Текст книги "Курс русcкой истории"

Лекция XLVIII

Затруднения правительства. Централизация местного управления; воеводы и губные старосты. Судьба земских учреждений. Окружные разряды, сосредоточение центрального управления. Приказы счетных и тайных дел. Сосредоточение общества. Основные и переходные классы, образование сословий. Служилые люди, посадское население; возврат закладников в посадское тягло.

Соборное уложение 1649 г. завершило собой ряд процессов нашей внутренней жизни, начавшихся со Смуты и под ее влиянием, закрепило законом положение государства, создавшееся из этих процессов к половине XVII в. Мы заметили при новой династии новые понятия в умах и новых людей в управлении, новую постановку верховной власти и новый состав земского собора. Все эти новизны вытекали прямо или косвенно из одного печального источника, из глубокого общего перелома русской жизни, произведенного Смутой, надломившего силы народа и пошатнувшего внешнее положение государства. Тогда стал перед правительством новой династии вопрос, как выйти из затруднений, в каких оно очутилось. Мы обратились к изучению капитального памятника нашего законодательства XVII в., чтобы видеть, в каком направлении действовало правительство, где и как оно искало выхода из тяжелого положения. Мы заметили, что, провозгласив отмену всяких льготных изъятий в суде и запрет дальнейшего расширения несвободных состояний, освобождавших от государственных тягостей, оно стремилось собрать в своих руках все наличные силы народа. Оно вообще тогда собирало все, что уцелело от разрухи и могло ему пригодиться: недостававшие ему деньги, разбегавшихся людей, податных плательщиков и ратников, земских выборных для совета – наконец, самые законы.

Воеводы. В борьбе с затруднениями московское правительство хотело прежде всего собраться с собственными силами, чувствовало потребность приобрести более единства воли и более энергии в действиях. С этой целью оно принялось после Смуты централизовать управление, стягивать в свои руки работу его сил, местных и даже центральных. Впрочем, тогда в Москве понимали централизацию по-своему, не в смысле ведомственного подчинения местных органов центральному управлению, а как соединение в одном лице или учреждении разнородных предметов, взаимно соприкасающихся в жизни: так, в сельской лавке под одной вывеской сосредоточиваются разнообразные товары по местным пунктам спроса, а не разбрасываются по специальностям. Сами обыватели стояли на одной точке зрения с правительством, предпочитали иметь дело с одним учреждением по всяким своим нуждам и иногда заявляли правительству, что их не в меру тяготят приказы, которые ведают их по разным делам, и что лучше бы ведать их во всем одному приказу, чтобы «напрасных обид и разоренья не было». Этим практическим удобством и руководились при царе Михаиле в перестройке местного управления. Старая династия покинула областное управление в состоянии крайнего раздробления. Земская реформа царя Ивана разбила область, уезд на несколько ведомств и на множество местных сословных миров, городских и сельских, служилых и тяглых (лекции XXXIII и XXXIX). Каждый такой местный мир действовал обособленно, имел свое особое выборное управление. Все эти миры ничем не объединялись между собою на месте, кроме редких всесословных и всеуездных выборов губных старост, и каждый из этих миров через своих выборных управителей имел непосредственное отношение к центральным учреждениям, приказам. Только в пограничных городах, где требовалась сильная военная власть, уже в XVI в. введены были воеводы, которые сосредоточивали в своих руках власть над всем уездом по всем делам, кроме духовных. Такое раздробленное выборное областное управление могло действовать только в спокойные времена. С пресечением старой династии такие времена миновали надолго. В продолжение Смуты все области, даже внутренние, подверглись опасности неприятельского нападения; поэтому даже и во внутренних уездах стали появляться воеводы. До нас дошел документ, составленный около 1628 г.: это – роспись 32 городов, где прежде воевод не было и где они явились с «Расстригина прихода», т. е. с царствования первого самозванца, с 1605 г. Это преимущественно центральные города, замосковные, как они тогда назывались, Владимир, Переяславль, Ростов, Белозерск и др. Из перечня этих городов, в которых воевод прежде не было, а были земские судьи, губные старосты и городовые приказчики, т. е. выборные сословные власти, видно, что воеводство при царе Михаиле стало повсеместным учреждением. Воеводе подчинен был весь уезд со всеми классами общества и по всем делам; власть его простиралась на уездный город и на все сельские общества уезда по делам как финансовым и судебным, так и полицейским и военным. С внешней стороны введение воеводства могло казаться улучшением местного управления. Разрозненные местные сословные миры объединились под одной властью; уезд стал цельной административной единицей. Зато местным управлением теперь руководил представитель центральной государственной власти, приказный человек по назначению, а не земский правитель по выбору. С этой стороны воеводство было решительным поворотом от земского начала, положенного в основу местных учреждений царя Ивана, к бюрократическому порядку местного управления. Но оно не было возвратом к старым наместничествам. Воевода назначался ведать уезд не на себя подобно кормленщику, а на государя, как истая коронная власть. Поэтому воеводам неприличны были кормы и пошлины, какие по уставным грамотам шли в пользу наместников. Для центральных московских приказов воеводство действительно было удобством. Сподручнее было иметь дело с одним общим правителем уезда, притом своим ставленником, чем с многочисленными выборными уездными властями. Но для местного населения воеводство стало не только восстановлением, но и ухудшением наместничьего управления. Воеводы XVII в. были сыновья или внуки наместников XVI в. На протяжении одного-двух поколений могли измениться учреждения, а не нравы и привычки. Воевода не собирал кормов и пошлин в размерах, указанных уставной грамотой, которой ему не давали; но не были воспрещены добровольные приносы «в почесть», и воевода брал их без уставной таксы, сколько рука выможет. В своих челобитных о назначении соискатели воеводских мест так напрямки и просили отпустить их в такой-то город на воеводство «покормиться». На деле вопреки своей идее воеводство стало ухудшенным продолжением наместничества. Последнее по идее было административным жалованьем за ратную службу, а на деле стало административной службой под предлогом жалованья за ратную повинность, потому что наместник все-таки правил и судил. Воеводство хотели сделать административной службой без жалованья, а на деле оно вышло неокладным жалованьем под предлогом административной службы. Неопределенная точно широта власти воеводы поощряла к злоупотреблениям. Стеснительно-подробные наказы, какими снабжал воеводу отправлявший его приказ, однако, предписывали ему в конце концов поступать, «как пригоже, смотря по тамошнему делу, как бог вразумит», предоставляя ему полный произвол. Понятно, почему земские люди XVII в. впоследствии с сожалением вспоминали времена, когда не было воевод. Неизбежная при таком сочетании регламентации с произволом неопределенность прав и обязанностей располагала злоупотреблять первыми и пренебрегать вторыми, и в воеводском управлении превышение власти чередовалось с ее бездействием.

Губные старосты. Воевода судил и рядил в съезжей или приказной избе: это – наше губернское правление. Рядом с воеводой стоял другой орган центральной власти в уезде со специальным назначением – губной староста, сидевший в губной избе; в иных уездах их было двое и даже больше. Эта высшая судебно-полицейская власть в уезде, возникшая еще в XVI в., как мы знаем, имела смешанный характер, земский по источнику полномочий и приказный по ведомству: губной староста выбирался на всесословном местном съезде, но ведал не местные земские, а общегосударственные дела по важнейшим уголовным преступлениям. В XVII в. губное ведомство расширилось: сверх разбоя и татьбы к нему отнесены были дела о душегубстве, поджоге, совращении из православия, оскорблении родительской власти и др. Влияние общего направления внутренней политики правительства сказалось в том, что приказный элемент в должности губного старосты получил решительное преобладание над земским, и это сближало губного старосту по характеру должности с воеводой. Но это направление не соединялось с определенным планом, было скорее правительственным позывом, чем программой, что и отразилось на бесконечных колебаниях, каким подверглось взаимное отношение обеих должностей: губные старосты то отменялись, то восстановлялись; в иных местах губные дела поручались воеводам, в Других губные старосты ведали воеводские дела. По просьбе обывателей городом правил вместо воеводы губной староста, а когда он становился неугоден городу, назначался опять воевода с поручением ведать и губные дела; губной староста действовал то независимо от воеводы, то был подчинен ему.

Судьба земских учреждений. Что же сталось с собственно земским сословным самоуправлением, ведавшим тяглое население? С повсеместным введением воевод оно не исчезло, но было стеснено и подчинено воеводам и круг его действия сузился. С переходом судебной власти к воеводам судные коллегии излюбленных голов с целовальниками были закрыты; только в дворцовых и черных крестьянских волостях да в северных «поморских» уездах, в нынешних губерниях Архангельской, Олонецкой, Вятской и Пермской, уцелели выборные земские судейки. В кругу выборного земского управления теперь остались дела финансовые, т. е. казенные сборы, и дела местные хозяйственные. Казенные косвенные сборы, таможенные, питейные и др., ведались по-прежнему верными головами с целовальниками. Сбор прямых налогов и хозяйственные дела земских обществ, городских и сельских, оставались на руках земских старост с целовальниками. Эти хозяйственные дела состояли в сборах на мирские нужды, в распоряжении мирской землей, в выборах на разные должности по земскому управлению, а также в выборе приходского священника с причтом. Земский староста вел свои дела в земской избе, городской или уездной земской управе, всегда находившейся на посаде, за стенами городского кремля, где помещались избы съезжая и губная. Ближайший надзор за действиями земской избы принадлежал «советным людям», выборным гласным посадского или сельского населения уезда. С введением воеводств на земское управление пала новая тяжкая повинность – кормление воевод и приказных людей, дьяков и подьячих; этот расход едва ли не всего более истощал «земскую коробку». Земский староста вел расходную книгу, в которую записывал все, на что тратились мирские деньги, для отчета советным людям. Эти книги старост наглядно показывают, что значило в XVII в. кормить воеводу. Изо дня в день староста записывал, что он тратил на воеводу и его приказных людей. Он носил на воеводский двор все нужное для домашнего и канцелярского обихода воеводы: мясо, рыбу, пироги, свечи, бумагу, чернила. В праздники или в именины он ходил поздравлять воеводу и приносил подарки, калачи или деньги «в бумажке», как ему самому, так и его жене, детям, приказным людям, дворовым слугам, приживалкам, даже юродивому, проживавшему у воеводы. Эти расходные книги всего лучше объясняют значение земского самоуправления при воеводах. Староста земский со своими целовальниками – лишь послушные орудия приказной администрации; на них возложена вся черная административная работа, в которой не хотел марать рук воевода с дьяком и подьячими. Земство вело свои дела под наблюдением и по указаниям воеводы; земский староста вечно на посылках у воеводы и лишь изредка решается вступаться за свой мир против его распоряжений, заявляет протест, идет на воеводский двор «лаять» воеводу, выражаясь языком тогдашней земской оппозиции. Из такого отношения земского управления к приказному развились чрезвычайные злоупотребления. Воеводское кормление часто вело к разорению земских миров. Правительство, не прибегая к радикальным мерам, старалось по возможности устранить или ослабить это зло, изыскивая разные к тому средства, назначало на должности по указанию мира или предоставляло миру выбирать должностных приказных лиц, воеводские дела поручало выборным губным старостам, грозило в указах и в Уложении строгими взысканиями за неправый суд, дозволяло тяжущимся заявлять подозрение на своего воеводу, предоставляя им в таком случае переносить свое дело на решение к воеводе соседнего уезда. При царе Алексее запрещено было назначать дворян воеводами в города, где у них были вотчины или поместья. Неоднократно запрещаемы были при царе Михаиле и его преемнике всякие денежные и натуральные кормы для воевод под угрозой взыскать взятое вдвое. Так централизация местного управления уронила земские учреждения, исказила их первоначальный характер, лишила их самостоятельности, не уменьшив их обязанностей и ответственности. Это была также одна из жертв, принесенных обществом государству.

Окружные разряды. Сосредоточение местного управления не ограничилось пределами уезда: уже при царе Михаиле сделан был еще шаг вперед в эту сторону. Во время войн с Польшей и Швецией пограничные уезды по западной, южной и юго-восточной окраине государства с целью лучшего устройства внешней обороны правительство соединяло в крупные военные округа, называвшиеся разрядами, в которых уездные воеводы были поставлены в зависимость от главных окружных воевод как высших местных военно-гражданских управителей и предводителей военно-служилых людей, составлявших окружные корпуса. Так, еще в начале царствования Михаила упоминаются разряды Рязанский и Украинный, в состав которого входили Тула, Мценск и Новосиль. При царе Алексее появляются разряды Новгородский, Севский, или Северский, Белгородский, Тамбовский, Казанский. При царе Федоре предположено было и внутренние уезды соединить в такие же военные округа, образовав разряды Московский, Владимирский, Смоленский. Эти военные округа и послужили основанием губернского деления, введенного Петром Великим.

Сосредоточение центрального управления. Централизация, хотя в меньшей степени, коснулась и центрального управления, где она была даже нужнее, чем в областном. Говоря о московских приказах XVI в., я уже имел случай заметить, что они и в XVII в. строились по-прежнему (лекция XXXVIII). Осложнение государственных потребностей и отправлений нагромоздило их до полусотни. В них трудно найти какую-либо систему: это была скорее куча крупных и мелких учреждений, министерств, контор и временных комиссий, как бы мы их назвали. Количество приказов и беспорядочное разграничение в них ведомств затрудняли контроль и направление их деятельности: иногда само правительство не знало, куда приткнуть необычное дело, и без дальнейших размышлений учреждало для него новый приказ. Отсюда возникла потребность стянуть слишком раздробленное центральное управление. Его сосредоточивали двумя способами: или подчиняли одному начальнику несколько средних по ведомствам приказов, или несколько приказов сливали в одно учреждение; в первом случае группе приказов сообщалось одно руководство и направление, во втором нескольким приказам сообщалась одинаковая организация. Тесть царя Алексея И.Д. Милославский был начальником приказа Большой казны, одного из департаментов министерства финансов; но он же правил и приказами, ведавшими новые роды войск, какие заводились в XVI и XVII вв., именно: Стрелецким, Рейтарским, Иноземским да кстати и невоенным, Аптекарским, так как при нем состояли лекаря, тоже иноземцы. Посольскому приказу, ведавшему иностранные дела, были подчинены девять других приказов, ведавших новоприсоединенные области, Малороссийский, Смоленский, Литовский и другие, а также Полоняничный, заведовавший выкупом пленных. Вероятно, эти приписанные к Посольскому приказы и помещались с ним рядом в длинном здании приказов, тянувшемся от Архангельского собора по кремлевскому обрыву к Спасским воротам. Путем этого сосредоточения из множества мелких учреждений складывалось несколько крупных ведомств, которые послужили предшественниками коллегий Петра Великого. С целью надзора при царе Алексее возникли два новых приказа.

Приказы счетных и тайных дел. Контроль финансовый был поручен приказу Счетных дел: он считал государственные доходы и расходы по книгам всех других центральных приказов и областных учреждений и стягивал к себе остатки от текущих расходов, где таковые оказывались, обращался в другие приказы с запросами по исполнению ассигновок, данных должностным лицам, послам, полковым воеводам, вызывал к отчету из городов земских целовальников с их приходо-расходными книгами. Это было место, где объединялось финансовое счетоводство. Счетный приказ существовал уже в 1621 г. Другой был приказ Тайных дел. Название этого приказа страшнее его ведомства: это не тайная полиция, а просто ведомство государева спорта, «потехи», как тогда говорили. Царь Алексей был страстный сокольничий охотник. Приказ Тайных дел ведал 200 сокольников и кречетников, больше 3000 соколов, кречетов, ястребов и до 100 000 голубиных гнезд для корма и выучки охотничьих птиц. К этим кречетам и голубям благодушный и расчетливый царь пристроил множество разнородных дел не только своего личного обихода, но и общегосударственного управления. Через Тайный приказ он вел свою личную переписку, особенно по дипломатическим и военным делам, следил за хозяйством некоторых своих имений, за дворцовыми соляными и рыбными промыслами; приказ заведовал делами любимого царского Саввина Сторожевского монастыря, раздачей царской милостыни и т. п. Но через тот же приказ царь делал личные распоряжения по всевозможным предметам общего управления, когда находил нужным непосредственно вмешаться в ход дел или взять на себя почин и руководство в каком-либо новом предприятии, еще не вошедшем в обычный состав управления: так, Тайный приказ ведал рудное дело и гранатные заводы. Словом, это – собственная царская канцелярия. Она служила и органом особого царского надзора за управлением, который действовал помимо общего контроля, шедшего из Боярской думы. Котошихин описывает один прием этого надзора: «Присутствие приказа состояло только из дьяка с десятком подьячих: думным людям туда закрыты были двери. Этих подьячих царь причислял к посольствам, ехавшим в иностранные государства, к воеводам, шедшим в поход, для наблюдения за их словами и поступками: и те подьячие, – пишет Котошихин, – над послы и над воеводами подсматривают и царю приехав сказывают». Разумеется, великородные послы и воеводы понимали назначение этих маленьких лишних людей в их свите и задабривали их «выше их меры», по выражению Котошихина, и как орган тайного административного надзора, предшественник петровского института фискалов, приказ Тайных дел едва ли был удачен. Притом он был и бестактен. Котошихин пишет, что царь Алексей устроил этот приказ «для того, чтобы его царская мысль и дела исполнялися и все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чем не ведали». Так царь действовал тайком от ближайших исполнителей своей воли, которых сам же и призывал к власти и с которыми жил в таком видимом «совете», конспирировал против собственного правительства. По атавизму, притом совершенно фиктивному, старый удельный инстинкт опричнины сказался в царе, предки которого никогда не бывали удельными князьями. Тайный приказ поспешили закрыть тотчас по смерти учредителя.

Состав общества. Вместе с централизацией управления еще в усиленной степени шло сосредоточение общества. Из устроительной деятельности старой династии общество вышло столь же дробным, как и управление. Оно было разбито на множество разрядов, чинов, которые, не считая духовенства, можно свести в четыре основных класса или состояния: это были 1) люди служилые, 2) тяглые посадские, 3) тяглые сельские и 4) холопы. По отношению к государству основные классы различались родом повинностей, связанных с имущественным положением лиц, в служилом классе – еще и с происхождением, чины – размерами или степенью тяжести однородных повинностей. Так, повинностью служилых людей землевладельцев была наследственная служба ратная и соединенная с нею придворная и административная; по степени ее важности и тяжести, соответствовавшей размерам землевладения и породе, служилый класс распадался на чины думные, служилые московские и городовые. Посадские торгово-промышленные обыватели тянули посадское тягло «по животам и по промыслам», по оборотным средствам и промысловым занятиям, а по размерам или доходности тех и других и по связанной с ними тяжести посадских повинностей они делились на лучших, средних и молодших. На такие же имущественно-податные разряды распадался и класс сельских людей или крестьян тянувших поземельное тягло по размерам пашни. Холопы по праву не имели законом защищаемой собственности и не служили, не тянули тягла государству, а состояли в крепостном дворовом услужении у частных лиц, образуя также несколько видов неволи. Но эти классы, как и чины, не были устойчивыми и неподвижными обязательными состояниями. Лица могли переходить из одного класса или чина в другой, свободные по своей или государевой воле, холопы по воле своих господ или по закону, могли менять или соединять хозяйственные занятия: служилый человек мог торговать в городе, крестьянин – перейти в холопство или заниматься городским промыслом. При такой подвижности между основными классами образовалось несколько промежуточных, переходных слоев разнородного социального состава. Так, между служилыми людьми и холопством кружился слой мелкопоместных или беспоместных детей боярских, которые то отбывали ратную службу со своих или отцовых поместий, то поступали холопами во дворы к боярам и другим служилым людям высших чинов, образуя особый слой боярских служилых людей. Между служилым классом и посадским населением стояли служилые люди «меньших чинов», служившие не по отечеству, наследственно, а по прибору, по казенному найму; это были казенные кузнецы и плотники, воротники, пушкари и затинщики, состоявшие при крепостях и крепостной артиллерии; они примыкали к служилому классу, неся военно-ремесленную службу, но близко стояли и к посадскому населению, из которого обыкновенно набирались, и занимались городскими промыслами, не неся посадского тягла. Около привилегированных землевладельцев, светских и духовных, ютились, выходя также из посадов, закладчики, о которых я уже говорил и еще буду говорить сейчас. Наконец, между холопами и свободными классами бродил многочисленный смешанно составленный слой вольных, или гулящих, людей: в него входили и затяглые родственники тяглых домохозяев, неотделенные сыновья, братья и племянники, и захребетники, также не имевшие своего хозяйства, работавшие при чужом, и дети духовенства, не пристроившиеся к приходам, и дети боярские, замотавшиеся и бросившие службу, но ни к кому не поступившие во двор, и крестьяне, покинувшие пашню и не избравшие определенного рода жизни, и холопы, вышедшие на волю и еще не давшие на себя новой крепости. Все такие люди, живя в селе, не имели земельного надела и не несли поземельного тягла, а обитая в городе, промышляли, но не отбывали городских повинностей.

Образование сословий. Дробность чиновного деления и присутствие бродячих промежуточных слоев придавали обществу вид чрезвычайно пестрой и беспорядочной массы. Такой подвижностью и пестротой общественного состава поддерживалась свобода народного труда и передвижения. Но эта свобода крайне затрудняла приказное правительство и противоречила его стремлению, потом проведенному в Уложении, всех привлечь к работе на государство и строго регулировать народный труд в интересах казны. Особенно неудобны были для него состояния закладчиков и вольных людей, грозившие постепенным оскудением ратных сил и иссякновением самых источников государственного дохода: пользуясь правом отказа от личной свободы и от соединенных с ней государственных повинностей, оба эти состояния грозили стать социальными убежищами для служилых и тяглых людей, не хотевших ни служить, ни тянуть тягла. Устраняя эти затруднения и опасности, законодательство с воцарения Михаила начинает стягивать общество, как оно стягивало управление: оно соединяло дробные чины с однородными повинностями в крупные замкнутые классы, оставляя самые чины подвижными в пределах того или другого класса, а промежуточные слои вгоняло в эти классы по наибольшей сродности занятий. Эту социальную перестройку оно производило двумя приемами: наследственным прикреплением людей к состояниям, в которых заставал их крепивший их закон, и лишением свободных лиц права отказываться от личной свободы. Таким образом, общественный состав упрощался и твердел: служба и тягло по колеблющемуся имущественному положению или по изменчивому занятию превращались в неподвижные повинности по рождению; каждый класс, округляясь, становился плотнее сам в себе и обособленнее от других. Эти замкнутые и обязанные классы впервые в истории нашего общественного строения получили характер сословий, а самый процесс, которым они созидались, можно назвать фиксацией, отверждением состояний. Так как этот процесс совершался на счет свободы народного труда, то и достигавшийся им результат следует отнести к числу жертв общества в пользу государства.

Служилые люди. Это укрепление и обособление сословий, по-видимому, началось со служилого класса, наиболее нужного государству как боевая сила. Уже Судебник 1550 г. дозволил принимать в холопство только отставных детей боярских, воспретив прием служащих и их сыновей, даже не начавших еще службы. Это был низший и беднейший служилый чин, в котором находилось много охотников поступать в боярские люди. Закон 1558 г. пояснил, что только сыновья детей боярских, достигшие служилого совершеннолетия (15 лет) и еще не поверстанные в службу, могли становиться холопами, а несовершеннолетние и совершеннолетние, но уже записанные в службу, не могли. Нужда и тяжесть службы побуждали нарушать и эти ограничения. При царе Михаиле дворяне и дети боярские жаловались на массовое бегство в холопы их братьев, детей и племянников. Указом 9 марта 1642 г. велено было взять таких дворян-холопов из боярских дворов на службу, если они имели поместья или вотчины и были уже зачислены в службу, а впредь запрещалось принимать в холопство всяких дворян и детей боярских. Этот запрет внесен и в Уложение. Так ратная служба стала наследственной безысходной сословной повинностью служилых людей. Тогда же определились и специальные их сословные права как землевладельцев. Правом землевладения пользовались дотоле и боярские люди, и соответствовавшие им по общественному положению монастырские служки; в число тех и других вступали государевы служилые люди с вотчинами и поместьями. Закон 1642 г. поворотил первых на государеву службу, а Уложение лишило тех и других права приобретать вотчины. Личное землевладение, вотчинное и поместное, стало теперь сословной привилегией служилого класса, как ратная служба осталась его специальной сословной повинностью: тем и другим служилые чины объединялись в одно сословие и обособлялись от других классов.

Посадское население. Такому же обособлению подверглось и посадское население. Мы уже видели, как развитие служилого землевладения в XVI в. задержало рост города (лекция XXXIII). Смута разорила и разогнала посадских тяглецов. Затруднения, наступившие с новой династией, грозили новым разрушением едва начавшим оживать посадам. Чтобы быть исправными казенными плательщиками, посадским обществам, связанным круговой тягловой порукой, необходимы были достаточный постоянный комплект членов и обеспеченный сбыт труда и товара. Тяжесть податей заставляла слабосильных выходить из посада, продавая или закладывая свои дворы людям нетяглым, белым. В то же время к посадам пристраивался разночинный люд: стрельцы, крестьяне из подгородных сел, церковные слуги, поповичи торговали и промышляли, отбивая торги и промыслы у оставшихся посадских тяглецов, но не участвуя в их тягле; даже попы и дьяконы вопреки церковным правилам сидели в лавках.

Бегство из посадского тягла находило себе влиятельное поощрение сверху. Стоит заметить, что всякий раз, как верховная власть слабела, господствующие классы у нас спешили пользоваться минутой и развивали широкую спекуляцию насчет свободы народного труда. Так, при царе Федоре Ивановиче современники жалуются на усиленное развитие кабального холопства, в чем деятельно участвовал сам правитель Борис Годунов со своей родней.

Закладчики. При царе Михаиле то же повторилось с закладничеством. Я уже говорил об этом виде частной зависимости, отличавшейся от холопства тем, что она не была крепостная, прекращалась по воле закладчика. Закладывались преимущественно посадские люди, торговые и ремесленные, и обыкновенно «за сильных людей», за бояр, патриарха, епископов, за монастыри. Это было большое бедствие для тяглых посажан. Значительные посады в Московском государстве опоясывались казенными служилыми слободами, стрелецкими, пушкарскими, ямскими; населявшие их служилые приборные люди конкурировали в торгах и промыслах с посадскими людьми, не разделяя их повинностей. Закладчики явились еще более опасными соперниками. Сильные люди принимали их массами и селили целыми слободами на посадах или около не только на своих, но и на общественных посадских землях. В патриаршей слободе на посаде Нижнего Новгорода жило в 1648 г. более 600 новоприбылых торговых и ремесленных людей, «которые в тое слободу сошлися из разных городов и поселилися для своего промыслу и легости», как жаловались выборные от посадских людей на Уложенном соборе. Это был новый вид закладничества, притом незаконный. Личный заклад в собственном, простейшем виде был заем под работу с обязательством заработать его службой во дворе или на земле заимодавца. Теперь тяглые посадские закладывались без займа или с фиктивным займом обыкновенно за привилегированных землевладельцев, светских и духовных, и не отбывали им дворовой службы, а селились на их льготных землях дворами и целыми слободами и присвояли себе их поземельные льготы, самовольно избывая посадского тягла и занимаясь «всякими промыслами и торгами большими». Это были капиталисты, а не бедные дворовые рабочие под ссуду. Такие условия были нарушением закона. Уже Судебник 1550 г. запретил торговым посадским людям жить на нетяглой церковной земле в посадах, пользуясь ее льготами. При царе Михаиле закон строго обособлял посадские земли тяглые или черные от нетяглых или белых. Как воспрещалось беломестцам обеливать приобретаемые ими посадские тяглые дворы и места, так не дозволялось и тяглым людям, селясь на белой земле, по ней обеливать самих себя. Закладничество было прямым злоупотреблением: не будучи крепостным холопством, освобождавшим от тягла, оно соединяло выгоды крепостной неволи с выгодами тяглого посадского промысла, не неся тягла, пользовалось правами без обязанностей. Уже при царе Михаиле жаловались на это зло, и правительство новой династии, по усвоенной им привычке ничего не предупреждать и уступать только силе или угрозам, удовлетворяло отдельные жалобы, не объединяя их в общую меру. Так, в 1643 г. посадские города Тобольска жаловались на размножение закладчиков у тамошнего монастыря, которые теснили и обижали их во всяких промыслах, и при этом челобитчики ставили правительству на вид, что у них государевых служеб служить и оброка платить некому. Государь указал взять закладчиков в посад и тягло им тянуть с посадскими людьми вместе. Настойчивые жалобы на закладничество до собора и на самом соборе 1648 г., внушительные и еще не остывшие впечатления июньского бунта в Москве и доступное даже тогдашнему московскому правительству опасение за казенные доходы вместе с желанием приобрести многие тысячи новых плательщиков – все это повело к капитальной переборке состава посадского населения. Отдельные меры, тогда принятые, сведены в главе XIX Уложения о посадских людях. Все слободы частных владельцев, поселенные на посадской земле, купленной или захваченной, отбирались на государя и приписывались в тягло к посадам безвозмездно за то: «Не строй на государевой земле слобод и не покупай посадской земли». Заемные и ссудные записи, данные на себя закладчиками приемщикам, объявлены недействительными. Подгородные вотчины и поместья, которые сошлись с посадами «дворы с дворами», также приписывались к посадам и обменивались на казенные села в других местах. Закладничество впредь запрещалось под угрозой тяжкой кары, а посадские прикреплялись к своему тяглу и к посадам с такой строгостью, что указ 8 февраля 1658 г. грозил смертной казнью за переход из посада в посад, даже за женитьбу вне посада. Так посадское тягло с торгов и промыслов стало сословной повинностью посадского населения, а право городского торга и промысла – его сословной привилегией. Крестьяне могли продавать в городе «всякие товары» на гостином дворе только прямо с возов, не держа лавок в торговых рядах.