Текст книги "Русская революция. Политэкономия истории"

За эти три месяца произошла громадная перемена в настроениях общества, даже страшно становится, как мы неотвратимо, скачками летим к революции.

З. Арапова, 12.1916[389]389
  Дневник З. В. Араповой (племянницы М. Родзянко). РО ГБЛ, ф. 12, ф. 12, картон 1, ед. хр. 9, л. 63. (Цит. по: Дякин В. С.…, с. 307)


[Закрыть]

Перелом в настроениях думской оппозиции наступил в сентябре 1916 г., когда на совещании ее лидеров[390]390
  Родзянко, Милюков, Шидловский, Шингарев, Годнев, В. Львов, Некрасов, Гучков. Из не членов Думы был только Терещенко.


[Закрыть], «был поставлен вопрос о тревожном положении, очень ясно определившейся линии развития событий в сторону какого-нибудь большого народного движения, уличного бунта. Затем вопрос был поставлен не о том, нужно ли мешать этому либо содействовать. Предполагалось, что эти события пройдут независимо от воли и желания собравшейся группы, они сами собой разовьются. Вопрос был поставлен: что нам делать, когда это все наступит…, остановить это движение мы не можем, а присоединиться не хотим»[391]391
  Александр Иванович Гучков рассказывает…, с. 15.


[Закрыть].

Подобный перелом произошел и в настроениях деловых кругов. На неизбежность стремительно приближающегося революционного взрыва, указывал в своем выступлении в середине сентября 1916 г., на совещании промышленников, один из наиболее видных их представителей А. Коновалов: «Только глубокий патриотизм и сознательность… до поры до времени сдерживают рабочий класс. Что касается крестьянской массы, то здесь налицо все признаки анархии… В России уже сейчас нет никакого правительства. К тому же времени положение еще много ухудшится. При первых революционных взрывах правительство окончательно растеряется и бросит все русское общество на произвол судьбы. Вот почему все, кто сознает неизбежность того, что ждет нас…, теперь должны подумать о самозащите, об ослаблении грозных последствий анархии. Спасение в одном в организации себя, – с одной стороны, в организации рабочих – с другой. Если мы будем смотреть на организацию рабочих враждебно, мешать ей, то мы будем лишь содействовать анархии, содействовать собственной гибели. Объявляя в такой момент рабочим войну, мы рискуем превратить всю русскую промышленность в развалины. На правительство надеяться нечего, мы окажемся лицом к лицу с рабочими, – и тут совершенно бесспорно их сила и наше бессилие…»[392]392
  Донесение начальника московского охранного отделения полковника Мартынова директору департамента полиции о выступлениях А. И. Коновалова среди московских промышленников, 20 сентября 1916 г. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 139).


[Закрыть].

В городах уже начались рабочие волнения. Одной из самых крупных стала стихийная забастовка 30 тысяч рабочих Выборгского района Петербурга начавшаяся 17 октября. Рабочие направились к казармам, где размещалось 12 тысяч солдат 181 полка, и солдаты присоединилась к рабочим (правда, они не имели оружия). Казаки отказались стрелять в народ, на подавление бунта был брошен лейб-гвардии Московский полк, после ожесточенных столкновений огромные толпы рабочих и солдат были рассеяны, 130 солдат было арестовано[393]393
  Лейберов И. П., Рудаченко С. Д. Революция и хлеб. – М.: Мысль. 1990. 222 с.


[Закрыть].

На заседании бюро прогрессивного блока 24 октября 1916 г. один из лидеров кадетов А. Шингарев обрисовал положение в стране следующим образом: «Сгустить краски гуще того, что есть, невозможно. Внутри страны голодовка. Города накануне невозможности достать хлеба. Рабочие вот-вот вырвутся на улицу»[394]394
  Красный архив, 1933, т. 56‚ с. 104.


[Закрыть]. Вместе с тем, октябрьская конференция кадетов, сообщал начальник московского охранного отделения Мартынов, «выявила ясно еще одну черту в партийной психике к.-д. – их непомерный страх перед революцией. Отмечая грозные факты в провинциальной жизни – предвестнике возможной смуты, многие ораторы ярко рисовали неизбежный анархический характер народного движения»[395]395
  Донесение начальника московского охранного отделения полковника Мартынова директору департамента полиции об октябрьской конференции к.-д. 2.11.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 147).


[Закрыть].

В своей сводке за октябрь 1916 г. начальник Петроградского губернского жандармского управления доносил, что «постепенно назревавшее расстройство тыла…, носившее хронический и все прогрессирующий характер, достигло к настоящему моменту того максимального и чудовищного размера, которое… обещает в самом скором времени ввергнуть страну в разрушающий хаос катастрофической стихийной анархии… Необходимо считать в значительной мере правильной точку зрения кадетских лидеров, определенно утверждающих со слов Шингарева, что «весьма близки события первостепенной важности, кои нисколько не предвидятся правительством, кои печальны, ужасны, но в то же время неизбежны…»»[396]396
  Сводка начальника петроградского губернского жандармского управляения на октябрь 1916 г. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 130).


[Закрыть].

Основными причинами складывающегося положения, по мнению начальника Петроградского губернского жандармского управления, являлись: «безудержная вакханалия мародерства и хищений различного рода темных дельцов в разнообразнейших отраслях торговой, промышленной и общественно-политической жизни страны; бессистемные и взаимно-противоречивые распоряжения представителей правительственной местной администрации; недобросовестность второстепенных и низших агентов власти на местах; и, как следствие всего вышеизложенного, неравномерное распределение продуктов питания и предметов первой необходимости, неимоверно прогрессирующая дороговизна и отсутствие источников и средств питания у голодающего в настоящее время населения столиц и крупных общественных центров… (Всë) определенно и категорически указывает на то, что грозный кризис уже назрел и неизбежно должен разрешиться…»[397]397
  Сводка начальника петроградского губернского жандармского управляения на октябрь 1916 г. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 128–129).


[Закрыть].

«Во всех без исключения (докладах с мест), – подводил итог 30 октября в своем сводном докладе Министерству внутренних дел директор Департамента полиции А. Васильев, – главнейшей причиной всех переживаемых настроений…, признается то положение, в каком находится продовольственный вопрос и неразрывная связанная с ним беспримерная, непонятная населению, чудовищно растущая дороговизна. Все остальные тяжелые явления нашей действительности текущего периода представляются лишь следствиями этих причин. Наибольшая степень раздражения и озлобления масс под влиянием указанных причин наблюдается в обеих столицах…, теперь оппозиционность настроений достигла таких исключительных размеров, до которых она далеко не доходила в широких массах… (во время революции 1905–1906 гг.) Такое необычайное повышенное настроение населения столиц дает основание… заключить, …(что) как в Петрограде, так и в Москве могут вспыхнуть крупные беспорядки чисто стихийного характера»… При этом согласно предупреждению начальника кронштадтского жандармского управления, даже «в крепости находящейся на осадном положении, возможно возникновение рабочих беспорядков, причем на подавление их войсками гарнизона рассчитывать нельзя», ввиду их ненадежности[398]398
  Сводка директора департамента полиции А. Васильева от 30.10.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 137).


[Закрыть].

«Что касается революционного движения в империи, – добавлял в своем докладе А. Васильев, – то в отношении его розыскные органы отмечают, что в настоящее время, благодаря призыву в войска массы партийных деятелей и распылению непризванных членов революционных партий по общественным учреждениям работающим на оборону, – революционных организаций, как таковых почти нигде не существует». «Сопоставляя все вышеприведенные признаки назревающего нового смутного периода…, департамент полиции полагает…, что нарастающее движение в настоящее время еще носит характер экономический, а не революционный»[399]399
  Сводка директора департамента полиции А. Васильева от 30.10.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 138).


[Закрыть].

Если промышленники искали спасения от грядущей анархии в союзе с рабочими, то лидеры либеральной оппозиции продолжали связывать все свои надежды с добровольной уступкой власти монархом и правительством. «По мнению многих видных депутатов (Шингарев, Александров и др.), в случае отказа правительства войти в соглашение с «партией народной свободы» или в случае неприемлемости условий правительства, до «революции осталось всего лишь несколько месяцев, если только таковая не вспыхнет стихийным порядком гораздо раньше»: повсюду настроение достигло такого оппозиционного характера, что достаточно какого-нибудь пустячного предлога, чтобы вызвать бурные беспорядки ожесточившихся народных масс; беспорядки конечно вызовут кровавые подавления вооруженной силой, а последнее приведет к повсеместным протестам и еще более диким эксцессам»[400]400
  Сводка начальника петроградского губернского жандармского управляения на октябрь 1916 г. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 135).


[Закрыть].

Однако именно эта революционная вспышка, как и в 1905–1906 гг., по мнению А. Гучкова, только и могла создать условия для того, чтобы правительство пошло на уступки: «после того, как дикая стихийная анархия, улица, падет, после этого люди государственного опыта, государственного разума, вроде нас, будут призваны к власти… Затем, другая возможность, что правительство, почувствовав свое опасное положение, прибегнет к нашей помощи…, – в любом случае утверждал Гучков, – Либо мы будем вынесены революционной волной наверх, либо [последует] призыв самой верховной власти…»[401]401
  Александр Иванович Гучков рассказывает…, с. 15.


[Закрыть].

Насколько далеки были эти надежды от действительности, говорила сводка директора Департамента полиции А. Васильева: «Отношение народных масс к Государственной Думе в последнее время серьезно изменилось, ибо деятельность Думы в прошлую сессию сильно разочаровала массы: в борьбе с наиболее насущными вопросами (дороговизной, продовольственными затруднениями) Дума ничего не сделала, а то, что сделало (закон о мясопустных днях) лишь еще ухудшило положение. Такое ослабление веры в народное представительство в широкой народной массе особенно озадачивает кадет, которые собираются в предстоящей сессии продемонстрировать перед народом, что они являются столь же деятельными, как и левые партии»[402]402
  Сводка директора департамента полиции А. Васильева от 30.10.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 137).


[Закрыть].

Одновременно нарастал раскол в самой либеральной оппозиции, на что обращал внимание в своем донесении 2.11.1916 начальник московского охранного отделения Мартынов: «Настроение провинции явно анти-милюковское, неизмеримо более радикальное… Осторожная тактика Милюкова, чрезмерно заботящегося о легальности партии в глазах правительства, убивает партию в глазах в последнее время стихийно левеющего провинциального общества… Накануне выборов в 5-ю государственную Думу такая тактика прямо «самоубийственна»»[403]403
  Донесение начальника московского охранного отделения полковника Мартынова директору департамента полиции об октябрьской конференции к.-д. 2.11.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 146).


[Закрыть].

Падение авторитета Думы и раскол либеральной оппозиции накануне выборов подрывало все надежды кадетов на «приглашение» во власть. «В настоящий момент, температура Москвы неизмеримо выше, чем была даже в 1905–1906 гг…, – предупреждал А. Коновалов, – На ближайших выборах в Государственную Думу, несомненно, к.-д. окажутся для Москвы слишком правыми…»[404]404
  Донесение начальника московского охранного отделения полковника Мартынова директору департамента полиции о совещаниях у А. И. Коновалова 12.10.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 141).


[Закрыть]. Сам Милюков отмечал, что даже «московские старообрядцы… стали говорить языком, который до 1905–1906 гг. можно было слышать только в швейцарских эмигрантских кругах»[405]405
  Донесение начальника московского охранного отделения полковника Мартынова директору департамента полиции о совещаниях у А. И. Коновалова 12.10.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 141).


[Закрыть].

Либеральная общественность ощутила реальную угрозу того, что она вообще может оказаться не у власти. Нарастающие опасения звучали в словах лидера октябристов А. Гучкова: «мне кажется, мы ошибаемся, господа, когда предполагаем, что какие-то одни силы выполнят революционное действие, а какие-то другие силы будут призваны для создания новой власти. Я боюсь, что те, которые будут делать революцию, те станут во главе этой революции…, допустить до развития анархии, до смены власти революционным порядком нельзя, что нужно ответственным государственным элементам взять эти задачи на себя, потому что иначе это очень плохо будет выполнено улицей и стихией. Я сказал, что обдумаю вопрос о дворцовой революции – это единственное средство»[406]406
  Александр Иванович Гучков рассказывает…, с.16–17.


[Закрыть].

Настроения лидеров либеральной оппозиции к этому времени изменились кардинальным образом, они стали страстно возражать против призыва французов – терпеливо ждать. При слове „терпение“ Милюков и Маклаков вскрикнули: «С нас довольно терпения! Наше терпение окончательно истощилось. Кроме того, если мы не будем действовать, народные массы перестанут нас слушаться»[407]407
  Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. Т.3…, с. 375.


[Закрыть].

Проект дворцового переворота, по словам П. Милюкова, предусматривал, что «при перевороте так или иначе Николай II будет устранен с престола. Блок соглашался на передачу власти монарха к законному наследнику Алексею и на регентство – до его совершеннолетия – великого князя Михаила Александровича. Мягкий характер великого князя и малолетство наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю… Говорилось в частном порядке, что судьба императора и императрицы остается при этом нерешенной – вплоть до вмешательства лейб-гвардейцев, как это было в XVIII в.; что у Гучкова есть связи с офицерами гвардейских полков, расквартированных в столице, и т. д.»[408]408
  Милюков П. Н. Воспоминания. – М.: Политическая литература, 1991, с. 450.


[Закрыть].

Основной вопрос вновь, как и летом 1915 г., уперся в необходимость легитимизации переворота в глазах масс. Единственным средством для этого являлась окончательная и полная дискредитация существующей власти. Для, этого отмечал В. Сухомлинов, большинства октябристов под эгидой Гучкова и вплоть до крайних левых «должны были напасть на тот пункт, где они думали найти доказательства того, что старый режим прогнил»[409]409
  Сухомлинов В. А.…, с. 336.


[Закрыть].

И Петербург уже с середины 1916 г., отмечал вл. кн. Александр Михайлович, наполнился слухами: ««Правда ли, что царь запил?», «А вы слышали, что государя пользует какой-то бурят, и он прописал ему… лекарство, которое разрушает мозг?», «Известно ли вам, что Штюрмер, которого поставили во главе нашего правительства, регулярно общается с германскими агентами в Стокгольме?»… И никогда ни одного вопроса об армии! И ни слова радости о победе Брусилова! Ничего, кроме лжи и сплетен, выдаваемых за истину только потому, что их распускают высшие придворные чины»[410]410
  Великий князь Александр Михайлович. Мемуары великого князя. – М.: Захаров-Аст, 1999, с. 259–260.


[Закрыть].

«Недовольство, – воспоминал ген. Ю. Ломоносов, – было направлено почти исключительно против царя и особенно царицы. В штабах и в Ставке царицу ругали нещадно, поговаривали не только о ее заточении, но даже о низложении Николая. Говорили об этом даже за генеральскими столами. Но всегда, при всех разговорах этого рода, наиболее вероятным исходом казалась революция чисто дворцовая, вроде убийства Павла»[411]411
  Ломоносов Ю. В. Воспоминания о мартовской революции 1917 года. Стокгольм-Берлин, 1921, с. 1.


[Закрыть].

Поводом для роста недовольства стали слухи, основанные на немецком происхождение императрицы и премьер-министра. Уже с средины 1916 г. «высшие сферы и, прежде всего, императрицу Александру Федоровну, а под ее влиянием и правительство, стали подозревать в желании заключить сепаратный мир с Германией. Эта тема, – отмечал Н. Покровский, – была настолько популярна, что в большинстве общественных кругов не вызывала даже никакого сомнения. Таким образом, единственный тормоз для подготовки революционного движения – чувство патриотизма – не только устранили, но даже обращали на пользу подготовлявшегося движения»[412]412
  Покровский Н. Н.…, с. 144.


[Закрыть].

Для дискредитации власти «даже в центральных учреждениях, – по словам начальника петроградского охранного отделения К. Глобачева, – старались создать недовольство и оппозицию против существующего порядка. Было использовано все: ложные слухи, клевета в печати, тяжелые экономические условия, воздействие на рабочие массы, подпольное революционное движение, раздоры среди членов правительства, личные интриги и т. п. Словом, все средства были пущены в ход для создания революционной атмосферы, для того, чтобы ни одного защитника старого порядка не нашлось, когда будет поднято знамя восстания в пользу руководящего революционного центра»[413]413
  Глобачев К. И.…, Часть I, Гл.: Вступление.


[Закрыть].

Один из примеров, распространения подобного рода слухов, приводил плк. Н. Балабин: «Объезжая в 1916 г. войсковые части в качестве главноуполномоченного Красного Креста, Гучков в интимной беседе со мной в штабе дивизии высказывал мне серьезные опасения за исход войны. Мы единодушно приходили к выводу, что неумелое оперативное руководство армией, назначение на высшие командные должности бездарных царедворцев, наконец, двусмысленное поведение царицы Александры, направленное к сепаратному миру с Германией, может закончиться военной катастрофой и новой революцией, которая, на наш взгляд, грозила гибелью государству. Мы считали, что выходом из положения мог бы быть дворцовый переворот: у Николая нужно силой вырвать отречение от престола». Учитывая дальнейшую судьбу Балабина, – отмечал Н. Яковлев, – летом 1917 года при Временном правительстве он был начальником штаба Петроградского военного округа, – это признание существенно[414]414
  Яковлев Н. Н.…, с. 223–224.


[Закрыть].

Наряду с дискредитацией верховной власти, перед оппозицией прямо и непосредственно вставал вопрос подтверждения своего права на власть – своей лидирующей и ведущей роли, что неизбежно вынуждало ее переходить к активным действиям. Выбора нет «все зависит от нас, все в наших руках; предстоящая сессия Государственной Думы должна быть решительным натиском на власть, последним штурмом бюрократии…, – призывал А. Коновалов, – Более благоприятный момент для штурма власти едва ли повторится. Власть страшно растерялась перед продовольственной анархией, и в то же время, военное положение в данный момент весьма малоблагоприятно»[415]415
  Донесение начальника московского охранного отделения полковника Мартынова директору департамента полиции о совещаниях у А. И. Коновалова 12.10.1916. (Буржуазия накануне Февральской революции…, с. 141).


[Закрыть].

Переход к активным действиям спровоцировало усиление давления правительства на Думу, «уступить этому давлению, – отмечает В. Дякин, – значило для блока полностью утратить свой политический авторитет. Поэтому блок отказался пойти на уступки. 1 ноября 1916 г. при открытии сессии Думы Шидловский зачитал декларацию, в которой требовалась немедленная отставка кабинета Штюрмера»[416]416
  Стенограмма заседания Думы 1 ноября 1916 г. ЦГИА, ф. 1278, он. 5, д. 266, пд. 19–22. (Цит. по: Дякин В. С.…, с. 242)


[Закрыть].

Само же, непосредственное наступление на власть, началось с выступления П. Милюкова на той же сессии Думы 1 ноября 1916 г., которое вошло в историю под своей заключительной фразой: «Что это – глупость или измена?» В своем выступлении лидер кадетов указал на «мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся… подготовить почву для позорного мира, которые перешли ныне в ясное сознание…». В подтверждение своих слов лидер российских либералов сослался на немецкую газету «Нойе фрайе цайтунг», где упоминались императрица и окружавшая ее камарилья – Распутин, Питирим, Штюрмер. А также на статьи в немецких и австрийских газетах: «Kölnische Zeitung», «Neues Wiener Tageblatt», «Reichspost», «Neue Freie Presse» и др.[417]417
  (Цит. по: Родзянко М. В.…, Родзянко М. В.…, с. 352–353).


[Закрыть]

Кроме этого П. Милюков упомянул, без названия газет и фамилий тех о ком идет речь, о «московских газетах, где была напечатана записка крайне правых…». Сослался и на конфиденциальные источники: «Прошу извинения, что сообщая о столь важном факте (измене Штюрмера), я не могу назвать источника»[418]418
  (Цит. по: Родзянко М. В.…, Родзянко М. В.…, с. 356).


[Закрыть]. И поставил точку тем, что «из уст британского посла сэра Джорджа Бьюкенена я выслушал тяжеловесное обвинение против известного круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру»[419]419
  Речь П.Милюкова 1 ноября 1916 г. См. подробнее: Родзянко М. В.…, Родзянко М. В.…, с. 350–358.


[Закрыть].

После Февральской революции «все факты, указанные в этой речи (Милюкова от 1 ноября), были проверены (Чрезвычайной следственной) Комиссией следственным путем, – и, по словам Члена президиума Комиссии А. Романова, – не нашли себе никакого подтверждения и оказались основанными лишь на слухах, неизвестно от кого исходивших, что должен был признать на допросе сам Милюков»[420]420
  Романов А. Ф…, с. 22–23, 26. Руднев В. М. Правда о царской семье И «темных силах» // Святой черт. Тайна Григория Распутина. Воспоминания. Документы. Материалы Следственной комиссии. М., 1990. С. 294). Подробнее см.: Мельгунов С. П. Легенда о сепаратном мире. Канун революции. М., 2006. См. также: Васюков В. С. Внешняя политика России накануне Февральской революции. 1916–февраль 1917 г. М., 1989. С. 232–295. (С. В. Куликов прим. к: Покровский Н. Н.…, с. 324.)


[Закрыть]. Но это уже не имело значения, поскольку «Общественное мнение, – отмечал П. Милюков, – единодушно признало 1 ноября 1916 г. началом русской революции»[421]421
  Милюков П. Н. История…, с. 30.


[Закрыть].

Действительно, несмотря на то, что, фактический фундамент речи П. Милюкова «был крайне слаб», она, отмечал министр иностранных дел Н. Покровский, произвела громадное впечатление: «Совет министров был в чрезвычайном волнении»[422]422
  Покровский Н. Н.…, с. 168–169.


[Закрыть]. Слово «измена» с молниеносной быстротой разнеслось по стране… «Впечатление получилось, – вспоминал П. Милюков, – как будто прорван был наполненный гноем пузырь и выставлено напоказ коренное зло, известное всем, но ожидавшее публичного обличения»[423]423
  Яковлев Н. Н.…, с. 268–269.


[Закрыть]. Уже на следующий день–2 ноября 1916 г., М. Родзянко, по его словам, получил письмо от главного комитета Всероссийского союза городов, в котором говорилось, что «наступил решительный час и что необходимо наконец добиться такого правительства, которое в единении с народом повело страну к победе»[424]424
  Родзянко М. В.…, с. 194.


[Закрыть].

«Наиболее потрясающее впечатление, – подтверждал Деникин, – произвело роковое слово «измена». Оно относилось к императрице… Переживая памятью минувшее, учитывая то впечатление, которое произвел в армии слух об измене императрицы, я считаю, что это обстоятельство сыграло огромную роль в настроении армии, в ее отношении и к династии, и к революции…»[425]425
  Деникин А. И.… т. 1, с. 15.


[Закрыть].

Были потрясены даже высшие органы государственной власти: «В конце ноября Государственный Совет, подобно Думе, вынес резолюцию, в которой указывал, что правительство должно внять голосу народа и к власти должны быть призваны лица, облеченные доверием страны… Такую же резолюцию вынес и съезд объединенного дворянства»[426]426
  Родзянко М. В.…, с. 200.


[Закрыть]. 25 декабря 1916 г. председатели Губернских Земских управ так же пришли к единодушному убеждению, что «стоящее у власти правительство, открыто подозреваемое в зависимости от темных и враждебных России влияний, не может управлять страной, и ведет ее по пути гибели и позора»[427]427
  Родзянко М. В.…, с. 288.


[Закрыть].

Настроения промышленников передавал А. Коновалов, который 16 декабря заявил, что вся Россия уже осознала, что «с существующим режимом, существующим правительством победа невозможна, что основным условием победы над внешним врагом должна быть победа над внутренним врагом». «Мы переживаем трагическое время, – подтверждал П. Рябушинский, – и декабрь 1916 г. в истории России навсегда оставит память противоположности интересов Родины и правительства»[428]428
  Рябушинский В. Купечество московское. с. 185. (Петров Ю. А.…, с. 65.)


[Закрыть].

Перелом, произошедший в настроениях буржуазно-интеллигентских кругов, наглядно подтвердили выборы в Московскую городскую думу, состоявшиеся в конце ноября – начале декабря: на них из 160 представителей московской буржуазии только 11 было правее прогрессистов (главным образом октябристы), а 149 прошло по списку прогрессивной группы, включая кадетов и левых во главе с меньшевиком Н. Муравьевым[429]429
  Речь, 6 декабря 1916 г., № 336; Биржевые ведомости, 2 декабря 1916 г., № 15959. (См. подробнее: Дякин В. С.…, с. 257)


[Закрыть]. Правительство 30 декабря было вынуждено кассировать итоги выборов.

«Мы переживаем теперь страшный момент, – подводил итог П. Милюков с думской трибуны в декабре 1916 г., – На наших глазах общественная борьба выступает из рамок законности и возрождаются явочные формы 1905 г… Кучка слепцов и безумцев пытается остановить течение того могучего потока, который мы в дружных совместных усилиях со страной хотим ввести в законное русло. Гг., я еще раз повторяю это еще можно сделать. Но время не ждет. Атмосфера насыщена электричеством. В воздухе чувствуется приближение грозы. Никто не знает, гг., где и когда грянет удар»[430]430
  Гос. дума. Сессия пятая, стлб. 1178, 1179. (Цит. по: Дякин В. С.…, с. 307, 260)


[Закрыть].

Военный цензор «Нового времени» Снесарев в конце 1916 г. подтверждал в разговоре с П. Барком, что письма и военных, и политических деятелей, и частных лиц, свидетельствуют, что по всей стране происходит серьезное брожение, которое представляет больше опасности, чем в 1905–1906 гг. и грозит гибелью[431]431
  Барк П. Л.…, т.2, с. 280–281.


[Закрыть].

«В это время, – вспоминал С. Булгаков о конце 1916 г., – в Москве происходили собрания, на которых открыто обсуждался дворцовый переворот и говорилось об этом, как о событии завтрашнего дня. Приезжали в Москву А. Гучков, В. Маклаков, суетились и другие спасители отечества… Особенное недоумение и негодование во мне вызвали в то время дела и речи кн. Г. Львова, будущего премьера… Его я знал…, как верного слугу царя, разумного, ответственного, добросовестного русского человека, относившегося с непримиримым отвращением к революционной сивухе, и вдруг его речи на ответственном посту зовут прямо к революции… Это было для меня показательным, потому что о всей интеллигентской черни не приходилось и говорить…»[432]432
  Кожинов В. В.…, с. 37.


[Закрыть].

Некоторые проекты дворцового переворота, по словам А. Керенского, можно было осуществлять уже зимой 1916 г.: «наша смешанная группа представителей левых думских фракций… поддерживала отношения со всеми активными радикальными силами страны…, удалось выработать единую программу действий во избежание несогласованности, которая помешала бы государственному перевороту…»[433]433
  Керенский А. Русская революция…, с. 99–100.


[Закрыть]. «В разработке заговоров участвовало огромное множество организаций, даже члены думского «прогрессивного блока». Заговорщики наладили контакты с военными, в их число вошли многие генералы, не говоря уже о младших офицерах»[434]434
  Керенский А. Русская революция…, с. 99.


[Закрыть]. «К сожалению, – отмечал Керенский, – ни один серьезный план не осуществился», «все ждали инициативы».

* * * * *

Особое внимание, которое заговорщики уделяли армии, диктовалось тем, что успех любого переворота, а тем более во время войны, определялся отношением к нему, прежде всего, высшего военного командования. «Является совершенно бесспорным одно положение, – подтверждал Деникин, – исход революции во многом зависел от армии»[435]435
  Деникин А. И.… т. 1, с. 349.


[Закрыть]. Неслучайно А. Гучков, учитывая опыт первой русской революции, когда именно армия сказала решающее слово, еще до войны возглавил думский комитет по военным делам. При нем он организовал нечто вроде «военной ложи», в которую вошли военный министр Поливанов, генералы Алексеев, Брусилов, Гурко, Крымов, Ломоносов, Маниковский, Рузский и т. д…[436]436
  Богомолов А. Красная Звезда. 31.03.2005.


[Закрыть].

«Телеграммы и письма, получаемые Гучковым все это время, – отмечал военный журналист М. Лемке, – показывают, как популярен он в армии… кто его только не приветствует»[437]437
  Лемке М. К…, 1916, с. 297.


[Закрыть]. Уже в ноябре 1915 г. М. Лемке приходил к выводу: «Очевидно, что-то зреет… Недаром есть такие приезжающие, о целях появления которых ничего не удается узнать… Имею основание думать, что Алексеев долго не выдержит своей роли, что-то у него есть, связывающее с генералом Крымовым именно на почве политической, хотя и очень скрываемой деятельности». «По некоторым обмолвкам Пустовойтенко (генерал-квартирмейстер ставки) видно, что между Гучковым, Коноваловым, Крымовым и Алексеевым зреет какая-то конспирация, какой-то заговор…»[438]438
  Лемке М. К. Дневник. Ноябрь 1915 г. (Яковлев Н. Н…, с. 223)


[Закрыть].

«Общественные деятели регулярно посещали фронт, – подтверждал вл. кн. Александр Михайлович, – якобы для его объезда и выяснения нужд армии. На самом же деле они ездили, чтобы завоевать симпатии командующих армиями. Члены Думы, обещавшие в начале войны поддерживать правительство, теперь трудились не покладая рук над разложением армии. Они уверяли, что настроены оппозиционно из-за «германских симпатий» молодой императрицы, и их речи в Думе, не пропущенные военной цензурой для опубликования в газетах, раздавались солдатам и офицерам в окопах в размноженном на ротаторе виде»[439]439
  Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания…, с. 256.


[Закрыть].

Наибольшую известность получило открытое письмо А. Гучкова начальнику штаба Верховного главнокомандующего М. Алексееву в августе 1916 г.: «в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню. Ведь как ни хорошо теперь на фронте, но гниющий тыл грозит еще раз, как было год тому назад, затянуть Ваш доблестный фронт, и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну, в то невылазное болото, из которого мы когда-то выкарабкались со смертельной опасностью… А если Вы подумаете, что вся эта власть возглавляется господином Штюрмером, у которого (и в армии, и в народе) прочная репутация если не готового уже предателя, то готового предать… Мы в тылу бессильны, или почти бессильны, бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоостры и, при повышенном настроении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать…»[440]440
  Открытое письмо А. Гучкова начальнику штаба Верховного главнокомандующего М. Алексееву от 15 (28) августа 1916 г. № 683. (Монархия перед крушением…, с. 282. (Барк П. Л.…, т.2, с. 288)).


[Закрыть].

Отношение высшего командного состава к назревавшим событиям, наглядно передавал в своем выступлении перед Государственной Думой, в начале января 1917 г., приехавший с фронта ген. Крымов: «Настроение в армии такое, что все с радостью будут приветствовать известие о перевороте. Переворот неизбежен и на фронте это чувствуют. Если вы решитесь, мы вас поддержим. Очевидно других средств нет… Времени терять нельзя»[441]441
  Родзянко М. В.…, с. 208.


[Закрыть]. В ответ, один из кадетских лидеров А. Шингарев восклицал: «генерал прав – переворот необходим»; «Щадить и жалеть его нечего, когда он губит Россию», – добавлял крупный землевладелец, лидер октябристов, председатель бюро Прогрессивного блока С. Шидловский[442]442
  Родзянко М. В.…, с. 208.


[Закрыть].

* * * * *

Беспокойство британского посла, внутренней ситуацией в России, было столь велико, что он обратился с «предложением» о смене премьер-министра и государственного строя прямо к русскому царю: «Указав на растущее чувство недовольства, открыто выражаемого всеми классами населения, я (Бьюкенен) сказал ему, что офицеры и даже генералы, возвращающиеся с фронта, заявляют, что пора убрать с дороги всех тех, кто виноват в страданиях армии. Принесенные народом жертвы, говорил я, заслуживают некоторой награды. И я советовал его величеству даровать в качестве акта милости за оказанные услуги то, что было бы унизительно отдать под давлением революционного движения»[443]443
  Бьюкенен Дж…., с. 183.


[Закрыть].

К этому времени, отмечал британский консул в Москве Б. Локкарт: «В Петербурге и даже в Москве война имела уже второстепенное значение. Надвигающийся катаклизм был у всех на уме и на устах. Правящий класс, наконец-то пробудившийся к надвигающейся катастрофе, стремился предупредить императора. Политические резолюции, принятые теперь не только либералами, но и дворянством, сыпались на императора, как осенние листья»[444]444
  Lockhart R. H. B. Memoirs of a british agent. – London and New York: The Shenval Press. 1933, p. 158.


[Закрыть].

Панические настроения захватили даже великих князей, которые забрасывали Николая II своими тревожными письмами: Вл. кн. Георгий Михайлович в ноябре 1916 г.: «Ненависть к Штюрмеру чрезвычайная…, общий голос – удаление Штюрмера и установление ответственного министерства… Эта мера считается единственною, которая может предотвратить общую катастрофу»[445]445
  Великий князь Георгий Михайлович – Николаю II, 11.11.1916 (Воейков В. Н.…, с. 445, прил.)


[Закрыть], «если в течение двух недель не будет созвано новое правительство, ответственное в своих действиях перед Государственной Думой мы все погибнем»[446]446
  Письмо Великого князя Георгия Михайловича – Николаю II от 11.11.1916 (Александр М…, с. 180.)


[Закрыть]. Вл. кн. Николай Михайлович в ноябре 1916 г.: «Ты неоднократно выражал твою волю «довести войну до победоносного конца». Уверен ли ты, что при настоящих тыловых условиях это исполнимо?»[447]447
  Великий князь Николай Михайлович – Николаю II, 1.11.1916 (Русское слово // N 54, от 9.03.1917 (Воейков В. Н.…, с. 468, комм.)


[Закрыть] Вл. кн. Михаил Михайлович: «Агенты Интеллидженс Сервис… предсказывают в ближайшем будущем в России революцию. Я искренне надеюсь, Ники, что ты найдешь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока еще не поздно»[448]448
  Письмо Великого князя Михаила Михайловича – Николаю II от 15.11.1916 (Александр М…, с. 180.)


[Закрыть].

Вл. кн. Александр Михайлович 25 декабря 1916 г.: «Как это ни странно, но… само правительство поощряет революцию. Никто ее не хочет… Мы ведем войну, которую необходимо выиграть во что бы то ни стало. Все это сознают кроме твоих министров. Их преступные действия, их равнодушие к страданиям народа и их беспрестанная ложь вызовут народное возмущение…, грядущая революция 1917 года явится прямым продуктом усилий твоего правительства. Впервые в современной истории революция будет произведена не снизу, а сверху, не народом против правительства, но правительством против народа»[449]449
  Великий князь Александр Михайлович – Николаю II, 25.01.1917 (Александр М…, с 179–180; См. так же подробнее: Блок А…, Приложение I)


[Закрыть].

5 января 1917 г., по свидетельству французского посла М. Палеолога, «несколько великих князей, в числе которых мне называют трех сыновей великой княгини Марии Павловны: Кирилла, Бориса и Андрея, говорят ни больше, ни меньше, как о том, чтобы спасти царизм путем дворцового переворота. С помощью четырех гвардейских полков»[450]450
  Палеолог М…, 5 января 1917 г., с. 668.


[Закрыть]. А вл. кн. Павел Александрович к 1 марта 1917 г. уже составил манифест о введении конституции после войны[451]451
  Красный архив. 1923, т. 4, с. 215.


[Закрыть].

Своей едкой критикой «в этом великосветском притоне» – элитарном Императорском Яхт-клубе[452]452
  Шелькинг Е. Н. Ключевые фигуры российской политики в канун войны и революции // Аринштейн Л. М. Во власти хаоса: Современники о войнах и революциях 1914–1920. М., 2007. С. 290 (С. В. Куликов комментарии к: Покровский Н. Н.…, с. 384.)


[Закрыть], великие князья Александр и Николай Михайловичи, по словам начальника канцелярии Министерства императорского двора ген. А. Мосолова, «немало способствовали ослаблению режима»[453]453
  Мосолов А. А…, с. 146.


[Закрыть], Если даже у великих князей были такие настроения то, что же тогда говорить о лидерах оппозиции.

«Дума и союзы, несомненно, толкнут часть населения на временные осложнения…, – приходил к выводу накануне переворота 9.02.1917 экс-министр внутренних дел Н. Маклаков, – Власть должна… быть уверенной в победе над внутренним врагом, который давно становится и опаснее, и ожесточеннее, и наглее врага внешнего». На это председатель кадетской комиссии[454]454
  Комиссия Временного правительства по расследованию деятельности царской администрации.


[Закрыть] отвечал: «Вы, в сущности, объявляете всю Россию внутренним врагом»[455]455
  Милюков П. Н… с. 495.


[Закрыть]. Термин «внутренний враг» набирал популярность и во все в большей мере определял взаимоотношения между противостоящими сторонами: