Текст книги "Курс русcкой истории"

Порядок изучения. Таков общий план реформы, точнее, ее порядок, установленный не наперед обдуманными предначертаниями Петра, а самым ходом дела, гнетом обстоятельств. Война была главным движущим рычагом преобразовательной деятельности Петра, военная реформа – ее начальным моментом, устройство финансов – ее конечной целью. Преобразованием государственной обороны начиналось дело Петра, к преобразованию государственного хозяйства оно направлялось; все остальные меры были либо неизбежными следствиями начального дела, либо подготовительными средствами к достижению конечной цели. Сам Петр ставил свою преобразовательную деятельность в такую связь с веденной им войной. В последние годы жизни, собирая материалы о шведской войне, он обдумывал план ее истории. После него остались заметки по этому делу. В 1722 г. он отметил: «Вписать в гисторию, что в сию войну сделано, каких когда распорядков земских и воинских, обоих путей регламентов и духовных, тако ж строение фортец, гаванов, флотов корабельного и галерного и мануфактур всяких и строения в Питербурхе и на Котлине и в прочих местах». За полтора месяца до кончины сделана Петром заметка: «Вписать в гисторию, в которое время какие вещи для войны и прочих художеств и по какой причине или принуждению зачаты, например, ружье для того, что не стали пропускать, тако ж и о прочем». Значит, в гисторию войны предполагалось ввести, как дела, тесно с нею связанные, меры для устройства не только военных сил, но и порядка земского и церковного, для развития промышленности и торговли. Этому плану будем следовать и мы в своем изучении; в состав его войдут: 1) военная реформа; 2) меры для поддержания регулярного строя сухопутной армии и флота, именно перемены в положении дворянства, направленные к поддержанию его служебной годности; 3) подготовительные меры к увеличению государственных доходов, имевшие целью умножение количества и подъем качества податного труда; 4) финансовые нововведения; наконец, 5) общие средства обеспечения успешного исполнения военных и народнохозяйственных реформ, именно преобразование управления и устройство учебных заведений. Повторяют: этот план не значит, что реформа следовала именно такому порядку, что, покончив с одной преобразуемой областью, она обращалась к другой. Перестройка шла по разным областям одновременно, урывками и вперемежку, и только к концу царствования стала складываться в нечто цельное, что можно уложить в изложенный план.

Военная реформа. Военная реформа была первоочередным преобразовательным делом Петра, наиболее продолжительным и самым тяжелым как для него самого, так и для народа. Она имеет очень важное значение в нашей истории; это не просто вопрос о государственной обороне: реформа оказала глубокое действие и на склад общества и на дальнейший ход событий.

Московское войско перед реформой. По росписи 1681 г. (лекция LI) значительно большая часть московской рати была уже переведена на иноземный строй (89 тысяч на 164 тысячи без малороссийских казаков). Переформировка едва ли продолжалась. В состав 112-тысячной армии, какую в 1689 г. князь В. В. Голицын повел во второй крымский поход, входили те же 63 полка иноземного строя, как и по росписи 1681 г., только численностью до 80 тысяч, с убавившимся составом полков, хотя и дворянской конной милиции русского строя значилось не более 8 тысяч, в 10 раз меньше иноземного строя, а по росписи 1681 г. ее было всего в 5–6 раз меньше. Потому совсем неожиданным является состав сил, направленных в 1695 г. в первый азовский поход. В 30-тысячном корпусе, который пошел с самим Петром, тогда ротным бомбардиром Преображенского полка, можно насчитать не более 14 тысяч солдат иноземного строя, тогда как огромное 120-тысячное ополчение, направленное диверсией на Крым, все состояло из ратников русского строя, т. е. в сущности нестроевых, строю никакого не знавших, по выражению Котошихина, преимущественно из конной дворянской милиции. Откуда взялась такая нестроевая масса и куда девались 66 тысяч солдат иноземного строя, которые за вычетом 14 тысяч, шедших с Петром под Азов, участвовали в крымском походе 1689 г.? Ответ на это дал на известном нам пиру 1717 г. князь Я.Ф. Долгорукий, знакомый с состоянием московского войска при царе Федоре и царевне Софье, бывший первым товарищем князя В.В. Голицына во втором крымском походе. Он тогда сказал Петру, что отец его, царев, устроением регулярных войск ему путь показал, «да по нем несмысленные все его учреждения разорили», так что Петру пришлось почитай все вновь делать и в лучшее состояние приводить. Отзыв князя Долгорукого не мог относиться ни к царю Федору, ни к царевне Софье: накануне падения царевны, во втором крымском походе, полки иноземного строя были в исправности. Но дворянство оказало деятельную поддержку матери Петра в борьбе с царевной Софьей и ее стрельцами, и с падением царевны всплыли наверх все эти Нарышкины, Стрешневы, Лопухины, цеплявшиеся за неумную царицу, которым было не до благоустройства государственной обороны. Они, по-видимому, и спустили тяготившееся иноземным строем дворянство на более легкий, русский. И комплектование войска Петр застал в полном расстройстве. Прежде солдатские и рейтарские полки, распущенные по домам на мирное время, призывались на службу в случае надобности. Это был призыв отпускных или запасных, бывалых людей, уже знакомых со строем. При формировке Петром армии для борьбы со Швецией такого запаса уже не заметно. Полки иноземного строя пополнялись двумя способами: или «кликали вольницу в солдаты», охотников, или собирали с землевладельцев даточных, рекрутов, по числу крестьянских дворов. Петр указал писать в солдаты вольноотпущенных холопов и крестьян, годных к службе, и даже дал холопам свободу поступать в солдатские полки без отпуска от господ. При такой вербовке наскоро составленные, наскоро обученные немцами полки новобранцев, по выражению бывшего в Москве в 1698–1699 гг. секретаря австрийского посольства Корба, являлись сбродом самых дрянных солдат, набранных из беднейшей черни, «самый горестный народ», по выражению другого иноземца, жившего в России в 1714–1719 гг., брауншвейгского резидента Вебера. Подобным же способом составлена была и первая армия Петра в Северную войну: 29 новоприборных полков из вольницы и даточных по 1000 человек в каждом пристегнуты были к 4 старым полкам, 2 гвардейским и 2 кадровым. Нарва обнаружила их боевое качество.

Формировка регулярной армии. Но сама война перерабатывала сбродное ополчение вольницы и даточных в настоящую регулярную армию. Среди непрерывной борьбы новоприборные полки, оставаясь много лет на походной службе, сами собой превращались в постоянные. После Нарвы началась неимоверная трата людей. Наскоро собираемые полки быстро таяли в боях, от голода, болезней, массовых побегов, ускоренных передвижений на огромных расстояниях – от Невы до Полтавы, от Азова и Астрахани до Риги, Калиша и Висмара, а между тем расширение театра военных действий требовало усиления численного состава армии. Для пополнения убыли и усиления армейского комплекта один за другим следовали частичные наборы охотников и даточных из всяких классов общества, из детей боярских, из посадских и дворовых, из стрелецких детей и даже из безместных детей духовенства; в продолжение одного 1703 г. забрано было до 30 тысяч человек. Армия постепенно становилась всесословной; но в нее ставилось кое-как на ходу выправленное или совсем не боевое сырье. Отсюда возникала потребность в другом порядке комплектования, который давал бы заранее и правильно подготовленный запас. Случайный и беспорядочный прибор охотников и даточных заменен был периодическими общими рекрутскими наборами, хотя и при них иногда повторялись старые приемы вербовки. Рекрутов холостых в возрасте от 15 до 20 лет, а потом и женатых от 20 до 30 лет распределяли по «станциям», сборным пунктам, в ближайших городах партиями человек в 500–1000, расквартировывали по постоялым дворам, назначали из них же капралов и ефрейторов для ежедневного пересмотра и надзора и отдавали их отставным, за ранами и болезнями, офицерам и солдатам «учить военному солдатскому строю по артикулу непрестанно». С этих сборных учебных пунктов рекрутов рассылали, куда требовалось, «на упалые места», для пополнения старых полков и для сформирования новых. По объяснению самого Петра, цель таких армейских питомников – «когда спросят в дополнку в армию, чтоб всегда на упалые места были готовы». Это и были «бессмертные» рекруты и солдаты, как их тогда прозвали: указ гласил, что кто из них на учебной станции или уже на службе умрет, будет убит или сбежит, вместо того брать нового рекрута с тех же людей, с которых взят выбылой, «чтоб всегда те солдаты были сполна и к государевой службе во всякой готовности». Первый такой общий набор был произведен в 1705 г.; он повторялся ежегодно до конца 1709 г. и все по одной норме, по одному рекруту с 20 тяглых дворов, что должно было давать в каждый набор по 30 тысяч рекрутов и даже более. Всего велено было собрать в эти первые пять наборов 168 тысяч рекрутов; но неизвестен действительный сбор, ибо наборы производились с большими недоимками. С начала шведской войны до первого общего набора считали всех рекрутов с вольницей и даточными до 150 тысяч. Значит, первые 10 лет войны обошлись приблизительно 14-миллионному населению более чем в 300 тысяч человек. Так создана была вторая, полтавская регулярная армия, комплект которой к концу 1708 г. только по трем первым наборам поднят был с 40 тысяч в 1701 г. до 113 тысяч. Таким же порядком комплектовалась и усиливалась армия и в дальнейшие годы. Помянутый Вебер, внимательно присматривавшийся к русскому военному строю, пишет в своих любопытных записках о преобразованной России (Das veranderte Russland), что обыкновенно предписывается набирать 20 тысяч штатных рекрутов в год. На деле бывало и больше и меньше: собирали по рекруту с 50, 75 и 89 дворов, тысяч по 10, 14, по 23, не считая матросов, а в 1724 г., уже по окончании всех войн, понадобилось для укомплектования армейских и гарнизонных полков, артиллерии и флота 35 тысяч. Усиленные наборы нужны были не только для увеличения комплекта, но и для пополнения убыли от побегов, болезней и страшной смертности в полках, из которых реформа устроила солдатские морильни, а также вследствие больших недоборов. В 1718 г. числилось по прежним наборам «недоимочных», недобранных, рекрутов 45 тысяч, а в бегах – 20 тысяч. Тот же Вебер замечает, что при дурном устройстве содержания гораздо больше рекрутов гибнет еще в учебные годы от голода и холода, чем в боях от неприятеля. К концу царствования Петра всех регулярных войск, пехоты и конницы, числилось уже от 196 до 212 тысяч, да 110 тысяч казаков и другой нерегулярной рати, не считая инородцев. Притом создана была новая вооруженная сила, незнакомая древней Руси, – флот.

Балтийский флот. С началом Северной войны азовская эскадра была заброшена, а после Прута потеряно было и Азовское море. Все усилия Петра обратились на создание балтийского флота. Еще в 1701 г. он мечтал, что у него здесь будет до 80 больших кораблей. Спешно вербовали экипаж: в 1702 г., по свидетельству князя Куракина, «кликали в матросы молодых ребят и набрано с 3 тысяч человек». В 1703 г. Лодейнопольская верфь спустила 6 фрегатов: это была первая русская эскадра, появившаяся на Балтийском море. К концу царствования балтийский флот считал в своем составе 48 линейных кораблей и до 800 галер и других мелких судов с 28 тысячами экипажа. Для управления, комплектования, обучения, содержания и обмундировки всей этой регулярной армии был создан сложный военно-административный механизм с коллегиями Военной и Адмиралтейской, Артиллерийской канцелярией с генерал-фельдцейхмейстером во главе, с Провиантской канцелярией под начальством генерал-провиантмейстера, с главным комиссариатом под управлением генерал-кригс-комиссара для приема рекрутов и их размещения по полкам, для раздачи войску жалованья и снабжения его оружием, мундиром и лошадьми; сюда надо прибавить еще генеральный штаб во главе с генералитетом, который по табели 1712 г. состоял из двух генерал-фельдмаршалов, князя Меншикова и графа Шереметева, и из 31 генерала, в числе которых было 14 иностранцев. Войска получили указанный мундир. Если вам случится рассматривать иллюстрированные издания по военной истории России, остановите ваше внимание на петровском гвардейце в темно-зеленом кафтане немецкого покроя, в низенькой приплюснутой трехуголке, вооруженного ружьем с привинченным к нему «багинетом», штыком.

Военный расход. В основу регулярной реорганизации военных сил положены были такие технические перемены: в порядке комплектования прибор охотников заменен рекрутским набором; мирные кадровые полки, «выборные», как их тогда называли, превратились в постоянный полковой комплект; в соотношении родов оружия дано решительное численное преобладание пехоте над конницей; исполнен окончательный переход к казенному содержанию вооруженных сил. Эти перемены и особенно последняя сильно подняли стоимость содержания армии и флота. Смета только на генеральный штаб, не существовавший до Петра, уже в 1721 г. сведена была в сумме 111 тысяч рублей (около 900 тысяч на наши деньги). По смете 1680 г. стоимость войска доходила почти до 10 миллионов рублей на наши деньги. В продолжение всего царствования Петра сухопутная армия росла и дорожала, и к 1725 г. расход на нее более чем упятерился, превысил 5 миллионов тогдашних рублей, а на флот шло 1½ миллиона рублей; в сложности это составляло 52–58 миллионов рублей на наши деньги, не менее ²/₃ всего тогдашнего бюджета доходов.

Лекция LXII

Значение военной реформы. Положение дворянства. Дворянство столичное. Троякое значение дворянства до реформы. Дворянские смотры и разборы. Малоуспешность этих мер. Обязательное обучение дворянства. Порядок отбывания службы. Разделение службы. Перемена в генеалогическом составе дворянства. Значение изложенных перемен. Сближение поместий и вотчин. Указ о единонаследии. Действие указа.

Переходим к обзору мер, направленных к поддержанию регулярного строя сухопутной армии и флота. Мы уже видели способы комплектования вооруженных сил, распространившие воинскую повинность на неслужилые классы, на холопов, на тяглых людей – городских и сельских, на людей вольных – гулящих и церковных, что придало новой армии всесословный состав. Теперь остановимся на мерах для устройства команды; они ближе всего касались дворянства, как командующего класса, и направлены были к поддержанию его служебной годности.

Значение военной реформы. Военная реформа Петра осталась бы специальным фактом военной истории России, если бы не отпечатлелась слишком отчетливо и глубоко на социальном и нравственном складе всего русского общества, даже на ходе политических событий. Она выдвигала вперед двойное дело, требовала изыскания средств для содержания преобразованных и дорогих вооруженных сил и особых мер для поддержания их регулярного строя. Рекрутские наборы, распространяя воинскую повинность на неслужилые классы, сообщая новой армии всесословный состав, изменяли установившиеся общественные соотношения. Дворянству, составлявшему главную массу прежнего войска, приходилось занять новое служебное положение, когда в ряды преобразованной армии стали его холопы и крепостные крестьяне, и не спутниками и слугами своих господ, а такими же рядовыми, какими начинали службу сами дворяне.

Положение дворянства. Это положение не было вполне нововведением реформы: оно подготовлялось давно ходом дел с XVI в. Опричнина была первым открытым выступлением дворянства в политической роли; оно выступило полицейским учреждением, направленным против земщины, прежде всего против боярства. В Смутное время оно поддерживало своего Бориса Годунова, низложило боярского царя Василия Шуйского, в земском приговоре 30 июня 1611 г. в лагере под Москвой заявило себя не представителем всей земли, а настоящею «всею землею», игнорируя остальные классы общества, но заботливо ограждая свои интересы, и под предлогом стояния за дом пресвятой богородицы и за православную христианскую веру провозгласило себя владыкой родной страны. Крепостное право, осуществившее эту лагерную затею, отчуждая дворянство от остального общества и понижая уровень его земского чувства, однако, внесло в него объединяющий интерес и помогло разнородным слоям его сомкнуться в одну сословную массу. С отменой местничества остатки боярства потонули в этой массе, а грубые издевательства Петра и его худородных сподвижников над великородной знатью роняли ее нравственно в глазах народа. Современники чутко отметили час исторической смерти боярства как правящего класса: в 1687 г. запасный фаворит царевны Софьи из мужиков, думный дьяк Шакловитый, объявил стрельцам, что бояре – это зяблое, упалое дерево, а князь Б. Куракин отметил правление царицы Натальи (1689–1694 гг.) как время «наибольшего начала падения первых фамилий, а особливо имя князей было смертельно возненавидено и уничтожено», когда всем распоряжались господа «из самого низкого и убогого шляхетства», вроде Нарышкиных, Стрешневых и т. п. Аристократическая попытка верховников в 1730 г. была уже глухим криком из могилы. Поглощая в себе боярство и объединяясь, служилый люд «по отечеству» получил в законодательстве Петра одно общее название, притом двойное, польское и русское: его стали звать шляхетством или дворянством. Это сословие очень мало было подготовлено проводить какое-либо культурное влияние. Это было собственно военное сословие, считавшее своею обязанностью оборонять отечество от внешних врагов, но не привыкшее воспитывать народ, практически разрабатывать и проводить в общество какие-либо идеи и интересы высшего порядка. Но ему суждено было ходом истории стать ближайшим проводником реформы, хотя Петр выхватывал подходящих дельцов и из других классов без разбора, даже из холопов. В умственном и нравственном развитии дворянство не стояло выше остальной народной массы и в большинстве не отставало от нее в несочувствии к еретическому Западу. Военное ремесло не развило в дворянстве ни воинственного духа, ни ратного искусства. Свои и чужие наблюдатели описывают сословие как боевую силу самыми жалкими чертами. Крестьянин Посошков в донесении боярину Головину 1701 г. о ратном поведении, припоминая недавние времена, горько плачется о трусости, малодушии, неумелости, полной негодности этого сословного воинства. «Людей на службу нагонят множество, а если посмотреть на них внимательным оком, то кроме зазору ничего не узришь. У пехоты ружье было плохо и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и меняли своих голов на неприятельскую голову по три и по четыре и гораздо больше. А если на конницу посмотреть, то не то что иностранным, но и самим нам на них смотреть зазорно: клячи худые, сабли тупые, сами скудны и безодежны, ружьем владеть никаким неумелые; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, а не то что ему стрелять по цели хорошенько. Попечения о том не имеют, чтобы неприятеля убить; о том лишь печется, как бы домой быть, а о том еще молятся богу, чтоб и рану нажить легкую, чтоб не гораздо от нее поболеть, а то государя пожаловану б за нее быть, и на службе того и смотрят, чтоб где во время бою за кустом притулиться, а иные такие прокураты живут, что и целыми ротами притуляются в лесу или в долу. А то я у многих дворян слыхал: «дай бог великому государю служить, а сабли из ножен не вынимать».

Столичное дворянство. Впрочем, верхний слой дворянства по своему положению в государстве и обществе усвоил себе привычки и понятия, которые могли пригодиться для нового дела. Этот класс сложился из служилых фамилий, постепенно оседавших при московском дворе, как только завелся в Москве княжеский двор, еще с удельных веков, когда с разных сторон начали стекаться сюда служилые люди из других русских княжеств и из-за границы, из татарских орд из немцев и особенно из Литвы. С объединением Московской Руси эти первые ряды постепенно пополнялись новобранцами из провинциального дворянства, выдававшимися из среды своей рядовой братии заслугами, служебной исправностью, хозяйственной состоятельностью. Со временем по роду придворных обязанностей в этом классе образовалось довольно сложное и запутанное чиноначалие: то были стольники, при парадных царских обедах подававшие ества и питья, стряпчие, при выходах царя носившие, а в церкви державшие его стряпню, скипетр, шапку и платок, в походах возившие его панцирь и саблю, жильцы, «спавшие» на царском дворе очередными партиями. На этой чиновной лествице ниже стольников и стряпчих и выше жильцов помещались дворяне московские; для жильцов это был высший чин, до которого надобно было дослуживаться, для стольников и стряпчих – сословное звание, которое приобреталось стольничеством и стряпчеством: стольник или стряпчий не из боярской знати, прослужив 20–30 лет в своем чине и став непригодным для исполнения соединенной с ним придворной обязанности, доживал свой век дворянином московским. Это звание не соединялось ни с какой специальной придворной должностью: дворянин московский – это чиновник особых поручений, которого посылали, по словам Котошихина, «для всяких дел»: на воеводство, в посольство, начальным человеком провинциальной дворянской сотни, роты. Войны царя Алексея особенно усилили приток провинциального дворянства в столичное. В московские чины жаловали за раны и кровь, за полонное терпение, за походную или боевую смерть отца или родственников, а эти источники столичного дворянства никогда не били с такой кровавой силой, как при этом царе: достаточно было поражения 1659 г. под Конотопом, где погибла лучшая конница царя, да капитуляции Шереметева со всей армией под Чудновом в 1660 г., чтобы пополнить московский список сотнями новых стольников, стряпчих и дворян. Благодаря этому притоку столичное дворянство всех чинов разрослось в многочисленный корпус: по росписи 1681 г. в нем числилось 6385 человек, а в 1700 г. назначено было в поход под Нарву столичных чинов 11533 человека. Притом, обладая значительными поместьями и вотчинами, столичные чины до введения общих рекрутских наборов выводили с собою в поход своих вооруженных холопов или выставляли вместо себя из них же даточных людей, рекрутов, десятки тысяч. Привязанные службой ко двору, московские чины ютились в Москве и в своих подмосковных; в 1679–1701 гг. в Москве из 16 тысяч дворов за этими чинами вместе с думными числилось более 3 тысяч. На этих столичных чинах лежали очень разнообразные служебные обязанности. Это был собственно двор царя. При Петре в официальных актах они так и называются царедворцами в отличие от «шляхетства всякого звания», т. е. от городовых дворян и детей боярских. В мирное время столичное дворянство составляло свиту царя, исполняло различные придворные службы, ставило из своей среды персонал центрального и областного управления. В военное время из столичных дворян составлялся собственный полк царя, первый корпус армии; они же образовали штабы других армейских корпусов и служили командирами провинциальных дворянских батальонов. Словом, это был и административный класс, и генеральный штаб, и гвардейский корпус. За свою тяжелую и дорогую службу столичное дворянство пользовалось сравнительно с провинциальным и возвышенными окладами денежного жалованья, и более крупными поместными дачами. Руководящая роль в управлении вместе с более обеспеченным материальным положением развивала в столичном дворянстве привычку к власти, знакомство с общественными делами, сноровку в обращении с людьми. Государственную службу оно считало своим сословным призванием, единственным своим общественным назначением. Живя постоянно в столице, редко по краткосрочным отпускам заглядывая в глушь своих разбросанных по Руси поместий и вотчин, оно привыкало чувствовать себя во главе общества, в потоке важнейших дел, видело близко иноземные сношения правительства и лучше других классов знакомо было с иноземным миром, с которым соприкасалось государство. Эти качества и делали его более других классов сподручным проводником западного влияния. Это влияние должно было служить нуждам государства, и его нужно было проводить в не сочувствовавшее ему общество привыкшими распоряжаться руками. Когда в XVII в. начались у нас нововведения по западным образцам и для них понадобились пригодные люди, правительство ухватилось за столичное дворянство как за ближайшее свое орудие, из его среды брало офицеров, которых ставило рядом с иноземцами во главе полков иноземного строя, из него же набирало учеников в новые школы. Сравнительно более гибкое и послушное, столичное дворянство уже в тот век выставило и первых поборников западного влияния, подобных князю Хворостинину, Ордину-Нащокину, Ртищеву и др. Понятно, что при Петре этот класс должен был стать главным туземным орудием реформ. Начав устроять регулярную армию, Петр постепенно преобразовал столичное дворянство в гвардейские полки, и офицер гвардии, преображенец или семеновец, стал у него исполнителем самых разнообразных преобразовательных поручений: стольника, потом гвардии офицера назначали и за море, в Голландию, для изучения морского дела, и в Астрахань для надзора за солеварением, и в Св[ященный] Синод «обер-прокурором».

Троякое значение дворянства. Городовые служилые люди «по отечеству» или, как называет их Уложение, «исстаринные природные дети боярские», вместе со столичным дворянством имели в Московском государстве троякое значение: военное, административное и хозяйственное. Они составляли главную вооруженную силу страны; они же служили главным орудием правительства, которое из них набирало личный состав суда и управления; наконец, в их руках сосредоточивалась огромная масса основного капитала страны, земли, в XVII в. даже с крепостными землепашцами. Эта тройственность сообщала дворянской службе беспорядочное течение: каждое значение ослаблялось и портилось двумя другими. В промежутке между «службами», походами, городовые служилые люди распускались по усадьбам, а столичные или также уезжали в кратковременный отпуск в свои деревни, или, как и некоторые городовые, занимали должности по гражданскому управлению, получали административные и дипломатические поручения, бывали «у дел» и «в посылках», как тогда говорили. Таким образом, гражданская служба была слита с военной, отправлялась военными же людьми. Некоторые дела и посылки освобождали от службы и в военное время с обязательством высылать за себя в поход даточных по числу крестьянских дворов; дьяки и подьячие, постоянно занятые в приказах, числились как бы в постоянном деловом отпуску или в бессрочной командировке и, подобно вдовам и недорослям, выставляли за себя даточных, если обладали населенными имениями. Такой порядок и порождал много злоупотреблений, облегчая уклонения от службы. Тягости и опасности походной жизни, как и хозяйственный вред постоянного или частого отсутствия из деревень, побуждали людей со связями добиваться дел, освобождавших от службы, или просто «отлеживаться», укрываясь от походного призыва, а отдаленные усадьбы в медвежьих углах давали к тому возможность. Стрелец или подьячий поедет по усадьбам с повесткой о мобилизации, а усадьбы пусты, никто не знает, куда девались владельцы, и сыскать их было негде и некем.

Смотры и разборы. Петр не снял с сословия обязательной службы, поголовной и бессрочной, даже не облегчил ее, напротив, отяготил ее новыми повинностями и установил более строгий порядок ее отбывания с целью извлечь из усадеб все наличное дворянство и пресечь укрывательство. Он хотел завести точную статистику дворянского запаса и строго предписывал дворянам представлять в Разряд, а позднее в Сенат списки недорослей, своих детей и живших при них родственников не моложе 10 лет, а подросткам-сиротам самим являться в Москву для записи. По этим спискам учащенно производились смотры и разборы. Так, в 1704 г. сам Петр пересмотрел в Москве более 8 тысяч недорослей, вызванных из всех провинций. Эти смотры сопровождались распределением подростков по полкам и школам. В 1712 г. велено было недорослям, жившим по домам или учившимся в школах, явиться в канцелярию Сената в Москве, откуда их гужом отправили в Петербург на смотр и там распределили на три возраста: младшие назначены в Ревель учиться мореплаванию, средние – в Голландию для той же цели, а старшие зачислены в солдаты, «в каковых числах за море и я, грешник, в первое несчастие определен», жалобно замечает в своих записках В. Головин, одна из средневозрастных жертв этой переборки. Высокородие не спасало от смотра: в 1704 г. сам царь разбирал недорослей «знатных самых персон», и 500–600 молодых князей Голицыных, Черкасских, Хованских, Лобановых-Ростовских и т. п. написали солдатами в гвардейские полки – «и служат», добавляет князь Б. Куракин. Добрались и до приказного люда, размножавшегося выше меры по прибыльности занятия: в 1712 г. предписано было не только по провинциальным канцеляриям, но и при самом Сенате пересмотреть подьячих и из них лишних молодых и годных в службу забрать в солдаты. Вместе с недорослями или особо вызывались на смотры и взрослые дворяне, чтоб не укрывались по домам и всегда были в служебной исправности. Петр жестоко преследовал «нетство», неявку на смотр или для записи. Осенью 1714 г. велено было всем дворянам в возрасте от 10 до 30 лет явиться в наступающую зиму для записи при Сенате, с угрозой, что донесший на неявившегося, кто бы он ни был, хотя бы собственный слуга ослушника, получит все его пожитки и деревни. Еще беспощаднее указ 11 января 1722 г.: не явившийся на смотр подвергался «шельмованию» или «политической смерти»; он исключался из общества добрых людей и объявлялся вне закона; всякий безнаказанно мог его ограбить, ранить и даже убить; имя его, напечатанное, палач с барабанным боем прибивал к виселице на площади «для публики», дабы о нем всяк знал как о преслушателе указов и равном изменникам; кто такого нетчика поймает и приведет, тому обещана была половина его движимого и недвижимого имения, хотя бы то был его крепостной.

Малоуспешность этих мер. Эти крутые меры были малоуспешны. Посошков в сочинении «О скудости и богатстве», писанном в последние годы царствования Петра, яркими чертами изображает плутни и извороты, на какие пускались дворяне, чтобы «отлынять» от службы. Не только городовые дворяне, но и царедворцы при наряде в поход пристраивались к какому-нибудь «бездельному делу», пустому полицейскому поручению и под его прикрытием проживали в своих вотчинах военную пору; безмерное размножение всяких комиссаров, командиров облегчало уловку. Многое множество, по словам Посошкова, состоит у дела таких бездельников-молодцов, что один мог бы пятерых неприятелей гнать, а он, добившись наживочного дела, живет себе да наживается. Иной ускользал от призыва подарками, притворной болезнью или юродство на себя напустит, залезет в озеро по самую бороду – бери его на службу. «Иные дворяне уже состарились, в деревнях живучи, а на службе одной ногою не бывали». Богатые от службы лыняют, а бедные и старые служат. Иные лежебоки просто издевались над жестокими указами царя о службе. Дворянин Золотарев «дома соседям страшен, яко лев, а на службе хуже козы». Когда ему не удалось отлынять от одного похода, он послал за себя убогого дворянина под своим именем, дал ему своего человека и лошадь, а сам по деревням шестериком разъезжал да соседей разорял. Во всем виноваты приближенные правители: неправыми докладами вытянут у царя слово из уст да и делают, что хотят, мирволя своим. Куда ни посмотришь, уныло замечает Посошков, нет у государя прямых радетелей; все судьи криво едут; кому было служить, тех отставляют, а кто не может служить, тех заставляют. Трудится великий монарх, да ничего не успевает; пособников у него мало; он на гору сам-десять тянет, а под гору миллионы тянут: как же его дело споро будет? Не изменяя старых порядков, сколько ни бейся, придется дело бросить. Публицист-самоучка при всем своем набожном благоговении к преобразователю незаметно для себя самого рисует с него до смешного жалкий образ.