Текст книги "Курс русcкой истории"

Лекция XXXI

Состав удельного общества. Состав московского служилого класса. Элементы служилые. Элементы неслужилые; горожане-землевладельцы, приказные, служилые по прибору. Иноземцы. Количественное отношение составных элементов по племенному происхождению. Лествица чинов. Численность военно-служилого класса. Внешнее положение государства. Войны на северо-западе. Борьба с Крымом и ногаями. Оборона северо-восточных границ. Береговая служба. Линии оборонительных укреплений. Сторожевая и станичная служба. Тяжесть борьбы. Вопрос о хозяйственном и военном устройстве служилого класса и поместная система.

Мы изучили положение, какое заняло московское боярство при своем новом составе в отношении к государю и в государственном управлении. Но политическое значение боярства не ограничивалось его правительственной деятельностью. Боярин был не только высший сановник, правительственный советник и сотрудник, но и соратник своего государя. По этому военному значению боярство было только верхним слоем многочисленного военно-служилого класса, формировавшегося в Московском государстве в продолжение XV и XVI вв. Как слой правительственный боярство выделялось из этого класса, но оно входило в его состав как слой военно-служилый, составляя его штаб и высшую команду. Теперь изучим состав и положение этого военно-служилого класса, разумея и боярство как его составную часть.

Состав удельного общества. Состав военно-служилого класса в Московском государстве тех веков был очень сложен. Чтобы понять его составные элементы, надо припомнить состав общества в удельном княжестве. Идеи подданства, как мы видели, в удельном княжестве не существовало: господствовали договорные отношения свободных обывателей удела к его князю, основанные на обоюдных выгодах. Общество делилось на классы по роду услуг, какие оказывали лица удельному князю: одни служили ему ратную службу и назывались боярами и слугами вольными; другие служили по дворцовому хозяйству князя, были его дворовыми людьми и назывались слугами дверными; наконец, третьи снимали у князя его земли, городские или сельские, за что платили ему подать, тягло, и носили название людей тяглых, земских или черных. Таковы три основных класса, из которых состояло свободное гражданское общество в удельном княжестве: слуги вольные с боярами во главе, слуги дворные и люди черные, городские и сельские. Холопы, как несвободные люди, не составляли общественного класса в юридическом смысле слова. Особое положение занимали разные разряды лиц, состоявших при церкви, с духовенством во главе: это был не особый класс, а целое общество церковных людей, параллельное мирскому, со своим управлением и судом, с исключительными привилегиями; в состав его входили классы, однородные с мирскими, церковные бояре и слуги, крестьяне на церковных землях и т. п.

Служилые элементы служилого класса. Все слои удельного общества или целиком вошли, или внесли свои вклады в состав служилого класса в Московском государстве. Ядро его образовали бояре и слуги вольные, служившие при московском княжеском дворе в удельные века, только договорные отношения теперь заменились обязательными государственными повинностями по закону. С половины XV в. состав этого первоначального московского двора, т. е. военно-служилого класса, осложнился новыми военными же элементами, вошедшими в него со стороны. То были: 1) потомки князей великих и удельных, сведенных или сошедших со своих столов и вошедших в состав московского двора; 2) бояре и вольные слуги бывших великих и удельных князей, вместе со своими хозяевами перешедшие на московскую службу. Оба этих элемента целиком вошли в состав класса, хотя некоторое время сохраняли свое местное обособление и даже в актах XVI в. писались: князи ростовские, князи стародубские, двор тверской и т. д. Кроме этих военных, или вольных, слуг в состав класса вошли еще элементы, невоенные и невольные по происхождению. То были:

1) бывшие дворцовые, большею частью даже несвободные слуги великих и удельных князей, разные приказные и ремесленные люди, служившие при княжеских дворах для хозяйственных надобностей, ключники, казначеи, тиуны, дьяки с подьячими, конюхи, псари, садовники и т. д. Приблизительно с половины XV в. эти дворцовые слуги стали получать от московского государя земли наравне с военно-служилыми людьми и вошли в один разряд с ними, отбывая по земле ратную службу.

2) У прежних удельных бояр и дворян были свои вооруженные дворовые слуги, холопы, с которыми господа ходили в походы. Московское правительство иногда отбирало этих привычных к оружию боярских слуг, послужильцев (бывших служителей), на государственную службу, наделяя их землей и заставляя по земле нести ратную повинность наравне с прочими служилыми людьми. Так, после покорения Новгорода Великого в Москве с княжеских и боярских дворов забрано было 47 семейств таких слуг, которые были испомещены в Вотьской пятине и впоследствии являются в составе местного дворянства.

Элементы неслужилые. 3) И неслужилое тяглое общество земских или черных людей вместе с духовенством также внесло свой вклад в состав московского военнослужилого класса. Тяглые люди вместе с поповичами различными путями проникали в этот класс. а) С половины XV в. устанавливается правило, что все личные землевладельцы должны нести по земле воинскую повинность. Завоевывая вольные города – Новгород, Псков, Вятку, московское правительство находило там горожан, владевших землей, бояр, житых людей, земцев и, как землевладельцев, верстало их службу, одних оставляя на месте, а других переводя в центральные уезды Московского государства, где их наделяли вотчинами или поместьями взамен покинутых земель. Я уже говорил в свое время о массовых переселениях новгородцев в московские пределы. В 1488 г. переведено было сюда более 7 тысяч житых людей. Со многими из них, вероятно, было поступлено так же, как с боярами, житыми людьми и купцами новгородскими, переселенными в московские края в следующем году числом более тысячи «голов», по выражению летописи: всем им даны были поместья в Московском, Владимирском, Муромском, Ростовском и других центральных уездах. На их место и были посланы в Новгородскую землю те боярские послужильцы, о которых я сейчас говорил. Такие же переселения делались из Пскова и Вятки после их покорения. Так значительное количество землевладельцев-горожан из вольных городов очутилось в составе поместного дворянства по средней и нижней Оке, в Алексине, Боровске, Муроме и т. д. б) С усложнением приказной администрации и письменного канцелярского делопроизводства размножался и класс дьяков с подьячими. Они набирались преимущественно из грамотных людей, принадлежавших к духовному сословию или к городскому простонародью. Еще князь Курбский с боярской досадой писал, что большинство московских дьяков его времени, самых преданных слуг московского государя, вышло из «поповичей и простого всенародства». Эти дьяки с подьячими получали за свою приказную службу или приобретали сами вотчины и поместья и по общему правилу, как землевладельцы, обязаны были отбывать ратную службу, ставя за себя наемных или крепостных ратников. Дети их часто уже не сидели в канцеляриях, а со своих вотчин и поместий отбывали личную ратную службу наравне с прочими служилыми людьми, в) Сверх постоянных служилых людей, на которых ратная служба падала по отечеству, как наследственная сословная повинность, московское правительство, нуждаясь в ратниках для внешней обороны, набирало их на время войны и из тяглых классов, городских и сельских. Церковные и светские землевладельцы, не отправлявшие личной ратной службы, архиерейские кафедры, монастыри, бояре, занятые при дворе, вдовы посылали со своих земель в походы соответственное число вооруженных слуг, если не нанимали на время охотников. Из городских и сельских обывателей, тяглых и нетяглых, иногда набирали ратных людей по человеку с известного числа дворов, «от отцов детей и от братьи братью, и от дядь племянников». По южным городам, смежным со степью, особенно по реке Дону, жили казаки, которых правительство также приурочивало к ратной службе. Все эти разряды людей представляли обильный резерв боевых сил, из которого правительство по мере надобности прибирало ратных людей, пополняя этими людьми по прибору ряды постоянных служилых людей по отечеству. Так, в 1585 г. в Епифанском уезде 289 донских казаков зараз были поверстаны в звание детей боярских, составлявшее низший чин провинциального дворянства, и получили там поместные наделы. Наконец, приказный человек половины XVII в. Котошихин в своем описании Московского государства вспоминает, что в давние прошлые годы, когда бывали войны у государства с соседями, московское правительство набирало ратников из людей всяких чинов, даже из холопов и крестьян, из коих многие за свою ратную службу и за «полонное терпение» выходили из холопства и крестьянства, получали от правительства мелкие поземельные участки в поместное или вотчинное владение и таким путем входили в ряды детей боярских. Таковы были разнообразные туземные струи, вносившие в состав московского служилого люда боевые силы из разных классов общества.

Иноземцы. Но как в удельные века, так и теперь не прекращался прилив ратных слуг из-за границы, из татарских орд, из Польши, особенно из Литвы. Московское правительство иногда целыми массами принимало этих выезжих слуг. При Василии, отце Грозного, с князем Глинским выехала из Литвы толпа западноруссов, которые целым гнездом были испомещены в Муромском уезде и назывались «Глинского людьми» или просто «литвой». Точно так же в 1535 г., в правление Елены, выехало на службу государя московского 300 семейств «литвы» с женами и детьми. По спискам провинциальных дворян, сохранившимся от времени Грозного, встречаем среди помещиков Коломенского и других уездов «литвяков нововыезжих». Еще обильнее был прилив с татарской стороны. Вслед за Василием Темным, когда он вышел из казанского плена, приехал служить ему с отрядом татар казанский царевич Касим. Около половины XV в. этим татарам отдан был Мещерский Городец на Оке с уездом, где среди иноверцев мещеры и мордвы верст на 200 вокруг города испомещена была дружина Касимова; с тех пор и самый город стал зваться именем царевича. Точно так же при Грозном испомещены были многие татарские мурзы около г. Романова на Волге, доходы с которого шли на содержание этих поселенцев. Многие татары, становясь русскими помещиками, принимали крещение и сливались с русскими служилыми людьми. В тех же провинциальных списках начала XVII в. встречаем в уездах Московском, Боровском, Калужском и смежных сотни новокрещен из татар – Ивана Салтанова сына Турчанинова или Федора Девлеткозина сына Резанова и т. п., отчества которых показывают, что отцы их, став там помещиками и вотчинниками, еще в XVI в. оставались магометанами. Сохранилась одна челобитная, бросающая некоторый свет на пути этого перелива татарских сил в состав русского служилого люда. В 1589 г. нововыезжий татарин-новокрещен Кирейка бил челом государю, что выехал он из Крыма на Дон к казакам и служил там государю с казаками 15 лет, крымских людей грабливал и на крымских людей воевать с казаками хаживал, а с Дону пришел в Путивль и здесь женился тому 5 лет; так государь смиловался бы, велел бы его двор в Путивле «обелить», освободить от податей и ему служить царскую службу вместе с путивльскими белодворцами.

Племенной состав класса. Так разнородны были составные элементы московского военно-служилого класса. Довольно трудно определить количественное отношение между этими элементами. До нас дошла официальная родословная книга, составленная в правление царевны Софьи после отмены местничества на основании старого московского родословца и поколенных росписей, поданных в Разрядный приказ служилыми людьми разных фамилий. В этой так называемой Бархатной книге перечислено до 930 служилых фамилий, которые составляли, как бы сказать, основной корпус московского служилого класса, тот слой, что позднее стали называть столбовым дворянством. Книга не дает достаточных указаний, по которым можно было бы определить количественное отношение между фамилиями по социальному происхождению их родоначальников, но она сообщает данные, без сомнения неполные и не всегда точные, которые позволяют составить хотя бы приблизительное понятие о составе класса по племенному происхождению его фамилий. По такому расчету фамилий русских, т. е. великорусских, оказывается 33 %, происхождения польско-литовского, т. е. в значительной степени западнорусского, – 24 %, происхождения немецкого, западноевропейского – 25 %, происхождения татарского и вообще восточного – 17 % и 1 % остается неопределим.

Лествица чинов. Разнообразие составных элементов, социальных и этнографических, должно было сообщать служилому московскому классу XV и XVI вв. чрезвычайную пестроту. Со временем эти столь разнообразные элементы с помощью одинаковых прав и обязанностей сольются в одно сословие, а сословные права и обязанности при содействии одинакового воспитания, одинаковых понятий, нравов и интересов сомкнут это сословие в плотный однородный слой населения, который под именем дворянства надолго станет во главе русского общества и оставит в нем глубокие следы своего влияния. Но в XVI в. еще не было ничего подобного: говоря о тогдашнем военно-служилом люде, нельзя говорить об однородном плотном сословии. Пестрота составных элементов класса отражалась и на его служебной организации. Различные слои его к концу XVI в. составили служебную иерархию, по ступеням которой служилые люди размещались «по отечеству и по службе» – по родословной знатности и по боевой годности, образуя несколько разрядов, или чинов. Эти ступени составляли три группы чинов, горизонтально лежавшие одна на другой. Вот их перечень, начиная сверху:

1) чины думные, бояре, окольничие и думные дворяне;

2) чины служилые московские, т. е. столичные, – стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы;

3) чины городовые или уездные, провинциальные – дворяне выборные, дети боярские дворовые и дети боярские городовые. Дворяне выборные были наиболее зажиточные и исправные по службе, отборные из уездных детей боярских, какие бывали не в каждом уезде, они по очереди на известный срок вызывались в Москву для исполнения столичных поручений, служили младшими офицерами в своих уездных отрядах, вместе с московскими чинами входили в состав царева полка, когда государь сам шел в поход, вообще составляли переходную ступень от городовых чинов к столичным. Лествица перечисленных служилых чинов XVI в. очень похожа на позднейшую табель о рангах, однако отличается от нее тем, что служебные чины нашего времени приобретаются, разумеется, в законном порядке, служебной подготовкой, образовательным цензом и потом личной службой, а в Московском государстве ими жаловали не столько за личную службу, сколько «по отечеству», по службе отцов и дедов, составлявшей ценз генеалогический; следовательно тогдашние чины в значительной степени были наследственными. Человек знатного боярского рода обыкновенно начинал службу в чине дворянина московского, штаб-офицера или даже стольника, полковника и постепенно поднимался выше. Незнатный городовой сын боярский мог дослужиться до чина жильца или дворянина московского, но чрезвычайно редко поднимался выше. Значит, родовитый человек начинал с того, чем иногда и очень редко кончал неродовитый.

Численность класса. Трудно определить численность всего военно-служилого московского класса в конце XVI в., когда завершалась его вербовка. Английский посол Флетчер, бывший в Москве в 1588–1589 гг., насчитывает до 100 тысяч ратников, получавших ежегодно жалованье и находившихся на постоянной службе, но он не указывает количества многочисленных городовых детей боярских, которых мобилизовали только для известного похода и потом распускали по домам. Флетчер не говорит и о служилых инородцах – казанских татарах, черемисах и мордве, которых Маржерет немного позднее Флетчера насчитывает до 28 тысяч. По разрядной книге полоцкого похода 1563 г. в рати, какую повел с собой царь под этот город, числилось свыше 30 тысяч боевых людей. Но книга не считала вооруженных дворовых людей, с которыми шли в поход служилые помещики и вотчинники, и потому разрядную цифру армии, взявшей Полоцк, надобно удвоить, если не утроить; современники, очевидно, преувеличивали, доводя ее силу до 280 тысяч, даже до 400 тысяч. В 1581 г., когда Баторий осадил Псков с гарнизоном не менее 30 тысяч человек, а в Новгороде стоял князь Голицын с 40 тысячами, под Старицей у царя было, по летописи, собрано 300 тысяч. К этим массам надо прибавить еще многие тысячи, которые защищали взятые незадолго до того Баторием Полоцк, Сокол, Великие Луки и другие города и большая часть которых погибла при взятии этих городов. Тот же французский капитан Маржерет, перечисляя разнообразные составные части московской рати, говорит, что они в совокупности достигают невероятного числа (un nombre incroyable).

Внешнее положение государства. Набор столь многочисленного военно-служилого класса сопровождался глубокими переменами в общественном строе Московского государства. Этот набор со всеми своими последствиями был тесно связан с тем же основным фактом, из которого вышли уже изученные нами явления тех веков, т. е. территориальным расширением Московского государства. Новые границы государства поставили его в непосредственное соседство с внешними иноплеменными врагами Руси – шведами, литовцами, поляками, татарами. Это соседство ставило государство в положение, которое делало его похожим на вооруженный лагерь, с трех сторон окруженный врагами. Ему приходилось бороться на два растянутых и изогнутых фронта, северо-западный европейский и юго-восточный, обращенный к Азии. На северо-западе борьба изредка прерывалась кратковременными перемириями; на юго-востоке в те века она не прерывалась ни на минуту. Такое состояние непрерывной борьбы стало уже нормальным для государства в XVI в. Герберштейн, наблюдавший Московию при отце Грозного, вынес такое впечатление, что для нее мир – случайность, а не война.

Войны на северо-западе. На европейском фронте шла борьба со Швецией и Ливонией за восточные берега Балтийского моря, с Литвой – Польшей за Западную Русь. В 1492 – 1595 гг. было три войны со Швецией и семь войн с Литвой – Польшей совместно с Ливонией. Эти войны поглотили не менее 50 лет, следовательно, на западе в эти 103 года мы круглым счетом год воевали и год отдыхали.

На юго-востоке. Зато на азиатской стороне шла изнурительная непрерывная борьба. Здесь не было ни миров, ни перемирий, ни правильных войн, а шло вечное обоюдостороннее подсиживание. Флетчер, нам уже известный, пишет, что война с татарами крымскими, ногаями и другими восточными инородцами бывает у Москвы каждый год. Золотая Орда в XV в. уже распадалась и окончательно разрушилась в начале XVI в. Из ее развалин образовались новые татарские гнезда, царства Казанское и Астраханское, ханство Крымское и орды Ногайские за Волгой и по берегам морей Азовского и Черного, между Кубанью и Днепром. По завоевании Казани и Астрахани наиболее беспокойств причинял Москве Крым по своей связи с турками, которые завоевали его в 1475 г. и положили здесь конец господству генуэзцев, владевших Кафой-Феодосией, Судаком-Сурожем и другими колониями по берегам Крыма. Прикрытый широкими пустынными степями, отрезанный от материка перекопью – широким и глубоким шестиверстным рвом, прорезывавшим узкий перешеек с высоким укрепленным валом, Крым образовал неприступную с суши разбойничью берлогу. Литвин Михалон, писавший о татарах, литовцах и москвитянах в половине XVI в., насчитывает в Крыму не более 30 тысяч конных ратников, но к ним всегда готовы были присоединиться бесчисленные татарские улусы, кочевавшие по обширным припонтийским и прикаспийским степям от Урала до нижнего Дуная. В 1571 и 1572 гг. хан крымский дважды нападал на Москву с полчищами в 120 тысяч человек. Крымское ханство представляло огромную шайку разбойников, хорошо приспособленную для набегов на Польшу, Литву и Московию. Эти набеги были ее главным жизненным промыслом. Тот же Флетчер пишет, что татары крымские обыкновенно нападают на пределы Московского государства раз или дважды в год, иногда около троицына дня, чаще во время жатвы, когда легче было ловить людей, рассеянных по полям. Но нередки были и зимние набеги, когда мороз облегчал переправу через реки и топи. В начале XVI в. южная степь, лежавшая между Московским государством и Крымом, начиналась скоро за Старой Рязанью на Оке и за Ельцом на Быстрой Сосне, притоке Дона. Татары, кое-как вооруженные луками, кривыми саблями и ножами, редко пиками, на своих малорослых, но сильных и выносливых степных лошадях, без обоза, питаясь небольшим запасом сушеного пшена или сыра да кобылиной, легко переносились через эту необъятную степь, пробегая чуть не тысячу верст пустынного пути. Частыми набегами они прекрасно изучили эту степь, приспособились к ее особенностям, высмотрели удобнейшие дороги, сакмы, или шляхи, и выработали превосходную тактику степных набегов; избегая речных переправ, они выбирали пути по водоразделам; главным из их путей к Москве был Муравский шлях, шедший от Перекопа до Тулы между верховьями рек двух бассейнов, Днепра и Северного Донца. Скрывая свое движение от московских степных разъездов, татары крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили огней и во все стороны рассылали ловких разведчиков. Так им удавалось незаметно подкрадываться к русским границам и делать страшные опустошения. Углубившись густой массой в населенную страну верст на 100, они поворачивали назад и, развернув от главного корпуса широкие крылья, сметали все на пути, сопровождая свое движение грабежом и пожарами, захватывая людей, скот, всякое ценное и удобопереносное имущество. Это были обычные ежегодные набеги, когда татары налетали на Русь внезапно, отдельными стаями в несколько сотен или тысяч человек, кружась около границ, подобно диким гусям, по выражению Флетчера, бросаясь туда, где чуялась добыча. Полон – главная добыча, которой они искали, особенно мальчики и девочки. Для этого они брали с собой ременные веревки, чтобы связывать пленников, и даже большие корзины, в которые сажали забранных детей. Пленники продавались в Турцию и другие страны. Кафа была главным невольничьим рынком, где всегда можно было найти десятки тысяч пленников и пленниц из Польши, Литвы и Московии. Здесь их грузили на корабли и развозили в Константинополь, Анатолию и в другие края Европы, Азии и Африки. В XVI в. в городах по берегам морей Черного и Средиземного можно было встретить немало рабынь, которые укачивали хозяйских ребят польской или русской колыбельной песней. Во всем Крыму не было другой прислуги, кроме пленников. Московские полоняники за свое уменье бегать ценились на крымских рынках дешевле польских и литовских; выводя живой товар на рынок гуськом, целыми десятками, скованными за шею, продавцы громко кричали, что это рабы, самые свежие, простые, нехитрые, только что приведенные из народа королевского, польского, а не московского. Пленные прибывали в Крым в таком количестве, что один еврей-меняла, по рассказу Михалона, сидя у единственных ворот перекопи, которые вели в Крым, и видя нескончаемые вереницы пленных, туда проводимых из Польши, Литвы и Московии, спрашивал у Михалона, есть ли еще люди в тех странах, или уж не осталось никого.

Береговая служба. Взаимные счеты и недоразумения, разделявшие Польшу – Литву и Москву, близорукость их правительств и пренебрежение к интересам своих народов мешали обоим государствам устроить дружную борьбу со степными хищниками. Московское государство с своей стороны напрягало все силы и изобретало разнообразные способы для обороны своих южных границ. Первым из них была береговая служба: ежегодно весной мобилизовались значительные силы на берег Оки. Разрядные книги XVI в. ярко рисуют тревожную жизнь на южных границах государства и усилия правительства для их обороны. Ранней весной в Разрядном приказе закипала оживленная работа. Дьяки с подьячими рассылали повестки в центральные и украйные уезды с приказом собрать ратных людей, городовых дворян и детей боярских, назначая им сборные пункты и сборный срок, обыкновенно 25 марта – день благовещения. Посланные, собрав ратников по списку всех сполна, ехали с ними на государеву службу; укрывавшихся, сыскивая, били кнутом. Городовые дворяне и дети боярские выступали в поход «конны, людны и оружны», с указным числом коней, вооруженных дворовых людей и в указном вооружении. Пересмотрев их на сборных пунктах, присланные из Москвы воеводы в случае тревожных вестей из степи соединяли ратников в пять корпусов, полков; большой полк становился у Серпухова: правая рука – у Калуги, левая – у Каширы, передовой полк – у Коломны, сторожевой – у Алексина. Кроме того, выдвигался вперед шестой полк, летучий ертоул, для разведочных разъездов. При дальнейших тревожных вестях эти полки в известном порядке трогались с Оки и вытягивались к степной границе. Таким образом, ежегодно поднималось на ноги до 65 тысяч рати. Если не приходило из степи тревожных вестей, полки стояли на своих местах иногда до глубокой осени, пока распутица не являлась им на смену посторожить Московское государство от внешних врагов.

Оборонительные черты. Другим средством обороны было построение на опасных границах укрепленных линий, которые не давали бы татарам врываться внутрь страны до сбора полков. Такие линии, черты, как они тогда назывались, состояли из цепи городов, острогов и острожков, обнесенных рублеными стенами либо тыном, стоячими, остроганными сверху бревнами, со рвами, валами, лесными засеками, завалами из подсеченных деревьев в заповедных лесах – все это с целью затруднить движение степных конных полчищ. На юго-восточной стороне древнейшая из таких линий и ближайшая к Москве шла по Оке от Нижнего Новгорода до Серпухова, отсюда поворачивала на юг до Тулы и продолжалась до Козельска. Впереди этой линии тянулась верст на 400 от Оки под Рязанью мимо Венева, Тулы, Одоева, Лихвина до реки Жиздры под Козельском цепь засек со рвами и валами в безлесных промежутках, с острожками и укрепленными воротами. Вторая линия, построенная в царствование Грозного, шла от города Алатыря на реке Суре, захватывая в свою цепь Темников, Шацк, Ряжск, Данков, Новосиль, Орел, продолжалась к юго-западу на Новгород-Северский и отсюда круто поворачивала на Рыльск и Путивль, также имея впереди, где было можно, засеки, рвы, острожки. При царе Федоре в исходе XVI в. возникла третья линия, чрезвычайно ломаная, точнее – представлявшая три ряда городов, постепенно углублявшиеся в степь: Кромы, Ливны и Елец, Курск, Оскол и Воронеж, Белгород и Валуйки – два последних в южных частях нынешних губерний Курской и Воронежской. С построением города Борисова в 1600 г. цепь укрепленных украинских городов подошла к среднему течению Северного Донца, в какие-нибудь 15 лет продвинулась к югу с верхней Оки и Тихой Сосны верст на 500 – 600 до черты, за которой неподалеку начинались уже татарские кочевья. Первоначальное, коренное население этих городов и острогов составлялось из военного люда, казаков, стрельцов, детей боярских, разных служеб служилых людей, но к ним присоединялись и простые обыватели из ближних городов. Старинная повесть о чудотворной курской иконе божией матери дает несколько указаний на постройку и заселение этих украйных городов. Курск вместе с Ливнами и Воронежем входил в третью оборонительную линию, в цепь городов, называвшихся «польскими» или «от поля», со степной стороны. Он возник на месте древнего города, носившего то же имя и известного уже в XI в. В Батыево нашествие он был разорен до основания, и с тех пор весь тот край запустел надолго, покрылся большими лесами, в которых обильно развелись звери и дикие пчелы, привлекавшие к себе промышленников из Рыльска и других окрестных городов. Но татарские набеги мешали основаться здесь прочному поселению, несмотря на то что недалеко от Курского городища в XV в. явилась чудотворная икона, собиравшая к себе много богомольцев. Наконец слух о чудесах от иконы, стоявшей в малой хижине среди пустыни, дошел до царя Федора, и он повелел в 1597 г. на пустевшем 3 ¹/³ столетия городище построить город. Слыша, что тот край исполнен всяким довольством, хлебом, и зверем, и медом, много народу приходило из Мценска, Орла и других окрестных городов и селилось в Курске и его уезде.

Сторожевая и станичная служба. Одновременно с укрепленными линиями устроилась сторожевая и станичная служба, бывшая третьим и очень важным оборонительным средством. Опишу ее, как она отправлялась около 1571 г., когда для ее упорядочения образована была особая комиссия под председательством боярина князя М.И. Воротынского, составившая устав той и другой службы. Из передовых городов второй и частью третьей оборонительной линии выдвигались в разных направлениях на известные наблюдательные пункты сторожи и станицы в два, в четыре и больше конных ратников, детей боярских и казаков, наблюдать за движениями в степи ногайских и крымских татар, «чтоб воинские люди на государевы украйны безвестно войною не приходили». Наблюдательные пункты удалялись от городов дня на четыре или дней на пять пути. Перед 1571 г. таких сторож было 73 и они образовали 12 цепей, сетью тянувшихся от реки Суры до реки Сейма и отсюда поворачивавших на реки Ворсклу и Северный Донец. Сторожевые пункты отстояли один от другого на день, чаще на полдня пути, чтобы возможно было постоянное сообщение между ними. Сторожи были ближние и дальние, называвшиеся по городам, из которых они выходили. Ближе к Оке, в заднем ряду, становились сторожи дедиловские, одна епифанская, мценские и новосильские, налево от них – мещерские, шацкие и ряжские, направо – орловские и карачевские, южнее, далее в степь, – сосенские (по реке Быстрой Сосне), от Ельца и Ливен – донские, рыльские, путивльские и, наконец, донецкие, самые дальние. Сторожа должны были стоять на своих местах неподвижно, «с коней не сседая», преимущественно оберегая речные броды, перелазы, где татары лазили через реки в своих набегах. В то же время станичники по два человека объезжали свои урочища, пространства, порученные их бережению, верст по шести, по десяти и по пятнадцати направо и налево от наблюдательного пункта. Высмотрев движение татар, станичники тотчас давали о том знать в ближние города, а сами, пропустив татар, разъезжали, рекогносцировали сакмы, которыми прошел неприятель, чтобы сметить его численность по глубине конских следов. Была выработана целая система передачи степных вестей сторожами и станичниками. Капитан Маржерет говорит, что сторожа становились обыкновенно у больших одиноких степных деревьев, один из них наблюдал с вершины дерева, другие кормили оседланных лошадей. Заметив пыль на степной сакме, сторож садился на готового коня и скакал к другому сторожевому дереву, сторож которого, едва завидев скачущего, скакал к третьему, и т. д. Таким образом, весть о неприятеле довольно быстро достигала украйных городов и самой Москвы.