Текст книги "Тайна пролива «Врата скорби». Том первый"

Следующий фрагмент израильского погрома напомнил ему первый минуты появления в этом мире. Это была такая же комната без передней стены с дверью, немного шире его саратовской, но разительно превосходившая ее строгой роскошью. Вместо линолеума был паркет явно редкой древесной породы; двухтумбовый тяжелый, из массива светлого дерева, стол стоял так же, как у Александра, у дальней стены.

Но украшал его не пистолет Стечкина с россыпью патронов, а компьютер – целый компьютерный комплекс с огромным плоским монитором и приставками к нему, часть из которых подполковник видел впервые. Справа – он сел в удобное, как раз под его фигуру, кресло – тоже размещался сейф, не скрытый здесь шкафом. Такую монументальную красоту и не нужно было скрывать. Что радовало больше всего – одна дверца сейфа была чуть приоткрыта, а в другой, пошире, торчал массивный ключ.

Он с довольным видом потянул приоткрытую дверцу и… не прикрыл глаза от восхищения, не запел, не заплясал. Ну и что, что одно отделение сейфа – куб примерно в полметра на полметра – забито купюрами – стодолларовыми и (он вытянул пачку) пятисотевровыми? А на верхней полке такого же размера теснились изящные коробочки с золотой и брильянтовой россыпью? У Александра там, в шатре, бриллиантов на саблях было пожалуй и побольше. Хотя, конечно, вот это колье изумительно смотрелось бы на шее Оксаны…

– Черт возьми, о чем я думаю?! – он опустил колье в шкатулку и шагнул к другой половине шкафа, даже не заглянув в документы, заполнившие нижнее отделение сейфа.

Ключ провернулся солидно, но легко – сейф явно был от фирмы с вековой репутацией. Вот здесь точно надо было плясать! Неведомый хозяин кабинета был не только нуворишем, но и охотником! Или собирался с помощью этого арсенала защищать свои сокровища?

Итак, в сейфе располагались: карабины «Зауэр» и «Бенелли Арго», явно штучной работы, с богато отделанными ложами. Такие и заводской сборки стоят бешеных денег. Рядом бедным родственником притулился российский «Вепрь».

– Вот это рабочий агрегат, – ласково погладил ложе темного дерева подполковник.

Это ложе было ощутимо потертым, действительно рабочим. Справа теснились коробки с патронами. Он открыл одну – калибр почти десятка («Девять и три, с молибденовой добавкой», – опять подсказала память) – безумно дорогие – долларов по пятнадцать за патрон.

На верхней полке лежал арбалет – даже в таком, не собранном виде, могучий и опасный.

– Это мое, – тут же решил Кудрявцев, – АКМ это хорошо, нет: АКМ – это просто замечательно. Но из него смогут и Левин, и Холодов, и Анатолий с профессором, да почти все смогут! А это мое!

Он взял в руки арбалет, попробовал согнуть расправленную сейчас дугу, и даже зажмурился от удовольствия, когда его сильные руки смогли лишь чуть-чуть нарушить прямолинейность неизвестного ему материала. Он вдруг представил, как крадется в сумрачном лесу, отодвигает мешающую ветку, и бесшумная оперенная смерть несется в… Да хотя бы в того же собакомедведя, или махайрода. Какой зверь выживет после попадания в жизненно важный орган таким вот болтом с широким лезвием бритвенной остроты? Болты были хитро уложены в плоский футляр прочного материала. В другом были остроклювые – явно бронебойные (точнее, «доспехобойные» – на танк или бронетранспортер с этим оружием идти было глупо).

– Ну а карабины, – великодушно решил он, – израильтянкам оставлю.

Сказано – сделано. Кудрявцев вдруг решил, что одного поцелуя, пусть и командирского, в награду за ликвидацию бандитского главаря явно недостаточно. Потому он, не закрывая сейфа, подошел к краю комнаты, откуда вполне мог и сам обозревать окрестности, заменяя Гольдберг, и позвал девушку:

– Оксана!

– Да, Саша! – девушка появилась почти моментально, озорно разглядывая командира, едва не подавившегося невысказанным словом – так его не называли давно, очень давно.

Он лишь махнул в сторону сейфа, куда девушка и пошла; пошла походкой уверенной и очень женственной, походкой девушки, осознающей свою молодость и красоту. И пусть на ногах были стоптанные туфли без каблуков; пусть в руках была не изящная сумочка, а автомат Калашникова; эти четыре метра по паркету она пройдет как… Тут она споткнулась, даже без каблуков, и громко икнула, замерев перед сейфом. И ринулась – не к золоту и купюрам, а к оружию!

Было ли это нормальным для юной девушки? Подполковник Кудрявцев считал, что такая реакция была абсолютно нормальной, а на мнение других в этом вопросе ему было как-то…

– Это мне? – пискнула Оксана, прислоняя автомат к столу в замешательстве – какой карабин взять первым.

– Выбирай, – щедро махнул Александр и отвернулся, понимая насколько тонкий и интимный вопрос будет решать сейчас девушка.

А что – ему не жалко, тем более что главное – арбалет и все футляры с болтами были надежно увязаны к рюкзаку. Внутри него, раздавшегося вширь, были удобно уложены с той же самой полки: большой цейссовский бинокль – морской, шестнадцатикратный! и два отличных золингеновских ножа в ножнах. Их два родных «брата» и бинокль поменьше – неизвестной Александру фирмы – остались лежать в сейфе, ожидая своих израильских хозяев.

Выбирала Оксана совсем недолго – чем-то пощелкала, пошуршала коробками, явно подбирая боеприпас, и скоро стояла рядом с командиром. Он не успел до конца повернуться – девушка прямо так – с карабином одной руке и двумя пачками патронов в другой обняла его, привстав на носочки. Подполковнику пришлось наклониться, чтобы поцелуй она вернуло почти в то же самое место – в выбритую с вечера по случаю предстоящего прощания с жизнью щеку. Но теперь-то Кудрявцев ни с чем прощаться не собирался.

– Я на пост, – оторвалась от него Гольдберг и убежала так быстро, что командир крикнул в ответ, уже не видя ее: «Там магазин на десять патронов».

– Знаю, – крикнула в ответ девушка, – захватила, а еще коллиматорный прицел!

– Это она перед Бэйлой хвастает, – догадался командир, – коллиматор вроде на еврейском тоже так звучать должен.

Улыбка вдруг сползла с его губ; командир нахмурился – девчонка так спешила остаться наедине с новым оружием, что забыла в комнате автомат.

– В следующий раз точно отшлепаю, – грозно подумал он, закрывая обе половины сейфа разными ключами на общей связке, и подхватывая АКМ, – Левин-то совсем без оружия.

Старшего сержанта он нашел среди развалин, приложившим ухо к полу комнаты без потолка и двух стен. Подполковник опасливо потрогал обе стены – вроде стоят крепко – и опустился на корточки рядом с Борисом.

– Вроде плачет кто-то, – пробормотал тот, и командир тут же скользнул вниз, тоже превращаясь в одно большое ухо.

И точно – тихий, едва слышный – командиру даже показалось какой-то затухающий – голосок доносился из-под бетона.

– Да она же там задохнется сейчас, – он выскочил из пространства, ограниченного двумя стенами, и заметался взглядом по лагерю, вспоминая…

Вот! Вон она – будка охранника какого-то объекта. Командир заглядывал внутрь, проходя мимо; ничего интересного, кроме стола со стулом и стопки старых журналов на исцарапанной столешнице он не увидел Но взгляд сквозь мутное стекло будки царапнул красный ящик – с песком наверное; объект явно был пожароопасный.

Кудрявцев метнулся к будке, завернул за нее и вздохнул почти облегченно, срывая лопату с обыкновенного деревянного щита красного цвета, такого российского на вид, что вгрызаясь широким лезвием в мягкий грунт, он невольно подумал: «Кто-то из наших делал».

Копать он начал там, где стены не было, резонно предположив, что внизу тоже ее нет. Поначалу хотел ткнуть лопатой вперед, в надежде проткнуть толстый слой земли, обеспечить приток свежего воздуха, но сдержал свой порыв – зачем воздух девочке (а именно такой голосок расслышал он внизу), если она получит лезвием лопаты по голове? Поэтому движения его были скорее горизонтальными, чем вертикальными, отбрасывающими щедрые порции почвы далеко в сторону. Отгребать подальше партнерам (а рядом топтались на месте, готовые перехватить инструмент, старший сержант с профессором) было просто нечем – на пожарном стенде оставались только ломик да топор, еще несколько гнезд были пустыми – точно без наших не обошлось!

Лопата вдруг зачерпнула вместо грунта воздух, и подполковник поехал вниз вместе с осыпью – совсем немного. Но этого немногого хватило, чтобы темной пастью обнажился провал в нижнее помещение. Ребенок внутри громко вскрикнул – не испуганно, а радостно, как показалось Александру. Но он все равно не стал мешкать – ринулся в сумрак помещения вперед ногами. И тут же попытался встать на них, выпрямляясь. Хорошо, что это движение было не таким стремительным. Потолок у полуподвала был совсем невысоким – не больше ста двадцати сантиметров от песчаного пола – и он едва избежал шишки на затылке.

Здесь действительно была девочка – совсем маленькая, но не пугливая. При виде незнакомого дяденьки в камуфляже, перепачканном в земле, она не отпрянула от него; напротив – протянула вперед руки и скользнула ему в объятия, шепча прямо в ухо на русском (!) языке:

– Я знала, дяденька, что вы придете… Я совсем не испугалась, и не плакала почти! Я уже большая девочка, только голова у меня болит и спать хочется…

«Большой» девочке было не больше семи-восьми лет, и командир, протискивая легкое тельце в лаз, в чьи-то руки, оглянулся. Детская «двухэтажная» кровать – вот что спасло ее! Ниже этого яруса кроватки, где она провела не самые лучшие в своей жизни часы, торчали деревянные брусочки, прежде связывающие его с нижним ярусом. Теперь бруски эти упирались в песок. Что стало с той, или с тем, кто лежал внизу? Командиру даже не захотелось увидеть этой картины в развитии, как и представить себе лица взрослых в соседних комнатах – там, в Израиле две тысяча пятнадцатого года…

Он протиснулся наверх, добавив грязных разводов на камуфляж, предположив, что сейчас никто не будет заниматься раскопками командира. Впрочем, язвительное обращение к подчиненным так и осталось невысказанным, потому что он бы и сам не отрывался бы от сказочного видения – юное прелестное создание в пижамке в синий горошек и босиком что-то втолковывала шестерым взрослым и одному десятилетнему мальчишке, теперь уже на иврите. Втолковывала, поводя пальчиком перед ними, таким строгим «учительским» голоском, что даже Никитин с профессором, ни слова не понимавшие на еврейском языке, слушали с послушным вниманием, лишь бегая глазами вслед за пальчиком.

Подполковник улыбнулся, вспомнив такую же красивую и «правильную» девочку своего детства, которую он так любил таскать за косы, и громко кашлянул. Наваждение, охватившее собравшихся, тут же исчезло, а командир, словно не замечая их смущения, так же громко начал отчитывать сразу всех:

– Почему тут у вас ребенок босиком на земле стоит?! Хотите, что бы она тоже, как эти «героини» хромала на обе ноги, – он повернулся к Никитину, – почему раненые не в «санчасти»?

– Так ведь, – смешался тракторист, – разве таких удержишь? Как услышали про ребенка, впереди меня сюда примчались.

– Ну, раз впереди тебя, пусть помогают.

Он опять, как прежде Левину, показал на стены стоящих рядом квартир:

– У вас, девчата, слух хороший – может, еще кого-нибудь отыщем?

Подошедшая поближе Оксана переводила подругам слова командира: «Дина, займись ребенком, должны же здесь найтись хоть какие-нибудь тапочки. Да и костюмчик сменить не мешало бы».

Девочка, о которой шла речь, явно хотела вмешаться в разговор взрослых, но, глянув на подполковника, передумала. Кого-то он ей, наверное, напомнил; кого-то, кого нельзя не слушаться. Она ушла вместе с Диной и Михаэлем, сразу же ловко выдернув ручонку из девичьей ладони и умчавшись вприпрыжку вместе с мальчиком вперед. А Кудрявцев указал рукой Никитину на лопату, брошенную рядом и велел начинать раскопки – прямо у соседнего строения, имевшего аж целых три стены. Тракторист, впечатленный чудесным спасением ребенка, даже не спорил; тем более, что рядом прислушивался к полу профессор, готовый сменить его.

А Кудрявцев, поманив за собой Левина, подошел опять к Стене, остановившись так, что бы его видели и слышали и Оксана, и Бэйла.

– Что бы вы не решили, – обратился он сразу ко всем на английском, – Сара с Марией сегодня идти не смогут. До завтрашнего утра их где-то надо устроить…

Командир вытянул вперед ладонь, останавливая Тагер, явно собиравшуюся броситься к нему со словами не самыми приятными.

– Никого бросать не собираемся; охрану обеспечим, да и это, – он показал пальцем на прилавок с овощами, – до утра без присмотра в кашу превратится, если вообще что-то от зверей останется. А утром мы вернемся с помощью и каким-нибудь транспортом.

– Это с верблюдами, что ли? – не удержалась от подколки Оксана.

– А почему нет? – тепло улыбнулся Кудрявцев, вспомнив уморительную сцену знакомства доцента с одногорбыми животными.

Девушки тоже заулыбались – видимо по той же причине.

– Надо нам найти место побезопасней, – вернул их мысли к суровой действительности командир, – я предлагаю… там!

Его палец дернулся вверх – к вершине Стены, украшающей окрестности ровными срезами граней на пятиметровой высоте.

– Но ведь это… святыня! – Бейла снова дернулась к нему.

И опять ее остановил спокойный голос командира:

– А разве святыня не должна помогать своему народу? Да еще надо доказать, что это та самая Стена Плача.

– Интересное предположение, – вступил в разговор профессор, бросивший Никитина, перешедшего уже к следующей квартире; в первом его раскопе результат был отрицательным, – оно, кстати, многое объясняет. Но это потом, а вот как туда забраться? А ночью ведь оттуда и свалиться можно!

– Ну, это вопрос чисто технический; свалиться-то и с дивана можно. А как подняться… Покажем, сержант, как в том кишлаке?

– Высоковато будет, товарищ полковник, та стена не больше четырех метров была.

– Ну, так в комнате – рука Кудрявцева теперь показывала туда, где была откопана Лия (так звали спасенную девочку) – стол стоит, как раз недостающий метр.

– Понял, – парень умчался, даже не успев козырнуть командиру, но уже через несколько мгновений показался из-за стены, от которой стол дотащить ему помог профессор: молодой ученый муж не был таким прытким.

Стол утвердился четырьмя ножками прямо у Стены; подполковник протянул Левину туго скрученную бухту брезентового ремня трехсантиметровой ширины, появившуюся на свет все из того же рюкзака, но старший сержант, оглядев свой цивильный наряд, помотал головой – приладить ремень было некуда. Тогда командир, совсем не целясь, ловко забросил бухту на Стену, словно говоря этим – теперь-то лезть туда точно придется.

Двое парней запрыгнули на совсем небольшой стол, потоптались на нем, утверждаясь понадежней и командир спросил: «Кто внизу?».

– Да я вроде бы полегче, – Борис отвернулся, пряча озорную улыбку от него, так что ее могла видеть только Бэйла.

Впрочем он знал, что от подполковника бесполезно что-то скрывать – каким-то сверхестественным путем командир видел и ощущал все вокруг. Доказано было не раз и не два еще там, в Афгане.

Кудрявцев между тем присел, обеими руками упираясь в гладкий камень – вся операция проводилась у стороны, противоположной той, с записками. Он подставил напарнику крепкое колено и не менее крепкое плечо. Мгновенье – и в камень уже упирались две пары мужских рук – командира, снова стоящего на столе, и старшего сержанта, замершего на его плечах. До верхнего края Стены его вытянутые вверх руки не доставали еще полметра, о чем им и сообщила Оксана.

– На счет три, – скомандовал подполковник, едва заметно кивнув в знак благодарности за несомненно полезную информацию.

Он снова присел и несколько раз гибко согнул ноги в коленях – словно тугая пружина пробовала на прочность стол или его широкую спину.

– Раз, два, три, – с последним словом командир, приседавший все глубже, мощно выпрямился; Левин, на которого тут же перенеслись взгляды всех зрителей, как оказалось, тоже присевший на его плечах, выстрелил вверх своим телом, выпрямляя ноги в верхней точке прыжка подполковника.

Да-да, он с тяжеленным грузом подпрыгнул на те самые полметра – так показалось изумленным девушкам. Во всяком случае старший сержант не ухватился ладонями за край Стены; его руки полностью легли на ее вершину, а голова и верхняя часть туловища, торчащая над краем на фоне яркого солнца темным контуром, замерли на мгновенье. Следующий рывок сильного тела бросил Левина на Стену так, что он совсем скрылся от взглядов снизу.

Впрочем, он тут же объявился; стоящим у самой кромки Стены. Так же бесстрашно, словно показывая Романову всю беспочвенность его страхов, он обошел ее по периметру; постоял мгновенье над командиром, успевшим спрыгнуть со стола, и нерешительно заявил: «Командир, там, кажется, какая-то дорога…»

– Давай, – махнул ему Кудрявцев рукой, уже вооруженной тяжелым биноклем, – и вниз тут же полетел брезентовый конец.

Левин снова скрылся из глаз, явно отступая, чтобы гораздо более тяжелый командир не сдернул его вниз. Во что упирались его ступни на гладкой поверхности камня, осталось неизвестным; но вот уже две мужские фигуры возвышаются над лагерем. Командир прошелся по периметру с не меньшей бравадой. На самом деле все было четко просчитано, но ведь внизу смотрели такие внимательные зрители, особенно… А подполковнику по ощущениям было не больше двадцати! Он остановился там, откуда тянул руку в сторону леса Борис, и поднес к глазам бинокль. Деревья резко скакнули вперед, и он отвел руку с тяжелой оптикой в сторону – дорогу, вернее тропу, пересекавшую чащу метрах в пятидесяти от израильского лагеря, прекрасно было видно и невооруженным глазом.

– А лучше бы ножками проверить, да ручками пощупать, – пробормотал он и повернулся к Левину, – как ты думаешь, эта не та тропа, с которой мы большерогого оленя спугнули? Ах да (он вспомнил что ни тропы, ни животного с развесистыми рогами Борис видеть не мог, поскольку последние часы прятался в электрическом шкафу)! Откуда тебе знать? Но если эта та тропа, а по направлению другого и быть не может, то мы по ней до самого дома доедем!

– Тагер!

В его возгласе было столько властности, что израильтянка беспрекословно забросила снайперскую винтовку за спину и ухватилась за все тот же конец (ремня, конечно), через пару мгновений вознесясь над Стеной. Здесь она снова прильнула к прицелу, оглядывая окрестности теперь по кругу. Она даже не заметила, как осталась одна; только ремень, перекинутый рукой подполковника на обе стороны камня так, что два конца достигли земли под ним, составлял ей теперь кампанию.

А командир, в сопровождении профессора, старшего сержанта и Оксаны, роль которой в качестве часового закончилась, отправились к Никитину, как раз закончившему уже четвертый подкоп. Дыра в земле под стеной была узкой – так что человек едва мог пролезть внутрь подпола – по крайней мере такой человек, как Анатолий. Он как раз и вылезал из-под земли, извозившийся в ней с ног до головы.

Тракторист заметно обрадовался, узнав, что Левин с профессором заменят его сию же минуту; совсем недавний энтузиазм парня заметно иссяк – то ли от той массы земли, которую он успел перекидать, то ли от отсутствия результатов. Он помотал головой, показывая, что в этом подполе тоже никого нет, с облегченным выдохом передал лопату Романову и пошел за командиром и Оксаной, отряхиваясь и чертыхаясь вполголоса.

Подполковник не пошел, как наверное ожидала Оксана, сразу к тропе; нет – он сначала подвел тракториста к той самой красной машинке, носившей на багажнике гордую надпись «Ауди-А3», естественно латинскими буквами; затем, пройдя совсем недалеко – метров десять, похлопал по могучему черному капоту «Эксплорера» и завершил знакомство Анатолия, а заодно и Гольдберг с автомобильной техникой у «Гранд Витары».

– Скажи-ка нам, Анатолий, – начал он ласково, отчего Никитин зябко повел плечами под грязным комбинезоном, – ты ведь хороший тракторист?

– Да, – нерешительно кивнул парень.

– И с лесом на «ты»?

– Тридцать лет в лесничестве отработал! – гордо согласился Анатолий.

– Ну, тогда обеспечь нам, дорогой, путь-дорожку от этого красавца, – он похлопал теперь уже по серому капоту «Витары», – до…

Вот теперь он и пошел быстро туда, куда сразу стремилась Оксана – к лесной тропе.

– Вот досюда, – закончил командир затянувшуюся фразу, топнув по середине широкой тропы, заросшей короткой травой.

Он мельком глянул на компас – тропа действительно вела в сторону перекрестка; затем перевел взгляд совсем недалеко – на «Командирские» часы.

– Чтобы через полчаса первый автомобиль стоял вот здесь, – он опять топнул по траве.

– Но командир, – растерянно забормотал парень, – тут же деревьев да кустарников…

– Топор сейчас получишь, а лесобилет – извини, выписать некому.

– Их и так отменили лет семь назад, – пробурчал тракторист уже совсем другим тоном – Анатолий получил приказ и теперь приглядывался, как его выполнить быстрее, с минимальными усилиями.

Он двинулся, петляя между деревьев, останавливаясь, явно замеряя расстояния между ними – вот для чего командир показал ему все машины.

– Нет, – наконец сдался он, сделав с полдесятка петель меж стволов, – лучше начну от машин.

– Ну и правильно, – согласился подполковник, – заодно и топор возьмешь. А рюкзак оставь… И автомат тоже – пошире топором махать будешь. Товарищ Гольдберг прикроет. «Это в ответ на Сашу!», – озорно улыбнулся он самому себе. Вон у нее какой громобой!

Оксана гордо продемонстрировала парню свой карабин и осталась, совсем немного не дойдя до лагеря, развернувшись и вскинув «Бенелли» к плечу – совсем так же, как Бэйла свою снайперку.

Подполковник вручил Анатолию топор; парень прихватил с щита еще и ломик и ушел в лес, передав командиру и автомат, и рюкзак, и, поколебавшись, разгрузочный жилет.

– И как только он в нем в ту нору смог занырнуть, – подумал с одобрением о трактористе Кудрявцев, словно сам недавно не подал такой же пример.

Совсем скоро и автомат, и содержимое рюкзаков – и Никитина, и самого командира, и профессора, передавшего трудовую вахту Левину – перекочевало в багажник «Витары», а перед подполковником, и перед Романовым с Диной Рубинчик, развернулись во всю свою немаленькую ширь двенадцать рюкзаков.

– С детьми Сара с Марией посидят, – успокоил командира профессор, – а Бэйла сверху подстрахует.

Снайперша, словно услышав эти слова на русском языке, помахала им рукой и подполковник вернул ей этот жест, переходя на английский:

– Итак, двенадцать рюкзаков. Что грузим в первую очередь? – он кивнул на овощи и фрукты, перед которыми и были расстелены рюкзаки.

Профессор взял в руки один и, заглядывая внутрь, воскликнул, тоже по английски: «Да тут все уместится!»

– Ну, давайте пробовать.

Первыми в рюкзаках исчезли лук и чеснок (витамины!); остальные овощи и твердые фрукты заняли собой по рюкзаку. Яблоки и баклажаны не поместились, но все оставшиеся рюкзаки командир безжалостно выделил под картошку. Он сам, не чинясь, и носил тяжеленный груз, который профессор, несмотря на обретенную молодость, едва ли закинул бы себе на плечо.

– Даже если до тропы не прорубимся, здесь тебе будет лучше, – проговорил Кудрявцев, укладывая в необъятный салон «Эксплорера» первый рюкзак с желтой картошкой, – во, блин, с картошкой уже разговариваю! А что, неплохой собеседник (это уже второму рюкзаку, с картошкой красной). А до тропы мы обязательно прорубимся (это уже рюкзаку с луком).

Баклажанам (легче картошки, однако!) досталось нетленное: «В лесу раздавался топор дровосека»; – остальным он сообщал, какое по счету дерево упало в лесу, звонко шлепая кроной по кустарникам. Четвертого дерева он не дождался; как раз в нутро черного внедорожника, оказавшегося не таким уж и большим, уложился последний, двенадцатый рюкзак, и подполковник послал помощников за ящиками, ведрами, коробками – любой тарой, способной вместить внутри себя без урона нежные овощи и фрукты, когда явился довольный Анатолий, конвоируемый Оксаной с карабином наперевес.

– Он что, сбежать хотел? – пошутил Кудрявцев, протягивая девушке сочный персик, с большей части которого только что одним движением сорвал бархатистую шкурку, – от злого командира.

– Командир не злой, командир умный! – ответил за Оксану парень, – тут всего три дерева на двадцать четыре свалить пришлось; я их с волока один руками оттащил. Теперь до дома с ветерком домчим.

– Не до дома, а до перекрестка, а там…

– А там, – эхом подхватил тракторист, мрачнея, – там бревно лежит не меньше, чем на сорок четыре – я его таким топором два дня рубить буду, если только он раньше не сломается.

Он помахал перед носом у собеседников явно затупившимся орудием, и продолжил свою горячую речь, похлопав «Эксплорер» по тому самому месту, что раньше командир:

– Эта бандура груженая только с дороги съедет и сразу утонет – даже грязи не нужно; да и «Аудюха» привыкла по асфальту рассекать. Ну, вон тот козлик может по лесу и объедет, – он махнул в сторону «Витары».

– А нам и этого хватит, – подмигнул ему подполковник, – доедем до перекрестка, оставим там две машины с полным боезапасом и шустренько до лагеря. Там садим Витальку с бензопилой в трактор, и назад – за двадцать минут обернемся. Трактор сразу за мужиками, да за арабами; к вечеру все будем дома!

Он уже даже не заметил, как буднично назвал лагерь домом; даже свою квартиру в Саратове он так и называл – «квартирой», но никогда домом. Может, потому, что там его никто никогда не ждал?

Теперь погрузка закипела – в пять пар рабочих рук – намного быстрее.

– Все, – наконец скомандовал командир, глядя на глубоко просевшие к земле автомобили, – больше нельзя, еще самим куда-то садиться нужно.

Главное богатство анклава – на взгляд профессора – компьютер со всеми его многочисленными приложениями, к его огромному сожалению, брать не стали.

– Не с картошкой же его везти, – возразил его страстной просьбе Кудрявцев, – завтра заберем.

Он снова открыл сейф, сделал в нем необходимые перестановки, в то время как Романов обалдело переводил взгляд с одного отделения на другое, и навороченная, явно стоящая бешеных денег оргтехника целиком скрылась за стальной дверью. Профессор только успел заметить, что для них этот компьютер вовсе бесценен, а командира рядом уже не было. Подполковник в последний раз оббежал лагерь, ненадолго с сожалением остановившись у строения, скрывавшее внутри себя чей-то склад тканей, найденный Диной во время поисков одежды для ребенка. Ни одежды, ни обуви для Лии (как оказалось – внучке «русской» израильтянки) не нашлось, и теперь она щеголяла на ногах какими-то чунями – подвязанными на щиколотках кусочками ткани, в несколько слоев обернутыми вокруг ее стоп. Дина Рубинчик тут же объяснила девочке, что такая ткань даже жене премьера Нетаньягу не по карману, и теперь она гордо вышагивала, присматривая себе место в автомобилях.

– А почему, собственно, чей-то склад? – поправил себя Кудрявцев, – это наш склад!

Он утверждал это совершенно искренне и с полным основанием, поскольку всего десять минут назад израильтяне, дружно выстроившись полукругом перед своими русскими товарищами (для чего пришлось даже прервать погрузку), устами Баруха Левина попросились в Россию – он так и сказал. Куда и были приняты решением подполковника Кудрявцева, озвученному им самим на двух языках. За эти последние десять минут он успел выслушать заверения, что очень скоро израильтяне выучат русский язык как родной (от Сары с Марией), просьбу предоставить работу по специальности (от Бэйлы); ответить Дине на вопрос – сколько ребятишек у русских? А еще поймать несколько победных подмигиваний от старшего сержанта и одну фразу от Оксаны – какой он, подполковник, молодец.

Наконец все расселись по местам. Впереди, на «Витаре», осторожно вырулил в лес Никитин. За его осторожным манипулированием рулевым колесом наблюдали Бэйла (с соседнего, пассажирского сидения) и Дина Рубинчик с двумя детьми – с заднего.

Впрочем, Тагер больше смотрела вперед и по сторонам, готовая в любой момент пустить в ход свое грозное оружие – ведь она «вела караван»: так распорядился командир.

Вторым грузно переваливался на кочках перегруженный «Эксплорер» – в нем поместились только командир с Оксаной. Кудрявцев, покидая лагерь за рулем огромного авто, бросил последний взгляд на мертвого монстра на фрагменте улицы Тель-Авива – вопрос, куда же делись тела, или фрагменты тел несчастных израильтян, так и не получил ответа.

Его автомобиль был самым шумным не только в силу своего мощного мотора; за ним, громыхая на неровностях тропы, волочились прикрепленные какой-то проволокой Борисом и Анатолием дверцы электрического шкафа – длинные, тяжеленные и прочные на изгиб благодаря ребрам жесткости меж двумя листами металла.

– Как-то на вас, евреев, не похоже, – пыхтел тракторист, едва удерживая первую дверцу, пока израильтянин прикручивал проволоку к чему-то под днищем «Эксплорера», – никакой экономии.

– Безопасность! – отвлекся от работы Борис, на что Никитин заскрипел зубами:

– Крути быстрей парень, сейчас уроню.

– Ну вот, – ласково погладил Левин верхнюю дверцу, – для такого монстра лишнюю сотню килограммов тащить – раз плюнуть, а нам потом голову не ломать, как через дерево перескочить.

– Ну-ну, – проворчал скептически Анатолий, – ты еще этого дерева не видел!..

Последней, словно щенок за своей грозной мамкой, медленно катила «Ауди», в которой меж ящиков и каких-то узлов едва разместились Левин (за рулем) и Сара с Марией. Девушек осторожно перенес в машину, уже переехавшую на лесную тропу, Анатолий.

Так, медленным громыхающим караваном, они и добрались до перекрестка – чутье командира не обмануло. Здесь ничего не изменилось. Дерево, через которое так лихо раньше перемахнули большерогий олень и его ужасные преследователи, ждало их. И дождалось! В то время, как Бэйла заняла пост позади каравана, направив свое грозное оружие в сторону сирийского лагеря, Оксана с «Бенелли» контролировала тропу в сторону русского, а остальные женщины с детьми всматривались в работу мужчин, не выходя из автомобилей, последние, уже в четыре пары рук шустро освободили черный внедорожник от железного груза и потащили его к лежащему поперек тропы стволу. Тракторист, опуская свою сторону дверцы на него, проворчал: «Тут не сорок четыре – тут все пятьдесят два будет!».

– Да хоть шестьдесят, – ответил ему все тот же Левин, на пару с командиром взгромоздивший рядом второй трап; он явно понял, что речь идет о диаметре ствола.

Стальные дверцы легли так, что едва не переваливались через дерево; они и перевалились, когда «Витара», увлекаемая вперед руками парней, упершимися ей в багажник, наехала передними колесам на трап. Она замерла на мгновение, когда нижние концы трапа вдруг оторвались от земли, и уткнулись в днище машины – коротковаты все-таки оказались дверцы. Из четырех глоток вырвался бурлацкий полувыдох-полустон вырвался, на мгновение все застыло в непредсказуемом балансе – все-таки небольшой на вид автомобиль оказался очень тяжелым. Помогло мужчинам само дерево. Его кора под действием времени явно подгнила, отстала от ствола, и сейчас неслышно порвалась, заскользила по лубу, открывая взорам древесину красного цвета. А следом поползла «Витара» вместе с парнями, останавливаясь уже по ту сторону ствола. Она не покатила дальше – прямо на Оксану, потому что ее задние колеса так и упирались в края трапа.