Текст книги "Бетховен. Биографический этюд"

Твой Бетховен.

Приложение я послал тебе вчера после обеда, тотчас же после твоего первого отказа. Сказали, что ты в театре, тогда как было только 5 часов. Ты видишь из приложенной записки Швейгера, что я рассчитывал на то, что Дорнер уже знает, что может прийти, и таким образом я не сказал тебе ни часа, ни прочего. Я сам доложил о тебе эрцгерцогу перед началом репетиции, и он очень любезно отнесся к этому. Ты много потерял, но не от того, что не слышал моей музыки; ты увидел бы любезного, даровитого принца и, как друг твоего друга, ты также не испытывал бы высоты его положения. Прости мне это маленькое гордое замечание. Оно основывается на приятном сознании, что те, кого я люблю, поставлены также на одну высоту со мною. Это не мелкое тщеславие. В результате у меня от твоей дружбы только неприятности и досада. Прощай. Сегодня вечером буду у милых М.

Взгляни на царственный вкус. Музыка так величественно подошла к поэзии, что, право, можно их назвать двумя скучными сестрами. Дай мне знать: остаетесь ли вы дома, но пораньше. Прощай, холодный друг! Во всяком случае, ты не имеешь даже отдаленного сходства с твоим Бетховеном.

Дорогой Г., прошу тебя, представь к оплате этот вексель как можно скорее. Мой брат не знает как быть, не то я не затруднял бы тебя. Если же необходимо, чтобы я также отправился немедленно с тобою к тому, кто оплатил прошлый, то я готов.

Прощай!

Послезавтра утром пришлю к тебе за ним. Пришел бы сам, но не могу.

Бетховен.

Благородный друг!

Не можешь ли обрадовать меня сегодня своим посещением хоть на несколько минут.

Все шло сносно, но все же мне невыносимо.

С глубоким уважением твой почитатель Бетховен.

Мне было бы весьма приятно, мой милый, добрый Глейхенштейн, повидать тебя и поговорить где бы то ни было сегодня перед обедом между 1–2 или же после обеда. Зайти к тебе раньше не могу, так как я сегодня слишком занят. Отвечай мне и не забудь назначить место, где можно будет нам сойтись. Прощай и люби

твоего Бетховена.

Если оплата векселя сопряжена для тебя с большим затруднением, то сообщи мне. В таком случае, посмотрю, насколько я сам способен заниматься вексельными делами.

Второпях твой друг Бетховен.

Будь столь добр, милый друг, напиши мне несколько строк по-французски, как следует мне написать письмо к графу Вюрму относительно Редута. Тебе это легко, а мне нет. Завтра утром пришлю за этим. В Редуте я тебя не видел.

Я не требую от вас, милостивый государь, никаких визитов, никаких свиданий, дабы вы не очутились в неприятном положении, отказываясь от таковых или не сдерживая данного слова, словом, ничего, кроме того, чтобы вы были любезны и, во-первых, написали в Лондон, а во-вторых, раздобыли бы для меня несколько славных, здоровых крепких перьев. Стоимость этого прошу прибавить к счету, который, как вы знаете, я уже так давно желаю от вас получить, а ныне весьма настоятельно требую. Мой слуга осведомится у вас завтра утром по этому делу; если нельзя, то послезавтра, или еще позже. Моя дружба не должна накладывать рамок на ваши удобства.

Ваш почитатель Л. в. Бтхвн.

Прошу тебя сообщить мне сегодня будут ли М. вечером дома. Ты, вероятно, будешь спать прекрасно. Хотя спал я мало, но предпочитаю также пробуждение всякому сну. Прощай.

Твой верный Бетховен.

Так как утром я не успел, то буду около полудня в «Дикаре» на Пратере. Надеюсь, найду там не дикарей, а прекрасных граций; поэтому я должен сначала одеть на себя броню. Могу прийти только к обеду, но уверен, что ты не назовешь меня дармоедом. Итак, я приду. Если застану вас еще дома, то хорошо, если нет, то поспешу в Пратер, чтобы обнять вас.

Друг Бетховен.

Так как г-жа фон М. сказала мне вчера, что хочет пойти непременно сегодня к Шванцу, чтобы выбрать другое фортепиано, то я хотел бы, чтобы она предоставила мне в этом полную свободу. Я выберу ценою не более 500 флоринов. Если же оно будет стоить дороже, то ты знаешь, что эти господа предлагают мне всегда определенную плату, чем я никогда не пользуюсь; благодаря этому и могу заплатить дешево за дорогой инструмент и сделаю в этом случае первое исключение в своей практике, если только ты мне сообщишь принимают ли мое предложение. Прощай, милый, добрый Гл., сегодня увидимся, и ты дашь мне ответ.

Твой верный Бетховен.

При сем с., которую я обещал Терезе. Так как я не могу видеть ее сегодня, то передай ей. Поклон им всем от меня. Мне бывает так хорошо у них. Кажется будто раны, получаемые мною от всех, кто терзает мою душу, там заживают. Вот еще 50 флоринов на галстуки; если нужно еще – сообщи. Ты ошибаешься, если думаешь, что Girons искал только тебя одного. Нет, я имел также счастье заметить, что он не отходил от меня; за ужином он находился около меня, он провожал меня домой; словом, он меня очень забавлял; во всяком случае, я никак не мог быть на высоте, а был глубоко внизу.

Прощай, люби меня. Твой Бетховен.

Графиня приглашает тебя сегодня к обеду. Напиши в Фецбург, сколько думают израсходовать на покупку фортепиано. Не забудь гамбургских перьев.

Дорогой Глейхенштейн! Третьего дня ночью я видел сон, будто ты находился в конюшне и будто тебя околдовали и вознесли на небеса два великолепных коня; так что ты забыл обо всем окружающем. Твоя покупка неудачна. Вчера, рано утром, лишь только сюда прибыл, как шляпа была уже изорвана. Она стоит слишком дорого и потерять такую сумму ужасно: поэтому ты должен постараться, чтобы ее взяли обратно и дали тебе другую. Ты можешь пока об этом заявить этим скверным торгашам; я пришлю тебе ее обратно. Это просто невыносимо!

Сегодня и вчера мне нехорошо: у меня ужасная головная боль. Да избавит меня небо от нее; достаточно мне одной болезни! Если можешь, пришли мне Тацита в переводе Барда. В другой раз напишу больше; мне так скверно, что не могу более писать. Прощай и не забывай меня и моего сна.

Твой верный Бетховен. Баден, 13 июня.

Из письма Зимрока видно, что мы можем получить из Парижа благоприятный ответ. Сообщи свое мнение об этом моему брату, чтобы можно было скорее переписать.

Сообщи мне номер твоего дома.

Pour Mr de Gleichenstein.

Ответь мне относительно шляпы.

Поручая Глейхенштейну переговоры с промышленной конторой Шрейдогеля и Веста, композитор при этом пишет:

Приятель мой, г-н фон Глейхенштейн, имеет сделать вам некоторое предложение относительно меня; если вы его примете, то премного обяжете меня. Подобное предложение вызвано не недоверием к вам, но предстоящими большими расходами, вследствие нездоровья моего, а также невозможностью получить деньги, именно теперь, там, где мне должны.

Ваш преданный Бетховен.

Баден, 23 июля.

Надеюсь получить от тебя ответ. Что касается письма Зимрока, то думаю, что ему можно было бы дать эти вещи с некоторыми изменениями, так как это, во всяком случае, составит некоторую сумму. Можно было бы заключить с ним только для Парижа. После ведь он может делать, что ему угодно. Таким образом, промышленная контора не может иметь против. Как ты думаешь? Мне еще не совсем хорошо; думаю, что будет лучше. Приезжай поскорее ко мне; обнимаю тебя от всего сердца. Много поклонов от меня одному весьма известному месту.

Твой Бетховен.

Баден, 16 июля.

Моему другу, подобному камню, но не имеющему себе подобного в добре и зле.

Милый, добрый ГЛ Ты не пришел вчера. Во всяком случае, мне пришлось написать тебе сегодня, по заключению Шмидта мне нельзя оставаться здесь дольше! Поэтому прошу тебя взяться сейчас же за дело в промышленной конторе. Что же касается барышничания, то можешь поручить это моему брату-аптекарю. Так как дело довольно важное, и ты до сих пор устраивал для меня дела с пром. конторой, то по многим причинам нельзя возложить этого на моего брата. Вот несколько строк относительно дел с пр. к. Если ты завтра собираешься сюда, то устрой так, чтобы я мог выехать с тобою. Прощай! Я люблю тебя; сколько бы ты ни бранил все мои поступки, о которых ты судишь с неправильной точки зрения, ты не убедишь меня в этом. Может быть, Вест может приехать с тобой.

Твой Бетховен.

Милый, добрый Глейхенштейн!

Передай, пожалуйста, это завтра переписчику. Как видишь, дело идет о симфонии. – Впрочем, если он не окончит завтра квартета, то отдай ее тогда в промышленную контору. Можешь сказать моему брату, что я ему, конечно, не буду больше писать. Причину я уже знаю. Дело в том, что он одолжил мне денег и еще кое-что оплатил за меня и потому – я знаю своего брата – он уже теперь озабочен, так как я не могу еще возвратить ему. Да к тому же, вероятно, и та особа внушает ему мысль о мести против меня. Лучше я возьму все 1500 гульденов (из промышленной конторы) и заплачу ему. Тогда будет конец всей истории.

Да сохранит меня Бог от необходимости принимать благодеяния братьев. Всего лучшего.

Поклон Весту. Твой Бетховен.

NB. Я послал отсюда симфонию в промышленную контору; они, вероятно, ее уже получили. Когда снова придешь сюда, привези хорошего сургуча.

Его Высокородию г-ну фон Глейхенштейну

Хорошо бы, если бы ты потребовал 60 фл. свыше 1500, или же, если ты думаешь, что я имею на то право, то 1600. Впрочем, предоставляю все твоему усмотрению, в пределах законности и справедливости.

Я нездоров, и потому не могу прийти к тебе. Возьми несколько бутылок вина, присланного тебе раньше. Могу себе представить, как приезд М. беспокоит тебя. Поэтому не могу даже просить тебя, чтобы ты навестил меня. Если же можешь, то зайди. Прощай.

Люби меня твой Бетховен.

Pour mon ami Baron de Gleichenstein.

Твоя жизнь протекает среди тихого, спокойного моря, или уже в надежной пристани. Страданий друга, который переживает бури, ты не чувствуешь или не можешь чувствовать. Что могут думать обо мне на звезде Венере, Урании, как могут обо мне судить, не видев меня? Моя гордость так унижена. Незваным я поеду туда с тобой. Приходи ко мне завтра утром, я буду ждать тебя к завтраку около 9 часов. Пусть Дорнер придет когда-нибудь в другой раз с тобою. Если бы ты только был откровенен. Ты, наверно, скрываешь кое-что от меня, ты хочешь пощадить меня, но возбуждаешь во мне этим неведением еще больше страданий, чем может принести самое ужасное известие. Прощай! Если не можешь прийти, то сообщи мне заблаговременно. Думай и заботься обо мне. Бумаге нельзя доверить больше ничего из того, что во мне происходит.

Твое сообщение вновь низвергло меня из сферы высокого восторга глубоко вниз. К чему это прибавление: ты хотел мне дать знать, когда будет музыка? Разве я ничто иное как только музыкант, твой или кого-нибудь другого? По крайней мере, так можно понять. Итак, я должен вновь и только в себе самом искать утешения; иного для меня не существует в мире. Дружба и подобные ей чувства наносят мне только раны. Да будет так! Для тебя, бедный Б., нет счастья в жизни! ты должен все создавать сам в себе и только в идеальном мире найдешь друзей! Прошу тебя, успокой меня: сам ли я виноват во вчерашнем? Если же ты не можешь этого, то скажи мне правду, я выслушиваю ее так же охотно, как и высказываю. Теперь еще есть время, истина еще может принести мне пользу. Прощай! Пусть твой единственный друг Дорнер ничего не знает обо всем этом.

Милый друг. Так поздно ужасно. Прижимаю горячо к сердцу всех. Что мешает мне сделать это. Прощай, в среду утром буду у тебя. Письмо написано так, что его может прочесть весь мир. – Если бумага обложки покажется тебе недостаточно чистой, то возьми другую. Ночью я не мог различить, насколько она чиста. – Прощай, милый друг, думай и заботься также о твоем верном друге Бетховене.

Насколько было глубоко увлечение Бетховена, видно из того, что весной 1810 года он озабочен приобретением своего метрического свидетельства, необходимого при бракосочетании; с этой просьбой он обращается к доктору Вегелеру в Бонне, которому в то же время Брейнинг пишет: «уже более трех месяцев я не видел Бетховена; все это время он мне присылает дружеские записки, но не знаю причины, почему же он не навещает меня более».

Вена, 2-го мая 1810 года.

Добрый, старый друг. Эти строки, я думаю, вызовут твое удивление. Я часто вспоминаю тебя, хотя ты не имеешь тому письменных доказательств. Между моими рукописями уже давно лежит одна, предназначенная тебе; летом, наверное, получишь ее. Вот уже два-три года, как я прекратил тихую, спокойную жизнь и силой вовлечен был в светскую. До сих пор она не дала мне ничего хорошего; скорее – наоборот. Но кто же не подвергался влиянию внешних бурь? И все-таки я был бы счастлив, быть может, одним из счастливейших людей, если бы демон не поселился в моих ушах. Если бы я не прочел где-то, что человек не вправе добровольно расстаться с жизнью до тех пор, пока в состоянии еще творить добро, я уже давно покончил бы с собою. О, жизнь так прекрасна, но для меня она отравлена навсегда.

Ты не откажешь мне в дружеской просьбе: доставь мне метрическое свидетельство мое. Все расходы, которые с этим сопряжены, можешь немедленно получить от Стефана Брейнинга, который получит от меня. Если по-твоему необходимо для этого съездить из Кобленца в Бонн и дать себе труд поискать там, то поставь все расходы на мой счет. Следует обратить внимание именно на то обстоятельство, что еще раньше меня родился мой брат, уже умерший, который также назывался Людвигом, только с прибавкою – Мария. Для того, чтобы точно определить мой возраст, следует найти, прежде всего, сведения об этом брате, ибо мне известно, что из-за него произошла ошибка, по которой меня считают старше. К сожалению, некоторое время я жил, сам не зная, сколько мне лет. Была у меня памятная книжка с соответствующими сведениями, но затерялась, Бог весть каким образом. Итак, не сердись, если я по дружбе прошу тебя разыскать Людвига-Марию и нынешнего Людвига, явившегося после него. Чем скорее пришлешь мне метрическое свидетельство, тем более меня обяжешь. Рассказывали мне, что ты поешь в ваших франкмасонских ложах одну из моих песен, вероятно, в E-dur, которой у меня самого не имеется. Пришли мне ее; обещаю вознаградить тебя иным образом, втрое, вчетверо. Не забывай обо мне и относись благосклонно, хотя я, казалось бы, этого совершенно не заслуживаю.

Обними и поцелуй уважаемую супругу твою, детей твоих и все, что тебе мило, от имени друга твоего

Бетховена.

Вегелер, исполнивший немедленно просьбу Бетховена, напрасно ждал от последнего несколько строк благодарности; спустя лишь три месяца он получил от своего шурина, Стефана Брейнинга, письмо, в котором последний извещал, что Бетховен еженедельно собирался писать Вегелеру, но, видимо, обстоятельства изменились, предположения о браке не осуществились, и нечего больше думать о признательности за труды по доставке метрического свидетельства. Неожиданно для нашего композитора Тереза Мальфати была помолвлена и вскоре стала баронессой фон Дросдик.

В двух дальнейших записках Бетховена к Глейхенштейну нет ни слова о красавице Терезе; влюбленный музыкант, затаив в глубине сердца страдания отвергнутого поклонника, уступает место деловому человеку, выражающему заботы о друге своем Брейнинге и т. п. Затем, когда Глейхенштейн, женатый на сестре Терезы Мальфати, Анне-Матильде, покидает Вену, композитор наш дает ему рекомендательное письмо к Петру Винтеру, придворному капельмейстеру, автору модной тогда оперы «Прерванное жертвоприношение».

Милый, добрый Глейхенштейн. Не могу никак воздержаться и не выразить тебе беспокойства своего относительно лихорадочно нервного состояния Брейнинга; не могу не просить тебя в то же время, чтобы ты привязался к нему крепче, насколько это возможно, или, лучше, чтобы ты постарался притянуть его ближе к себе. Обстоятельства не позволяют мне исполнить вполне высокий долг дружбы. Поэтому прошу тебя, заклинаю тебя, во имя добрых благородных чувств, которыми ты, конечно, обладаешь, взять на себя эту заботу, преследующую меня. В особенности было бы хорошо, если бы ты постарался брать его почаще с собою и удерживал бы его (каким примером прилежания мог бы он служить тебе) от чрезмерных и, мне кажется, не всегда необходимых занятий. Не можешь поверить, в каком возбужденном состоянии я уже нашел его. Вчерашнюю досаду его ты знаешь. Все это последствия его ужасной раздражительности, которая убьет его, если он не будет предупреждать ее.

Итак, мой милый Глейхенштейн, возлагаю на тебя заботу об одном из моих лучших, испытаннейших друзей. Тем более что твои дела устанавливают некоторую связь между вами, и ты можешь упрочить эту связь, давая ему понять, как можно чаще, что ты заботишься о нем; что тебе легко тем более, что он к тебе хорошо расположен. Но твое благородное сердце, мне хорошо знакомое, не нуждается в указаниях. Постарайся же ради меня и ради твоего доброго Брейнинга. Обнимаю тебя от всего сердца.

Бетховен.

Вот, друг мой, письмо к Винтеру. Во-первых, в нем сказано, что ты мой друг; во-вторых, кто ты таков, а именно: имп. – кор. придворный секретарь; в-третьих, что ты не знаток музыки, но тем не менее поклонник всего прекрасного и высокого. Поэтому я просил капельмейстера, в том случае, когда это будет зависеть от него, дать тебе также работу. Вот тебе совет: покажи себя в деле сколько-нибудь ревностным; это относится к области политики, в которой твой друг мало смыслит. Может быть, это пригодится тебе в Мюнхене для чего-нибудь другого. А теперь прощай, милый друг! Счастливого пути! Вспоминай иногда меня! Поклонись братцу!

Твой истинный друг Бетховен.

Воспользовавшись походом Наполеона в Испанию, Австрия подняла Баварию и Тироль против французского ига, но при первых же криках немцев о свободе Бонапарт появился под стенами Регенсбурга, разбил, отбросил австрийскую армию и направился к Вене. Его апостолическое величество, император, со всей семьей и с эрцгерцогом Рудольфом, со всем двором, со множеством сановников бежал из столицы 4 мая 1800 г., а через несколько дней Земмеринг, Деблинг, южные и западные предместья ее были заняты войсками Ланна и Бертрана. В столице Австрии правительство стало устраивать патриотические манифестации, в театрах ставились «народные» спектакли, долженствовавшие вызвать геройский пыл обывателей, в зале Редута выступила Анна Мильдер (Хауптман) в аллегорическом одеянии «Австрии» и пела воинственные песни на слова Коллина; Бетховен также не избежал порыва патриотизма и принес ему в дань несколько пьес для военного оркестра: «марш богемских добровольцев, предводимых эрцгерцогом Антоном» (марш этот вошел в состав пьес, написанных Бетховеном в 1810 году для придворных торжеств в Лаксенбурге); Марш-Заря (сер. 25, № 288) и не изданный марш F-dur. Оборона Вены была возложена на эрцгерцога Максимилиана, в распоряжение которого даны 16 тысяч регулярных войск, городская милиция и несколько батальонов из добровольцев, в числе которых было много студентов и артистов; предложение французов о сдаче было отвергнуто, и в 9 часов вечера 11 мая первая бомба влетела в центр столицы Австрии: 20 гаубиц, установленных против Каринтских ворот, близ оперного театра, обстреливали одну из главных улиц и прилегающие дома, среди которых находилась квартира Бетховена. По примеру соседей, покинувших свои жилища и искавших спасения в безопасных углах центральной части города, композитор отправился к своему брату Карлу в Раухенштейнгассе, в погребе которого зарылся в подушки, чтобы не слышать канонады, не только раздражавшей его сильно, но способной совершенно погубить его больные органы слуха.

Недолго продолжалось упрямство осажденных: на следующий день, 12 мая, на крепостном валу взвился белый флаг, и временные обитатели подземелий разбрелись по своим квартирам. Взятие Вены не прекратило военных действий: вскоре последовали известные сражения при Эслингене и Ваграме, а столица лишь платилась контрибуцией, разорившей не одну бюргерскую семью.

Незадолго перед тем Бетховен получил полугодичный оклад от эрцгерцога Рудольфа и князя Лобковича (по-русски пишут обыкновенно Лобкович, хотя правильнее было бы писать Лобковиц (Lobkovitz); третий покровитель, князь Кинский, покинувший Вену в феврале, находился при армии, и мысли его были заняты, конечно, не пенсией бедному музыканту. Впрочем, кошелек его имел достаточную плотность; лишь вступление французов, чрезмерные налоги и небывалая дороговизна предметов первой необходимости стали вызывать усиленные расходы и расстройство в финансах композитора; друзья, приятели, меценаты, которые не отказали бы в ему помощи, давно покинули Вену; Лихновские, Вальдштейны бежали в свои имения; графиня Эрдеди выехала в свои поместья (в Кроации), Цмескаль также отсутствовал; оставался, кажется, один Брейнинг, разделявший участь остального населения, оторванного от всего мира валами и бастионами, лишенного даже почтового сообщения. До конца июля обыватели не смели выйти из городских ворот, и Бетховен, еще весной переселявшийся обыкновенно на дачу, в предместья, принужден был теперь скитаться по улицам столицы, мимо опустелых дворцов, среди толпы незнакомых грустных обывателей.

Когда бряцает оружие, то муза молчит. Ничего выдающегося за это время Бетховен не создал. Напрасно издатель Томсон прислал (23 сентября 1809 года) из Эдинбурга 43 шотландских песни с предложением немедленно написать (за 10 фунтов стерлингов) аккомпанемент для фортепиано или арфы со скрипкой и виолончелью. Приняв заказ, композитор ограничился эскизами, и только обработка двух начатых произведений вызвала в нем некоторый интерес; то были соната ор. 81 и концерт Es-dur, op. 73.

Соната ор. 81, как уже было упомянуто, состоит из трех частей с такими заголовками: прощание, отсутствие и возвращение; эти клички побудили многих известных критиков, биографов и виртуозов трактовать сонату, как иллюстрацию к трогательному роману, где влюбленные герои испытывают тягость расставания, страдают в одиночестве, мечтая об объятиях и поцелуях, наконец, встречаются и навеки соединяют свои сердца. Подобная басня была настолько заманчива для поклонников программной музыки, что даже после того, как были опубликованы подробные заголовки автографа: «Прощание, Вена 4 мая 1809 г., день отъезда моего уважаемого эрцгерцога, его императорского высочества, князя Рудольфа; возвращение его императорского высочества, моего уважаемого эрцгерцога, князя Рудольфа, 30 января 1810 года»; даже после того, как Эд. Ханслик остроумно высмеял неудачных фантазеров, все еще появились романтического свойства комментарии к этой сонате. В техническом отношении произведение это долгие годы считалось весьма трудно исполнимым, а обилие разнообразных звуковых красок поражало слушателя, что, вероятно, навело Бирея на мысль переложить сонату на оркестр, в каковом виде ее называли «десятой» симфонией Бетховена.

Молчание музы, вызвавшее пересмотр и отделку некоторых уже готовых произведений, навело также учителя на мысль заняться немного педагогией и, так сказать, текущими делами: к этому тревожному времени относится работа Бетховена по сбору материалов для занятий со своим учеником, эрцгерцогом Рудольфом; материалы заключались в выборе пьес из произведений Ф. Э. Баха, Фукса и Альбрехтсбергера для теоретических упражнений эрцгерцога.

В конце лета Бетховен получил от Брейткопфа и Хертеля посланные им давно для печати композиции, в том числе виолончельную сонату ор. 69, посвященную барону Глейхенштейну; передавая последнему первый печатный экземпляр сонаты, автор сделал на обложке соответственную надпись, заканчивающуюся словами «inter lacrimas et luctum»; быть может, выражение это – «среди слез и скорби» – относилось к осаде Вены или же к смерти старца Гайдна, сраженного нервным ударом при первом громе канонады; 26 мая Гайдн еще мог сесть за клавесин и дрожащим голосом пропеть строфы созданного им немецкого народного гимна, а 31 мая ночью приятели стояли уже перед трупом творца «Сотворения мира».

Вскоре по восстановлении почтовых сношений Вены и почти одновременно с посылкой от Брейткопфа и Хертеля, Бетховен получил из Голландии диплом на звание члена академии, весьма польстивший самолюбию композитора.

Амстердам, 9 августа 1809 года.

Секретарь четвертого отделения

Королевской Академии наук,

литературы и изящных искусств.

Господину Л. ван Бетховену.

Члену-корреспонденту названного отделения.

Милостивый Государь.

Четвертое отделение Королевской академии наук, литературы и искусства избрало вас членом-корреспондентом, о чем имею честь сообщить.

Отделение не сомневается в том, что ваше чрезвычайное дарование окажет содействие великой цели, предначертанной академии его величеством.

Честь имею засвидетельствовать почтение,

Милостивый Государь, вашего покорного слуги

К. И. Росс.