это не поможет, т. к. он не в стрелковой части и не на передовой. Рисовать можно и с больным сердцем.

Около 8 часов вечера. В блиндаже уже темно, только падает сноп света на стол, где я пишу. Ужасно много комаров. Я курю толстые и дымные цигарки, но это не помогает. Комары жалят беспощадно. Хорошо, что они не величиной с добрую ворону. Иначе они были бы опасней авиабомб.

Последнюю неделю совершенно отсутствует аппетит. Или потому, что значительно улучшилось питание и мы им уелись, или потому, что оно надоело. Или потому, что жара. Вероятней всего – все вместе.

Сегодня я устроил себе необычный ужин и съел его с удовольствием. Я достал у повара хлебного квасу и луку. Селедка, квас и лук замечательно пошли на первое.

Затем мне удалось достать немного творогу соленого, вроде брынзы, и нарвать грамм 50 клубники. Чай с клубникой и бутерброд с творогом явились хорошим вторым.

Нам не хватало хлеба, сейчас он остается. Недавно мы с Никитиным выменяли 2 литра молока за килограмм хлеба. Сейчас хлеб опять остался. Придется менять и его, чтобы не пропал. Обычные завтраки и обеды не хочется есть. Они стали вкусные, но готовятся на растительном масле, которое уже надоело. Часто водится борщ. Вчера были пирожки, сегодня котлеты из каши.

Я бесконечно пил бы чай. И пью его часто.

«Нет безнадежных положений»

«Борись до конца, пока дышишь»

(Василий Гроссман).

1 июля 1943 г.

Снились Лида и Т. А., как-то подробно и хорошо. На фронтах вынужденное бездействие. В сводке Информбюро вчера было написано: «На фронтах ничего не происходит».

На нашем участке вот уже несколько дней не слышно ни единого выстрела. Только наша авиация большими соединениями ночью и рано утром летает в сторону Новороссийска. Над Новороссийском по ночам небо увешано целыми гирляндами ракет-люстр.

Вчера днем над самими деревьями, как буря, пронесся самолет. Это был ЛАГ151151
  ЛаГГ-3 – одноместный одномоторный многоцелевой истребитель-моноплан.


[Закрыть], но он был перекрашен в другой цвет и имел на плоскостях кресты. Очевидно, фашисты подбили его, исправили и теперь летают с разведывательными целями.

Утро. Жара.

Вчера вечером слушал концерт самодеятельности зенитчиков. Понравились №№ «Смех» и танго «Мама». Последнее несколько сакраментально, но хорошо. Всем нравится. Исполнял один зенитчик.

Прочел «Жизнь» Василия Гроссмана152152
  См.: Гроссман В. С. Жизнь. М.: Воениздат, 1943. (Библиотека красноармейца).


[Закрыть]. Ужасно тяжелая вещь. Я и сейчас не могу опомниться.

2 июля 1943 г.

Сегодня получил от Юры письмо, которое меня еще больше разволновало:

Здравствуй дорогой и любимый папа!

Я очень-очень хотел, чтобы ты, папаша, был сейчас со мной. Т. М. уехала в командировку в Краснодар. Я остался один. Позавчерашней ночью, когда еще Т. М. была дома, случилась сильная бомбежка. Фашисты бросали бомбы по всему городу. И вот вчера ночью (Т. М. уже уехала), была бомбежка еще сильнее. Недалеко от нас упала бомба. Она разрушила 3 дома. У нас стекла все вылетели. Мне очень страшно.

Испытания я уже сдал. У меня 4 отлично и 2 хорошо. От тебя давно нет писем. Я очень соскучился по тебе, мой папа. Здесь, в Ейске, становится жить опасно.

На этом кончаю свое письмо.

Целую и обнимаю крепко.

Твой сын Юра Цымбал.

Пиши чаще.

Письмо написано 19 июня. 20‑го на город немцы пытались высадить морской десант и обстреливали его с моря, да, по всей вероятности, и бомбили. Может, Юры уже нет? Или он ранен? А если и жив, то что он, бедный, пережил.

Я все-таки не пойму, как Тамара оставила его одного. Обязательно что-нибудь не так.

24 июня я получил письмо от Тамары Андреевны – ответ на мое письмо от 27 мая. Письмо ужасное.

Вот цитаты из него:

Получила ваше письмо и тороплюсь поскорее ответить. Иначе, мне кажется, я не смогу жить.

… Как это мне ни грустно, но должна, к стыду своему, сознаться, что я вас все-таки любила и всегда хотела видеть у вас то, что мне больше всего нравится в людях, – твердость, волю. Я могла бы любить вас гораздо больше. Это то, о чем я хотела сказать, когда писала. А вы почему-то приняли все за «сватовство» и призыв еще к чему-то.

… Огорчает то, что вы меня совершенно забыли.

… Неужели вы забыли, как мне вообще тяжело высказать свое чувство. Высказать его сколько-нибудь – для меня уже очень много. Это свойство вообще усложнило мне жизнь.

… Стало так холодно и тоскливо, что брошу сейчас писать и уйду из дому. Если вы еще меня хоть немного помните, то знайте, что сильнее всяких чувств у меня гордость и самолюбие. Поэтому писем от меня ждать больше незачем.

… Я вам очень искренно советую не писать мне больше. Это будет во всех отношениях лучше. И если бы вы были благоразумнее, то мы уже давно избавили друг друга от многих неприятных минут.

Живите и будьте здоровы.

21/VI–43 г. Тамара.

Комментарии, как говорится, излишни.

Мне тяжело от этого письма. Она как-то не так поняла мое письмо. Я вижу, что она все-таки любит меня, и верно, что ей тяжело.

Мне тоже тяжело. Не принесла нам эта любовь счастья.

Я пытался сегодня написать Тамаре последнее письмо, даже написал, но не отослал. Что-то в нем мне не нравится. Недооценка чувств ее, что ли.

Она пишет, что я ее забыл. Не забыл, конечно, но наступил, как говорит Маяковский, на горло собственной песне153153
  Цитата из поэмы В. В. Маяковского «Во весь голос» (1929).


[Закрыть].

3 июля 1943 г.

Сегодня решил отправить Т. А. ответное письмо, написанное вчера. Пошлю завтра. Одновременно посылаю Л. Б.154154
  Речь идет о Лидии Бурдюговой.


[Закрыть] и Давыдову. Письма Т. и Л. злые и нервные. Тяжело терять то, с чем сжился, но мне кажется сейчас, что эта жертва необходима. Возможно, я раскаюсь впоследствии. Сейчас ясно одно, что Т. А. меня любила и что я потерял ее.

Я сразу ее не забуду. Буду пытаться забыть, но воспоминания о ней еще долго будут преследовать меня.

Как сложится у нас жизнь с Т. А.? Возможно, я романтизирую сейчас. Но и сейчас мне не нравится ее ужасная ревность. И не совсем верится в ее любовь к Юре. Он постоянно пишет, что скучает без меня. Ему, вероятно, очень тяжело.

Мне кажется, что родная мать после бомбардировки не оставила бы ребенка одного, уезжая в командировку. И мечтая о встрече со мной, она бы взяла и его. А Т. М. об этом даже не обмолвилась.

7 июля 1943 г.

Обстоятельства сложились так, что за эти дни я не мог сделать записей.

Записываю кратко.

Четвертого работал весь день. 5‑го отпросился постирать и выкупаться. В разгар этого занятия, когда я был голый, а мое обмундирование частью уже было развешано на ветвях для просушки, а частью еще стиралось, внезапно разразилась сильная гроза с проливным дождем и громом. Мне скрыться было некуда, я весь продрог и в конце концов, захватив под мышку мокрое обмундирование и прикрывшись, как говорят, фиговым листком, побежал к себе в блиндаж. Переодеться было не во что. Я сидел в одной шинели и дрожал. На ночь принял аспирин и салицилку. Блиндаж потек, и в нем тоже было мокро и полно воды. Долго пришлось очищать его, чтобы можно было ступать не в лужи и спать на относительно сухом месте. Проснулся с больной головой и с температурой. Весь день пролежал, недомогая. Болели почки, легкие, в правой ноге сильно болел седалищный нерв. Я в усиленных дозах глотал салицилку.

Сегодня чувствую себя сравнительно хорошо. Работал весь день и не закончил работы. Сейчас дежурю. Уже 12 часов ночи. Решил сделать эту запись и написать домой письмо.

Позавчера получил за всю войну впервые известия от Марийки – сразу три письма. Они меня удивили тем, что писались в разное время, а отосланы все 18 июня. Первое начато в апреле, а закончено 12 мая. Второе написано в конце мая и третье в июне. В последнем нет даже обращения, хотя место для него оставлено. Очевидно, письма писались украдкой от Якова. Что она пишет?

Работает техником-паспортизатором. Плохо живет с Яковом. Много раз расходилась и вновь сходилась. Яков не на фронте, а работает в шахте. Милочке скоро 5 лет. Она постоянно, вот уже три года, болеет – то воспалением легких, то коклюшем. После осложнения плохо слышит.

Основной вопрос – Юра. О нем, собственно, написано все. Угрожает забрать его после войны к себе. Говорит, что я и Т. М. ведем против нее антагонизм. Что она Юру любит и постоянно о нем мучается, видит часто во сне, хочет высылать ему деньги.

Пишет, что гордится тем, что я на фронте, и спрашивает, сколько у меня звездочек.

5 июля началось наступление немцев на Орловско-Курском и Белгородском направлениях. Бои носят чрезвычайно ожесточенный характер. Нашими войсками за 2 дня уничтожено около тысячи танков, более 300 самолетов, более 6 тысяч немецких солдат и офицеров. Противнику удалось ценой больших потерь на Белгородском направлении продвинуться вперед и занять два населенных пункта. Долго ожидаемое начало ожесточенных боев пришло. Сейчас все с огромным напряжением следят за их развитием и ждут, что же будет дальше, где начнутся боевые действия еще. А второй фронт все не открывается.

С нетерпением жду 3 часов утра, чтобы пойти взять новую оперативную сводку.

Вчера получил от Тамары из Пашковской открытку, сегодня письмо из дому. Она вернулась домой 25 июня. Письмо в основном делового характера. Пишет, что в квартире окон нет, топлива нет ни в училище, ни в квартире, ни на складе.

Денег в истребительном батальоне не дали. Кажется, их платят в военкомате, как я понял из письма, а там сказали Тамаре, что им неизвестно, что я был в п. о.155155
  Партизанском отряде.


[Закрыть]

Когда она обратилась в Пятову, то вместо помощи он спросил ее иронически: «А разве ваш муж еще жив?» Странный вопрос, хотя Пятов и оправдался на возмущение Тамары тем, что сказал, что пошутил. Горский до сих пор на квартиру не заходил. В чем дело? Очевидно, некоторые люди, боясь, что по возвращении домой я разоблачу их жульнические действия в истребительном батальоне, заранее строят какие-то козни, стремясь очернить меня, а себя выгородить.

9 июля 1943 г.

Сегодня получил письмо от бывшего своего завуча В. Т. Князевой. Это письмо меня совершенно убило. Вот некоторые цитаты из него:

Первые 2–3 недели мы с Т. М. переживали вместе все, что наносили оскорбительного немцы, а потом она приспособилась в своей прежней квартире к фрицам и зажила так, как она не жила во время наших русских бойцов и при вас, как муже.

… Я это вам сообщаю лишь потому, что я в Т. М. вижу нечестного человека. Особенно ее катание с фрицами на машине в порт, госпитали и т. д. Причем полнела она не по дням, а по часам. Это хорошо, но… (Так и написано, и фраза не окончена. В. Ц.)

… Юрик ходил в 5‑й класс. Настроение у него было неважное. Однажды вызвали его к директору Валентину Ивановичу Запорожченко. Он стал беседовать с ним в моем присутствии: почему уходишь с уроков, плохо ведешь, как живешь дома и т. д. Так он громогласно, во всеуслышание, со злостью заявил: «Я сбегу от Т. М., и она меня уже неоднократно прогоняла».

Жалею Юрика от души. Про поведение Т. М. при немцах молчу, не сообщаю ни в горком, ни в НКВД. Может быть, вам и неприятно слушать такие вещи, но лучше знать сейчас, чем когда-либо. Вы извините меня, что я говорю все откровенно. За год совместной работы вы меня до некоторой степени узнали, что заниматься всякими нелепыми разговорами я избегаю. Не знаю, как на вас повлияет это сообщение, но я прошу об этом Т. М. не сообщать – пусть живет себе вольно и свободно. Кончится война, тогда каждый человек на деле докажет свои патриотические чувства к родине.

Юрик мальчик способный и умный. При немцах вели подрывную работу – развинчивали гайки в машинах.

Вот это сюрприз. Я написал письмо Юре, Бурдюговой и В. Д. Рудневой, чтобы они написали мне, так ли это.

Бедный Юра! Как у него ужасно протекает детство. И что мне делать с ним? Завтра буду разговаривать с майором, нельзя ли Юру взять в полк к себе. Но я не знаю, как теперь все будет со мной в связи с такой «женой».

Я всегда не доверял ее клятвам в отношении Юры. Но я верил в ее порядочность. Письмо Князевой нарисовало мне ее образ с другой стороны. Собственными руками расстрелял бы такую сволочь.

Неужели это правда?

Чтобы спасти Юру, я стал, не любя, жить с ней. Война не позволила нам своевременно разойтись. Тамара жила с Юрой, и это меня обязывало отблагодарить ее. Я порвал отношения с Тамарой Андреевной, намеревался из‑за ее жертв для Юры жить с нею после войны. А она, оказывается, шлялась с фрицами и прогоняла моего сына. А теперь в каждом письме клянется в своей честности, верности и любви ко мне до гробовой доски. Ну и ну!

10 июля 1943 г.

Долго не мог уснуть под влиянием письма Князевой. Утром разбудили контрразведчики, которые пришли проверять документы. Сейчас около 8 часов. Заснул я на рассвете.

Майор еще не приехал. Рассказать ли сразу ему и Бугаеву или подождать ответов на письма из Ейска, которые сегодня пойдут. Лучше рассказать сразу.

Читал сводку от Советского информбюро. Вчера было уничтожено 304 танка, сегодня 19. Самолетов вчера – 203, сегодня 94.

Противник успеха не имел. Все контратаки отбиты с большими для него потерями.

Не знаю, что делать. Или отправиться домой, если разрешат взять Юру сюда, или поехать и устроить его у кого-нибудь там. Вряд ли кто возьмет его. Или написать Марийке, чтобы она приехала и взяла его. Но сейчас она не сможет приехать из‑за боев на Орловско-Курском направлении.

Прямо голова раскалывается. Бедный, бедный Юра!

Вот так печально для меня заканчивается эта часть дневника.

Сейчас прочитал запись от 26 июня – сны. Страшное совпадение. Сон приснился в ту ночь, когда Князева писала мне письмо. Многое из того, что написано и что снилось, уже совпало.

Вчера мне снилось, что меня схватили немецкие мотоциклисты и увезли на мотоцикле. Я отбивался, но это не помогало. Конца я не знаю, т. к. меня разбудили.

Сегодня тоже что-то снилось, но я ничего не помню.

Ужасное состояние.

Хочется написать Тамаре Андреевне письмо очень короткое: «Есть случай доказать свою любовь ко мне. Возьми к себе Юру и сохрани его до моего возвращения. Остальное будем решать потом».

Вот и все. Я чуть не написал этого ей вчера. Удержался. Но не знаю, удержусь ли дальше. Написать очень хочется.

Конец.