Текст книги "Краткий курс по русской истории"

VII. Вид страны и ее климат

Перейдем теперь к изложению сообщаемых иностранцами известий о материальном состоянии страны и ее жителей, о качестве тех источников, из которых государство черпало средства для удовлетворения своих с каждым днем умножавшихся потребностей. Экономическая жизнь Московского государства занимает в известиях иностранцев гораздо меньше места сравнительно с другими его сторонами, но зато к известиям этого рода мы вправе относиться с большим доверием, нежели ко всяким другим известиям иностранца. Факты внешней материальной жизни доступнее точному наблюдению; обсуждение их оставляет меньше простора личным симпатиям и антипатиям, сильно сдерживает привычку мерить явления чужой жизни своими домашними понятиями. Московия, по описанию иностранцев, представляла вид совершенной равнины, покрытой обширными лесами и пересекаемой по всем направлениям большими реками, обильными рыбой; можно сказать, что вся Московия не что иное, как сплошной лес, за исключением тех местностей, где его выжгли для обращения в поле, годное к обработке. Поверхность этой равнины редко подымается значительными возвышениями; часто на обширном пространстве не встретишь ни одного значительного холма. Страна эта имеет огромное протяжение в длину и ширину. С юга и частью с востока она окружена неизмеримыми пустынями, безлесными и скудными водою степями, а с запада и севера обширными дикими лесами или болотистыми местностями.

Карта России, составленная У. Блау, XVII в.

Благодаря этому, трудно проникнуть в нее или выйти из нее окольными путями, и каждый должен держаться больших дорог, чтобы не зайти в непроходимые лесистые или болотистые места. Крымские Татары недаром называли леса для Московского государства «великими крепостями». Леса богаты пушными зверями, невероятно высокими соснами, превосходным дубом и кленом. Московия казалась западным европейцам другою частью света, по выражению Кампензе, не по одному отдаленному своему положению на границах Азии и Европы, не по одному своему дикому, пустынному виду, но и по многим особенностям своей природы, своего климата, отличавшегося резкими противоположностями в явлениях зимы и лета. Западные путешественники с удивлением рассказывают о чудесах, которые творит там мороз: от его суровости земля трескается, образуя широкие расселины, деревья раскалываются сверху до корня; часто лошади привозят сани с замерзшими седоками; хищные звери, гонимые голодом и стужей, выбегая из лесов и нападая на селения, врываются в дома жителей, которые от страха разбегаются и мерзнут подле своих жилищ. Зима сменяется совершенно другими явлениями. Большие реки, пересекающие Московию, поднимаясь от тающих весною снегов, во многих местах превращают поля в болота, а дороги покрывают стоячею водою и глубокою грязью, иногда непросыхающею до тех пор, пока реки опять не покроются льдом и болота не окрепнут от мороза настолько, чтобы по ним можно было безопасно ходить. Благодаря множеству лесов, рек и озер, обилию растений, страна бывает черезвычайно приятна и прекрасна весной и в начале лета; но неумеренные летние жары, подобно зимним холодам, делают невыносимым путешествие по стране и сопровождаются печальными явлениями: под влиянием знойного солнца, от громадных лесов и бесчисленных стоячих вод зарождается такое множество комаров и других насекомых, что с трудом можно защититься от них. Реки и источники во многих местах высыхают, трава и хлеб выгорают на лугах и полях, от чего происходит страшная дороговизна жизненных припасов[212]212
  Герберштейн рассказывает, что в 1525 г. вследствие засухи хлеб так вздорожал, что меру, стоившую 3 деньги, продавали по 20 и по 30 денег (стр. 45).


[Закрыть]. Такие жары сильно способствовали пожарам, и Герберштейн видел, как горели деревни, леса и поля, покрытые созревшим хлебом, весь округ наполнялся мраком и дымом, страшно разъедавшим глаза.

И. Горюшкин-Сорокопудов. Солнце – на лето, зима – на мороз

В первой четверти XVI в. встречаем краткие указания на то, что глухие лесные пространства начали уступать усилиям оседлого населения, по крайней мере там, где можно предполагать большое развитие промышленной деятельности и большую степень населенности. Иовию рассказывали, что леса, наполняющие большую часть Московии, в некоторых местах уже расчищены и заселены, и теперь не представляют таких страшных и непроходимых дебрей, как прежде. Герберштейн также видел в Московской области множество пней больших деревьев и заключает из этого, что недавно страна была еще лесистее[213]213
  G. de Lannoy, 21. – Барбаро, 62. – Контарини, 102, 117. – Кампензе, 27–31. – Иовий, 23. – Herberstein, 45. – Olearius, 18, 121.


[Закрыть]. Воздух вообще, особенно в центральных областях, хорош и здоров, так что там мало слышно о заразительных болезнях, которые происходили бы собственно от климата. Оттого, когда в 1654 г. в Смоленске появилась моровая язва, все были изумлены, тем более, что никто не помнил ничего подобного[214]214
  По словам Коллинса, эта язва истребила в 1655 г. около 800 000 человек. Петрей замечает, что моровая язва чаще появлялась на границах Московскаго государства, нежели во внутренних областях. – Коллинс, 177. – Petrejus, 317.


[Закрыть].

А. Васнецов. Северный край

Иногда, впрочем, сильно свирепствует и здесь болезнь, похожая на язву, от которой страдают внутренности и голова; Москвитяне называют ее «огнива»; заболевающие этой болезнью скоро умирают, немногие выздоравливают[215]215
  Герберштейн называет эту болезнь Calor, Гваньини переводит словами «ognyowa febris». Ср. Petrejus, 317.


[Закрыть].

Пни, виденные иностранцами, были остатками вырубленного или выжженного леса: так мирный труд постепенно завоевывал себе почву.

VIII. Почва и произведения

Большая часть земель, которыми в XV и XVI вв. владел труд оседлого московского народонаселения, далеко не принадлежала к самым плодородным местностям восточной Европейской равнины. Эти самые плодородные местности и в XVI в., как в X, были притоном кочевников, и хотя во второй половине XVI в. длинная полоса их по Волге вошла в состав Московского государства, но большей частью была еще недоступна мирному оседлому труду, и эти степи лежали впусте, продолжая быть спорною землей между Европой и Азией. Только по некоторым углам этих степей земля обрабатывалась и являлась во всей силе своего плодородия. В местах по нижнему течению Дона, где в XV в. Татары, не переставая кочевать, занимались немного и земледелием, даже и при их небрежном способе обработки, пшеница очень крупная зерном, по свидетельству очевидца, родилась сама 50 т, а также просо 100, и иногда жатва была так обильна, что кочевники не знали, куда девать хлеб, и часть его по необходимости оставляли на месте[216]216
  Барбаро, 37.


[Закрыть].

Постройка житницы (фрагмент). Русская гравюра на дереве, конец XVII – нач. XVIII в.

Но хотя почва Московского государства далеко не могла равняться в плодородии с почвою этих степных пространств, однако же она большею частью вознаграждала труд земледельца и, истощаясь в одних местах, представляла в других нетронутые нивы, обещавшие, по крайней мере в первые годы по выходе из-под леса, богатую жатву. Мейерберг решается сказать, что едва ли есть в мире страна, которой Московия могла бы позавидовать как в доброкачественности воздуха, так и в плодородии полей. О почве Московского государства, замечает Олеарий, можно сказать вообще, что она производит больше хлеба и корма для скота, чем сколько потребляет страна. Голландцы недаром признавались, что Московия для них то же, чем была Сицилия для Рима. О дороговизне там редко слышно. Притом в краях, отдаленных от судоходных рек, откуда, следовательно, трудно возить хлеб на продажу, жители обрабатывают землю только в таких размерах, чтобы можно было просуществовать в продолжение года, не заботясь об излишке и запасе, ибо они знают, что земля всегда даст им необходимое. Оттого там много прекрасных, но нетронутых или запущенных земель, на которых растет одна трава, да и ту не стараются косить, потому что скот и без того имеет достаточно корма. Описание Герберштейна дает нам возможность сравнить качество почвы и зависевшее от этого развитие земледелия в разных краях Московского государства. По его словам, почва собственно Московской области не отличается особенным плодородием, потому что почти везде песчанистая и убивает жатву при малейшем излишке влажности или сухости. Хлеб и обыкновенные овощи Московская область производит в достаточном количестве, но ей недостает хороших садовых плодов. Почва Владимирской и Нижегородской областей гораздо плодороднее: одна мера пшеницы на ней дает иногда 20, даже 30 мер; но в этих областях тянутся обширные леса. Юго-восточная часть Владимирской области по р. Клязьме отличается особенным плодородием, в противоположность менее плодородной и населенной северо-западной части. Эти области занимают по плодородию и обилию произведений второе место после Рязанской области, которая считается самою плодородною из всех областей Московского государства; по рассказам, каждое зерно дает там по два колоса и больше, отчего нивы летом так густы, что с трудом пройдет лошадь и перепела не могут вылететь из чащи колосьев.

Пахота, сев, жатва. Миниатюра из Лицевого Летописного свода, XVI в.

Таким же плодородием отличаются поля, лежащие по течению Оки. В северной стране почва, где обрабатывается, дает хороший урожай, но таких мест немного; там и сям попадаются обширные пустыни; особенно много лесов; вокруг Брянска тянется огромный лес, имеющий 24 мили в ширину; страна подвержена постоянным набегам Татар.

Посев. Миниатюра Евангелия начала XVI в.

Вокруг Смоленска лежат плодородные возвышения, но область большею частью покрыта лесами. По ту сторону Верхней Волги, в Новгородской, Вологодской и частью Тверской области почва неплодородна; это страны обильные водой, во многих местах болотистая, скудные хлебом, и этим они резко отличаются от стран по эту сторону Волги, более сухих и почти везде имеющих плодородную почву. Ехавший из Новгорода в Москву резко чувствовал это различие двух областей в образовании поверхности и в качестве почвы: начиная со средины расстояния между Вышним Волочком и Торжком, с того пункта, где проходила граница прежних Новгородских владений и Московской области, по направлению к Волге, земля становилась заметно ровнее, плодороднее, возделывалась тщательнее и повсюду представляла больше хлебных полей. В Ростовской и Ярославской областях почва еще довольно плодородна, особенно в местах, прилежащих к Волге; но далее, на севере, в областях Белозерской, Вологодской и Устюжской, лежат обширные, неплодородные и невозделанные пространства, наполненные лесами, реками и частыми болотами. Это страны пушного, рыбного и соляного промысла; земледелие находится здесь в самом жалком состоянии, в большей части мест здесь не знают хлеба или очень редко употребляют его. Теми же самыми чертами отличается почва и на северо-востоке, от среднего течения Волги, в областях Вятской, Пермской и т. д. Государство присоединяло их к своим владениям без особенного труда, но трудно завладевало ими мирное население государства; в XVI в. здесь среди лесов и болот много еще бродило хищных кочевников. Герберштейн прямо говорит, что эти страны пустынны от соседства с Татарами. О Вятской и Пермской областях известия и XVI, и XVII вв. говорят, что земледелие здесь не распространено, что туземцы живут охотой и рыболовством, не заботясь о хлебе. Но замечательно известие о горных Черемисах и Мордве, живших на правом берегу среднего течения Волги: это также грубые люди, платящие дань мехами; но они народцы оседлые, непохожие на своих заволжских соседей, не имеющие такой наклонности к разбойничеству, как последние, и заботливо занимающиеся земледелием. Таким образом, мы можем принять верхнее и среднее течение Волги за черту, далее которой к северу и востоку в XVI в. заметно падали успехи земледелия и культуры[217]217
  Herberstein, 44–63. – Ulfeld, 26. – Mayerberg, II, 42, 60, 79. – Olearius, 118.


[Закрыть]. Иностранные известия не дают нам указаний на успех, с каким распространялось земледелие на севере и востоке от Волги в XVII в. сравнительно с прежним временем. С конца XVII в. вместе с русским населением земледелие стало распространяться и по ту сторону Камня, но есть ясные указания, что и во второй половине XVII в. земледельческий промысел находился в Сибири, как и в Перми с Вяткой, исключительно в руках русских поселенцев, что туземцы речной области Тобола продолжали по-прежнему обходиться без хлеба, питаясь охотой и рыболовством. По описанию Флетчера, плодородные места лежали между Вологдой и Москвою и далее на юг, до крымской границы, между Рязанью и Новгородом, между Москвою и Смоленском[218]218
  Флетчер, гл. 2-я.


[Закрыть].

Ветряная мельница. Суздальский Музей деревянного зодчества

Известия о земледельческом хозяйстве, впрочем, немногие, указывают, что в нем сохранялись еще простые, можно сказать, первобытные приемы. Пахали деревянными орудиями без железных сошников; дальнейшее разрыхление производилось сучковатыми ветвями, кое-как сколоченными между собою; эту нехитрую борону лошадь возила по полю, разбивая комы вспаханной земли. При такой простоте обработки нельзя отказать в доле правды известию Маржерета, что мальчик 12 или 15 лет мог с одною лошадью обработать в день одну или две десятины. Сжатый хлеб располагали кучами или складывали в виде шалашей с уступами наподобие ступенек, чтобы ветер свободнее мог проникать в снопы и просушивать их. Пред молотьбой хлеб просушивали в натопленных шалашах (овинах); такую просушку считали выгодной в том отношении, что отвердевшие в дыму и тепле зерна могли долго лежать, не подвергаясь порче.

Для молотьбы крестьяне выравнивали перед овином землю (ток), в зимнее время поливали ее водой, и когда таким образом ток покрывался льдом, на нем раскладывали снопы и молотили.

Мельниц водяных и ветряных было немного; в большом употреблении были домашние ручные мельницы, состоявшие из двух круглых жерновов, посредством которых каждое крестьянское семейство мололо себе столько муки, сколько ему нужно. Озимым хлебом была только рожь; остальные хлеба сеялись весной. Рожь сеяли в начале или половине августа, пшеницу и овес, смотря по продолжительности зимы, в апреле или мае, ячмень в конце мая. В северных частях России сеяли только за три недели до Иванова дня и меньше, чем через два месяца хлеб уже поспевал, благодаря солнечному жару, так что в 9 недель успевали посеять, сжать и свозить хлеб на гумна. Если в местах, отдаленных от торговых путей, оставалось без употребления много хорошей земли, удобной для обработки, то, разумеется, не могли много хлопотать об удобрении почвы. Маржерет, впрочем, слышал, что кое-где это удобрение существовало, разумея при этом, без сомнения, центральные местности государства, где при большей густоте населения и сравнительно меньшем плодородии земли с ней не могли обращаться так небрежно, как по юго-восточным окраинам. Коллинс замечает даже, что в его время лучшие земли мало приносили дохода, потому что им не давали отдыхать, а другие земли от недостатка в людях оставались необработанными[219]219
  P. a Buchau, 249, 310. – Маржерет, 13, 75. – Olearius, 118. – Carlisle, 31. – Коллинс, 178.


[Закрыть].

Главное произведение такой преимущественно земледельческой страны, какою было Московское государство, составлял, разумеется, хлеб. В Московии, говорит Иовий, нет ни винограда, ни других нежных растений, но поля покрыты пшеницей, просом и другими хлебными растениями, а также всякого рода зеленью[220]220
  Иовий, 39.


[Закрыть]. Главные из этих растений суть: пшеница, рожь, ячмень, овес, горох, греча, просо. Они произрастают даже в изобилии: и потому очень дешевы; четверть пшеницы, по свидетельству Флетчера, продавалась иногда по два алтына.

С земледелием тесно связывалось скотоводство; оно доставляло важные продукты для заграничной торговли – кожи и сало; оно особенно развито было, по свидетельству Флетчера, в областях Смоленской, Ярославской, Углицкой, Вологодской, Городецкой. Важное место занимали продукты, которые доставляли лес и воды. Герберштейн во всех почти областях Московского государства указывает на добывание мехов, меда, воска и рыбы; жители почти всех центральных областей после земледелия более всего промышляли этими предметами, а в северных областях, где земледелие было менее развито, меховой и рыбный промысел являлись на первом плане; к этому еще присоединялось добывание соли. Потому здесь чувствовался сильный недостаток в хлебе. Пермяки, по свидетельству Флетчера, иногда пекли себе хлеб из корня и коры соснового дерева. По словам Иовия, природа за недостаток драгоценных металлов щедро вознаградила Московию редкими мехами, высоко ценившимися за границей. Леса областей, ближайших к центру государства, – Владимирской, Смоленской, Северской и в местностях по Оке, отличались обилием горностаев, белок и куниц.

Жатва и молотьба. Миниатюра из Лицевого Летописного свода, XVI в.

Охота на медведя. Миниатюра из Лицевого Летописного свода, XVI в.

Чем далее к северу и северо-востоку, тем более увеличивалось пушное богатство. По свидетельству Флетчера, лучшие собольи меха добывались в областях Печорской, Югорской и Обдорской; низших сортов – в Сибири, Перми и проч. Меха черных и красных лисиц добывались в Сибири, а белых и бурых в Печорской и Двинской областях; лучшие меха россомахи на Печоре и в Перми, а лучшие куньи в Сибири, Муроме, Перми и Казани; лучшие беличьи, рысьи и горностаевые шли из Галича и Углича, также в большом количестве из областей Новгородской и Пермской. Лучшие бобры водились на Мурманском прибрежье, близ Колы. По свидетельству Герберштейна, в приморских краях Двинской области добывали и отвозили в Москву много мехов белых медведей. Сибирь, вошедши в состав Московского государства, заняла почетное место в его меховой промышленности. Меха, особенно куньи, которых, если верить Коллинсу, ниоткуда, кроме Сибири, не вывозили в его время, были главным предметом торговли сибирских жителей. Они ездили на охоту толпами, недель на 6 или на 7, отправляясь на санях, запряженных в 30 или 40 собак[221]221
  Коллинс, 575.


[Закрыть].

Езда русских на собаках в Сибири. Рис. XVII в.

Кроме туземцев, в XVI в. звериный промысел был обязанностью ссылавшихся в Сибирь преступников. Лес доставлял и строевой материал – необыкновенно высокие сосны, превосходный дуб и клен. Но самыми главными после мехов произведениями Московской земли, которые доставлял лес, были мед и воск. По словам Иовия и Кампензе, вся страна изобиловала плодовитыми пчелами, которые клали отличный мед не в искусственных крестьянских ульях, а в дуплах деревьев, без всякого присмотра. В дремучих лесах и рощах, говорит Иовий, ветви часто бывают усеяны роями пчел и часто можно видеть, как они сражаются между собою и далеко преследуют друг друга. Поселяне, которые держат домашних пчел и передают их по наследству из рода в род, с трудом могут защищать их от нападений диких пчел. В древесных дуплах часто находят большие соты стараго меда, оставленного пчелами; иногда встречаются очень толстые пни, наполненные медом. Русский посол рассказывал Иовию, как один крестьянин, опустившись в дупло огромного дерева, увяз в меду по самое горло; тщетно ожидая помощи в глухом лесу, он два дня питался одним медом и выведен был из этого затруднительного положения медведем, который опустился задними лапами в то же дупло: поселянин схватил его руками за хвост и закричал так громко, что испуганный медведь быстро выскочил из дупла и вытащил вместе с собою крестьянина[222]222
  Кампензе, 31. – Иовий, 39 и след.


[Закрыть].

Ловля рыбы. Миниатюра из Лицевого Летописного свода, XVI в.

Мед в значительном количестве шел из Мордвы и Кадома, близ земли Черемис, также из областей Северской, Рязанской, Муромской, Казанской и Смоленской[223]223
  Флетчер, гл. 3-я.


[Закрыть]. Реки Московии, говорят иностранцы, наполнены рыбой; следовательно, развитие рыболовства, в известной степени, можно предполагать во всех областях Московского государства. Но рыболовство вместе с звероловством усиливалось в том же направлении, в котором уменьшалось земледелие, т. е. к северу и северо-востоку.

Некоторые реки известны были особенным обилием и достоинством своей рыбы. Первое место между реками относительно обилия рыбы занимала Волга. По качеству наиболее ценилась в торговле окская рыба, особенно пойманная около Мурома, также рыба из Шексны; эта река отличается тою особенностью, что заходящая сюда из Волги рыба делается тем лучше, чем долее остается здесь; потому опытные рыбаки, поймав рыбу в Волге, сейчас узнают, была ли она и долго ли была в Шексне. Города, замечательные по рыбному промыслу, были: Ярославль, Нижний, Астрахань, Казань, Белоозеро[224]224
  Herberstein, 44–65. Флетчер, гл. 3-я.


[Закрыть]. Около Астрахани рыболовство производилось в больших размерах. Вверх и вниз от нее по Волге добывалось множество карпов, стерлядей и белуг. Штраус описывает способ ловли последних: в реке вбивают ряды кольев в виде треугольников, оставляя небольшие входы; попав сюда, белуга не может выйти, даже повернуться в узком пространстве. Тогда рыбаки бьют ее дротиками и вынимают из нее икру; самую белугу солят и отправляют в Москву, где ее покупает простой народ. Икру, добывавшуюся из белуги и осетра, клали в огромные мешки с солью и, продержав там несколько времени, сжимали ее и набивали в бочонки. Астраханская икра славилась в Европе; особенно много вывозили ее в Италию[225]225
  Struys, 53.


[Закрыть].

Миниатюра иллюстрирует последовательные процессы выварки и просушки соли в Соловецком монастыре. Миниатюра из рукописи «Житие Зосимы и Савватия», XVII в.

Солеварение преимущественно развито было в северных областях – Новгородской, Двинской и проч.; лучшая соль, и в большом количестве, добывалась в Старой Русе, где было много солеварен. Герберштейн оставил краткое известие о способе добывания здесь соли: запрудив соляную речку в большой яме, промышленники проводили воду каналами, каждый к своей солеварне, и здесь вываривали соль. Соль также добывалась в Перми, Тотьме, на Вычегде, по берегу Белого моря, на Соловках.

Кузница. Миниатюра рукописи «Александрия», XVII в.

В двух милях от Нижнего также было много солеварен, представлявших вид целого городка; за несколько лет до Герберштейна они были сожжены Татарами, но при нем восстановлены по указу государя[226]226
  Herberstein, 1. cit.


[Закрыть]. Ниже Казани известна была по добыванию соли Соляная гора, на правом берегу Волги, недалеко от впадения в нее р. Усы. При подошве горы построено было несколько хижин, в которых жили промышленники; они извлекали соль из горы, вываривали ее, потом выставляли на солнце и по Волге отправляли в Москву[227]227
  Olearius, 295.


[Закрыть]. Страна по нижнему течению Волги занимала одно из первых мест в московской промышленности по богатству соли. В степях на западе от Астрахани было много озер, доставлявших превосходную соль. Известнейшие из них были Mozakowski – в 10 верстах, Kainkowa – в 16 и Gwostoffski – в 30 верстах от Астрахани. Озера эти имеют соляные жилы, из которых соль выплывает на поверхность воды, слоями, наподобие льдин толщиною в палец, и от солнечного жара делается чистою, как кристалл. Всякий мог добывать ее, платя в казну по полукопейке с пуда[228]228
  Ibid., 316.


[Закрыть]. Эта соль имеет запах фиалки; москвитяне добывали ее во множестве, свозя ее кучами на берег Волги и отсюда переправляя в другие места. В Смоленской и Двинской областях в большом количестве гнали деготь; в Угличе, Ярославле, Устюге добывали селитру; по Волге в малом количестве добывали серу, но не умели очищать ее. По словам Герберштейна, на расстоянии перелета стрелы от Белоозера есть серное озеро; вытекающая из него речка много уносила серной пены, но от неумения жителей эта сера пропадала без пользы. Герберштейн указывает на добывание железа в Серпухове, а при Флетчере много добывали его в Карелии, Каргополе и Устюге. Из других произведений царства ископаемого в XVI веке добывалась слюда на Северной Двине подле Архангельска и в Карельской области из мягкой скалы. В XVII в. рудокопное дело в России приняло большие размеры.

Возвращение в Москву экспедиции, обнаружившей серебряную и медную руды на реке Усть-Цильме в 1491 г. Миниатюра из Лицевого Летописного свода, XVI в.

К помянутым железным рудникам прибавились рудники, открытые, незадолго до приезда Олеария в Москву, недалеко от Тулы, на границах Татарии; их разрабатывали мастера, высланные царю саксонским курфюрстом. Работами заправлял известный Петр Марселис, который устроил там плавильню, по условию с царем, и ежегодно поставлял ему известное число железных полос и огнестрельного оружия. Приискиванием и разработкой рудников во все описываемое время занимались исключительно иностранцы. Еще в конце XV века немецкие мастера открыли серебряную и медную руду на реке Цымне, в семи днях пути от р. Печоры; но в XVII в. эти рудники или были оставлены, или разрабатывались в незначительных размерах, так что иностранные путешественники почти до конца XVII в. продолжают повторять, что, кроме железных, никаких других рудников не разрабатывается в Московском государстве[229]229
  Только Рейтенфельс коротко замечает, что где-то у Новгорода добывается медь.


[Закрыть]. Однако ж в попытках отыскать другие металлы не было недостатка. Олеарий рассказывает, что лет за 15 до него царю дали знать, что в одной области непременно найдется золото, если употребить на этот предмет труд и деньги; царь поддержал предприятие, но оно не удалось и повело к разорению предпринимателя. Таких попыток было несколько; постоянная неудача их научила правительство не доверять им и оно не иначе соглашалось поддерживать их как при надежном ручательстве. В бытность Олеария в Москве один английский промышленник, надеясь открыть в одном месте золото, уговорил некоторых своих друзей поручиться правительству за сумму, которую он испросил у него для своего предприятия. Но попытка опять не удалась, искателя золота посадили в тюрьму, а поручители принуждены были заплатить за него.

Закладка сада за Москвой-рекой в 1495 г. Миниатюра из Лицевого Летописного свода, XVI в.

Только во второй половине XVII в. царь приказал нескольким иностранцам осмотреть горы за Казанью, по направлению к Сибири, где найдены прииски золота и серебряной руды[230]230
  Рейтенфельс, 47.


[Закрыть].

Путешественники XVII в. оставили несколько известий о садоводстве и огородничестве в России. Герберштейн не видел в Москве ни хорошей вишни, ни орехов, кроме простых лесных и, судя по климату, даже не считает страну способной производить хорошие садовые плоды. Почти все путешественники XVII в. находили противное, указывая на успешное разведение в Московии садовых и огородных растений. Они пишут, что в областях, не слишком удаленных к северу, особенно около города Москвы, родятся превосходные плоды, между прочим яблоки, груши, сливы, вишни, малина, смородина; на огородах растут разного рода овощи и поваренные травы, огурцы, коренья, дыни и арбузы, особенно много луку и чесноку. Олеарий видел такие белые и прозрачные яблоки, что, если смотреть сквозь них на солнце, без труда можно пересчитать в них зерна. Дыни растут в очень большом количестве, очень вкусны и иногда бывают необыкновенно велики: Олеарию подарили в Москве дыню в пуд весом; дыни весом в полпуда встречались часто. Зато и разведением их занимались с особенным старанием и умением: семена клали на двое суток в молоко или в овечий навоз, растворенный дождевою водой, чтобы дать им размокнуть. Грядки делали для них из лошадиного навоза, который покрывали самой хорошей землей. В такие грядки углубляли семена на столько, чтобы они могли быть не только обезопасены от холода и при этом воспринимать действие солнечных лучей, но и пользоваться теплотой, которую доставлял им снизу навоз на ночь, а иногда и днем их покрывали постилками[231]231
  Olearius, 119. – Lyseck, 53.


[Закрыть]. Олеарий говорит, что красивые садовые цветы и травы появились в Москве недавно, здесь даже считали их смешной забавой; царь Михаил Федорович первый начал украшать свой сад дорогими травами и растениями. До этого времени в Москве знали только дикую розу; гамбургский купец Петр Марселис первый привез в Москву бархатную розу, которая хорошо принялась. Около того же времени голландские и немецкие купцы начали разводить в Москве спаржу, которая во время Олеария росла в изобилии, в палец толщиной. О салате в Москве также не имели прежде понятия и даже смеялись над иностранцами, что они едят траву, как животные; но во время Олеария и в Москве начинали находить в нем вкус, во второй половине XVII века редко можно было встретить в Москве сколько-нибудь порядочный дом, сад которого не был бы наполнен цветами и салатом.

Астрахань. Гравюра по рис. К. Бруина 1692 г.

Астрахань особенно известна была своими садовыми плодами, яблоками, персиками, дынями, но преимущественно арбузами. Татары привозили их в город возами и продавали по копейке пару и больше. Как в Москве западные купцы распространили спаржу и салат, так и в Астрахани около того же времени персидские купцы положили начало разведению винограда: один монах посадил привезенные ими виноградные лозы в своем монастыре подле города; они принялись, и в 1613 г., по царскому приказу, тот же монах устроил целый виноградник. Дело шло с таким успехом, что в 1636 г., когда приехал в Астрахань Олеарий, там не было почти дома, в котором бы не занимались этим производством, и оно было так выгодно, что иному владельцу виноградника приносило более 50 р. дохода. Из своего винограда Астрахань выделывала до 60 бочек превосходного вина[232]232
  Olearius, 317. – Tan n e r, 71. – Struys, 121.


[Закрыть].