Текст книги "Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера"

Глава вторая
«Это люди короля, мама!»: «Action française», его газета и штурмовые отряды

Поставить насилие на службу разуму!

Люсьен Лакур

I

Зимой 1908–1909 гг. улицы Парижа впервые огласила задорная песня:

 
Это люди короля, мама!
Это люди короля!
Нам плевать на все законы, мама!
Содрогается земля!..
 

Последнюю строчку я присочинил для рифмы, но от духа оригинала не удалился:

 
C'est les Camelots du Roi, ma mère,
C'est les Camelots du Roi,
Ce sont des gens qui s'foutent des lois;
C'est les Camelots du Roi…
 

Слово сamelot означает уличного газетчика или разносчика. Выражение сamelots du Roi, «королевские газетчики» (в советской литературе закрепилось негативно окрашенное название «королевские молодчики»), появилось в марте 1908 г. с началом выхода ежедневной газеты «L'Action française» (чтобы не смешивать ее с одноименным движением, в дальнейшем называем газету L'АF).

Шарль Моррас. Исследование о монархии. 1928. Обложка и авантитул с инскриптом: «Господину Шарлю Комбу очень сердечный привет автора. Ш. М.»

Для превращения в силу национального масштаба «Action française» требовалась ежедневная газета, «независимая от любых финансовых интересов, твердо и открыто монархическая» (LDS, 181). «Главным рычагом любого политического предприятия нашего времени является пресса, значение которой исключительно, – констатировал Леон Доде. – У истоков и во главе каждого движения, хорошего или дурного, стоит журналист или писатель. У антисемитов это был Дрюмон, у дрейфусаров Золя, у монархистов Моррас. Без трибуна и ежедневного издания никакая идея не воодушевит общественное мнение, не будет ни жизненной, ни успешной» (LDS, 20). «Партия ничего не может без газеты, – соглашался Луи Димье, – без ежедневных комментариев к событиям, без участия в текущей полемике» (DVA, 180).

Отказавшись от планов купить одну из националистических газет, лидеры движения предпочли начать с нуля. Собрав триста тысяч франков, включая наследство, полученное женой Доде, они выпустили 21 марта 1908 г. первый номер L'АF. Публично примкнувший к движению в декабре 1904 г., Доде стал главным редактором, Вожуа – директором, Пюжо руководил газетной «машиной». «Моррас был душой всего предприятия» (LDS, 207), хотя в первых рекламных объявлениях его фамилия терялась среди прочих; после смерти Вожуа в 1916 г. он разделил с Доде руководство. Бенвиль с первого номера и до своей смерти в феврале 1936 г. вел обзор международной политики, что было редкостью для тогдашней ежедневной прессы, более новостной и развлекательной, нежели аналитической. А ведь «никто из нас раньше не выпускал газету и ничего про это не знал», как напомнил Димье, бывший в числе ее первых сотрудников (DVA, 181). Даже друзья вроде Барреса полагали, что предприятие не продержится более полугода (MNT, 37). И никто не предвидел, что оно прекратит существование лишь в конце августа 1944 г., в результате освобождения Франции.

Девизом газеты стали слова герцога Орлеанского, произнесенные 31 января 1900 г.: «Всё национальное – наше» (Tout ce qui est national est nôtre), т. е. все национальные силы – с нами. «Монархисты считают своим долгом и счастьем не оценивать людей только по цвету кокарды, – заявил Моррасу глава Политического бюро администрации претендента Андре Бюффе. – Мы приветствуем всех, кто хорошо служит стране, и, если в этом есть польза, стремимся привлечь их на свою сторону» (МЕМ, 93).

Номер открывался программной статьей «Интегральный национализм»[39]39
  Моррас ввел этот термин в оборот как символ монархической доктрины для Франции в серии статей, опубликованной в «Gazette de France» в начале 1899 г. (LCM, 556).


[Закрыть] за подписями всех руководителей движения, но в которой легко узнается рука Морраса. Этот принципиально важный документ следует привести полностью:

Год за годом «Action française» работало без шума, но терпеливо, с упорством страсти, не уставая напоминать, что обращается ко всему французскому народу.

Оно писало об этом в своем журнале, учило в своем Институте, провозглашало на митингах и в плакатах. На первой странице газеты, предназначенной для ежедневной пропаганды своих идей, «Action française» должно повторить, что никогда не обращалось к отдельным партиям. Вы чувствуете себя французом? Тогда займемся делами Франции, исходя исключительно из интересов страны! Вот единственный язык, на котором мы говорим и будем говорить всегда. Речь не о наших личных предпочтениях, симпатиях или антипатиях, склонностях или прихотях. Мы исходим из того, что есть общего у всех нас, – родина и историческая раса, – и призываем читателя встать на ту же братскую точку зрения.

Нам не важны ни общественные ранги, ни политические тонкости. Правда должна распространяться везде. Мы знаем, что патриотизм существует повсюду и что голос разума может раздаваться повсеместно. Каковы бы ни были различия в средствах и идеях, существуют высшие принципы, существует более глубокая общность чувств: благодаря им исчезнет идея классовой или партийной борьбы. Все наши политические выводы исходят из основополагающего принципа: наша Франция должна жить! – и из вопроса, поставленного не нами, но обстоятельствами: как уберечь ее силы от смерти?

Разумеется, как и наши товарищи из националистической и консервативной прессы, мы всеми силами будем сражаться против анархии. Каждый французский патриот – наш друг, любая серьезная идея представляется нам достойной рассмотрения и обсуждения, но у нас нет места ни для идей, ни для людей, ни для партий, враждебных интересам страны. Да здравствует национальное единство! Долой всех, кто подрывает его! Мы не пощадим ни парламентскую анархию, которая уничтожает власть, разделяя ее, ни экономическую анархию, главной жертвой которой является французский рабочий, ни буржуазную анархию, которая называет себя «либеральной» и приносит больше несчастий, чем бомбы радикалов.

Как и раньше, мы продолжим сражаться против космополитической анархии, вручившей управление Францией иностранцам по рождению и по сердцу, против университетской анархии, отдавшей образование юных французов в руки учителей-варваров, евреев и протестантов, которые, прежде чем учить нас, сами должны научиться цивилизации, духу и вкусу Франции. Ко всеобщему стыду мы обнажим язвы семейной анархии, уничтожающей авторитет отцов и союз супругов, и самой опасной – религиозной анархии, пытающейся разрушить католическое единство или противопоставить Церкви моральное объединение, основанное на химерах.

Теперь о главном: поскольку нас больше всего разобщает республиканский режим, поскольку это начало, разлагающее по своей природе, организует, управляет и усиливает эксплуатацию страны, которую разобщило, «Action française» призывает всех добрых граждан против Республики.

Говорят, кое-кто еще верит в республику. Возможно, но их всё меньше. Последние адепты быстро потеряют веру, если уделят нам хоть немного внимания и подумают, как избиратель обязан думать об общественных делах. Даже не тратя на это по восемь часов в день, подобно Людовику XIV, каждый умный француз поймет, что лучше не быть сувереном самому, а предоставить государственные заботы людям более способным и сведущим. Он сам скажет, как сказал один из ближайших друзей «Action française»: «Я содрогаюсь от мысли о том, что был республиканцем».

Это благородное сожаление принадлежит старому радикалу, который боролся против Второй империи и политики маршала (Мак-Магона. – В. М.). Мы можем привести подобные сетования, исходящие от бывших либералов, бывших коллективистов и бывших сторонников плебисцитарной демократии. Не называйте их неофитами «Action française»: они неофиты французского здравого смысла. Наши политические истины порождены не какими-то личными фантазиями. Они живут в душах наших слушателей и читателей. Единственное, что мы обязаны сделать, – помочь каждому читателю-патриоту открыть в собственных мыслях и чувствах высшую правду. О чем? О необходимости возвращения Короля.

Когда очень хочешь что-то получить, надо помнить, на каких условиях это возможно. Предварительным условием восстановления уважения к религии, мира в обществе или возвращения Франции французам является Король. Нет Короля – нет национальной власти, нет гарантий национальной независимости. Нет Короля – нет действенного противостояния масонам, нет сопротивления проникшим в страну иностранцам, нет серьезно и правильно проводимых реформ.

Именно в этом состоит интегральный национализм. Он расставляет по порядку стоящие перед Францией проблемы и позволяет понять их суть. С ним отлично согласуется то, что без него кажется противоречием: например, сильная центральная власть и полностью свободные (а не гибнущие, как при республике) города́, провинции и корпорации взаимно поддерживают и укрепляют друг друга в монархической системе.

Это факт, и мы сделаем его очевидным. Один из фактов, изумляющих столь многих. Фактом является и то, что наши принцы, находясь в изгнании, не раз заявляли о согласии с данным принципом и заносили его в свои программы, написанные отнюдь не для полемики образца 1908 года. Нынешние споры легко разрешить с помощью принципа, изложенного десять, двадцать или сорок лет назад в посланиях графа де Шамбора, графа Парижского или монсеньора герцога Орлеанского.

Осознавшие это французы могут гордиться жизненностью духа своей расы. Мы сделали великую глупость, скажут они, лишив себя наших Королей. Поскольку без них нельзя сделать ничего серьезного, проще всего поспешить позвать их назад и скорее приняться за работу.

Этому языку здравого смысла могут возражать лишь робкие души, боящиеся, что «для народа» монархия обернется господством аристократов и кюре (заурядная глупость), или менее робкие и невежественные, знающие, насколько лживо это предубеждение, но верящие в его силу. Мы же не верим ни в какую силу лжи. Наш долг – рассеивать одну ложь за другой, опровергая ее. И в нашу пользу говорит рост рядов «Action française».

Те, кого объединяет интегральный национализм, пришли к нам из всех классов и сословий. Люди, годами дружно трудившиеся над общим делом национального возрождения, вышли из таких разных сред, как иезуиты и Сорбонна, адвокатура и армия, «Союз за моральное действие» (объединение дрейфусаров. – В. М.) и «Gazette de France» (официальный орган Орлеанского дома. – В. М.). Можно сказать, что они ни в чем не согласны друг с другом, кроме политики, зато в политике они согласны во всем. Они едины не только в экономической или военной политике, но в политике моральной и религиозной. В наших рядах есть люди, чуждые католической вере. Но не видно ни одного, кто бы тысячу раз не утверждал, что религиозная политика нашей Франции по необходимости должна быть католической и что французский католицизм не может быть подчинен режиму банального уравнивания, а, напротив, должен занимать возвышенное и привилегированное положение. Настолько, что интеллектуальное и моральное единство, заданное интегральным национализмом «Action française», может рассматриваться как последнее слово веротерпимости и как торжество «Syllabus»'a[40]40
  «Список важнейших заблуждений нашего времени», осуждаемых католической церковью; обнародован 8 декабря 1864 г. папой Пием IX. Подробный комментарий Морраса к этому документу показывает, что «Action française» боролось с теми же взглядами (MPR, 132–170).


[Закрыть].

Одно не противоречит другому. Мы принесем Франции монархию. Монархия есть условие гражданского мира. Монархия есть условие любого возрождения традиции и единства нашей страны. Из любви к этому единству и порядку мы начинаем ежедневную войну против принципа противостояния и зла, против принципа смуты и разобщения, против республиканского принципа.

Долой Республику! Да здравствует Король, чтобы здравствовала Франция!

Анри Вожуа, Леон Доде, Шарль Моррас, Леон де Монтескьё, Люсьен Моро, Жак Бенвиль, Луи Димье, Бернар де Везен, Робер де Буафлёри, Поль Робэн, Фредерик Дельбек, Морис Пюжо

II

Многие ценили движение «Action française» именно за непримиримость к врагам. Синдикалист Эдуар Берт, проделавший извилистый путь от Прудона и Сореля к Ленину с остановкой у Морраса, писал последнему 15 марта 1912 г., сетуя на недостаточно острую, по его мнению, критику монархистов в адрес столпов республики – Раймона Пуанкаре, Аристида Бриана и Александра Мильерана (двое последних для него были всего лишь ренегатами социализма): «До сих пор сила A. F. заключалась в том, что оно выступало не как партия, готовая к сделкам (подобно всем партиям), но как воплощение бескомпромиссной оппозиции власти. Если оно сбавит тон, если примется обхаживать людей этого мерзкого режима, уверен, что его престиж быстро упадет. Вы сбиваете с толку своих бойцов, которые пылки, но никогда не поймут тонкостей высокой политики» (LCM, 258).

Бескомпромиссный в идеологии, последовательный в стратегии, но гибкий в тактике, Моррас был способен на компромиссы, но не увлекался ими. Да и неприязни к противникам ему было не занимать. Однажды его укусила собака. На совет немедленно сделать прививку против бешенства Моррас шутя ответил: «Полемисту стоит быть немного бешеным» (MNT, 223).

Каждая статья Морраса на злобу дня была диалогом с друзьями и врагами. С 24 марта 1908 г. он печатался в L'АF почти ежедневно, зачастую несколько раз в номере: передовица на первой полосе плюс обзор печати (новинка для того времени) за подписью «Критон» на третьей, где «извлекал из каждого издания, дружественного, нейтрального или враждебного, хорошее и плохое, ничего не упуская. <…> Он отвечал всем и на всё» (LDS, 285–286). «Каждый день, – вспоминал сенатор Анри Лемери, – Моррас последовательно, веско, пылко, но с неизменным стремлением к точности обсуждал слова и дела властей и народных избранников, обличал их ошибки, слабости, промахи, судил и карал»[41]41
  Henry Lémery. D'une République à l'autre. Souvenirs de la mêlée politique 1894–1944. Paris, 1964. P. 48.


[Закрыть]. Однако, как меланхолически заметил на склоне дней многоопытный журналист-оппозиционер Пьер Доминик, «Аристофан заставлял Афины хохотать в театре над Клеоном, а Клеон, осмеянный, опозоренный, забросанный грязью, увы, правил» (PDD, 287).

«Идейный вдохновитель монархистов Шарль Моррас, – вспоминал его непримиримый враг, коммунист Жак Дюкло, – каждое утро преподносил своим читателям в газете L'АF статью на три-четыре огромных колонки, стремясь при этом как-то приспособить свой монархизм к условиям современной жизни. Поскольку ему было трудно защищать идею наследственной власти, он отождествлял интересы королевской семьи с интересами нации и в какой-то степени проповедовал регионализм. <…> Фанатизм Шарля Морраса был не таков, чтобы вызвать энтузиазм к монархизму. Но как разрушитель он наносил довольно чувствительные удары по республиканскому строю, оказывая влияние на некоторую часть молодежи. <…> Рядом с огромной, напыщенной и скучной статьей Морраса L'АF ежедневно публиковала статью Леона Доде, который был прямо-таки мастером по части оскорблений и не щадил никого из тогдашних сильных мира сего. Бриан с его любовными похождениями на зеленых лужайках в окрестностях Нанта, Барту, Пуанкаре, Мильеран – все служили мишенями его статей, которые были такими убийственными и имели такой скандальный привкус, что их читали, хотя автор и перехватывал через край. И от статей Морраса писания Доде только выигрывали»[42]42
  Jacques Duclos. Mémoires. 1896–1934. Le chemin que j'ai choisi. De Verdun au Parti communiste. Paris, 1968. P. 395–396.


[Закрыть].

Другой точки зрения, подробно обосновав ее, придерживался хорошо осведомленный советский публицист 1930-х годов, писавший под псевдонимом «Н. Корнев»[43]43
  Не раскрыт; учитывая тематическое разнообразие публикаций под такой фамилией, возможно, это коллективный псевдоним.


[Закрыть]:

«Популярность Морраса происходит оттого, что именно он каждодневно на столбцах L'АF дает “королевским молодчикам” символы монархической веры применительно к требованиям сегодняшнего политического дня. Леон Доде критикует или, вернее, смешивает с грязью республику, он наводит критику на республиканские учреждения, обычаи и представителей республиканского строя. Моррас этим отрицательным образам Доде противопоставляет положительные монархические образы.

Бо́льшая популярность положительных высказываний Морраса перед критикующими заявлениями Доде между прочим показывает, что в контрреволюционном движении, опирающемся или стремящемся опереться на широкие мелкобуржуазные круги, еще бо́льшую роль, чем критика существующего строя, играет изображение в ярких красках тех, заранее благословенных времен, когда по восшествии на престол “законного короля” все французы будут иметь в своем супе историческую курицу. Моррас не только критикует, он излагает монархическое учение и его практические последствия. Он в то же время создает, хотя бы на столбцах L'АF, видимость близости монархического переворота, создает иллюзию боевой готовности или хотя бы необходимости ее.

Талантливый литератор Моррас обо всех монархических идеалах говорит и пишет на очень своеобразном, литературно-вычурном, эстетствующем и заковыристом языке, но именно этот стиль дает любому “королевскому молодчику” возможность по-своему, удалив литературные орнаменты Морраса, излагать монархические символы веры и создавать себе самому иллюзию, что он не просто повторяет вычитанные сегодня в L'АF слова Морраса, а дает плод своих критических раздумий и размышлений, к которым писания Морраса послужили лишь поводом или толчком.

Помимо того Моррас создал для “королевских молодчиков” своеобразный блатной язык монархистов. Этот язык звучит только в кругах “королевских молодчиков”, только им понятен и интимен. То обстоятельство, что Моррас является его создателем, образует между Моррасом и его сторонниками некоторую интимную связь, превращающуюся понемногу в обожествление» (КПП, 362–363)[44]44
  Разбивка на абзацы моя. В оригинале написание: «Морас», «Додэ», «Аксион Франсэз».


[Закрыть].

Ксавье Валла попытался подсчитать, «сколько бумаги измарал Моррас на протяжении жизни. Тринадцать тысяч статей в ежедневной L'АF, три тысячи в “Gazette de France”, восемьсот в “Soleil”, шестьсот в “Observateur français”. Прибавив написанное для “Cocarde”, “Энциклопедического обозрения” Ларусса и серого журнала, предшествовавшего газете («Revue d'Action française». – В. М.), получаем двадцать тысяч статей или примерно 800 томов по 250 страниц (французский стандарт в 16-ю долю листа. – В. М.). Плюс полсотни книг (на деле более ста. – В. М.), которые он опубликовал с 1891 по 1952 годы» (GSC, 124).

Считается, что литературное наследие Морраса на три четверти состоит из журналистики. «Как оценить влияние выдающегося журналиста?» – задал вопрос биограф Бенвиля, который отличался большей плодовитостью, ибо писал для нескольких газет сразу. И сам ответил: «Статья на злободневную тему читается утром и сразу вызывает отклики. Ее сменяет статья дневного выпуска, затем – вечернего, и снова по кругу. <…> В письменной цивилизации газетная статья не сохраняется: прочитал и выбросил» (DDB, 10). Французская традиция четко различала «журналиста» и «писателя», что привилось и в России (вспомним «Журналист, читатель и писатель» Лермонтова). Считавшийся одним из крупнейших журналистов своего времени, Моррас добился такого же признания и как писатель[45]45
  Jacques Dormeuil. Le journaliste Charles Maurras // Charles Maurras en prison sous le Front Populaire. Paris, 1938.


[Закрыть]. «Некоторые ворчали, что его книги составлены из статей, – заметил Роже Жозеф, верный ученик и знаток творчества мэтра. – Они ничего не поняли. Наоборот: это статьи были написаны как книги» (BIM, I, xxv). А «выход книги Морраса всегда становился настоящим литературным событием» (WAF, 165).

С появлением L'АF жизнь Морраса – за исключением месяца отдыха, который он проводил в Мартиге, – стала неотделима от нее, но и его личность наложила на предприятие сильный отпечаток.

«Я придерживаюсь принципа, который считаю хорошим, – рассказывал Моррас, – работать до тех пор, пока тебя не начнет неудержимо клонить ко сну. Это наступало в семь или восемь утра. В полдень меня будили, чтобы посмотреть, нет ли чего-либо важного в утренней почте. На это уходила четверть часа, после чего я опять засыпал. В три часа пополудни я вставил, занимался корреспонденцией и встречами в городе, поскольку некоторые предпочитали не появляться у нас в газете. (Многие считали эти встречи пустой тратой времени, но Моррас настаивал на важности «общения со всеми» и ответов на все письма. – В. М.) К семи вечера я приходил в редакцию переговорить с друзьями: Морисом Пюжо, Максимом [Реаль дель Сарте], Леоном [Доде][46]46
  Доде тоже вел «регулярную и методичную жизнь», но в противоположном режиме: вставал в шесть утра и писал, с перерывами, до четырех пополудни, когда отправлялся в редакцию. После разговора с Моррасом он шел домой, ужинал и ложился спать: Roger Joseph. Les combats de Léon Daudet. Orléans, 1962. P. 50.


[Закрыть]. Затем забирал вечернюю прессу, чтобы прочитать за ужином, лучше всего на набережной Орсэ, где можно поесть в любое время. В половине двенадцатого или в полночь я был в типографии и вместе с Пюжо тщательно просматривал все гранки, чтобы избежать несообразностей или повторов. Подремав минут двадцать на стуле (многим запомнилась его способность моментально засыпать и просыпаться бодрым после короткого сна. – В. М.), я садился писать статью[47]47
  Ср.: «В 21 час большинство политических журналистов уже написало свои завтрашние статьи»: Georges Champeaux. La croisade des démocraties. T. 2. Paris, 1943. Р. 217.


[Закрыть]. Первый вариант удавался мне без труда, но над гранками я начинал мучиться, как лучше передать словами свои мысли. Или хотя бы не худшим образом» (XVM, 96).

В процессе работы требовались цитаты и справки, которых не хранила феноменальная память Морраса, и курьеры с записками мчались к секретарям, знакомым, в дружественные редакции. «Внезапно потребовалась книга, которую можно найти только в Национальной библиотеке. “В два часа ночи! Это невозможно”, – сказал один из нас. И получил блестящий ответ: “Вы слишком быстро пасуете перед невозможным”. В этом весь Моррас, который не признавал никаких препятствий; в этом секрет его неукротимой силы»[48]48
  Robert Havard de la Montagne. Chemins de Rome et de France. Cinquante ans de souvenirs. Paris, 1956. P. 126.


[Закрыть].

«Каббалистические знаки», которыми славился почерк Морраса, разбирали только Пюжо и ценимый за это умение бессменный метранпаж, с листа диктовавший статью лучшему линотиписту. «За этим следовала великая драма корректур, – вспоминал Люсьен Ребате, работавший в L'АF в тридцатые годы, а после разрыва с Моррасом назвавший движение «Inaction française», т. е. «Французское бездействие». – Три, четыре варианта гранок не могли исчерпать его страсть к поправкам. <…> Наконец, к пяти часам Моррас чаще всего возвращался к первоначальному тексту» (RMF, 122). Он «переписывал бы текст сто раз, но Пюжо вырывал у него “в печать” в тот час, когда газета должна была выйти, дабы успеть на утренние поезда в провинцию» (GSC, 124).

С точки зрения бизнеса это был кошмар, потому что другие парижские газеты в это время уже печатались. Все попытки повлиять на ритм жизни мэтра, даже при его согласии, оказывались безрезультатными. Почему? Продуктивность Морраса удивляла даже современников-журналистов. «У него потребность писа́ть, как у других писать», – каламбурил не стеснявшийся в выражениях Жорж Клемансо. Однако Массис замечал у него «физический ужас перед белым листом, на котором он должен писать» (MNT, 217), что заставляло откладывать начало работы до последнего момента – сейчас это называют прокрастинацией. К Моррасу подходит определение «упорядоченный прокрастинатор» – «человек, который успевает сделать многое, не делая чего-то другого»[49]49
  Перри Дж. Искусство прокрастинации. М., 2015. С. 12.


[Закрыть]. В предисловии к собранию стихов «Внутренняя музыка» он сетовал, что «ремесло ежедневной журналистики» не позволяет ему добиваться желаемой точности и совершенства выражений, но «обязывает подчиняться неумолимой необходимости», из-за чего «целый мир прекрасных и возвышенных мыслей остается забытым на дне чернильницы» (MMI, 50–52).

Задержанная в печати газета часто не попадала в киоски и на лотки и с опозданием уходила в другие города. «Не говоря об упущенной выгоде, – утверждал Ребате, – насмарку шло столько ресурсов и рабочего времени, что в сочетании с пеней за сорванный график доставки убытки составляли не менее трех тысяч франков за ночь. Моррас получал жалованье мелкого репортера[50]50
  Распространенное, но неверное представление, как отметил в своем блоге «Maurrasiana» (maurassiana.blogspot.jp; 15 ноября 2006) Ив Широн: «Моррас не обогащался за счет газеты, но и не отказывался от достойного вознаграждения», которое, например, в сентябре 1939 г. составляло 4000 франков (Пюжо, отец двоих детей, получал 5000 франков; Доде, имевший многочисленные литературные гонорары, 3500 франков).


[Закрыть], но стоил газете немалую часть того знаменитого миллиона, который вечно требовался и все же находился» (RMF, 124). Ребате писал это, порвав с бывшим патроном в том числе из-за его «систематической германофобии» (RMF, 19), но признавал, что «существование газеты и кредит, на который она еще могла рассчитывать, держались исключительно на гении старого борца, на его неиссякаемом пыле, неустрашимой мысли и неутомимой диалектике» (RMF, 119).

Робер Бразийяк, многолетний литературный обозреватель L'АF, с которым Моррас в годы оккупации порвал из-за его коллаборационизма, поведал занятный эпизод. Группа сотрудников и друзей газеты в очередной раз пожаловалась мэтру на создаваемые им трудности. Тот, «склонив голову перед столькими муками, серьезно выслушал их, затем поднял лицо и с невозмутимой ясностью человека, оценившего суть проблемы и нашедшего решение, произнес глухим голосом: “Если вы считаете, господа, что главным препятствием на пути развития L'АF являюсь я…”. Понятно, что никто не настаивал» (GDO, 154).

С чувством выполненного долга Моррас в шестом или седьмом часу «пешком возвращался домой, наслаждаясь утренней свежестью и слагая в уме стихи, которые никогда не публиковал» (XVM, 97). И даже не всегда записывал…

В конце первого года издания тираж L'АF составил 15 тысяч экземпляров, в то время как у «Gazette de France», которую финансировал герцог Орлеанский и в которой Моррас тоже регулярно печатался, не превышал 6 тысяч. Редакционный архив газеты не сохранился, поэтому у нас нет точных данных о тираже: он колебался между 40 тыс. и 100 тыс., хотя в нескольких спецвыпусках достигал полумиллиона, – и о финансовой стороне дела.

По словам Димье, некоторое время возглавлявшего контору газеты, в ней царил полный хаос, особенно в делах бухгалтерии и подписки, а собранные деньги тратились безответственно и неэффективно, в том числе самим Моррасом (DVA, 337–355). Вечно убыточное предприятие (в 1920-е годы дефицит составлял до миллиона франков в год, в 1930–1935 гг. превышал миллион франков в год) существовало на пожертвования (WAF, 211–220, 404). Сотрудникам платили мало. Даже в идейно мотивированном коллективе такая добровольная бедность нравилась не всем, особенно молодым, считавшим, что героический период давно должен был закончиться. После поражения Франции L'АF была одной из всего двух газет свободной зоны, отказавшихся от субсидий правительства Виши. Немцы не только не предлагали ей деньги, но и преследовали после того, как в конце 1942 г. заняли свободную зону; в оккупированной зоне ее распространение исходно было запрещено.

Через несколько лет после начала издания газеты слова «Action française» знала вся Франция. Политбренд стал общенациональным – с его помощью сразу опознавали и друзей, и врагов. Успех движения определялся не тем, насколько оно приблизило восстановление монархии (ни на йоту), и не тем, сколько депутатов прошло в парламент под его знаменем (единицы). «Action française» называли «пристанищем неудачников», но это вряд ли верно. Не переставая призывать к реставрации и прославлять достоинства монархии перед республикой, Моррас и его единомышленники понимали, что реальных шансов у них нет, и предпочитали не играть в заговоры, как националисты предыдущего поколения вроде Поля Деруледа, хотя старались не упустить ни одного возможного последователя. Их целью было постоянное и активное присутствие в политической и интеллектуальной жизни Франции. Этого они добились.

Посвящая воспоминания «Под знаком Флоры» тогдашнему главе Орлеанского дома герцогу де Гизу, Моррас по праву заявил, что руководимое им движение «изменило направление умов и сердец»: «Интеллектуальный и духовный авторитет перестали быть монополией левых учений и направлений» (ASF, XV). А в конце жизни с гордостью повторил: «Цвет французского ума и французской души пришли к нам, чтобы вновь обрести здесь исконный дух своего отечества» (PJF, 209).

Поздравляя Морраса с 50-летием литературной деятельности, писатель и критик Рамон Фернандес констатировал: «До него быть монархистом означало быть дураком. После него быть монархистом означало один из способов быть умным. Это большая заслуга»[51]51
  Hommage à Charles Maurras / La Revue universelle. Tome LXVIII, № 19. Р. 59.


[Закрыть]. Влиятельный республиканский журналист Эжен Лотье назвал L'АF «самой читаемой газетой Франции», поскольку «из восемнадцати колонок редакционных статей она всегда отводит две трети на изложение или обсуждение идей» (HAF, 63).

Это было оценено и за границей, причем не только в романских странах. «В одном из недавно вышедших французских романов, – писал в том же 1924 г. в русской парижской газете «Звено» Георгий Адамович, – указывается, что в Англии, в кругах утонченно-культурной молодежи распространена газета “[L'] Action française”. Читать ее считается признаком хорошего вкуса. В этом нет ничего удивительного. Не надо быть роялистом, чтобы признать блестящие литературные достоинства “[L'] Action française”. Просмотреть эту газету всегда интересно и увлекательно. Ее редакторов можно упрекать в чем угодно, только не в глупости или бездарности. Но представьте себе эстетов уайльдовского типа, читающих “Земщину” или “Старое время” (расхожий каламбур про газету «Новое время». – В. М.), или любую из теперешних русских крайне-правых газет!»[52]52
  Адамович Г. Литературные беседы. Кн. 1. СПб., 1998. С. 94.


[Закрыть]. Дельное замечание…

«Среди всех газет, – вспоминал выросший на чтении L'АF Валла, – она была самой богатой по содержанию и лучше всех написанной». И привел слова Анатоля Франса, сказанные им незадолго до смерти осенью 1924 г., когда старого скептика обхаживали коммунисты.

«Читайте L'АF, – сказал тот знакомому доктору. – Там пишут на французском языке». «Не думаете ли вы, мэтр, – спросил собеседник, привыкший к иной прессе, – что, читая статьи Доде, Морраса, Бенвиля, я не уверую в то, что они правы?». «А кто вам сказал, что они не правы», – заметил Франс (XVM, 21–22).

«Историю “Action française” – полную, точную и беспристрастную – еще предстоит написать, – подвел итог Широн. – <…> Влияние “Action française” на всю интеллектуальную жизнь XX века пока не оценено должным образом» (VMB, 219).