Текст книги "Номады Великой Степи"

Номады Великой Степи
Василий Васильевич Горобейко

© Василий Васильевич Горобейко, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Вообще-то во всем виноват Андрей Забытов – мой студенческий товарищ – студент истфака, до фанатизма увлеченный Золотой империей чжурчжэней. Он так заразительно рассказывал об их князе Агуде11
  Ваньянь Агуда – основатель Золотой империи чжурчжэней.


[Закрыть], сумевшем свергнуть иго монгольских поработителей в начале 12 века и создавшем свою империю, протянувшуюся от берегов Тихого океана до Байкала! По его словам это был Золотой век Приамурья: отмена рабства, бумажные деньги, книгопечатанье, бронзово-литейное производство, секреты которого смогли разгадать только в конце 20 века.… И это во времена Юрия Долгорукого, за 300 лет до Йогана Гуттенберга22
  Иоганн Генсфляйш цур Ладен цум Гутенберг – немецкий ювелир и изобретатель, создавший в середине 1440-х годов способ книгопечатания подвижными литерами.


[Закрыть]! Причем речь идет не о цивилизованных китайцах, а о прямых предках «приамурских индейцев» – современных нанайцев, удэгейцев, ульчей, орочей. Особенно подкупало то, что сам Тэмуджин, будущий Чингисхан, долгие годы был их пленником, а потом и данником, и, когда орды татаро-монгол двинулись на завоевание ойкумены, чжурчжэни почти 30 лет сковывали войска Чингисидов, подарив целому поколению русичей свободу от ордынского ига. И мы – студенты биологи, увлеченные Андрюхиными рассказами, в свободное время читали Окладникова33
  Алексей Павлович Окла́дников – советский археолог, историк, этнограф.


[Закрыть], Гумилева44
  Лев Никола́евич Гумилёв – российский и советский историк-этнолог, востоковед, доктор исторических и географических наук.


[Закрыть] и Вернадского55
  Георгий Владимирович Вернадский – русский и американский историк, профессор русской истории Йельского университета.


[Закрыть]. Как-то раз даже выезжали на раскопки чжурчжэньского городища, сожженного тумэнами Субэдэя66
  Субэдэй-бахадур (1176 – 1248) – виднейший монгольский полководец, соратник Чингис-хана.


[Закрыть]….

Но время шло, и любимая профессия, а потом и семейный быт, отодвинули далеко на задний план юношеское увлечение. Я по-прежнему при оказии почитывал популярную историческую литературу и считал себя достаточно эрудированным для дилетанта в вопросах истории Приамурья, но видимо время идет по спирали, и уже в зрелом возрасте мне пришлось вновь вернуться к этой теме. Не суть важна побудительная причина, важно то, что перечитывал конспекты и статейные вырезки не советский студент, слепо веривший печатному слову, а закаленный в горниле перестройки скептик, привыкший все подвергать сомнению. И сомнения возникли. Причем, чем глубже я погружался в проблему, тем больше росло мое недоумение – получалось, что есть как бы две Истории. Одна – это История средиземноморской цивилизации, разделившейся впоследствии на европейскую и арабскую, на задворках которой существовала сказочная Индия да, на границе с Дикой Степью, полуварварская Русь. Другая – История Поднебесной, на окраинах которой лежали загадочные Тибет и Индия, а еще ее рубежи постоянно терзали варвары Дикой Степи. И сшиты эти две Истории явно «на живую нитку» Шелковым путем, да нашествием потомков Чингисхана, причем сшиты, через ту самую Дикую Степь, которая как какая-то прореха на ткани пространства-времени. Там, как в Бермудском Треугольнике исчезали целые народы и оттуда, согласно обеим историям, периодически изливалось Зло в лице диких и безжалостных варваров – номадов (от греч. νομάδες – кочевники).

Так кто они – эти номады? Почему, одетые в кожаные доспехи дикари, не знающие воинского строя, сметали хорошо обученные и прекрасно вооруженные армии Европы, Ближнего Востока и Китая? С легкостью брали непреступные крепости? Как кочевавшие родами и вечно враждующие между собой номады могли сплотиться в орду, и как степь вообще могла прокормить эти орды? Вопросов много, но вот внятных ответов на них в литературе по истории я не нашел. Нет, я не сторонник академика Фоменко77
  Анатолий Тимофеевич Фоменко – советский и российский математик, действительный член РАН, создатель «Новой хронологии», настаивающий на радикальном пересмотре мировой истории.


[Закрыть] и не собираюсь обвинять историков в коварном заговоре. Просто никто, кроме разве что Льва Николаевича Гумилева, не пытался по серьезному разобраться с историей Степи, а предложенные им ответы меня как эколога, далеко не всегда устраивают.

В общем, как бы то ни было, я решил попробовать сам «влезть дилетантскими сапожищами в прилизанные сады историков». Благо, глубокоуважаемые мною, Акоп Погосович Назаретян88
  российский культурный антрополог и эксперт в области психологии массового поведения, а также автор Мегаистории – истории человечества в контексте истории Земли и Вселенной.


[Закрыть] [Назаретян А. П.] и Виктор Рафаэльевич Дольник99
  российский орнитолог, доктор биологических наук, профессор, автор ряда статей по этологии человека.


[Закрыть] [Дольник В. Р.] уже протоптали широкую дорогу «в сады гуманитариев», применяя для ответа на загадки истории инструментарий своих наук.

Перед вами не научная диссертация, и я не претендую на знание конечной истины и «полноту охвата предмета исследований». Я просто пригашаю Вас, уважаемый читатель, вместе со мной попробовать восстановить историю Степи и номадов, а заодно разобраться с той ролью, которую они сыграли в истории становления современной цивилизации. Ну а поскольку я биолог, то и смотреть на историю мы будем через призму естественнонаучных, а не гуманитарных установок. И главный принцип, который мы возьмем на вооружение – «Бритва Оккама»: самое простое объяснение является наиболее истинным. На практике это значит, что можно перечислить сотни экономических, политических, религиозных и прочих причин массового исхода кочевников с исконных мест обитания, но если мы знаем, что в этот период произошло резкое изменение климата, то это и есть первопричина. И только не найдя никаких объективных причин физической, биологической или социальной природы, мы вправе говорить о божественном промысле или «пассионарном толчке».

Терминология

Прежде всего, что бы избежать разночтений и недопонимания, нам нужно определимся с терминами. И начнем мы, естественно, с определения «номады». Этот термин хотя и означает в переводе с греческого – «кочевники», имеет более узкое толкование, чем русский перевод. Дело в том, что далеко не все кочевники обитают в степях и занимаются животноводством. Бывают «морские кочевники», типа индонезийских народов баджо, мокен, урак лавой. Бывают кочевые охотники, типа североамериканских охотников на бизонов или африканских бушменов. А есть еще цыгане, так же ведущие кочевой образ жизни…. Тогда как собственно «номадизм» – особый вид хозяйственной деятельности и связанных с ним социокультурных характеристик, при которых большинство населения занимается экстенсивным кочевым животноводством. Причем не любым животноводством, так как разведение кроликов, гусей и пчел – это тоже животноводческие отрасли, а таким, в основе которого лежит коневодство и разведение крупного (скотоводство) и мелкого рогатого скота. Конечно я несколько сужаю рамки данного понятия, так как, строго говоря, оленеводы приполярья и разводящие верблюдов бедуины – то же номады, но и в этническом, и в историческом плане они сильно отличаются от насельников Великой Степи, а именно с их исторической ролью мы и взялись разбираться.

Важно с самого начала развеять стереотип, изображающий номада пастухом, незнающим другой работы кроме животноводства. На самом деле такой образ жизни – продукт современной дифференциации труда, когда все необходимое номад может купить на деньги, вырученные от продажи скота. В древности он такой возможности не имел и был вынужден самостоятельно мастерить телеги и юрты, выделывать шкуры и ковать оружие, лепить и обжигать посуду, катать войлок и шить одежду. Само по себе номадство не предполагает отказа от иных форм хозяйствования, отнюдь, среди кочевых народов было немало ремесленников и земледельцев, охотников и рыбаков, купцов и разбойников. В периоды своего процветания номады строили свои города-крепости [Худяков Ю. С.], а еще чаще захватывали и использовали чужие. Отличие номадов от оседлых земледельческо-животноводческих культур в доминировании у кочевников животноводческой составляющей. Кочевой образ жизни номада – приспособительная мера. По своей природе человек – существо ленивое. Если корма и воды для скота хватает, сдвинуть его с места может разве что нашествие слепней да оводов. И тут он предпочтет отогнать стадо чуть выше в горы, не снимая базового лагеря с женами, стариками и детьми. Так что в благополучные для степи периоды более влажного климата, пока еще пастбища не зарастали лесами, животноводство принимало форму отгонного, а стойбища номадов, в это время, мало отличались от соседних земледельческо-животноводческих поселений. Но стоило климату «испортиться», и Степь приходила в движение. И земледельцы, и животноводы снимались с мест, но пути их были различны, тут срабатывала разная ментальность. Для земледельца главное богатство – семенной фонд, чтобы его сохранить, земледелец будет и оросительные каналы рыть, и лес корчевать, а скотину, если нечем кормить, пустит под нож. Тогда как для животновода нет ничего дороже племенного стада, а оно, в отличие от семян, не может целый год ждать пока появятся новые пастбища. Поэтому земледелец, согнанный с насиженного места природными катаклизмами, отправится на поиски новой Родины, где постарается воссоздать прежний быт, а животновод превратится в номада, следующего за своим стадом, смотря «по обилию воды и травы». Хотя эти перекочевки только на первый взгляд носят случайный характер, на самом деле и время и маршруты жестко закрепляются обычаем.

Во-вторых, разберемся с термином «скотоводство». Согласно Большой советской энциклопедии, это «отрасль животноводства по разведению крупного рогатого скота для получения молока, говядины и кожсырья». Трактовка довольно «узкая», и в литературе зачастую скотоводами называют всех, кто разводит копытных и мозоленогих одомашненных животных (коз, овец, лошадей, верблюдов, лам и т.д.). Не берусь судить какой из подходов более верен, но, дабы избежать противоречий, я буду, по возможности, придерживаться более общего термина – «животноводство», подразумевая в первую очередь разведение именно копытных животных (лошадей, коров и овец) – основу хозяйствования степных номадов.

Так вот, это самое животноводство бывает трех типов: стойловое, отгонное и кочевое, которые встречаются как в чистом виде, так и во всевозможных сочетаниях и переходных формах. Стойловое животноводство в чистом виде – современные европейские свинарники и коровники, где проходит весь цикл выращивания и эксплуатации животных от рождения до забоя на мясо. Отгонное или яйлажное животноводство, наиболее распространено в горных местностях. В классическом варианте зимой стада находятся на стойловом содержании, а летом выгоняются на альпийские луга для самовыпаса. Промежуточным вариантом между отгонным и стойловым животноводством является выпасное или пастушечье животноводство, когда в теплый период года стадо на день выгоняется на близко расположенное пастбище, а к вечеру возвращается в стойло. Все эти способы содержания сельскохозяйственных животных предполагают наличие стационарных строений для содержания скота (конюшен, коровников, овчарен), а следовательно и стационарных поселений самих животноводов.

Другое дело кочевое животноводство, когда семейные группы животноводов, в классическом варианте, в течение всего года следуют вместе со стадом по веками устоявшимся маршрутам, перевозя с собой с места на место весь свой скарб и весь провиант. При этом формируется свой, весьма своеобычный образ жизни, мобильный и компактный хозяйственный инвентарь, разборная архитектура, своеобразная кухня и своя система мировоззрения. Все то, что скрывается за емким термином «номадизм». И пусть в классическом виде номадизм – явление не слишком распространенное, чаще встречаются различные переходные формы от кочевого животноводства к отгонному, но, раз возникнув, номадный стиль бытия и номадная философия, сохраняется в течение ряда поколений, даже если сами этносы на какое-то время «оседают на землю» в благоприятных природных условиях. Яркий пример тому – российское казачество XVI—XIX веков. Перейдя к станичному образу жизни, переселившись в рубленые избы и глинобитные хаты, казаки умудрились сохранить коневодческий уклад и мобильность. Более того, они сохранили своеобразный стиль социальной организации своего общества, так называемую «кочевую демократию», восходящую к доскифской эпохе.

Так что в рамках данной конкретной работы, говоря о номадах, я буду подразумевать вполне конкретные этносы, основу жизни которых составляет преимущественно кочевое животноводство (коневодство, скотоводство, овцеводство), чьи обычаи, культура, жизненный уклад и мировоззренческая система подчинены необходимости несколько раз в год переезжать с места на место. Этносы, которые в течение тысячелетий были основными насельниками степного пояса Евразии, создавшие свою кочевую цивилизацию, так не похожую на классические земледельческие цивилизации античного мира. Этносы, чья история замалчивается, а то и активно искажается и низводится до периодического нашествия диких, слабо организованных орд варваров – разрушителей цивилизаций, каждое из которых «отбрасывало человечество, в его развитии, на несколько веков назад».

Происхождение номадов

Номада делает номадом не только приспособление к мобильному образу жизни, ибо кочуют не только скотоводы. Номадам их делают стада принадлежащих им животных, требующих перекочевки с места на место в поисках «травы и воды». Набор этих животных может сильно варьировать в зависимости от этноса, местности и эпохи, но неизменным остается привязанность степных кочевников-животноводов к лошади. Это и основной вид животноводства, дающий пищу, одежду, кров и даже топливо для очага; и транспортное средство; и боевой товарищ, в разы увеличивающий мобильность, мощь и эффективность всадника. Именно благодаря своему симбиозу с лошадью номады евразийского голоцена смогли создать кочевую империю, уникальную по структуре, протяженности и продолжительности существования.

Так что, прежде чем перейти собственно к истории номадов я предлагаю вначале разобраться с происхождением домашней лошади: кто, где, когда и как ее приручил. Ибо ответив на эти вопросы, мы сможем заглянуть в самую глубь веков, найти предковый этнос, который послужил базой для всего того этнического, лингвистического, теологического и даже расового разнообразия номадов Великой Степи, которое мы имеем сегодня.

Как одомашнивалась лошадь

Генетическим предком лошади является тарпан (Equus ferus ferus) – небольшое, размером с не крупного осла (высота в холке около 130 см, вес порядка 270 кг), животное, ведущее стадный образ жизни. Дикие родичи наших «Саврасок» и «Воронков» обитали в степях и лесостепях Европы, Казахстана и Западной Сибири вплоть до конца XIX века. Тарпаны были крайне пугливы и очень редко выживали в условиях неволи, да и приручать их пытались только в качестве экзотики, или для обновления крови домашних лошадей, так как ни в качестве тягловой силы, ни в качестве верхового животного они не годились. Процесс их превращения во вьючное и тягловое, а тем более в верховое домашнее животное, потребовал от племен, взявшихся за их приручение, огромного терпения, умелой селекции и уйму времени.

Приручение животных возможно двумя основными путями. В первом случае намерено или случайно добытое живым в процессе охоты животное оставляется на развод. В племенах охотников-собирателей такой домашний питомец, как правило, попадал на стол в случае наступления голода, но при наличии полезных для хозяина качеств и удачном стечении обстоятельств он мог стать родоначальником новой одомашненной породы. И сегодня, во всех частях света, дети и взрослые тащат из природы домой всякую живность от таракана и паука до рыси и лося. Интересно, что в условиях неволи, при избытке пищи, некоторые хищники и крупные приматы тоже ухитряются обзавестись своим «домашним любимцем»: поросенок живет в клетке тигра, а шимпанзе проявляет нежную заботу о мармозетке. Так что, видимо, в основе процесса лежит древняя инстинктивная программа, поднятая человечеством на качественно новый уровень. По всей вероятности, именно этим путем шло одомашнивание большинства видов: свиней, коз, овец, гусей, уток, кур. Но вот приручение таким способом лошади крайне маловероятно.

Для крупных стадных животных более вероятен иной способ, когда процесс приручения идет на основе природного механизма создания симбиотических связей, когда два вида способствуют взаимному выживанию за счет эксплуатации полезных качеств друг друга, постепенно эволюционируя в угоду потребностям «напарника». Примеров симбиоза разной степени взаимоадаптации в природе бесконечное множество, от некоторых высокоспециализированных насекомых и насекомоопыляемых растений, не способных выжить друг без друга, до едва уловимой симбиотической связи между буйволом и, собирающим с его кожи паразитов, красноклювым ткачиком. Наиболее характерный пример возникновения такой симбиотической связи с участием человека – индейские племена североамериканских прерий. Весь их быт, вся культура были завязаны на использование бизона, ради процветания которого они практически уничтожили популяции всех крупных хищников, представляющих угрозу их «кормильцу», а заодно и всех пищевых конкурентов. До прихода европейцев тандем человек – бизон безраздельно господствовал на огромном пространстве Североамериканских прерий. Очевидно, именно этим путем человечеству удалось приручить верблюда, оленя, корову и лошадь.

Интересно, что само по себе коневодство вовсе не требует, от взявшихся его одомашнивать племен, перехода к кочевому образу жизни. На большинстве участков своего ареала тарпан – стадное территориальное животное, круглый год живущее на одном сравнительно небольшом участке. Процесс доместикации скорей всего шел по следующему сценарию. Вначале – специализация какого-то племени на тарпане как на объекте охоты; затем защита «своего табуна» от других любителей полакомиться кониной. На каком-то этапе охотники начинают уже не просто добывать себе на стол тарпана, а ведут осознанную выбраковку старых, ослабленных особей, а так же молодых жеребцов, которые непременно будут изгнаны из табуна. Начинается примитивная селекция. Потом, возможно, в племени вскармливается случайно осиротевшее потомство от особо ценных родителей, оказывается помощь охромевшей кобыле…. В итоге, табун, получающий от сотрудничества с человеком определенные эволюционные бонусы, растет в численности и перестает воспринимать «свое» племя как хищников. А через несколько поколений превращается в стадо вполне себе домашних животных, которых можно не только съесть, но и подоить, и впрячь в волокушу или, надев недоуздок, вести за собой. Еще через какое-то время, когда тарпан уже будет больше похож на пони и перестанет инстинктивно шарахаться от любого груза на спине (что должно вызывать у диких особей паническую реакцию, так как именно – наваливаясь на спину на них охотились крупные кошачьи), нагрузить поклажей, а где-то и маленького ребенка посадить на спину вьючной лошадки. Ну а там и до намеренной селекции недалеко, когда человек, разрушив устоявшиеся за миллионы лет естественные репродуктивные механизмы, начинает сам подбирать партнеров для спаривания. Глядишь, и появились аргамаки способные тянуть легкую колесницу, а потом и нести всадника в тяжелых бронзовых доспехах.

Вот только как быстро могла произойти метаморфоза, превратившая изящного и пугливого тарпана в покорную верховую лошадь?

Трудно сказать. И одна из причин тому – обитание в тех же местностях, где шел процесс приручения лошади, ее дикого подвида – тарпана, который был довольно многочисленным и служил одним из излюбленных видов охоты вплоть до XVIII века. Как понять, что вот это кости полудомашнего тарпана, а это – дикого добытого на охоте? В этой связи многие скептики вообще отрицают сам факт одомашнивания лошади ранее бронзового века, когда появляются колесницы, запряженные парой лошадей [Выборнов А. А.]. Хотя конечно, такая точка зрения довольно абсурдна, ибо в курганах бронзового века находят кости домашних лошадей, а не тарпана.

Здесь поясню. На популяцию дикого тарпана действует естественный отбор, который приводит к тому, что выживают особи, лучшей адаптированные к условиям среды. Если условия стабильны, то и изменения идут крайне медленно, практически не заметно. Если же условия резко меняются, как было, например, на рубеже плейстоцена и голоцена, то изменения могут быть настолько быстрыми и существенными, что палеонтологи вполне обосновано выделяют популяции, пережившие климатическую катастрофу, в самостоятельные виды. Однако в самом голоцене климатические изменения были не слишком существенны. Чаще всего, что бы их компенсировать животным было достаточно лишь незначительного смещения ареала. А раз не менялась среда, то и тарпан за прошедшие 10—12 тысяч лет практически не изменился. Другое дело с популяциями, ставшими объектами повышенного хозяйственного внимания со стороны человека. Даже на ранних стадиях одомашнивания человек, своим вмешательством способен серьезно подправить вектор эволюции, создавая более «льготные» условия для особей, несущих полезные с его точки зрения признаки, и выбраковывая тех, кто эти признаки не унаследовал. И это его вмешательство довольно быстро начинает отражаться на морфологии животных, следовательно, костные останки даже полувольного тарпана будут несколько отличаться от косных останков его дикого сородича. Конечно, чтобы влияние такого примитивного искусственного отбора, идущего в разрез с естественным эволюционным процессом, стало заметно на морфологическом уровне, должен был смениться не один десяток поколений полувольных животных.

Выведение новых домашних пород уже одомашненного животного, конечно же идет гораздо быстрее. Но прежде чем получить возможность скрещивать лошадей по своему усмотрению человек должен был настолько приручить лошадь, чтобы суметь сломать ее природные инстинкты, перевести ее от естественного табунного содержания к содержанию в условиях малой группы, полностью подконтрольной человеку. Напомню, что с момента начала одомашнивания северного оленя прошло более 2 тысяч лет, причем за дело брались современники царя Давида, знакомые с железом и животноводством, а не охотники-собиратели, едва пережившие «всемирный потоп» конца плейстоцена (рис. 1). Но воз, как говорится, и ныне там – домашний северный олень ни чем морфологически не отличается от дикого.

Рисунок 1. Запад Евразии в 10 тысячелетии до н.э. в 10 тысячелетии до н.э.

Так, что искать первых коневодов нужно как минимум среди неолитических степных охотников. И здесь нам не обойтись без данных археологии.